«Что я знал о Джанке? Джаз-фанк? Джанк — это я, Я — это джанк!» — «Junk» Jane Air & Smike
Весло в дрожащих руках настолько закопчённое, что Шершанскому могло бы подуматься, что этой гарью вполне можно исполнить достойный корпспеинт. К счастью или нет, но подобная мысль Яшу не посещает, по правде, в его голове сейчас вообще каких-либо мыслей не наблюдается. Кроме, естественно, одной — вмазаться. И поскорее. Узловатые пальцы автономно потрошат чек, набирают полтора квадрата кипячёнки из чайника, мешают в ложке и чиркают колёсиком жиги. Умственную сферу эта деятельность вообще не трогает. Отстранённо он замечает, что на руках места не остаётся от слова вообще, даже вон колодец на оборотке фурычит через раз. Видимо, скоро пах починать придётся. «Открыл пах — открыл крышку гроба» — гундит в подсознании чей-то скрипучий голос, в котором запоздало Шершень признаёт свой собственный. Да и похуй, в общем-то. Спица скользит в распаханный, сочащийся гнильцой колодец, не заставляя торчка хоть даже капельку поморщиться. Приличное время поковырявшись в верёвке, Яшка наконец видит тёмно-красный всполох контроля в желтоватом растворе, наполняющем нутро машины. Выдохнуть, расслабить кулак, опустить поршень, успеть вытащить иглу до того, как хребет переебёт обухом прихода. Шершень сползает по ножке дивана, баян летит в гранёный стакан, на четверть наполненный мутноватой водой, где присоединяется к нескольким уже чалившимся там собратьям. Когда пузырь читого блаженства перестаёт распирать рёбра и даёт нормально вдохнуть, барабанщик почему-то думает, что название «Багровый Фантомас» тесно связано с багровым взрывом контроля… И ещё с чем-то… С кем-то… Родным таким, кликуха у которого тоже в красных тонах. Такой была его последняя связная мысль, прежде чем он залип на солнечные зайчики, резво отплясывающие польку по бюсту Ленина, холодно взирающего с полки серванта. ***«Здоровья было на троих — я всё проебал в туре. Нахмуренно-мёртвый вид, значит, я не халтурил. Покурим? Без обид… Я всё проебал в туре. Родная, ты извини, значит, я не халтурил.» — "чёрные взлётные полосы" СМЕТАНА band
Роза вроде уже давно смирился, что дружбан его как собака подзаборная закончит, что не вытащить его из этого болота (кое похлеще местных радиоактивных). Что Яшка как вбил себе в тыкву «бывших наркоманов не бывает» — так и прёт с этим девизом напролом в могилу. Словно у него, блин, цель такая — катафалком управлять, чтоб его. Но всё-таки, каждый раз видеть изломанную тушу кореша у их совместного спального места — удовольствие ниже среднего. — Э, слышь, Шершень, — Робот присаживается на корты перед рыжим, — те чё, впадлу на диване окисляться? Не трушно, типа? Вот на полу самый раз, да? В ответ Шершанский лишь мычит что-то сквозь поганочно-бледные губы. Ну, и благодаря сползшим очкам, можно заметить, как почти приветственно дёргаются его глазные яблоки под тонкими, будто бумажными веками. — У тя щачло натурально цвета померанца, нахрен, остынешь ты так на полу когда-нить, — Роза убирает выбившуюся волосню за плечи и с задорным эгеканьем под белы рученьки втаскивает товарища на скрипящий диван. Барабанщик, кажется, изменение положения своей тушки в пространстве вообще не почувствовал. — Роз., — погоняло произносится таким тоном, словно обладатель голоса вот-вот канет в лету. — Хуль те надо, бестолочь? — вот вокалиста голосовые связки не подводят, хотя губы и трясутся, как обычно, от такого-то зрелища. — Роз… Знаешь. Тут это... Я раньше чего думал, ну… Цветочек аленький, волшебный — это мак, да? Так я им еж-жедне-не... Каждый день, короче, выжимку его ширяю. А волшебства во мне ни на грамм не прибавилось, — ударник заходится хриплым кашлем, от которого вены на шее надуваются так, словно вот прям сейчас в доказательство словам лопнут и забрызгают всё вокруг самой обыкновенной, не волшебной кровью, — а оказывается, понимаешь… Ты это, Роза, ты. В этот раз голос пропадает и у солиста. Он просто перебирает свалявшийся в колтун рыжий хаер лучшего друга и не знает, что ответить, да и нужно ли это вообще. Кажется, с треском ломается не только девиз Шершня, но и Розино безнадёжное смирение перед неминуемой судьбой. Ведь прежде чем начать строить новый мир, нужно разрушить старый, да? Как Катамарановской каской Берлинскую стену.«Я грустный панк и потому трясу башкой, Но лбом целуюсь со стеной (не с тобой). Я так влюбился в эту боль, Без расколотой башки я ноль (полный ноль).» — "чёрные взлётные полосы" СМЕТАНА band