Свет луны в тихий час ходит кругом по красному дому Нагибаясь неспешно к мягкой двери тотчас Изливает свой свет на бессонную у двери переслону Все обиды оставив не вымолвив к слову Ах, подруга-луна, почему ты стремишься стать полной, Когда люди находятся порознь
- Су Тунпо? - уже не столь уверенно ответил Аянга. - Верно, молодой человек! Абсолютно верно! Я вижу, вы разбираетесь в поэзии, - довольно заключил Вэньчан. - Позвольте же мне задать еще один вопрос: что именно вы думаете совершить по окончании обучения? Отыскать долину, где собрано все, что было потеряно на земле? Придать, наконец, пристойный вид мировой словесности? Открыть острова, над которыми не заходит солнце? - Вообще-то… я просто хотел бы научиться лечить овец, - с надеждой выдохнул Аянга. Вэньчан откинулся на стуле и расхохотался. - Вы приняты, - сказал он, обретя дыхание. - Да, я, конечно, испытывал вас, но на самом деле важно не то, насколько велики ваши способности, а то… ну, собственно, то, что вы любите овец. И Вэньчан предложил проводить Аянгу к достопочтенной Нюйве, под крышу башни Парадоксов, чтобы сразу подвергнуть его обязательному тесту на склад ума и таким образом покончить со всеми формальностями. Госпожа Нюйва, чья кожа переливалась на свету, словно змеиная чешуя, пробудила у Аянги нешуточный интерес, так что он даже придержал рукой заколотившееся сердце. Тест на склад ума был странный, но с виду простой. Первыми тремя вопросами она вызвала у Аянги лишь улыбку, - они не требовали ответов, - но, видимо, они не у всех вызывали улыбку, потому что Нюйва черкнула что-то кисточкой на бумаге. Потом на свет появилась коробочка, о которой Аянга вскользь подумал, что в ней могут быть морские ракушки. Нюйва кивнула, но коробочку не открыла и что там внутри, не показала. Коробочка была убрана куда-то в складки ее платья, и последовал вопрос: - Что ты станешь делать первым делом, если больная женщина просит пить, в доме нет воды, младенец кричит некормленный, в хлеву мычит недоенная корова, и ветер задувает в разбитое окно? Но, как ни изнывало сердце Аянги от любви, пока он отвечал на вопросы Нюйвы, лихорадочно размышляя, где и когда он сможет еще раз увидеть ее и чем он готов ради этого жертвовать, - оказалось, что и это входило в тест. Это объяснил ему, извинившись, дожидавшийся за дверью Вэньчан, пока они спускались по лестнице. “Способность к любви, - сказал он, вчитываясь в свиток, врученный ему Нюйвой, - феноменальная”, - тут он добавил, чтобы Аянга не расстраивался: “У меня не меньше”, - пробежал глазами остальное, пробормотал что-то и сказал: “Короче, везде, где попросят разбиться на группы по складу ума, ты в группе Ву”.***
Аянгу поселили в одной комнате с тем самым красивым юношей, которого, как выяснилось, звали Юньлун и который, как оказалось, был совсем не такой холодный и высокомерный, как показалось вначале. Комната выходила окнами на Южную и Западную башни и излучину реки Хайхэ. В комнате были две деревянных кровати, стол, пара стульев, каменные ниши для книг, сундук для одежды, пестрый половичок при входе и гуцинь, который забыл кто-то из предыдущих жильцов. Аянга, погруженный в учение, мог по неделям ходить в отцовской рубахе и в совершенно нормальных, с его точки зрения, штанах из овечьей шерсти. Юньлун обычно носил одежду эпохи, но носил ее с изяществом и независимостью человека, не прикованного к своему времени. На спинке его кровати подчас можно было видеть небрежно брошенными два-три непарных носка, которые он поспешно сметал под одеяло при появлении гостей. На всех предметах, где рассаживали по складу ума, Аянга и Юньлун оказывались в дальних противоположных концах класса. …Аянга с Юньлуном бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Юньлун, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. “Вам учителя Кун-цзы? - быстро спросил он. - Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает”. Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из-под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Госпожа Нюйва взмахом руки создала во дворе модель пригородного поезда и учила всех заходить в двери. Девочки визжали. - Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, но на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз, - и Нюйва с обворожительной улыбкой зашла в вагон и снова вышла. Потом она обернулась змеей, отползла в сторону и кивком дала всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Юньлун подозревал, что негласный девиз Нюйвы - “Не объясняй очевидного”, и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь - сама Нюйва, но из года в год заниматься ими приходилось. - Слушай, ну зачем нам это уметь? - простонал Юньлун. - Все равно же это никогда в жизни не понадобится!.. - Никогда не знаешь, куды вопрешься, - задумчиво возразил Аянга, в сомнительных случаях обыкновенно цитировавший свою прабабушку. Но при следующей фразе госпожи Нюйвы поежился даже бывалый Аянга. - Есть такой поезд, который ходит под землей, - тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказала Нюйва.***
- Что это вы пишете, дитя мое? - раздался ядовитый голос у Аянги за плечом. - “Наши знания об этом времени весьма скудны и приблизительны, и события эти по большей части принадлежат области неизвестного”. Гм… Если вам нечего сказать, сокращайте, а то изводите только бумагу. Пишут, пишут, - сами не знают, чего пишут. Единственное, что я могу сделать для вас - это оставить после уроков, и вместо всей истории Китая вы будете мыть пол. Вот этой тряпкой. О, я вижу на вашем лице ужас. Это старая, заслуженная тряпка. Мне подарили ее в клане Цзи. Имя ее… впрочем, оно вам ничего не скажет. Так Аянга впервые увидел своего учителя Кун-цзы, и ему еще повезло. Тряпка, явно сделанная из шкуры дракона, с шипами на спине, огрызалась и извивалась, когда он пытался отжать ее. Но гораздо худшим способом с Учителем познакомился Юньлун. На вступительном экзамене Кун-цзы, доверительно перегнувшись к нему через подлокотник кресла и всем своим видом показывая, что готов слушать ответ по билету, представился: - Учитель Кун Цю… Или Кун-цзы?.. Или Кун Фу-цзы… Извините, память уже не та. - Как? Учитель Кун-цзы? - закашлялся Юньлун. - Но ведь вы… - Я что? - быстро спросил Кун-цзы. - Я слышал, будто с вами произошла… одна неприятная история. - Всего одна? Вы мало слышали. - Вы же пропали в горах во время своего путешествия… - Юньлун не мог оправиться от смущения. - Так это всё неправда? - Ну, почему всё? Однажды я действительно исчезал ненадолго. Однако, чем меньше вы будете слушать досужие сплетни, Лунлун, дитя мое, тем более и более свет знания будет разливаться по темным закоулкам вашего разума, так что со временем дойдет и до самых пяток. Продолжайте. Юньлуну только через три дня удалось узнать, что в школу он принят. - Безобразие! - ворчливо говорил в тот же вечер Кун-цзы коллегам. - Вы знаете, впервые студент в ходе приемного экзамена намекает мне на то, что меня здесь быть не должно, потому что я исчез в каких-то там горах! На деле же, сомневаться в присутствии Учителя не приходилось: он появлялся повсюду, лично вникая во многое. Когда кто-нибудь плохо себя вел, Кун-цзы никогда не ругал нарушителя: он скучающим тоном обещал усыновить его, и это каждый раз действовало безотказно. Ученики разбегались от него как от огня.***
Горбоносый учитель Янь-ван, преподававший искусство забвения, сидел прямо посреди двора, задумчиво разглаживая складки своего судейского одеяния и печально глядя вдаль непроглядно черными глазами. Вокруг него сидел первый курс. Аянга жался к Юньлуну, пытаясь спрятаться за широкоплечим другом от холодного ветра. Янь-ван не проводил академической границы между древней мудростью и современными представлениями о чем бы то ни было. - Говорят, нефрит в старину с небес падал… - вздыхал он. Или: - Камни и теперь растут три дня в году. Но только те растут, которые никто не трогал, а если камень хоть пальцем тронешь, так он уж больше и не растет. Все быстро привыкли к тому, что понимать все это следует буквально и, сдавая теорию, нужно без всяких предисловий, ничуть не стесняясь, говорить: - Отчего зима на земле бывает? А с моря приходит такая овца - сама белая, уши длинные. Ходит эта овца по долинам, и где она пройдет, все замерзает. Так и зовется она - морозная овца, а где она ушами похлопает, там озеро до дна промерзнет. Янь-ван удовлетворенно кивал. Книг по предмету учителя Янь-вана не было, и чувствовалось, что сам вопрос о том, почему их нет, неуместен.***
...Аянга пристал к учителю Бянь Цао, как моллюск-блюдечко к скале, он целыми днями ходил за ним с вопросами, поджидал под дверью, и наконец Бянь Цао понял, что если этого Аянгу как-то не приблизить к себе, то скоро его будет просто не отодрать. - Пойдемте ко мне в лабораторию, - сказал он однажды, и Аянга замер. - Я собираюсь кое-что сказать вам. Аянга поднялся вслед за Бянь Цао по внутренней лестнице. В лаборатории учитель на минуту исчез за ширмой, явился оттуда одетый во все белое, пурпурное и оранжевое, и очень торжественно сказал: - Аянга, если таково твое желание, с этой минуты ты становишься моим учеником и будешь терпеть все тяготы, ужасы и невзгоды, которые влечет за собою это положение. - Я, правду сказать, хотел бы всего-навсего лечить овец… - пробормотал Аянга, остолбенев. - Ничего. Мне тоже случалось иногда лечить овец, - усмехнулся Бянь Цао.***
В один из первых школьных дней Кун-цзы суетливо созвал первый курс, стал повыше на лестничных ступенях, чтобы все его видели, и сказал: - С сегодняшнего дня к вам будет приставлен куратор. Чтобы вы ко мне не приставали с ерундой, с мелочами не лезли чтобы ко мне… к личности такого масштаба!.. Что у кого-то там пуговица оторвалась… Половичок… уползает. Со всем этим прошу к куратору. Что у кого-то там резинка порвалась на штанах, тетрадь закончилась… Если кому нужно второе одеяло или еще что-нибудь… А на мне нечего виснуть, я тоже, знаете… живой человек!.. Другое дело - Чжужун. И липнуть к нему, и виснуть на нем - пожалуйста. Сколько угодно, - сказав это, Кун-цзы опасливо огляделся и хотел уже скрыться. - А какой предмет он ведет? - спросили из толпы. - У вас - никакой. Хвала небесам, - озабоченно ответил Кун-цзы. - А вообще он ведет на старших курсах… это… уйму различных дисциплин. Обратитесь к расписанию. - А как он выглядит? - беспокоились первокурсники. - А как он выглядит, вы скоро узнаете, - пригрозил Кун-цзы, подхватил полы своего ханьфу и припустил от них во всю прыть. Трое или четверо простодушных первокурсников, попытавшихся на другой день отыскать по расписанию Чжужуна и подойти к нему с мелкими жалобами, вернулись бледные и испуганные. По их словам, страшнее этого они никогда ничего в жизни не видели. Едва засунув свои носы в щель массивной двери, за которой Чжужун вел свой предмет - восстановление из пепла, они забыли, зачем пришли, и зареклись впредь шляться по аудиториям старших курсов. На лекции происходило что-то неописуемое, и в эпицентре неописуемого располагался Чжужун. - Там посередине темнота, и в воздухе - как будто метла метет… - Нет, это сам воздух закручивался в спираль. Со свистом. - Нет, это Вселенная закручивалась со свистом в спираль, а темно было, потому что вот эта вот воронка вобрала в себя весь свет. - Там все по воздуху летело, колотилось об стены, и посреди аудитории сгущалась темнота, а в этой темноте… - Нет, погодите, самое страшное там было не это… Там был звук, он шел как будто из-под пола… - Это было такое кунфу, что меня чуть не расплющило!. - Короче: там стоял Чжужун и растирал все кругом себя в порошок! - Нет, он просто вел рукой по воздуху, и… - И на месте воздуха оставались черные дыры. - Он, кажется, хотел к нам обернуться!.. - Если бы он обернулся на нас, я бы умерла! - А… какого он вида? – осторожно спросил кто-то. - Я не знаю, какого он вида, потому что когда я его увидела, у меня померкло в глазах. - От него исходит черное сияние, и он… э э… у него были драконьи крылья за спиной или мне показалось?. - А я еще хотел попросить у него второе одеяло. Боже, да я лучше буду спать совсем без одеяла!. - И это наш куратор? - громко вопросил Юньлун в тишине.***
Учитель Тай-суй, ожидавший на астрономической площадке Восточной башни, стоял у излета лестницы и помогал выбившимся из сил первокурсникам преодолеть последние ступени, галантно подавая девочкам руку. Все, из последних сил образовав полукруг, рухнули на пол, ловя ртом воздух, и некоторое время ничего не могли произнести. Юньлун сразу же сполз головой на колени Аянге, позволяя тому любоваться россыпью звезд в его огромных глазах. Учитель Тай-суй, посмеиваясь, похаживал по периметру открытой площадки, постукивал своим копьем и позвякивал колокольчиком на поясе, и дожидался, пока ученики вновь обретут способность воспринимать окружающее. Учитель Тай-суй по роду занятий был путешественником. Он преподавал в школе географию, астрономию и навигацию, и нагрузка у него была не меньше, чем у других преподавателей, но все равно всегда казалось, что он делает это как-то пролетом. Говорил ли он про самые отдаленные страны или описывал звезды южного неба, чувствовалось, что он, вне всяких сомнений, бывал в этих странах, и, как уверяли некоторые старшекурсники, на этих звездах тоже. Сегодня Тай-суй отодвинул ногой свой сундук - чтобы не сидеть совсем уж откровенно на чемоданах во время урока, - присел на верблюжье седло, служившее предметом мебели, развернул на полу выделанную шкуру бизона и сказал: - Попробуем взглянуть на наше звездное небо другим взглядом. Индейцы американских прерий иначе, чем мы, группируют в созвездия те звезды, которые мы видим. Перед вами звездная карта Великих Равнин… - Как красиво, - вздохнул Юньлун, продолжавший лежать на коленях у Аянги. - Красиво, - согласился тот, не отрывая взгляда от прекрасного лица.***
Проискав все утро парные носки, Юньлун, чтобы все-таки попасть на уроки, решил срезать дорогу. Ему нужно было в Винную башню, но вместо того, чтобы пройти поверху, не спуская с этой башни глаз, как поступил бы, к примеру, Аянга, он углубился в каменные переходы, которые, как ему показалось, могут привести в нужное место скорее. Он пробежал через пустующий зал, свернул налево, и лестница вдруг круто ушла наверх, хотя, по разумению Юньлуна, ей надо было бы идти вниз. Он прошел по ней в надежде, что там как-нибудь разберется, но, выглянув из первого же окна, не смог понять, где он. Пол под ногами изгибался дугой, как если бы он стоял на горбатом мостике. Он рискнул и протиснулся в овальное отверстие в каменной стене. Юньлуну вдруг показалось, что он в какой-то забытой части школы, куда никто никогда не придет. Он ужаснулся и очертя голову кинулся вниз по истертым ступеням в ближайшую арку. С разбегу он вылетел к подножию барельефа с пляшущим драконом. “Почему я в Драконьей башне?” - мелькнуло в голове у Юньлуна. - Извините, я не отвлекаю вас? - с изысканной вежливостью спросил кто-то у него за спиной. Юньлун обернулся и увидел молодого человека в преподавательской мантии, прожженной и залатанной в паре мест. - Если вы не располагаете сейчас временем, то я охотно… - Нет, нет, я располагаю! - завопил Юньлун. - Видите ли, я Чжужун, - сказал молодой человек. - Дело в том, что я… Простите, куда вы направлялись? В Винную башню? Могу я проводить вас… с вашего позволения? - А вы правда можете восстановить кого угодно из пепла? - не успев опомниться, брякнул Юньлун. Чжужун изумленно воззрился на него. - А, восстановление из пепла! - рассмеялся он. - Нет, мы, собственно, занимаемся реконструкцией тканей исчезнувших видов животных и растений на основе изучения их биохимического состава по сохранившимся останкам. - Но вы… Говорят, у вас на лекциях… творится что-то несусветное, - осторожно подбирая слова, сказал Юньлун. - Будто какие-то… взрывы сверхновых звезд происходят… э-э-э… прямо в классе. - Это, вероятно, кто-нибудь попал ко мне на морфологию облаков и закатов. Возможно, на какие-то ураганные явления, - перебирая в уме варианты, сказал Чжужун. - Может быть, даже смерч… Очень скоро первокурсники перестали бояться Чжужуна. Немалую роль в этом сыграло и то, что они больше не ходили к нему на лекции.***
Великий Лун-ван, необычайно высокий суховатый старец, раз в неделю, по четвергам, вел драконоведение, где требовал от студентов безукоризненной точности описаний и соблюдения формы вплоть до запятой. В классе, где со стен смотрели наглядные пособия с изображением всевозможных видов драконов, первокурсников поначалу охватывала некоторая робость. Они писали доклады и парафразы, составляли библиографию, конспектировали, реферировали, составляли примечания, комментарии, сноски, списки, резюме, с закрытыми глазами могли перечислить полсотни справочных изданий с точными выходными данными, но при этом полной загадкой для всех оставалось одно - существуют драконы в действительности или нет? Особенно этот вопрос волновал Юньлуна, которого назвали в честь самого красивого из известных видов драконов - Облачного. Лун-ван не спешил просвещать их на этот счет. На прямые вопросы он спокойно отвечал с легким восточным акцентом: - Когда вы освоите элементарные правила работы со справочными и энциклопедическими изданиями и научитесь составлять библиографию, на которую можно будет взглянуть без боли в сердце, тогда посмотрим. …О том, чтобы не сделать домашнее задание по драконоведению, никто как-то не думал. Аянга, высунув язык от напряжения, копировал из энциклопедии рисунок с изображением самца дракона какого-то редкого подвида, - и размышлял вслух: - Я уже понял: когда мы научимся всем методикам описания драконов, Лун-ван сообщит нам, что драконов не существует, - и с тяжелым вздохом принялся выводить посреди строки заголовок «Реферат по драконоведению». Юньлун пытался выведать у старшеклассников, двигавших во дворе отвал в рамках семинара по археологии, как обстоит дело с драконами и не разочарует ли их курс драконологии в его полном виде, но те только мрачно улыбались.***
…Проходя как-то раз с Тай-суем через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в южной части школы, где грелись на солнышке на камнях две сотни расписных черепах, Кун-цзы оглядел их привычно одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил: - Почему все расписные, а вон те не расписные? - Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! - не задумываясь ответил Тай-суй. - Нерасписанные - это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать. - Непорядок, - буркнул Кун-цзы. И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам: - Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых - посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, - значит, подновите. Аянга рассматривал баночки с красками. На ближайшей аккуратными иероглифами было пропечатано: “Для росписи черепах. Лазурная”. - Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? - оживленно суетился Кун-цзы. - Тех, что помельче, - тоненькой кисточкой. Ну, а крупных - на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю. Юньлун набрался храбрости и спросил, что Кун-цзы подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Учителем фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали травку, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Аянга пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней овечек, которые у всякого человека монгольского происхождения как-то выходили из-под рук сами собой. С Юньлуном было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что та даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков он убедительно изобразил громадного дракона, преследующего свору собак.***
Рядом с Западной башней, недалеко от места археологических раскопок седьмого курса, Тай-суй препирался с Чжужуном. Помимо восстановления из пепла и близких дисциплин, Чжужун временно читал в этом году у седьмого курса морфологию облаков и закатов, и, собственно, предметом спора были его ученики. Тай-суй считал, что следует пресекать забаву, которую они в последнее время выдумали: забираться вечерами во время заката на крышу Восточной башни и усилием воли формировать из облаков разные фигуры - от бабочек и стрекоз до огромных пагод. Особенно преуспевали в этой игре Аянга и Юньлун, хотя никто и не понимал, как они этому научились и как семикурсники допустили их в свой круг. - По небу плывет черт знает что, - ровным голосом втолковывал Тай-суй. - Полгорода это видит. - Со всем моим уважением к вам, - тихо, но твердо возражал Чжужун, - я склонен только поощрять такие игры, ибо что это как не научная практика? - Вам не кажется, что за пределами школы все это вызовет ненужное удивление? - сухо спросил Тай-суй. - Вон тот верблюд, к примеру, обладающий таким выразительным сходством с… э-э-э... одним из членов бывшей императорской семьи? - За пределами школы никто давно уже ничему не удивляется, - заметил Чжужун. - И, кроме того, смею вас уверить, в природе и без нашей школы происходит великое множество явлений, достойных удивления!..***
В школу не было проведено электричество. В свое время Кун-цзы, заслышав о том, что люди как-то используют чудодейственную силу янтаря, - как он обтекаемо выразился, - прибежал к тогдашнему преподавателю примет времени, посовещался с ним и сказал, что проводка - это слишком хлопотно, да к тому же и небезопасно, а вот сама идея ему по душе. Кун-цзы ушел к себе в башню и некоторое время, кашляя, возился там. С тех пор в любой комнатке в школе можно было зажечь яркую лампу, хотя она никуда не подключалась и никто никогда не видел, чтобы в ней меняли батарейки. Кун-цзы, обходя иногда под вечер комнаты учеников и глядя, удобно ли они устроились, потирал руки и говорил: “Да, смотри-ка, а ведь ловко я тогда!..” - причем по его смущенному виду ясно было, что он сам забыл, как же он в тот раз исхитрился, и повторить этот подвиг не смог бы. - Цао Пэй, Цао Жуй, Цао Фан, Цао Мао… - бормотал себе под нос Аянга личные имена императоров эпохи Троецарствия, пытаясь запомнить их последовательность, но каждый раз сбиваясь на подходах к династии У. Юньлун в это время готовился к экзамену по протолингвистике и, сидя скрестив ноги на постели, пил молоко с инжиром и время от времени издавал клич коршуна - то боевой, то призывный, то ехидный. Последнего не было в программе, его Юньлун добавил специально от себя, адресуя Аянге. Аянга, так и не запомнивший всех императоров, заснул прямо над свитком и утром проспал весь урок истории. Юньлун не сумел его растолкать и принес в связи с этим учителю Кун-цзы изысканные извинения.***
Юньлун, который в сильнейшей степени был интегрирован в общество, а проще сказать - Юньлун, нос которого торчал в щели всякой неплотно прикрытой двери, брался время от времени просвещать Аянгу, чтобы тот не погрузился однажды насовсем в глубину своих мыслей. - Ты деревенщина, - говорил он, усевшись напротив Аянги на постель и вырывая у него книгу по медицине. - У тебя нет ни манер, ничего. Что ты сказал вчера прекрасной Нюйве, когда она спросила, будешь ли ты ходить к ней на факультатив по хоровому пению? Ты сказал ей “угу”. “Угу”! Это при том, что всякий монгол хорошо поет и всякий вообще смертный мечтает видеть по субботам госпожу Нюйву! И поскольку Аянга молчал, Юньлун продолжил допекать его с другой стороны: - Ну, и как тебе ученичество у Бянь Цао? - сказал он. - Всех овечек вылечили?.. - Еще не всех, - туманно отвечал Аянга, не отрываясь от страницы, где была схематично нарисована овца, и стараясь не замечать, как колени Юньлуна прижимаются к его собственным. - Что такое? - Сегодня Бянь Цао принимал при мне пациентов, - вздохнул при одном воспоминании Аянга. - Он гениальный диагност.***
Однажды днем в школу прибыло еще одно лицо. Собственно, этот гость вошел во двор школы через парадную дверь, у которой в ту пору не было ни души. Один только Аянга сидел там в нише у ног дракона и чинил свои башмаки. Гость этот был Сюаньцзан, единственный ученый в мире, который мог сравниться с Кун-цзы в оригинальности мышления. Он был приглашен Учителем для того, чтобы прочесть спецкурс о стихотворении Лу Ю “Случайно сочинил в беседке на воде”, однако поскольку для того, чтобы постичь весь смысл комментариев, необходимо было знать всю предшествующую литературу, то начинать Сюаньцзан собирался с азов. Аянга при виде Сюаньцзана, обмахивающегося веером и оглядывающего с любопытством все вокруг, сообразил, что это и есть, видимо, знаменитый учитель, о котором Кун-цзы прожужжал уже все уши, резво вскочил на ноги, взял у него узел с четырьмя сокровищами кабинета ученого и спросил: - А где же другие ваши вещи, уважаемый наставник? Я с радостью помогу вам их отнести. - В рукавах, в рукавах, - рассеянно отвечал Сюаньцзан. - Не беспокойтесь. - Если вас не встречают, как подобает, уважаемый наставник, - продолжил Аянга, - так это только оттого, что мы не знали, что вы приедете сегодня… - Ах, что вы, - отвечал Сюаньцзан, - где столь ничтожному и малозаметному созданию, как я, приблизиться, так сказать, к подножию дворцов Пэнлая!..***
После полудня в большом обеденном зале царила суматоха и столпотворение. Юньлун во всеуслышание пародировал акценты учеников и учителей, - любая фраза, сказанная им, почему-то оказывалась на грани приличия, - задорно поглядывая, не видно ли где объекта его насмешек. В самой гуще столпотворения, среди снующих с тарелками студентов раскланивались Кун-цзы с Сюаньцзаном. Ни один из них не хотел сесть первым, а главное - ни один не соглашался сесть выше другого. Все наблюдавшие эту сцену терялись в догадках, каким образом Кун-цзы и Сюаньцзан определяют, какое место следует считать выше, а какое ниже, так как две видавшие виды табуретки, о которых шла речь, были совершенно одинаковые и стояли рядом. - Дорогой брат мой, - прижимая руку к сердцу, убедительно говорил Сюаньцзан. - Да разве посмею я сесть в вашем присутствии!.. - Драгоценный друг мой, - возражал Кун-цзы, - мне делается неловко при одной мысли о том, что взгляд такого человека, как вы, мог задержаться на моей ничтожной персоне!.. Когда все уже выскребали остатки со дна горшочков для супа, Сюаньцзан говорил: - Только подчиняясь вашему желанию и чтобы не обидеть вас, дорогой брат, я сяду, но позвольте уж мне, человеку скромному и невежественному, занять подобающее мне место - вон там, в углу, неподалеку от вашей достопочтенной половой тряпки. Когда все уже доедали утку, Сюаньцзан, земно кланяясь, говорил: - Хорошо, я сяду поближе к вам, досточтимый брат мой, но только ваша настойчивость заставляет меня преодолеть робость в присутствии такого светоча добродетели, который среди ученых мужей подобен, так сказать, горе Тайшань. - Ну уж вы и скажете - Тайшань! - польщенно отвечал Кун-цзы, и на лице его отражалось явное удовольствие. - Если бы не счастье видеть вас, которое отняло у меня последние остатки разума, разве осмелился бы я предлагать вам сесть поблизости от меня, в то время как вам по праву подобает место у трона самого Небесного Владыки! К тому времени, когда Кун-цзы и Сюаньцзан наконец договорились о том, кто где сядет, студенты и учителя в основном уже разошлись. И только Аянга и Юньлун, ошеломленные пластикой движений Сюаньцзана, как завороженные, не мог оторвать взгляда от происходящего. - Если вы сей же час не сядете, драгоценный друг мой, я за себя не ручаюсь, - сказал, наконец, Кун-цзы. Эта реплика и завершила церемонию.***
В распоряжение Сюаньцзана была отдана башня Сновидений, которую он переименовал в башню Западных Облаков и каждый вечер посиживал у ее порога, то играя на цине, то прикладываясь к вину, которое он наливал из чайника с двумя носиками, извлеченного им из рукава. Те, кому удавалось побывать в рукавах Сюаньцзана, говорили, что там скрыт целый мир, что там видели дворцы со многими комнатами и сады с беседками. Нередко учитель разыгрывал сам с собой партию в облавные шашки. Однажды учитель Янь-ван увидел, как Сюаньцзан выкладывает шашку за шашкой, заинтересовался правилами этой игры, и вскоре их можно было видеть в сумерках сидящими друг напротив друга за доской девятнадцать на девятнадцать клеток. Они напоминали духов Южного и Северного Ковша, столь прекрасно описанных историком Гань Бао. - Вы знаете, в чем отличие поэзии Семерых мудрецов бамбуковой рощи от поэзии Ли Бо и его современников? - говорил Сюаньцзан. - Да? - медлительно отзывался Янь-ван, склонившись над доской. - Ли Бо - настоящий классик. Вот вам пример. Можно себе представить, что Ли Бо почему-либо вдруг поставили где-нибудь памятник. Это странно, согласен, но это можно себе представить. А вот если попытаться поставить памятник кому-нибудь из Семерых мудрецов бамбуковой рощи, этот памятник непременно или сделает неприличный жест и убежит, или еще как нибудь себя проявит, - к примеру, растает в воздухе. - Да, понимаю, - говорил Янь-ван. - В поэзии со временем все вырождается в классику.***
Отправляясь в очередной раз на битву при Буйр-Нууре, Юньлун шел по коридору в костюме эпохи, волоча за собой меч и, театрально размахивая свободной рукой, вопрошал: - Ну почему, почему я каждый день должен сражаться в этой битве? Ведь я еще так молод! Я мог бы запускать воздушных змеев, провожать корабли, кидаться каштанами, рисовать на асфальте и дразнить прохожих солнечными зайчиками! Но вместо всего этого я почему-то целыми днями сражаюсь при Буйр-Нууре! О, как несправедлива ко мне судьба!.. Из битвы при Буйр-Нууре Юньлун выносил в основном древние грубоватые анекдоты и тоскливые песни про любовь к родине, которые пели у костра монголы, и любил в последнее время развеивать ими серьезность Аянги. Аянга, сдавший Кун-цзы этот зачет с первого раза, подозревал, что Юньлун таскается по семь раз на пересдачу потому, что любит ощущать себя в гуще событий. Как-то плохо верилось, что Юньлун, с его хорошо подвешенным языком, не может сдать этот пустяковый зачет. - Далун, ну хочешь, я тебе помогу? Там же надо просто описать диспозицию, назвать исторических лиц, перечислить как можно больше бытовых деталей и правильно интерпретировать виденный тобой эпизод сражения! И все! - Я знаю, знаю, знаю, - говорил Юньлун. - Где мои башмаки - те, что получше? Кун-цзы же не только понял, в чем тут дело, но и явился в очередной четверг перед Юньлуном и отчетливо сказал: - А этот молодой человек сегодня вместо Буйр-Нуура для разнообразия отправится на гору Сарху. Немедленно. - Прямо в этой одежде? - уточнил ошеломленный Юньлун. - Что? Да, прямо в этой. Узнаете, почем фунт лиха. …Юньлун был немало благодарен Учителю, когда тот вернул его обратно. Со слабой улыбкой он оперся о стол Кун-цзы, зажимая царапину на боку, в том месте, где ему чиркнули ножом по ребрам. - У вас такое лицо, милейший, как будто вы жестоко страдаете, - сказал тот Юньлуну. Сочтя, что неэстетичное кровавое пятно на его рубашке не стоит того, чтобы привлекать к нему внимание Учителя, Юньлун кратко отвечал: - Зуб режется. Мудрости. - Вы, я надеюсь, не рассчитываете на снисхождение? - Кун-цзы побарабанил пальцами по столу. - И прекрасно. Идемте за мной. Юньлун молча последовал за Кун-цзы вниз, в библиотеку. Учитель деловито провел его между высокими шкафами в дальнем конце читального зала к темному проходу, до которого Юньлуну никогда раньше не случалось добираться. - Здесь начинается путь в депозитарий, - пояснил Кун-цзы. - Свитки, хранящиеся в этом отделе, заказывают очень редко. И в этой связи, если я не ошибаюсь, вход в депозитарий обыкновенно бывает затянут паутиной. То есть, я полагаю, наиболее естественно будет восстановить на этом месте традиционную паутину в рамках реконструкции первоначального облика старинного зала. Вот вам материал. И Кун-цзы достал из рукава ханьфу деревянную катушку с мотком паутины. - Он давно хранится у меня, но до сих пор как-то не было человека, который бы этим занялся. Теперь такой человек есть. Лунлун, дитя мое. Вы соткете на этом месте паутину. Отсюда и… досюда. По всем правилам, - и он сунул ему моток тончайшей нити. Юньлун стоял, утратив дар речи. - Да. Это вам не языком плести, - назидательно сказал Кун-цзы и ушел.***
С того дня все свободное время Юньлуна было посвящено паутине. Паутина от него требовалась огромная, от пола до потолка, а он поначалу даже не знал, как приняться за дело: нити липли к рукам, уже натянутые нити колебал сквозняк и они запутывались у самого же Юньлуна в волосах. Но тут ему помог Аянга, который, в отличие от него, прочитал раздел по языку арахнидов из какого-то старого учебника и побеседовал с почтенным пауком - владельцем прекрасной сети над портиком одного из входов в Южную башню, - расспрашивая его о тонкостях ремесла и технологии плетения. Почтительность Аянги и его неподдельный интерес к предмету польстили старому мастеру, и он без возражений потратил несколько послеобеденных часов, разъясняя Аянге все сложности, связанные с традиционным ткачеством. Потирая передние лапы, он объяснял, как крепятся нити основы, как защитить изделие от дождя, какие виды паутины вышли из моды еще во времена его прадедушки, а какие выдают полное отсутствие вкуса, и открыл Аянге столько секретов, что тому стало неловко, что он не прихватил с собой какого-нибудь угощения для старика. Ночью Аянга занялся образованием Юньлуна. - Я в бешенстве, а ты объясняешь мне, как натягивать нити основы, - говорил сквозь зубы Юньлун. - Постой, постой, послушай, Далун, - убеждал его Аянга, чертя схематичную паутину на подручном листке. - Вот тут тебе только придется немножко повиснуть вниз головой, а дальше смотри… - Если даже я все это сделаю, этим не похвастаешь, - простонал Юньлун. - Сам подумай: ну, висит паутина. Ну и что? Кого этим поразишь? - Но это же непростая - это очень большая паутина, Далун! - серьезно возразил Аянга. - Послушай, Далун, за что все-таки тебя отрядили плести паутину? - спросил он по некотором молчании и деликатно прибавил: - Не хочешь - не отвечай. - Да нет, что уж теперь. Я отвечу, - сказал Юньлун, слегка краснея. - Я заваливал зачет, чтобы побольше узнать о Монголии. Хотел сделать тебе приятное. - Дурак ты! - с сердцах ответил на это Аянга и крепко его обнял. - Не делай так больше, ладно? - Ладно, - согласился Юньлун и растекся в его руках довольным котом. Однако на другое утро Юньлун уже висел под аркой в читальном зале, стиснув зубы и решительно мечтая поразить Кун-цзы тем, что он в конечном счете изготовит. Изощренность наказания даже навевала на него некоторое спокойствие. Все воскресенье он провел, снуя туда сюда между полом и потолком, и вечернее солнце позолотило первые нити основы, протянутые, как струны, от потолка до порога, откуда начинался коридор, ведущий в депозитарий.***
Юньлун примостился под потолком читального зала и тихо плел паутину; иногда он вздыхал, иногда у него вырывались ругательства, но он не прекращал своего древнего занятия ни на миг. Внизу, под ним, за одним из библиотечных столов, расположился Сюаньцзан с учениками. Он разбирал с ними толкования китайских пословиц чэнъюй. - “Вы не туда едете, господин. Княжество Чу на юге; почему же вы направляетесь на север?” - доносилось снизу. - “Не имеет значения, - отвечал человек в повозке. - Вы же видите, моя лошадь бежит очень быстро”. “Ваша лошадь, без сомнения, очень хороша, однако дорога, по которой вы едете, неправильна”. В этом месте Юньлун перевернулся вниз головой и стал вплетать седьмую поперечную нить в нити основы. - “Не стоит беспокоиться, - заверил старца человек в повозке. - Взгляните, моя повозка совершенно новая, она сделана в прошлом месяце”. “Ваша повозка и впрямь очень новая, однако дорога, по которой вы едете, ведет вовсе не в княжество Чу”. - “Почтенный старец, - сказал человек в повозке. - Вы еще не знаете, что у меня в этом сундуке очень много денег, и долгого пути я не боюсь”. “Ваше богатство и впрямь велико, - сказал старец, - однако дорога, по которой вы едете, неправильна. Послушайте, вы бы лучше поворачивали и поезжали назад”. - “Но я еду так уже десять дней! - воскликнул очень нерадостно человек в повозке. - Как, почему вы велите мне вдруг ехать назад? Посмотрите только на моего возницу: как хорошо он правит лошадью! Не беспокойтесь ни о чем, прощайте!” Тут он велел вознице ехать вперед, и лошадь побежала еще быстрее. - Неплохо, - кивнул Сюаньцзан. Юньлун спустился со стремянки, зашел за паутину, сел по другую ее сторону, прислонился к стене и оставался в таком положении некоторое время. Пробегавший мимо библиотеки Аянга протянул ему сквозь просвет в паутине пирожок со сливой. - Осторожнее, Гацзы, - попросил Юньлун. - Паутина. Ученики Сюаньцзана продолжали разбирать древние истории гуши. Их голоса старательно звенели под сводами пустующего в эту позднюю пору читального зала.***
- Когда Си Чжи учился каллиграфии, он каждый день споласкивал свою кисточку в озере возле дома. Это озеро находится в местности Чжунчжоу, и по сей день в нем чернильная вода, - сообщил Юньлун Аянге, входя в комнату и небрежно роняя на пол у постели свою связку книг. - Вот как? - заинтересовался Аянга. - Когда студент Го готовился к экзаменам, - добавил Юньлун, - он, чтобы ночью не заснуть, привязывал себя за волосы к потолочной балке, и чуть только его голова начинала клониться вниз, как волосы натягивались, и боль не давала ему уснуть. - Ты на что намекаешь? - обеспокоился Аянга. - Студент Лу Юнь был так беден, что у него не было денег на масляную лампу. Летом он ловил светлячков в банку и занимался при свете светлячков, зимой же он однажды сел на пороге хижины и до утра читал иероглифы при сиянии снега. - Далун, ты что? - озабоченно спросил Аянга. - Ван Аньши из Наньцзина, который впоследствии стал великим человеком, в молодости занимался так: садясь ночью за книги, он всегда брал в левую руку шило, и чуть только его начинало клонить ко сну, мигом втыкал это шило себе в бедро, - призрачным голосом добавил Юньлун, упал на свою постель и уснул. Аянга всмотрелся в его лицо, пожал плечами, накрыл его одеялом и тихо сделал за него домашнее задание по литературе и драконоведению.***
Юньлун отряхнул руки и, улыбаясь, присел на табурет перед паутиной, любуясь своим творением, достойным висеть рядом с любыми произведениями искусства. Пока он раздумывал, кого первого позвать посмотреть на законченную работу - Кун-цзы или Аянгу, - и представлял себе, какие у них будут глаза, появилась маленькая служанка с огромной шваброй и, ворча: “Безобразие! Развели грязь, паутины вон понаросло”, - одним движением смела паутину Юньлуна и проследовала дальше. Юньлун некоторое время стоял, не в силах оторвать взгляда от того места, где только что была его паутина, в неописуемом потрясении. Потом сел и схватился за голову. Некоторое время он раскачивался из стороны в сторону, еще не веря тому, что произошло. Через десять минут он с совершенно сухими и блестящими глазами поднялся на ноги. На лице его отражалась смутная решимость. Он вновь подхватил веретенце с остатком паутины, и еще через десять минут в солнечном луче переливалась новая нить, протянутая между полом и потолком. И только после этого у него за спиной бесшумно возник Кун-цзы. - Что здесь такое? - строго спросил он. - Я плету паутину, - измученно отвечал Юньлун. - Это еще зачем? Вы не перегрелись, милейший? - подозрительно присмотрелся к нему Кун-цзы. - Здесь должна быть паутина, - сообщил Юньлун механически. - Никакой паутины здесь быть не должно, - уверенно сказал Учитель. - Еще не хватало. И так в министерстве говорят об антисанитарном состоянии вверенного мне заведения. И, шурша ханьфу, Кун-цзы направился к выходу из библиотеки. Юньлун глядел ему вслед с разинутым ртом.***
…Аянга обернулся на скрип двери. Он сидел за столом у окна и учил урок. - Далун, слушай, - сказал он и зачитал вслух: - “Сова никогда не отклоняется от своего курса, даже если ей надо обогнуть препятствие”. - Что же она, так в дерево и врезается? - слабо заинтересовался Юньлун. - Да нет, не может быть, чтобы сова так летала, - сказал Аянга. - Надо бы узнать поточнее, как ты думаешь?.. - Гадзы, я закончил паутину, и ее никто - никто не видел! Ни один человек!!! - не выдержал Юньлун. Аянга ахнул, расспросил обо всем и неуклюже попытался утешить его, прижимая к себе, но Юньлун с такой скорбью повторял: “За что Кун-цзы так ненавидит меня?” - что Аянга почувствовал, что его ум темен, словарный запас беден, а сердце недостаточно чутко, чтобы помочь этому горю. Он поскреб в затылке и сходил за Вэньчаном. Тот с удовольствием пришел, присел на край кровати, произнес сильную и прочувствованную речь, потом плюнул, выругал Кун-цзы старым маразматиком и хлопнул дверью. Тогда Аянга сходил к Бянь Цао. Бянь Цао заварил какие-то травы, но Юньлун не мог выпить ни глотка, - его горло сводили спазмы. Тогда Аянга позвал Тай-суя. Тай-суй пришел, хмыкнул, сел верхом на стул и очень живо рассказал несколько древних анекдотов о том, кто, где, кого, когда, какими способами и чему учил. Юньлун не шевельнулся. Тогда Аянга привел Нюйву, объяснив ей все по дороге, и Нюйва совершенно бескорыстно заверила Юньлуна, что в глазах всех женщин Китая он одинаково изумителен, независимо от того, может ли он похвастать огромной паутиной собственного изготовления или нет. Юньлун не поднял головы. Поздно вечером с башни Парадоксов, путаясь в ночном одеянии, спустился никем не званый Кун-цзы. В полной темноте он нашел дверь в их комнату, бесцеремонно потряс Юньлуна за плечо и сказал: “Когда я был в вашем возрасте, Лунлун, я тоже вот так вот… не знал, чем бы мне заняться”. Слезы Юньлуна мгновенно высохли, он сел на постели и, увидев, что перед ним и вправду Кун-цзы, измученно улыбнулся. “Вижу, что вы изнываете от безделья, - продолжил Учитель, - но это поправимо. Я принял решение бросить ваш курс на Куньлунь, там как раз персики поспели”. Юньлун, не отрывая глаз от учителя, постепенно пришел в восторг. - Да, там, на Куньлуне, будет довольно… гм… свежо, - сурово добавил Кун-цзы. - Так что возьмите, пожалуй, мой шарф. Он сунул Юньлуну вязаный шерстяной шарф не очень модного фасона и удалился. Юньлун влюбленно посмотрел на закрывшуюся за ним дверь.***
Перед отправкой на Куньлунь Учитель собрал первый курс во дворе и очень строгим голосом, изредка теряя нить, произнес речь: - На Куньлуне вы будете желанными гостями. Жители Куньлуня традиционно находятся в большой дружбе с нашей школой, и отношение к нашим студентам там особенное. Каждый год нам предоставляют там для жилья памятник архитектуры третьего тысячелетия до нашей эры, так что не вздумайте ничего рисовать на стенах, жечь костры на полу и прочее. Потом это… не ешьте немытые груши, не то вас поглотит это самое… забыл, как называется… небытие. Кто поест груш на Куньлуне немытых, тот никогда уже не возвратится к прежней жизни. Держитесь поближе к учителю Тай-сую, тогда с вами ничего не случится. Тай-суй, если с вами что-нибудь случится, сразу дайте мне знать. Немытые персики тоже не ешьте. А собирайте в мешок. Я с вами, к сожалению, не еду. Но большой мешок-то я вам с собой дам. …Из учителей на Куньлунь отправился только Тай-суй. Запах фруктов чувствовался еще издалека. Под покрикивания и морские команды учителя джонка причалила к берегу. Учитель спрыгнул на берег, снял с борта всех девочек, отнес их на сухое место, предоставив мальчикам перебираться самим, и наконец, когда все очутились на суше, сказал: - Юньлун, сбегайте, пожалуйста, за водой, вот вам кувшины. Быстро - туда и обратно, в деревню вон за тем холмом. Юньлун, нагруженный кувшинами, отправился по белой пыльной дороге, перевалил через гребень холма и спустился в долину, где в тени огромных деревьев стояло несколько домов, сложенных из разноцветных плоских камней. От очагов поднимался дымок, пахло лепешками. Местные жители оказались очень красивыми, много выше известных Юньлуну людей, но только какими-то оборванными, одетыми очень затрапезно, по-деревенски. Сначала Юньлун несколько растерялся оттого, что он едва доставал здесь до плеча не только мужчинам, но и женщинам, хотя сам роста был немаленького, но вскоре, собрав все свое обаяние, он радостно обратился ко всем сразу: - Я ученик школы Конфуция в Пекине, мы приплыли помочь вам с урожаем. Мы только что пристали к берегу - вон за тем холмом. Не успели эти слова слететь с его губ, как всю деревню охватило бурное веселье. Начался шумный праздник, все вытаскивали и расставляли прямо на улице столы, несли вино, фрукты. Юньлуну насовали в руки слив, жареного мяса, каких-то незнакомых ему ягод, дети простодушно принесли ему воздушного змея и показали, как его запускать, потом вообще началось большое веселье, и его затащили в хоровод. Песням и пляскам не было конца. На середину деревни высыпали все, кто мог ходить; составился хор. Необычайной красоты мелодии полились над деревней. Наконец Юньлун, устав веселиться, присел в сторонке и крепко потер лоб. Как только наступило какое-то затишье в общем шуме и гаме, он сказал: - Подумать только! А мне вначале ваш остров показался таким безлюдным, - думаю, здесь же совсем нет народа!.. При этих словах вся деревня внезапно впала в траур. Траурные флаги появились на домах, лица сделались печальны. Составилась какая-то процессия сродни похоронной, которая медленно двинулась обходить деревню по периметру. Повсюду оказались рассыпаны хрупкие белые цветы, стебли которых ломались и словно бы стонали под ногами. Шепотки и вздохи заполнили все. Ошарашенный Юньлун вглядывался во все лица, но печаль была неистребима. - Вы меня извините, - потерянно промямлил Юньлун. - Но мне пора к своим, уже скоро спать ложиться, а они там все без воды… “Спать, спать”, - зашелестело все кругом, и какой-то сонный настрой охватил всех. Все головы начали клониться, глаза слипаться, а руки складываться лодочкой и подкладываться под щеку. Многие заснули прямо где стояли. “Кажется, они не воспринимают никаких иносказаний. Все за чистую монету”, - подумал Юньлун и поспешно спросил: - Скажите, пожалуйста, где здесь вода? - Вода? Да там, - деловито ткнули в сторону источника в скале сразу две женщины, трое мужчин и ребенок. Все рассыпались по своим делам, застучал молоток, гончар вернулся к гончарному кругу, сапожник продолжил кроить подметку, а к источнику подогнали покладистого ослика, чтобы навьючить на него кувшины. Когда Юньлун вернулся с водой, оказалось, что все уже размещаются в катакомбах. Памятник архитектуры третьего тысячелетия представлял собой приземистый круглый каменный храм, вдвинутый в холм, где с одной стороны можно было протиснуться в узкое отверстие между высокими стоячими камнями, пробраться по проходу и наконец попасть во внутреннее помещение с относительно высокими сводами и нишами, откуда разбегались в разные стороны коридоры, освещаемые масляными плошками. Юньлун втащил туда кувшины. Поскольку с тех пор, как он ушел за водой, прошло часа четыре, он счел нужным как-то объяснить свою задержку под вопросительным взглядом Тай-суя. - Понимаете, учитель, - начал он, - эти люди… - Люди? - переспросил Тай-суй с величайшим удивлением, приподняв одну бровь. Юньлун скомкал конец фразы. - Послушайте, учитель, но ведь это же катакомбы! - не вытерпели девочки, окружая Тай-суя. - А говорили, что на Куньлуне повсюду нефритовые дворцы с золотыми колокольчиками, - сказали они. Тай-суй саркастически рассмеялся. - Это кто же будет строить здесь нефритовые дворцы, - сказал он, - за такую-то зарплату?..***
На Куньлуне не было садов. Персиковые деревья росли прямо в лесу, среди тиса и можжевельника. Персики были огромные, висели крепко и сами не падали, так что за каждым нужно было лезть. Местные жители приставили лесенки к особенно труднодоступным деревьям, пригнали к опушке леса четверых серых осликов, на которых следовало навьючивать корзины с урожаем, и откланялись. На крыльце ближайшего дома какой-то веселый старичок, притопывая ногой, играл на эрху. Трое мужчин рядом чинили каменную изгородь, заделывая прорехи в ней с помощью крупной гальки и смачных выражений. - Учитель Тай-суй, - потянула преподавателя за рукав одна из девочек. - А это и есть духи умерших?.. - Духи, духи, - ворчливо подтвердил Тай-суй. - Кто же еще здесь будет работать… за такую-то зарплату? Первый курс школы Конфуция в Пекине частью скрылся в кронах деревьев, обрывая урожай, частью занялся подбиранием сбитых персиков в траве. Пока Юньлун ловил летящие сверху персики, чтобы не побились о землю, и наполнял ими корзины, к нему подошла какая-то местная девочка лет шести и умильно на него посмотрела. Юньлун быстро обтер бывший у него в руках персик концом небезызвестного шарфа и подал ей. - Отойди, красотка, здесь опасно, - сказал ей Юньлун. - Еще персиком зашибут. В это время Аянга, ничего не видя сквозь листву, действительно попал девочке по макушке персиком. Девочка отошла в сторонку и села на замшелый камень. Из-за леса показалась грозовая туча, и даже раздались далекие раскаты грома. Девочка потирала макушку, собираясь заплакать. - Боишься грозы? - спросил Юньлун. Девочка ничего не сказала, но плакать передумала. Постепенно небо прояснилось. Вечером из деревни пришла в поисках девочки бабка и рассказала, что ребенка они подобрали два года назад в ночь ужасной бури. Девочка брела по берегу, вся оборванная и исцарапанная. Семь дней продолжался шторм, луга были усыпаны рыбой, и семь дней люди видели над водой дрожащие огни. Юньлун стал докапываться, что за огни, и убедился, что это была не красивая метафора, а точное определение редкого погодного явления. - Интересная история, - сказал Юньлун, и девочка радостно ему улыбнулась, прежде чем бабка утащила ее, поругивая, за гребень холма, в деревню, спать. Через неделю урожай персиков был собран, и Тай-суй велел всем готовиться к отплытию. Однако вопреки всем его приборам, показывавшим хорошую ясную погоду, над Куньлуном накануне разразилась ужасная буря. На третий день шторма, сидя в гроте на перевернутой лодке, Тай-суй сказал столпившимся вокруг ученикам: - Мы ждем хорошей погоды и попутного ветра. Учитель Кун-цзы приказывает возвращаться и торопит с отплытием, но обратной связи с ним нет, а здесь вы сами видите, что творится. Не приближайтесь к берегу - смоет. Если кому-нибудь нужен носовой платок, могу одолжить. Аянга и Юньлун идут за водой. В это время грот захлестнуло волной; когда волна схлынула, все выплюнули, отфыркиваясь, по хорошему глотку воды, сняли с себя морских крабов и выпутали из волос водоросли. - За пресной водой, - поправился Тай-суй и углубился в разглядывание карты. Юньлун с Аянгой пошли, волоча за две ручки кувшин в половину человеческого роста. В деревне очереди к источнику почти не было, стояла только бабка, набирая воды в бутыль. - Девчонка болеет, - коротко пожаловалась бабка. - Что болит? - профессионально спросил Аянга. - Так не знаю. Не говорит ведь девчонка. - Жар есть? - Ой, есть, ой, есть, - сказала бабка. - А дышит плохо? - Ой, плохо, ой, плохо дышит, - подтвердила бабка и собиралась величественно удалиться. - Погодите, бабушка! - догнал ее Аянга. - А высыпание на коже есть? - Ну, это уж ты сам посмотри, милок, - гостеприимно сказала бабка, жестом приглашая юного медика в дом. Больше никто в бабкином семействе не болел. Шестеро сыновей, как на подбор, один другого краше, с женами и детьми, делали всякую работу по дому. Аянга поймал поочередно всех здоровых детей и профилактически помазал им носы чесночным маслом, после чего обратился к кровати под пологом, где болела девочка-найденыш. - Скарлатина обычная, - вынес он вердикт. - Язык уже очищается. Еще три дня, и пойдет на поправку, короче говоря. Давайте ей… знаете что? - и Аянга полез за клочком бумаги, чтобы нацарапать состав лекарства. - Спокойствие, красавица, скоро шторм уляжется, выйдет солнышко, и тебе сразу станет лучше… - Наоборот, - сказал подошедший Юньлун. Аянга был, однако, слишком поглощен другим делом, чтобы обратить внимание на слова друга. …Когда они возвратились в грот, Тай-суй рвал и метал. Его раздражало не только то, что они давным-давно должны были быть в школе, в то время как засели здесь из-за шторма, но еще и то, что все его приборы показывали при этом ясную погоду. - Почему так долго? - сурово спросил он. - Я зашел посмотреть больную девочку, - объяснил Аянга. Тай-суй несколько смягчился. - И что с ней? - Скарлатина. Не самая тяжелая форма, и уже не в начале. Я думаю, сейчас еще многое обострилось из-за погоды. Когда кончится шторм и выйдет солнце, она постепенно поправится. - Наоборот, - сказал Юньлун. - Что наоборот? - Не когда шторм кончится, она выздоровеет, а когда она выздоровеет, кончится шторм. - Как это? - По мере того, как ей делается лучше, становится лучше погода. Я давно это заметил. Когда ей плохо, погода портится, - пояснил Юньлун. - Вспомните, как ее нашли. Тай-суй смотрел на него, пораженный. - Как вам это пришло в голову? Юньлун пожал плечами. Помогло ли лекарство Аянги или бабкин чай с травами, но через три дня шторм утих. Тай-суй вывел джонку из бухты, где он прятал ее от непогоды, и вновь подвел к причалу. Доля школы в собранном урожае персиков была внушительна. Мешок Кун-цзы, набитый битком, красовался возле мачты. Под тяжестью корзин джонка осела в воду так, что можно было споласкивать руки, лишь слегка наклонившись через борт. Учитель Тай-суй отвязал канат. - Куньлунь - это же рай, отсюда не возвращаются, - сказала одна из девочек. - Почему же мы…? - Потому что мы сюда приехали работать, а не отдыхать, - строго сказал Тай-суй.***
В один прекрасный день среди учеников первого курса со скоростью передвижения Юньлуна распространилась некая соблазнительная идея. Небольшая кучка первокурсников, сговорившись между собой, подошла к Кун-цзы на перемене. - Учитель, а можно мы организуем школьный театр? - спросили они, перебивая друг друга. При этом одни для ясности изобразили, что у них за спиной крылышки, другие, наоборот, сделали из волос рожки, третьи прикинулись, будто играют на флейте, а Юньлун и вовсе изобразил из себя дракона. - Еще чего! - взвился Кун-цзы. - И думать забудьте! Ну и студент пошел! Чего только ни придумают, лишь бы не учиться!.. И Учитель ушел, бормоча: “Какой вам еще театр! Вот дам самостоятельную по шестому веку, будете знать!..”***
Когда Аянга вошел в кабинет, Бянь Цао радостно объявил: - Сегодня, Аянга, мы заканчиваем инфекционные заболевания человека и переходим к инфекциям у домашнего скота. - У овец? - восхищенно воскликнул Аянга. - Да, у домашних овец в том числе. Кстати, надеюсь, вас не смутит необходимость усыпить безнадежно больное животное? - Не смутит, - после минутного размышления сказал Аянга. Он отметил про себя неотъемлемую способность Бянь Цао называть все вещи своими именами и сделать это исключительно вовремя. - Базовое отличие этого раздела медицины от других состоит в том, - продолжал Бянь Цао, - что в обязанности ветеринара входит не только убийство пациента в случае, если болезнь неизлечима, но и массовое уничтожение здоровых особей в зоне карантина в случае обнаружения заболевания, например, ящуром. Время на размышление в таких случаях, как правило, бывает ограничено приблизительно тремя минутами. Поэтому мне хотелось бы услышать от вас сейчас: у вас не возникнет проблем с этой частью обязанностей? Вы понимаете, что это означает: оцепление района, вызов расстрельной команды… ну, и ответственность в случае ошибки. - Да, - сказал Аянга.***
- Сегодня мы знакомимся с генеалогической классификацией драконов, - объявил великий Лун-ван. - Эту классификацию вы должны знать настолько, чтобы комар не мог точить об нее свой нос. Да. И Лун-ван достал из сундука большой пожелтевший по краям свиток с роскошной классификацией, похожей на родословное древо и украшенной миниатюрами с изображением драконов. У Юньлуна замерло сердце от радостного предвкушения - Итак, прародители драконов, и затем - какие виды от кого произошли в процессе эволюции. Всем, кто относится по складу ума к группе Сан, это знать совершенно не обязательно. Более того, сейчас вам знакомство с этой классификацией повредит. Ваш склад ума требует обратной последовательности подачи материала. Поэтому я покажу вам ее в конце мая. Теперь вы не способны понять ее в полной мере. До свидания, - категорично сказал Лун-ван и вымел группу Сан за дверь. Хлопая глазами от недоумения и возмущения, Юньлун и еще трое ребят очутились перед закрытой дверью и мрачно разошлись восвояси. …В ту же ночь все, кто относился к группе Сан, столкнулись носами в кабинете драконологии около сундука, в котором Лун-ван хранил классификацию. Всех их привела туда одна и та же причина: они, совершенно независимо друг от друга, изнывали от любопытства. Дожидаться конца мая было выше их сил. Шикая друг на друга, они осторожно вытащили свиток с классификацией, развернули, внимательно изучили ее, светя себе фонариками, и переписали в тетрадь. Когда они начали перерисовывать драконов, отворилась внутренняя дверь, и в класс вошел Лун-ван, почему-то в кольчуге поверх ночной рубашки. - А, - сказал он. - Это вы. Очень хорошо. После этой зловещей фразы кто-то стал сбивчиво извиняться. - Очень хорошо, - повторил Лун-ван. - Теперь я могу быть спокоен. Людей вашего склада ума ничто так не привлекает, как запрет и тайна. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы отнеслись к этой классификации с подобающим вниманием. И я рад видеть, что вы нашли к ней подход. - Так вы поэтому выгнали нас с урока? - спросил Юньлун, вцепившись на всякий случай покрепче в драгоценную классификацию. - Именно. В противном случае вы бы умерли скорее от скуки, чем от любопытства. После этого Юньлун решил ходить за Лун-ваном по пятам и искоса посматривал на то, что тот и как делает. Он сразу решил для себя, что занятия драконоведением опасны и восхитительны, и смешки первокурсников, утверждавших, что объекта изучения - драконов - в действительности не существует, мало трогали его. Поскольку Лун-ван решительно пресекал всякие попытки втянуть его в беседу о существовании драконов, Юньлун со свойственной ему цепкостью вновь и вновь вступал в разговоры со старшекурсниками, терпеливо собирал обмолвки и недоговорки преподавателей и наконец составил себе полную и ясную картину ситуации. По сведениям, скопившимся у Юньлуна, дело обстояло следующим образом: из хранилища манускриптов вбок вела небольшая дверца, которую не всякий и не всегда мог найти. В конце июня, когда наступало время практики по драконоведению и Лун-ван считал учеников первого курса достаточно подготовленными к встрече с драконами, он отпирал эту дверцу и отправлял их поодиночке вперед по коридору с одним только напутствием: использовать все свои знания. Что именно было в конце коридора, узнать Юньлуну не удалось. Известно было только, что одни возвращались оттуда чрезвычайно веселые и возбужденные и охотно, красочно, со множеством деталей описывали свою встречу с драконом. Таких Лун-ван обычно отправлял на пересдачу. Редкие ученики возвращались оттуда мрачные, задумчивые и молча, не говоря ни слова, клали Лун-вану на стол письменную работу на двух-трех листах. У таких учитель ничего больше не спрашивал.***
Юньлун вошел в хранилище манускриптов. Припомнив все обрывочные указания, он через час отыскал сбоку от одного из шкафов низенькую каменную дверцу, украшенную искусно вырезанными каменными драконами, с глазами, может быть, даже из рубинов, или, может, просто из цветного стекла. Юньлун бодро сунулся внутрь, но свечу внутри сразу задуло. Тогда он вернулся, взял с полки фонарь и все-таки двинулся вперед. Коридор некоторое время оставался коридором, потом уперся в громадную дверь, которая открывалась со скрипом. Юньлун вышел на свет и огляделся. Перед ним лежала холмистая страна с далеким и холодным бледно голубым небом. Дальние цепи гор спали в лиловой дымке, трава была поблеклой. Цепкий взгляд Юньлуна быстро усмотрел вдали несколько пещер в скалах. Земля внизу была какая-то выжженная. Кругом не было ни души. Юньлун сбежал со склона, по инерции пробежал еще сколько-то и остановился. Обернувшись на склон, с которого он только что спустился, он увидел в нависающей слева слоистой стене ущелья еще одну пещеру со входом, заложенным огромным камнем. Если это было то, что он думал, необходимости идти к дальним пещерам не было. Он вскарабкался ко входу сначала по осыпи, потом по удачно расположенным природным каменным ступеням, шлепая по мелкой воде стекающего сверху ручья. Камень, закрывавший вход в пещеру, действительно был гигантский, и Юньлун вежливо провел по нему рукой. Обойдя камень слева, он увидел с другой его стороны довольно большую щель, в которую он мог пройти свободно. Затея Юньлуна состояла в том, чтобы доказать всему первому курсу, что драконы существуют. Не зная, как привлечь к себе внимание, он решил спеть какую-нибудь песню, и когда из пещеры навстречу ему высунулась гигантская чешуйчатая морда, он сначала даже обрадовался. Потом, правда, ноги сами отнесли его на сотню бу. Вслед за ним из пещеры вылез большой дракон и потянулся. Когтями он проскреб в пыли борозды, как от плуга. Надо сказать, что Юньлун особенно не ожидал появления дракона; он надеялся на это всей душой, но появление этой морды все равно было для него неожиданностью. Тут Юньлун внезапно вспомнил, что драконы огнедышащие. Он пустился бежать еще быстрей и пробежал с половину ли. Потом он обернулся и вынул кинжал. После этого он немедленно почувствовал чью-то руку у себя на локте, а вслед за тем пальцы его разжались и кинжал выпал. - Что вы намеревались делать, Юньлун? - спросил Лун-ван.- Тыкать этим в дракона? Дракон охраняется законом и занесен в книгу. - В какую книгу? - спросил Юньлун, не совсем потерявший самообладание. - В книгу жалоб, - столь же спокойно отвечал Лун-ван. - Будьте добры объяснить, зачем вам понадобился дракон. Вы собирались определить его вид и подвид? - Я верил в то, что драконы существуют! - сказал Юньлун. - Это очень хорошо, - недобро сказал Лун-ван. - Но, веря в это, вы, вероятно, верили также и в то, что драконы дышат огнем? Что на зиму они впадают в спячку? Что дракон, разбуженный зимой, очень опасен? И вы собирались привести его вслед за собой в хранилище рукописей? Лун-ван обернулся и посмотрел в глаза подбирающемуся к ним дракону. Дракон попятился. Так, шаг за шагом, Лун-ван прошел с ним весь путь назад по дороге и загнал его обратно в пещеру. - Итак, Юньлун, - снова начал учитель, вернувшись назад, - вы собирались привести в школу опаснейшее существо, чтобы поразить однокурсниц? - Опаснейшее в мире? - облизывая пересохшие губы, переспросил Юньлун. Даже попав в беду, он все же не прочь был убедиться, что его влекла не какая-нибудь ерунда, а объект исследования, достойный настоящего мужчины. - При отсутствии должных знаний, не имея определенного плана действий, из любопытства, вы готовы были спровоцировать катастрофу такого масштаба? - Лун-ван смотрел на Юньлуна с каким-то даже интересом. - Я думал, может быть, унести отсюда драконью чешуйку… в доказательство, - сказал Юньлун. - Зачем же чешуйку? Может быть, отпилить коготь? А может, сразу уж голову дракона? Редкого вида? Минут через семь учитель закончили распекать дрожавшего на ветру Юньлуна и спросил, все ли он понял. - Все, - кратко сказал Юньлун, и, думая о том, что ему пора идти собирать вещи, потому что в школе его после этого не оставят, задал все-таки терзавший его вопрос: - Но как вы узнали?.. Как… почему вы вдруг пришли сюда? - Я почувствовал, что это надо пресечь, - меланхолично разъяснил Лун-ван. - Как? Что? То, что я дразнил дракона? - Нет, ваше пение, - сухо отвечал Лун-ван. - Дракону оно показалось весьма… раздражающим.***
Конечно, отчислять Юньлуна из школы никто не стал, поэтому он решил переключится на другой свой проект - театр. - Смотрите! - закричал Юньлун, пока первый курс делал в библиотеке домашнее задание по истории. - Кун-цзы ужасно возмущался, когда мы захотели устроить театр, так? - он потряс свитком хроник. - А здесь сказано, что в школе раньше был студенческий театр! Только им не удалось поставить ни одной пьесы! - Кун-цзы их застукал? - Да нет же! Они были официально. Их никто не преследовал. Они спокойно репетировали. Но незадолго до постановки… что-то случилось. Вы гляньте, чего тут только нет: эскизы костюмов, декораций, тексты пьес… Я преклоняюсь перед тем, кто это написал!.. - Так и что случилось? - Не совсем понятно. Вот, они оставили записку… Полные тексты пьес, готовые, замечания по постановке!.. С ума сойти можно… Записку… “К сожалению, наши смутные времена не позволяют нам осуществить этот замысел. Двое из участников вынуждены вернуться домой, и шаткая политическая обстановка делает невозможным сам спектакль.” Тут Юньлун окончательно вдохновился и сказал: - Мы обязаны это поставить. Именно потому, что они не смогли… понимаете? Мы прижмем Учителя к ногтю… то есть к стене. Теперь уж точно. И когда толпа замарашек с горящими глазами, частично в извлеченных уже из кладовой разноцветных тряпках, опять окружила зазевавшегося Кун-цзы, тому пришлось сдаться и выслушать их повторно. - В семнадцатом веке… Им что-то помешало тогда… Они ставили две пьесы… Это гениально, - тихо, но внятно говорил Юньлун, оставив привычку орать. - Мы сделаем то же самое. По их записям, по тому же тексту… Пожалуйста! - Пожалуйста! - возмутился Кун-цзы. - Да сколько времени я уже вам твержу, что пора начинать репетиции. Апрель на носу… - последние слова Учителя, впрочем, ни на что не повлияли, на дворе по-прежнему был декабрь, - а вы еще до сих пор в каком-то анабиозе… неглиже. Нужно портных скорее, шить костюмы. С того дня лицо Юньлуна осветилось внутренним светом, и он сосредоточился на театре.***
Во втором семестре должен был прибавиться новый предмет, “Введение в сомнение”, который читал Кун-цзы. “Историю Китая” он, впрочем, тоже не прекратил читать. В одно прекрасное утро Юньлун пришел к себе в комнату с добычей - учебником по “Введению в сомнение”. - Пойди скорее возьми тоже, - велел он Аянге, который лежал на постели и не подозревал, что где-то можно что-то взять. Юньлун с благоговением открыл книгу. На первой странице - там, где бывает титульный лист, - сказано было: “Некогда учитель с учениками прогуливался по мосту над рекой. Указывая на рыб в воде, он сказал: “Взгляните, как привольно резвятся в реке лососи! В этом их радость”. “Откуда тебе знать, в чем их радость? - возразил один из учеников. - Ведь ты же не лосось!” “Откуда тебе знать, что я не лосось? - возразил учитель. - Ведь ты же не я!”. Перевернув страницу, Юньлун увидел фрагмент трактата «О природе богов»: “Как ты, друг мой, прекрасно знаешь, много еще есть в философии вещей, до сих пор не получивших объяснения. В особенности же трудным и темным является вопрос о природе богов, который не только для религии или там познания духа важен, но и вообще хотелось бы знать. Между тем по этому вопросу учеными мужами были высказаны такие мнения, что все это уже само по себе наводит на мысль, что причиной и началом философии должно быть незнание”. В этом месте на лице Юньлуна отразились столь сильные и противоречивые чувства, что Аянга, глядя на него, даже приподнялся на локте. - “Большинство думает, что боги существуют, - это ведь и правдоподобнее, и сама природа нас к этому приводит. Хотя Протагор сомневался, а Диагор Мелосский и Феодор из Кирены считали, что и вовсе нет никаких богов. Карнеад же, возражавший им, выдвинул против них столь многое, что и по сей день невозможно просто так от него отмахнуться. Спроси же на улице трех-четырех человек из тех, что признают существование богов, - и они настолько разойдутся между собой в суждениях, что ты едва сумеешь их разнять. Многие повествуют и о внешнем виде богов, и о месте их пребывания, и об их образе жизни, и во всем этом между философами царит величайшее разногласие. Главное же в этом вопросе: взаправду ли боги с самого начала все сотворили, и установили, и всем правят, и все приводят в движение, или же они живут в полном бездействии, совсем не заботясь о мире и об управлении им и ни во что не вмешиваясь, - как будто можно не вмешиваться, когда возле тебя устраивают безобразную возню и обливают тебя компотом, или когда в кабинет к тебе забрели утки и все там загадили, или когда учащиеся до сих пор не могут взять в библиотеке нужные учебники, хотя второй семестр на носу!”. - C компотом - это было вчера, - сказал, не веря своим глазам, Юньлун. - Я сам видел. - А утки вовсе ничего не успели загадить, - прибавил Аянга. - Он сразу их выгнал. - “Многие философы исследуют это, надеясь вызволить людей из заблуждений и невежества, - читал дальше Юньлун. - Другие же возражают им: а нужно ли посвящать этому время при том, что существует кругом нас такое количество вещей наиважнейших: когда полно персиковых косточек, которых некуда девать, или, к примеру, посреди двора лужа, через которую уже впору мост перекидывать?..” - Да, насчет косточек - это он точно, - согласился Аянга. - Сколько еще мешков на кухне! Никак не разгрести. - Но через лужу у Южной башни я спокойно вчера перешел. Даже до колен нигде не дошла. А учитель Янь-ван недавно шел задумавшись, вообще не понял, что это лужа, и прошел по воде как посуху, - сказал Юньлун. - К тому же весной она все равно сама высохнет. - “Всеми этими спорами философы добились наконец того, - продолжил он чтение, - что во всяком человеке неленивого ума возбудили желание отыскать истину, ибо стало ясно, что это вопрос, по которому расходятся во мнениях не только неученые люди, но также и ученые. Мнения же эти столь различны и противоречивы, что хотя, возможно, и не все они ложны, верным из них, разумеется, не может быть ни одно”. - Я совсем запутался, - сказал Аянга. - И зачем начинать сразу с такого сложного вопроса, как природа богов? Мы же еще пока ничего не знаем! - Именно поэтому, – предположил Юньлун. - В природе богов легко усомниться, а попробуй-ка усомнись в персиковых косточках, когда они повсюду!***
- Как ты думаешь - в каком смысле «исследование утраченных рукописей»? - Ну, думаю, что прямо исследование, и притом очень тщательное, рукописей, которые именно что утрачены, - предположил Аянга. Юньлун и Аянга стояли перед стеной, читая и перечитывая названия предлагавшихся субботних спецкурсов, которые вели приглашенные преподаватели: “Ползучие растения”. “Исследование утраченных рукописей”. “Топография волшебных холмов”. - Я слышал, что учитель топографии не отражается в зеркалах, - с некоторой робостью заметил Аянга. - Ну, это само по себе еще ничего не значит, - отмахнулся Юньлун. “Шпилька для волос в культуре хань”. - Сюаньцзан говорил, что это общий курс, не требующий никаких предварительных знаний, - с сомнением сказал Аянга. “Говоры кентавров как особая группа диалектов греческого языка” “Химический состав алхимических элементов”. «Образы животных в людской традиции». - Слушай, а почему на лисьем языке? - недоумевая, спросил Аянга. - Ну, потому что на родном языке преподавателя, - ткнул пальцем в стену Юньлун. «Альтернативная поэзия Шумера и Аккада». - А вот тут имя преподавателя ты можешь разобрать? - беспокоился Юньлун. - Да как? Одними же согласными записано, - резонно замечал Аянга. - Вот, смотри: после заката солнца в подвалах Восточной башни. Там уж, наверное, и гласные скажут. Говорили еще, что если молча постоять перед стеной подольше, делая вид, что ни один из предложенных спецкурсов тебе не подходит, на стене будто бы проявлялись какие-то еще дополнительные спецкурсы, с названиями, от которых бросало в дрожь; ради них предлагалось спуститься или подняться в такие отдаленные аудитории, о которых никто раньше не слышал.***
Все, кто хотел участвовать в школьном театре, - а хотели многие, - уже бегали по школе с ворохом пестрых тряпок, нитками, кружевами, кистями, красками и таинственными текстами. Юньлун дочитывал доставшиеся им по наследству пьесы, приходя все в больший и больший восторг. - Как хорошо, что здесь никто не вешается в конце! Как удачно, что никто не сходит с ума и не скитается безумный под дождем, никого не убивают, никакой горы трупов! Насколько все-таки здоровая вещь!.. Стали решать, кому кого изображать. Юньлуну отдали главную роль в первой из двух пьес, потому что он очень клянчил. Аянга ни в чем не участвовал, но, сочувствуя Юньлуну, помогал ему и вот уже час терпеливо слушал, как Юньлун пытается нащупать верную манеру игры, на все лады повторяя: - Скажите: как вы любите меня? Нет, вы все-таки скажите: как, как именно вы любите меня? Но все же - как?.. - Вот сейчас очень хорошо было. Так и говори. И подпрыгивай вот так, - советовал Аянга, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ответить на этот вопрос самому. Дочитав в сто восьмой раз пьесу, в которую он был абсолютно влюблен, Юньлун задумчиво сказал Аянге: - Ты знаешь, по-моему, они тоже имели его в виду. Судя по ремаркам. Смотри: «рассеянно», «по-птичьи склоняя голову набок», «вдруг рассердившись», «величественно», «роняя туфли на бегу», «решительным жестом отметая все возможные возражения и одновременно окончательно теряя нить беседы». Они точно хотели намекнуть на него еще тогда. В семнадцатом веке. - У них тоже наболело, - отозвался Аянга. - Ты лучше подумай, что вам нужно из реквизита. - Так, кровь не нужна. Крови здесь нет вообще, - стал соображать Юньлун. - Но вот для второй пьесы…***
В начале февраля всех решительно поразила эпидемия игры в три эпохи: загадывается понятие, показывается в виде трех театрализованных сценок, относящихся к трем разным временам, и желающим предлагается угадать, что это было. Игра эта, впрочем, процветала в школе и раньше, и не только не была запрещена педсоветом, но говорили даже, что изобрел ее один из преподавателей. Одна группа загадала что-то и теперь показывала, вторая пыталась угадать. По пустынной улице, никуда особо не глядя, шел юноша в арабской одежде, то есть закутанный с ног до головы, видны одни глаза. Когда он проходил мимо очередного дома, высоко вверху приоткрылось окошко, так что между глухими ставнями образовалась щелка шириной с мизинец. Юноша искоса бросил взгляд на это окошко и тут же, не останавливаясь, прошел мимо. Посмотрев на все это, вторая группа начала обсуждение. По двору дефилировал Кун-цзы, косясь на интересную игру, и время от времени высказывал свои предположения, обычно не лезущие ни в какие ворота. - Может, это тайная политическая организация? Заговорщики? - Да таких заговорщиков голыми руками можно брать! - Бандформирование, - уверенно сказал Кун-цзы. - Хотя не исключено, что бордель. - Я изнемогаю, слушая вас, - сказал Юньлун. - Это же флирт! Способ флирта! - Ну и флирт, – с достоинством повторил Кун-цзы. - Зачем так орать? Услышав слово «флирт», первая группа играющих перестала покатываться со смеху и подталкивать друг друга локтями в бок и со вздохами передала Юньлуну пальму первенства. Роль пальмы первенства традиционно играл тот самый шарф Кун-цзы, который он дал Юньлуну с собой на Куньлунь и так и не получил обратно. Среди студентов ходил даже слушок, что Кун-цзы потому так крутится вокруг, что хочет как-нибудь получить назад свой шарф. Юньлун предложил своей команде в качестве понятия переизбрание кабинета министров . - Назначение кабинета министров в Древнем Китае выглядело как запуск воздушных змеев, - горячо зашептал он. - Устраивался такой праздник, император садился на лужайке, и все сановники по очереди запускали воздушных змеев собственного изготовления. В змее ценилось изящество, фантазия и красота. Император назначал министров на должности сообразно проявленному вкусу. Все согласно покивали. - Еще две эпохи, - продолжил Юньлун. - Ну, одну понятно: Европа, XVI век, - интриги, нежелательных соперников убирают с помощью яда. Из десяти человек на званом обеде девять выпили за процветание и неожиданно сыграли в ящик. И еще устроим безобразную драку. Выборы кабинета министров в Италии, ХХ век. Выглядит как простая драка с мордобоем. Дождавшись всеобщего одобрения, Юньлун уверенно заключил: - Победа наша. Все побежали тащить реквизит. Через двадцать минут первая команда действительно вынуждена была сдаться. Хотя Кун-цзы и твердил про последнюю сцену, что это борьба в парламенте, ему никто не поверил. - Вы бы лучше задумали избрание короля, - посоветовал Учитель, разобиженный тем, что здесь не считаются с его огромным политическим опытом. - Куда интереснее, чем какие-то министры. В этот момент взгляд Юньлуна зацепился за Аянгу - сосредоточенный на какой-то залитой химикатами тетради, он пробирался в сторону Северной башни со связкой книг под мышкой. - Ну сколько времени можно проводить за изучением болезней овец? - попытался отвлечь его Юньлун. - Мне очень интересно все, что мы делаем, - твердо сказал Аянга. – И Бянь Цао только-только начал доверять мне серьезные процедуры… - Ага!.. Такими темпами он скоро отправит тебя в Анды вакцинировать диких лам!***
Юньлун, сидя на столе, как Будда, выжидательно говорил: - А может быть, весь мир вокруг тебя - просто иллюзия? - Вполне возможно, - немного подумав, покладисто соглашался Аянга. - А может быть, ты сам - лишь чья-то игра воображения? - Почему нет? - пожимал плечами Аянга. - А как ты думаешь, вот эта пуговица не оторвется у меня сегодня? - Да нет, вроде крепко пришита, – деловито подергав пуговицу, говорил Аянга. И Юньлун в очередной раз взвивался, как язык пламени. - Вот, – говорил он, спрыгивая на пол. - Вот то, о чем я говорю. Ты можешь усомниться в том, что ты реально существуешь, можешь предположить, что весь мир - сон, потому что это все легко! А усомниться в надежности пуговицы гораздо труднее! Потому что вот она, эта пуговица, и вроде бы пришита она крепко!.. - тут он с искаженным от усилия лицом вырывал эту пуговицу с мясом и швырял на пол. - Начнем с начала, - и вытирал пот со лба. Аянге фантастически трудно давалось введение в сомнение. Обычные текущие задания Кун-цзы, которые Юньлун щелкал, как фисташки, повергали Аянгу в недоумение. Кун-цзы давал в начале урока заурядный текст для разминки, одну из историй, которых в учебнике был нескончаемый запас. К ней давалось задание, например: Усомнитесь вместе с Сэймэем в том же, в чем усомнился он. “Учитель Сэймэй слыл среди соседей человеком беспорочным. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Сэймэя. В большом гневе родители пришли к учителю. ”Так ли это?” - только и сказал он. Когда ребенок родился, его принесли к Сэймэю. К тому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка все же не выдержала и сказала родителям правду, что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Сэймэю, попросили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Сэймэй охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: “Так ли это?” Аянга обхватывал голову руками. Таких заданий он не понимал, хоть убей. - Ну, что вы тут корчитесь? - говорил Учитель. – Настоящий ученый должен уметь усомниться во всем! Давайте, сомневайтесь!.. Как вы собираетесь работать по специальности? - Если мне нужно удалить овце больную почку, а я начну сомневаться в том, что я - это я и что в руке у меня действительно скальпель, овца подохнет, - в раздумье говорил Аянга. - Нужно успевать сомневаться быстро! И не в чем попало! - строго говорил Кун-цзы. Но однажды Учитель все-таки собрался с мыслями, поплевал на пальцы, кряхтя, полистал некоторые ветеринарные энциклопедии и сочинил пример, который на первом же занятии, страшно довольный собой, изложил Аянге: - А вот представьте-ка себе, дитя мое, что у овцы бактериальный дерматит, тяжелейший? Все зажали носы и отвернулись, и только Аянга с зажегшимся в глазах живым интересом сказал: - Ну? - Что ну? Убил одну! А вы хотите воспользоваться цинковой мазью. За неимением глюкокортикоидов. А? - и Кун-цзы залихватски потер руки. - Так, - сказал Аянга с таким осмысленным видом, какого у него на введении в сомнение давно уже не бывало. - И вот вы берете оксид этого самого… - Кун-цзы пощелкал пальцами, - никеля… - Цинка, - кивнул Аянга. - …И потихонечку его наносите на пораженные участки этой самой… овцы. И тут вдруг вас охватывает одно маленькое сомнение… Аянга напрягся. - Что вы уже не в первый раз видите эту овцу! И что эта овца будто бы раньше была больше размером! Аянга непроизвольно зашевелил губами, соображая. - А самое-то главное - что у этой овцы и тогда уже был какой-то декоматоз! - Демодекоз? - быстро спросил Аянга. - Ну! - Клещи? - растерянно переспросил Аянга. - Да какие клещи! Думайте лучше! - Это была, конечно, мать той овцы… у нее наследственное заболевание… не бактериальное… псориаз! - Вот! - торжествующе провозгласил Кун-цзы. - Какое-то маленькое сомнение - а сколько ощутимой пользы для всех!.. В основе всякой диагностики лежит хорошее, добротное сомнение, дитя мое. С того дня отметки Аянги по введению в сомнение заметно улучшились. Более того, он безошибочно поставил диагноз в трех случаях, которые Бянь Цао нарочно подсунул ему как сложные.***
На спецкурсе по шпилькам для волос Сюаньцзан неспешно изложил события эпох Ся, Шан, Чжоу и династии Цинь и подбирался уже к Западной Хань, обволакивая всех странностью своих рассказов. - Одного чиновника из южных провинций послали отвезти шпильки из рога носорога в дар императору Сунь Цюаню. Когда он проплывал мимо храма на озере Гуйтин, чиновник вознес молитву духу храма. Неожиданно дух обратился к нему: “Давай сюда свои носорожьи шпильки!” Чиновник перепугался, не посмел ничего возразить и сразу же разложил свои шпильки перед алтарем. Дух сказал: “Когда доберешься до Шитоучэна, верну тебе твои шпильки”. Чиновнику ничего не оставалось, как плыть дальше. Он принял как неизбежное будущую смертную казнь за утрату доверенных ему шпилек. Но когда он добрался до Шитоучэна, вдруг огромный карп длиной в три чи прыгнул к нему в лодку. Разрезали рыбу - и нашли там шпильки. Этот рассказ от слова до слова приводит Гань Бао из Синьцая в цзюани четвертой своих записок, однако он не объясняет одного, - вкрадчиво сказал Сюаньцзан, - зачем духу озера Гуйтин понадобились эти шпильки? Кто хочет узнать, в чем тут было дело, приходите в следующий раз. Кун-цзы же, который очень хорошо помнил, что он пригласил Сюаньцзана для спецкурса по творчеству Лу Ю, искоса наблюдал за ростом популярности спецкурса по шпилькам и не упускал случая вставить шпильку по этому поводу. - Ну что, вы все еще продолжаете о высоте каблука у придворных? - спрашивал он за обедом. - Да, я как раз закончил с эпохой шестнадцати царств и собираюсь перейти к царству Вэй, - сказал Сюаньцзан. - Кончайте же вы наконец про свои висюльки и бирюльки, - раздраженно говорил Кун-цзы, - и приступайте-ка к творчеству Лу Ю! - К творчеству Лу Ю бы поскорей, - говорил Учитель спустя еще месяц. - А что, тема копоушек еще не исчерпала себя? - Сказать по правде, вчера мы говорили только еще о законах поэзии в эпоху Тан, - разводил руками Сюань цзан. Нет, Кун-цзы решительно беспокоило то, что основной спецкурс по творчеству Лу Ю еще даже и не начинался, хотя он готов был признать, что Сюаньцзану виднее, но только не вслух. - Ведь вы не предполагаете, дорогой брат мой, что я буду делать это публично? - спрашивал Сюаньцзан. - Ну нет, конечно. Тут нужна подготовка. Но ведь вы отобрали себе учеников. Уж они, кажется, готовятся, готовятся… - Они еще не готовы, - кротко обрывал его Сюаньцзан.***
В середине марта, когда дело шло к весне, Кун-цзы официально разрешил первокурсникам провести одну неделю, как они хотят. - То есть они все равно провели бы эту неделю, как хотят, я по опыту знаю! - сварливо говорил Кун-цзы. - Весна всех прямо в негодность какую-то приводит. Так пусть уж лучше не самовольничают, а сделают то же самое, да! - но следуя мудрому распоряжению. Все первокурсники моментально исчезли из поля зрения Учителя и в основном из школы тоже. Часть первого курса рванула в Неаполь, где задушевный друг Тай-суя кардинал Спалланцани обнаружил при раскопках кучу битых ваз, и теперь ему нужны были люди - складывать вазы из черепков. Еще часть учеников усвистела вместе с Сюаньцзаном на гору Лушань, где прославленный учитель самого Сюаньцзана Ю, пребывавший в то время в воплощении тыквы, приглашал их отдохнуть вместе с ним под звуки циня, складывая парные строки в жанре цы. Юньлун прибился к группе студентов второго курса, которые ехали на практику на Гебридские острова собирать гойдельский фольклор. Аянга в последний момент тоже присоединился к этой группе, потому что, во-первых, не хотел расставаться с Юньлуном, а во-вторых, слышал, будто на Гебридских островах так много овец, что под ними не видно земли.***
К концу апреля старшекурсники, проходящие практику по археологии во дворе школы, откопали уже целые груды ожерелий, доспехов, статуй и невероятной красоты колесницу, но учитель Шэнь-нун по-прежнему был недоволен и указывал копать глубже и распространяться в сторону северной стены. Выходило, что снова нужно двигать отвал. Юньлун слонялся по школе, страдая, с таким видом, как будто он умирает, и не понимал, чего ему недостает. Тоска его не имела ясных причин. Аянга был на фармакологии у Бянь Цао, остальные однокурсники - на своих спецкурсах. Юньлун добрел до моста возле входа в библиотеку, где Сюаньцзан, щурясь на солнце, проверял у учеников знание “Ли Цзи” - “Заметок о ритуале”. Юньлун влез на перила моста и сел там, как на жердочке. - Следуя за учителем, ученик не перебегает дорогу, чтобы поговорить с другими. Завидев учителя на пути, спешит навстречу, становится прямо, складывает руки в приветствии. Учитель заговорит с ним - отвечает, не заговорит с ним - поспешно отходит назад. “Ишь, как этому учителю все угождают, - раздраженно подумал Юньлун. - Ничего. Обойдется”. - Спрашивая учителя о науках, - встают. Спрашивая о постороннем, - встают. “Так всю жизнь простоишь, - критически подумал Юньлун, - перед этим учителем”. - Завидев равного, не встают. Принесли свечи - встают. Принесли пищу - встают. Свечи не видят догорающими. Перед уважаемым гостем не цыкают на собаку. Отказываясь от пищи, не плюются. Абсурдность происходящего вяло заинтересовала Юньлуна. - Если гость добавляет что-либо в суп, хозяин извиняется: “Прошу прощения, что не смог угодить”. Когда за дверью две пары туфель: слышны голоса - входят, не слышны голоса - не входят. “Когда у Кун-цзы под дверью две пары туфель, - подумал Юньлун, - это значит, что он где-то по рассеянности надел две пары - свои и чужие”. Юньлун закусил губу. Отношения с Учителем у него в последнее время были напряженными. Поскольку ему нужно было почаще наблюдать манеры Кун-цзы для пьесы, где в исполняемой им роли назревала мощная пародия на Учителя, он, бывало, крался за ним тихой сапой. Кун-цзы обыкновенно в таких случаях замечал его и отправлял на отработку. Однажды, когда Юньлун принес Кун-цзы заданный им трактат по истории Китая, тот скептически оглядел его вместе с трактатом, даже обошел кругом и сказал: - Что вы мне голову морочите? Из-за ерунды отлыниваете от дела, которое вообще-то могло бы, при известном прилежании, и обессмертить!.. Кого или что оно могло бы обессмертить, Кун-цзы не сказал. Юньлун открыл было рот, чтобы пообещать впредь уделять истории больше времени, но Кун-цзы продолжал: - Вот вы тут пишете трактаты всякие… а репетицию-то пьесы вчера и пропустили! Ну, куда это годится?.. - У Кун-цзы семь пятниц на неделе, - жаловался Юньлун Аянге, - а на этой неделе и вовсе было восемь!***
Дело шло к экзаменам, и по школе распространялась обычная предэкзаменационная суета. Первому курсу задано было написать астрономический трактат в стихах. Стихи проверял Вэньчан, а астрономию – Тай-суй. Семикурсники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии, наткнулись в одном из слоев на очки Кун-цзы. Учитель подошел, протер свои очки и удовлетворенно насадил их на нос, Шэнь-нун проставил всем практику по археологии и велел все закапывать. Седьмой курс долго еще после этого спорил, ко времени какого императора принадлежал слой, в котором нашлись очки. Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда пришло распоряжение о закрытии школы. Кун-цзы в некотором недоумении рассматривал официальную бумагу, вертел ее так и сяк, но, как ни крути, получалось, что от него требовали школу закрыть. Вскоре после появления этой недвусмысленной бумаги к Кун-цзы наведался городской советник. Он, испытывая крайнюю неловкость, намекнул Учителю, что, хотя сам-то он всей душой на их стороне, но как официальное лицо он просто вынужден задать вопрос: когда они освободят здание? Сам бы он ни в коем случае не спешил выселять их из этого здания, но дело в том, что его как главу городского совета торопят с ответом на очень сложный, скользкий и в какой-то мере даже чешуйчатый вопрос: что именно он намерен устроить в этом здании? Кун-цзы понимал беспокойство советника, но ему было не до городских проблем. Одно он знал твердо: нельзя ничего говорить студентам, особенно младшим. Видимо, именно поэтому он собрал первый курс и довольно громко поведал им о происходящем. - Но… ведь вы говорили… - растерялись девочки. - А кто думает, что учителю надо лизать ботинки и все, что он сказал, считать святой непреложной истиной, тот сильно ошибается, - с досадой проговорил Кун-цзы. - Это вообще ущербная очень позиция, - пояснил он. - Так вот, я к чему веду: вы готовы со своим спектаклем? - Да, - твердо ответил Юньлун. - Чудно. Где вы собирались этот спектакль играть? - Ну… там же, где репетировали, на школьной сцене. - Черта лысого вы будете играть его на школьной сцене! Вы сыграете его под открытым небом, в городе, прямо на главной площади города!.. - Но… там нет занавеса! - ляпнул Юньлун первое, что ему пришло в голову. - Будет, - потирая лоб, ответил Кун-цзы. - Но почему?.. - Потому что это наш последний шанс сказать вслух все то, что мы хотим сказать людям! - резюмировал Кун-цзы. - Потому что если мы уйдем, то мы уйдем с треском!..***
Совершенно случайно получилось, что пьесы первого курса вобрали в себя именно то, что следовало успеть сказать всему миру, пока еще школа существует. Взвалив эту ответственность на плечи первокурсников, Кун-цзы радостно оживился, и все, кто только попался ему под горячую руку, уже были засажены им шить занавес. Накануне генеральной репетиции все, кто участвовал в пьесе, получили из рук Бянь Цао снотворный отвар, - чтобы хоть как-то проспать ночь, а не вскакивать и не мчаться босиком в одних рубашках друг к другу с криками: “Смотри, в той сцене лучше сделать так!!!” Наконец наступил назначенный день. Казалось, все население города сошлось на главную площадь, где обещали театр. Юньлун играл старого императора, сильно намекая манерой игры на Кун-цзы, копируя и походку, и все ухватки. Весь город млел от счастья, потому что Кун-цзы так же хорошо знали в городе, как и в школе. Но почему-то после первой минуты пребывания императора в изгнании всем становилось до слез жалко упрямого вздорного старикашку. Было что-то пронзительное в том, как он поднимал из пыли монетку и огорчался, видя на ней иероглифы собственного имени - монеты такой чеканки были выведены из обращения. Все его несусветные глупости начинали казаться безобидными чудачествами, его изгнание - страшной несправедливостью и большим личным несчастьем каждого. На лице Юньлуна появлялось такое выражение, что начинали рыдать все, от мала до велика. По окончании пьесы все стерли грим и вышли на поклон, и Юньлун, в своем обычном виде, откинул со лба волосы и сказал: - Мы благодарим за эти пьесы студентов, которые учились в нашей школе в XVII веке и оставили нам их в наследство. В то время они не могли поставить их по причине нездоровой политической обстановки. Сегодня же мы вольны разыгрывать любые пьесы и говорить все, что считаем нужным, уж в этом-то все мы свободны, и школу нашу закрывают вовсе не за это. И Юньлун отходил назад так, как будто делал шаг в небо.***
- Ну, в целом я доволен постановкой. Хотя, конечно бы, туда побольше перцу!.. - сказал Кун-цзы и стушевался. - А может, соли? - спросили все. - Или чеснока? - Ну ладно, ладно, – примирительно сказал Кун-цзы. - Держались молодцом. А что это за мерзкий старикашка служил вам образцом, дитя мое? - Ну, это вроде как… один знакомый, - уклончиво ответил Юньлун. - Дитя мое! Вам от таких знакомств держаться надо бы как можно дальше, - наставительно сказал Учитель.***
Когда Юньлун в полной мере осознал происходящее, он, охваченный чувством творящейся несправедливости, сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Кун-цзы в башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась. - Ну, - послышался голос Кун-цзы. - Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! - выпалил Юньлун. - Может быть, можно что-то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, - выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел - как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах. - Слезьте с черепахи, - велел Кун-цзы. - Ну, учиться у меня - это естественное желание каждого… - начал он в нос. - Нет. Я хочу так… как Аянга. - Что Аянга?.. - ворчливо переспросил Кун-цзы, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Аянги по некоторым предметам. - Как Аянга у Бянь Цао, - быстро сказал Юньлун. Кун-цзы фыркнул. - Аянга каждый понедельник сидит у ног Бянь Цао, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого? - Ну, нет… - замялся Юньлун, невольно представив себе, как он сутками строчит в тетради полную белиберду. - Но я хочу пойти к вам в ученики… только к вам… и быть у вас в обучении. - Вы и так уже у меня в обучении, - рявкнул Кун-цзы. - Причем давно! И надоели мне хуже горькой редьки! - Но я говорю об индивидуальном ученичестве! - в отчаянии воскликнул Юньлун. - Да вы в индивидуальном ученичестве уже у меня давно! - завопил Кун-цзы. И, немного смилостивившись, объяснил: - Примерно с начала осени. Да, примерно с сентября я глаз на вас положил. С тех пор вот пасу. Где ваша голова, если вы до сих пор этого не заметили? - А я думал, вы просто меня ненавидите, - чистосердечно сказал Юньлун. - То есть… недолюбливаете, - поправился он. - Да, но школу-то должны закрыть! - вспомнил он с ужасом, так как это полностью разрушало только что обретенное им счастье. - Ведь делать же нужно что-нибудь!.. - Вы… вот что, - взвешивая слова, сказал Кун-цзы. - Отправляйтесь-ка и садитесь зубрить уроки. - Какие уроки? - Да неважно какие. Небось хвостов полно по всем предметам! Тут такие умы размышляют над этой проблемой - не вам чета! Ваше дело - тихо сидеть, заучивать, что велено! Будет тут какая-то мелюзга вертеться под ногами и мне указывать!.. …Самая большая черепаха была также еще и самой расписной. Она давно уже подталкивала Юньлуна к двери. Наконец он внял намеку и убрался. Кун-цзы долго еще бушевал за дверью.***
Небрежно одетый и встрепанный Янь-ван в расстроенных чувствах зашел утром к Кун-цзы. - Представляете, мне ночью ясно привиделся выход из создавшегося положения! Я вдруг понял во всех деталях, как сделать, чтобы школу не закрывали. И это оказалось совсем просто, так просто, что и вообразить нельзя. - Без членовредительства? - быстро спросил Кун-цзы. - Ах, ну конечно же, без!.. - Без привлечения других измерений, времен, подземных вод? - Помилуйте, Кун-цзы, это был способ, который был совершенно под силу даже некоторым нашим ученикам!.. Он занимал каких-нибудь три минуты!.. Но… вы меня сейчас убьете, коллега. - Ну? – выжидательно спросил Кун-цзы. - Я напрочь забыл, что это было!.. - повинился Янь-ван. - Ну конечно же! - воскликнул Кун-цзы в восторге и бросился обнимать растерявшегося Янь-вана. - Забвение!.. Как же я раньше не подумал! Обычный акт забвения!.. Коллега, приступайте. Это по вашей части. Янь-ван при этих словах переменился прямо на глазах. - Так, а где здесь какие стороны света? - спросил он тоном профессионала, которому не обеспечили условий для работы. - Э-э-э… Ну, как где? Вон там запад, - неопределенно махнул рукой Кун-цзы. - При чем тут запад? - возразил Янь-ван. - Мне нужен восток. - Ну, это уж я не знаю, - сказал Кун-цзы. Общими усилиями они разыскали Тай-суя, и тот определил им все с точностью до градуса. И тут Янь-ван, собравшись с мыслями, сделал несколько пассов руками. После этого в городском совете совершенно забыли о том, что им нужно что-то решать со школой. На стене школы, выходящей на рынок, в ряду мемориальных табличек разной степени древности, сообщавших, что и в каком году было даровано школе таким-то императором, появилась новехонькая табличка - с красивой надписью абсолютно нечитаемыми иероглифами. Она гласила, что Министерская комиссия, побывав в этом году в школе, приняла единодушное решение… тут глаза уставали от иероглифов, однако всякому было очевидно, что школу решено было, понятное дело, наградить, объявить ей благодарность и так далее. На самом деле, если преодолеть сложности шрифта и вчитаться в надпись, выяснялось, что школа решением инспектирующих комиссий от такого-то числа должна быть закрыта. Но, поскольку никто не в состоянии был прочесть больше двух строк, все с уважением кивали и говорили: “Да, такое солидное учебное заведение!.. Вот бы и нашего туда отдать…”. А поскольку новая табличка висела в ряду других позеленевших, запавших глубоко в стену бронзовых и медных табличек и даже вскоре уже ничем не отличалась от них, то напрашивалось подозрение, что все древние таблички тоже на самом деле примерно такого же содержания, просто никто никогда в них не вчитывался.***
На последнем занятии в начале июня, когда Аянга притащился к Бянь Цао на самый верх башни, изнемогая от жары, учитель встретил его на пороге своего кабинета и сказал: - Пойдемте. Возьмите из кабинета сыворотки, шприцы, вакцины, берите все свои инструменты и спускайтесь за мной. Аянга, недоумевая, последовал за Бянь Цао снова вниз, стараясь не наступать на его мантию, которая мела по ступеням. Учитель привел его на конюшню, и Аянга чуть не ахнул от радости: в загончике рядом с тем, где жил пони Кун-цзы, топталась овца. Это была самая настоящая овца с Гебридских островов - белая с черной мордой. Бянь Цао обернулся к Аянге и сказал: - Располагайтесь. Аянга поставил на пол и раскрыл свою медицинскую сумку. - Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание. И Бянь Цао повернулся уходить. Овца заблеяла. - Жарко тут, - сказала она простодушно. Она не поняла слов Бянь Цао. Аянга глубоко вдохнул и удержал учителя за рукав. Когда он взглянул Бянь Цао в лицо, у него вяло мелькнула в голове мысль “тут мне и конец пришел”. Но, не выпуская рукава учителя и забыв прибавить обращение “учитель”, он сказал: - Я не могу заразить здоровое животное для того, чтобы сдать экзамен. Это ничтожная цель. - А для чего вы могли бы это сделать? - спросил Бянь Цао. У Аянги мелькнуло что-то вроде “ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом”, но в это время овца тряхнула ушами и еще что-то проблеяла, Аянга случайно представил себе ее ягненком и ответил: - Ни для чего. - Ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом, - сухо скорректировал его Бянь Цао. – Идите. Шестьсот восемьдесят девять. Это был высший балл.***
Обдумав хорошенько все происшедшее за последний учебный год, Кун-цзы поднялся на башню Парадоксов, оглядел окрестности и неожиданно выдал:- И зачем мне тащить этот груз? Ведь меня здесь и в грош не ставят! Что я школой все время занят?.. Вот возьму-ка я и женюсь!
- Женитесь, женитесь, дорогой учитель, - беспечно отозвался Юньлун. - Что-то мне не нравится ваш тон, - буркнул Кун-цзы. - Вы на что-то намекаете? - Да нет, - заверил его Юньлун. А вдруг ваша жена захочет почистить вашу старую шляпу? - Как… почистить? - оторопел Кун-цзы. - Обыкновенно. Платяной щеткой. - Ну и что ж такого? Ну и пускай себе почис… э-э-э… нет. Это уж… нет. Вот вы всегда, Юньлун, рисуете такие какие-то ситуации… крайние, - досадливо поморщился Кун-цзы и стал быстро спускаться с башни. На третьей ступеньке сверху он обернулся и крикнул: - Будет еще всякий молокосос меня учить! На шестой ступеньке он опять обернулся и спросил: - А что, вы думаете, она действительно эдак вот может? Взять и..? Юньлун решил, что больше препираться с Кун-цзы он не будет, отвернулся и окинул взглядом школьные башни, городские крыши и поспешно утекавшую вдаль реку Хайхэ.