любовь моя всегда выходила мне боком

      Это хуже, чем одиночество в Апокалипсисе. Это хуже, чем ощущение чужой крови на собственных руках. Пятому впервые страшно. Пятый смотрит на свою слабость, вот она, стоит напротив, готовая не задумываясь нанести удар, ради своей новой жизни. Где маленького брата, которого она когда-то ждала, делая сэндвичи с арахисовой пастой и зефирками просто не существует. Где-то в голове сэр Реджинальд, отец создавших их, коллекцию фриков с удовольствием протирает монокль и звонко хлопает в ладоши. — Я говорил тебе, Номер Пять. Никогда не привязывайся. Как видишь я оказался прав. — Прав. — отвечает Пятый, чувствуя как боль от чувства, которое пронес он к Ване вопреки всему, теперь тащит его на дно. — Это я хотела сказать, чтобы ты не мешался мне, номер Пять. Не смей. У Вани глаза светятся мертвенно-белым светом, но Пятый взгляда не отводит. Чувствуя, как предательские слезы закипают в глазах. «Дай же мне спасти тебя, прошу.» Смотрит, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ничего. Лишь пустота. Зияющая, засасывающая в самую бездну. Воздух вокруг фонит озоном. Вот они сильнейшие и разбитые, лучшие из худших, стоят друг напротив друга, готовые нанести удар. Пятый осознает, что не сможет. Отступит. А вот она, навряд ли.  — Мне нужно попрощаться. — у нее резко тухнут глаза, возвращаясь к естественному кариему цвету. И я приду через тридцать минут в переулок. — Очень на это надеюсь. — Пятый зеркалит ее взгляд. Льда и презрения хоть отбавляй.- Надеюсь у тебя хватит мозгов, сделать правильный выбор. Он чувствует себя абсолютным мальчишкой, когда бежит к машине не оглядываясь. Отшибает руку дверью и физическая боль отрезвляет от боли душевной.

***

       Чемодан сгорает во временной воронке. Где — то рядом растерянный Лютер и облеванный Клаус. Половины семьи нет. А она так и не сдержала слово. Пятый падает коленями на мокрый асфальт и закрывает глаза. Пятому впервые становится все равно.