Лучший вариант из возможных

— Не трусь, — напряженно произнес Барнс, с подозрением глядя на установку. — Или давай дождемся, пока нас опять поменяет. И мне, и Стиву не впервой. — Именно поэтому я хочу свои собственные две минуты агонии. Иначе не считается. Вдруг стану не настоящим супергероем, а кем-то вроде этого вашего с паутиной. — Питер, — фыркнул Барнс. — Школота. В общем парень неплохой… — Только ссытся и глухой, — закончил за него Брок. — Ч-черт, все-таки нервничаю, наверное. — Еще бы, — Барнс обнял его за плечи и прошептал на ухо: — Но зато какие возможности откроются, а? Шесть часов не вынимая… — Баки, — подал голос Роджерс, находившийся в другом конце длинного помещения. — Да, и вот это тоже. Столько нового о себе узнаешь. — Из кого не вынимая? — вернул его к интересующей теме Брок. — Да хоть из кого. — Роджерс мне не даст. — Стив? — не повышая голоса позвал Барнс, и Роджерс досадливо передернул плечами, продолжая обсуждать что-то с Беннером. — Стив. Я могу так весь день. Стив. — Две минуты, — ответил Роджерс, и Барнс обиженно надулся. — Две минуты! Мне, после всего, что между нами было… Роджерс, подписав какие-то бумаги, направился к ним с такой решимостью на лице, что Броку на секунду показалось, что “шесть часов не вынимая” прямо сейчас и случится, только не в ту сторону, не с тем и не туда. — Бак, — со вздохом сказал Роджерс и сжал переносицу двумя пальцами. — Ты хоть когда-то бываешь серьезным? — Конечно. А зачем? На тебя жалоба, мелочь. Придется оплатить супружеский долг. С процентами. Я за тебя отрабатывать дальше отказываюсь. Мы, конечно, одно целое, в горе и в радости… — Оплачу, — глядя Броку в глаза, посулил Роджерс таким тоном, будто обещал Броку позвоночник через задницу вырвать. — Вот все закончится положительно — и сразу начну. — Прямо в установке, — мечтательно протянул Барнс, нервно облизывая губы. — Какой ты у нас затейник. Роджерс очень серьезно поцеловал его, потом Брока и сказал: — Пора. Что ж, было больно. Нет, было охуеть как больно, как не было никогда, ни при каких обстоятельствах, и если падение плашмя с высоты на воду возвести в куб, то и тогда это, наверное, была бы едва ли треть от “прекрасных и незабываемых” ощущений от превращения в суперсолдата. После такого ничего не страшно — реально. Выпав из чертовой пыточной машины на руки любовников, Брок отчасти понял, в чем корень их бесстрашия, граничащего с ебанутостью. После такого-то рождения можно и без парашюта сигануть в океан, и с моста на крышу машины без страховки. Все худшее уже случилось. — Сожмите, пожалуйста, эспандер, — вежливо попросил Беннер, а Брок едва разобрал его слова — слушал, как бьется сердце прижавшего его к себе Баки. Громко и ровно — лучший на свете звук. — Если не обоссусь прямо тут. От полноты чувств, — произнес Брок, но эспандер взял. И сломал его. Просто сжал ладонью, и тот смялся, как будто был сделан из пластилина. — У меня на его месте была шея какого-то очкарика, — благодушно сообщил Баки. — Стоять сможешь, Годзилла? Брок перестал на нем виснуть и, встав в полный рост, понял, что смотрит Барнсу глаза в глаза, а не чуть снизу вверх. — Вас по одной мерке, что ли, штампуют? — глупо спросил Брок. — Нас, — поправил Роджерс, критически рассматривая результат эксперимента. — Пока выходит, что все суперсолдаты одного роста. — Интересная статистика. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Роджерс. — Как отлично отбитый и слегка обжаренный стейк, — честно ответил Брок. — И жрать охота — к слову о стейках. — Эксперимент удался, — констатировал Барнс. — Предлагаю это отметить. Ах да. Про “напиться”, кстати, можешь забыть. — Если ты не соврал насчет “шесть часов не вынимая”, то я как-то это переживу. — Я никогда не вру, — с самой серьезной рожей заявил Барнс. — Но могу преувеличивать. — И сочинять, — вставил Роджерс. — Ты вот просто вызов мне сейчас бросаешь, — заявил Барнс. — Эй, док, — позвал он Беннера, как обычно погруженного в свои мысли и расчеты. — Когда нам можно будет его забрать? — Полагаю… после серии тестов, — не очень уверенно ответил Беннер, но он всегда так отвечал, будто заведомо сомневался, что сумеет не сморозить херню. — Окей. А то у нас тут тоже. Тест. — Без еды я отказываюсь, — заявил Брок, но Барнс, уже не наигранно нахмурившись, заметил: — Знаешь, вот тесты лучше на пустой желудок. И мочевой пузырь. Роджерс повторил его выражение лица и перевел взгляд на Беннера. — А? Нет, — отреагировал тот. — Ничего такого. Можете э… сходить по своим делам и перекусить. Жду минут через пятнадцать. Что ж, к тому времени, как его выпустили из лаборатории, ни о каких шести часах “не вынимая” не могло быть и речи: все время хотелось жрать, уже через десять минут Брок охренел от того, как мешают острые слух, нюх и зрение, не говоря уже о чувствительности осязания всей, сука, поверхностью тела. Казалось, он теперь даже чувствует, как потеет. Как трется шов спортивных штанов о кожу внутренней поверхности бедра. Ему было жарко, казалось, что вокруг воняет, шумно и свет ламп слишком яркий. — Все! — сказал он к концу третьего часа. — Сука, выключите кто-нибудь гудящий холодильник, включите кондишн, и, блядь, пусть эта сучка этажом ниже заткнется, надоело слушать про цвет ее лифчика! Как вы вообще живете с этим?! — Ты привыкнешь, — ухмыльнулся Баки, а Стив наконец-то скомандовал Беннеру “отбой” и пообещал вернуть подопытного кролика завтра с утра. — Это с непривычки. Потом научишься фильтровать. Ну и притупится все без надобности. Я, например, левой рукой ощущаю очень мало, и поначалу, как в себя пришел, эта разница страшно бесила, а теперь ничего. Если стену надо проломить, лишняя чувствительность вообще ни к чему. К вони притерпишься, и слух потом отрегулируется. Чуть напрягаешь зрение — и как в микроскоп смотришь. А так оно будет просто идеально стопроцентным. Не более. Зато когда нужна чувствительность, — Барнс дернул бровями, — то… — Поехали, — оборвал его Роджерс, протягивая Броку куртку. — На сегодня хватит. Дома Броку не хотелось ничего, только помыться не очень вонючим гелем для душа, утолить голод и уснуть, обложив голову подушками. В комнате со звукоизоляцией. В бункере. Под землей. — Эй, детка, не хочешь развлечься? Стоило лечь, как Барнс пришел вложить персты. — Удивлю, но нет, — в подушку ответил Брок. На подоконнике какая-то пернатая тварь скребла когтями и чирикала. На первом этаже по телевизору шло тупое ток-шоу, и искусственный закадровый смех ввинчивался в висок. — Это не поможет, — Барнс убрал с головы Брока подушку и лег рядом лицом к лицу. — Если ходить в берушах и фильтр-маске, — Брок, вскинувшись, взглянул на него, и Барнс дернул бровью, подтверждая догадку, — то вообще не сможешь существовать без них. Перегрузку органов чувств надо просто пережить. Раньше начнешь — раньше закончишь. Могу отвлечь от... — он прислушался, — этого шоу тремя этажами ниже. Звуки секса можно оставить, там, — он ткнул куда-то вправо, и Брок напряг слух. — Где это? Трахались задорно, но на самой грани слышимости. — В соседнем доме, думаю. Снимай штаны, и нас они тоже услышат. Без суперслуха. Стоило перевернуться на спину, Барнс тут же оказался сверху, и ровно через минуту Брок перестал слышать что-либо, кроме стука его сердца и шагов спешно убирающего на кухне Роджерса. Когда Роджерс присоединился, слух окончательно нормализовался. Ну, насколько мог с учетом обстоятельств. *** Когда Брок, сцепив ладони в замок, смог перекинуть тяжеленного Барнса через десятифутовый забор, он, пожалуй, только тогда поверил в свои суперсилы по-настоящему. Когда Роджерс впервые остался рядом, а не ушел к себе, исполнив супружеский долг, пришлось поверить и в то, что Судьба не ошиблась и таки решила отсыпать Броку что-то кроме профилактических подзатыльников. Несмотря на и вопреки всему. Когда ему предложили годовой контракт с пятью нулями и полную амнистию в обмен на короткий поводок, намотанный на правильную руку, Брок согласился, потому что всю жизнь работал за меньшие деньги и ел не с той ладони — пора было что-то менять. Когда спустя почти полгода ему впервые позвонила Мэй, один бог знает как нашедшая номер его телефона, пригласила в гости, и они с Барнсом, оставив вечно занятого Роджерса в Яблоке, полетели в Таиланд и провели там яркие две недели — почти медовый месяц, — Брок порадовался, что почти все его ребята устроились легально, пусть и по новым документам, и ни один из них больше не хочет брать в руки оружие. Когда однажды утром Брок открыл глаза и, увидев перед собой сонное лицо Стива, не ощутил ни горечи, ни сожалений, а только всепоглощающую нежность, поцеловал его и получил в ответ улыбку, предназначавшуюся именно ему, то понял, что больше их не перекинет. Каждый из них занял положенное место, пазл собрался лучшим из возможных вариантов. Они, варианты, есть всегда. Но выбрать единственный, который устроит всех, — редкое везение. Один шанс на миллион. И он, Брок Рамлоу, использует его на полную, уж будьте уверены.