Серебро

      Когда Канеки исчезает, Хидэ кажется, что вся его жизнь, весь мир, тщательно выстроенный, собранный из осколков и песчинок, в одночасье рушится к ногам, как карточный домик от порыва ветра. А ведь Кен даже не попрощался…       Когда по CCG начинают идти слухи об одноглазом гуле, Хидэ выдыхает с облегчением. «Повязка», так его теперь называют. Что ж, Канеки все еще не выходит на связь, не дает знать о себе… Это обидно. Это больно. Но зато Нагачика знает, что его друг жив. Хоть так.       Когда Хидэ встречает осунувшуюся и явно грустную Тоуку, у него щемит сердце. Он отлично ее понимает. И отчасти рад, что за Канеки переживает не он один, хоть ревность и ворочается в груди ядовитой змеей. Хидэ улыбается девушке самой искренней, самой солнечной своей улыбкой и обещает: «С ним все будет хорошо. он обязательно вернется. Не пропадет. В конце-концов, это же Канеки.» И вздыхает. Судорожно. Верит ли себе сам?.. Но Тоука смотрит с тенью надежды, и что ему еще остается, кроме этой ломкой улыбки? Что ему вообще осталось?..       Когда Хидэ узнает о масштабной операции, на которую выдвигаются практически все следователи, он знает, что это опасно. Почти смертельно. Вероятность выжить смешна, шансов почти нет, особенно для него. Но в таком количестве людей затеряться легко, просто слиться с толпой — и никаких проблем. (Не учитывая опаснейшей схватки с гулями, конечно же.) И пусть Хидэ на бросается стремглав в гущу сражения, как мечтал когда-то в детстве, у него есть миссия поважнее — отыскать в этом хаосе Канеки.       Когда уставший и израненный, вымотанный битвой Канеки без сил съезжает по грязной стене, оставляя на ней багряный кровавый след, и теряет сознание, Хидэ благодарит небеса, что находит его первым именно он.       Волосы Канеки отливают серебром в тусклом свете луны. И Хидэ абсолютно плевать, что сам он ранен, когда он из последних сил петляет по подворотням, таща друга до Антейку. Где-то совсем рядом сражаются люди и гули. То тут, то там слышны взрывы, удары, стоны раненых, лязг оружия и крики. Все это гулко отражается от стен, горьким пеплом оседает на губах… Хидэ же мысленно просит небеса побыть благосклонными еще один-единственный разок. «Пожалуйста, я хочу его спасти.»       Когда Канеки приходит в себя, Хидэ готов плакать от счастья. И пусть Кен кривится, попробовав его кофе и честно сообщает, что получилось паршиво, Нагачика не в обиде. Это вполне справедливо и объективно. Хидэ ведь так и не научился варить кофе. Очень старался. Правда. Просто, как-то не до того было. (На самом деле, слишком больно… Ведь этот напиток прочно ассоциировался с пропавшим другом.) Да и сейчас не совсем удачный момент учиться. Нервы, раны, стресс, боль… И как до сих пор в сознании держится, как разговаривает, как улыбается — для самого загадка. «Пойдем домой, Канеки» — говорит, а сердце сжимается. И все вдруг закатным заревом вспыхивает в кровавых языках пламени. Да и вообще, все кажется кровавым (или так оно и есть?): и отчего-то вязкая слюна во рту, и слезы, и руки, и волосы Канеки… А жаль. Серебро Хидэ нравится больше.       Когда Хидэ летит вниз, не в силах более держаться на ногах, он все равно продолжает улыбаться… Канеки его ловит. Иначе и быть не могло. По щекам скатываются теплые капли — наверняка слезы, понять бы еще, его, или Кена… Но Нагачике не до этого. Боль вроде бы отступает, но дышать так тяжело, и глаза открыть не получается почему-то… А темнота, в которую погружается сознание, отчего-то бордовая.       Но где-то там, одновременно близко и так далеко, звучит срывающийся голос Канеки: «Пойдем домой, Хидэ… Пойдем домой.» И разве ему нужно в этой жизни что-то еще?       Темнота.