Идеальный Лань

Вэй Усянь честно хотел вести себя прилично. Накануне неугомонный дядюшка Цижэнь в очередной раз отчитал его по поводу несоблюдения правил. Ну да, немножко перегнул палку, но с этими ланьскими монашескими традициями перегибает палку любой, кто не монах. Да и сам почтенный учитель Лань Цижэнь вёл себя не слишком сдержанно, когда его видел. Но Лань Чжань каждый раз так расстраивался. Нет, он всегда выступал на стороне Вэй Усяня, если оказывался рядом. Защищал, уводил... Вот только ведь семья была ему дорога, столько лет правила служили ему опорой. Надо что-то менять. И всё в его руках. Исполнение своего плана Вэй Усянь начал с того, что растолкал себя одновременно с Лань Чжанем. Затуманенное сном сознание с трудом вспомнило, что и зачем оно тут делает, но привести себя в порядок всё же получилось. — Мгм? — встревожился Лань Чжань. — Аыы, — зевнул в ответ Вэй Усянь. — Хм, — Лань Чжань взялся причесать его, чему Вэй Усянь был крайне благодарен. Можно было дойти до общей трапезной сонным, чтобы не слишком воротить нос от ланьской еды. За завтраком он почувствовал взгляд, даже Взгляд, и не требовалось отвлекаться от тарелки, чтобы понять, кому тот принадлежал. К счастью, во время приёма пищи разговоры были запрещены, поэтому Лань Цижэнь никак не мог выразить накипевшее на душе словесно. Через силу Вэй Усянь залил в себя остатки каши и чинно покинул трапезную следом за Лань Чжанем. — Что с тобой? — встревоженно шепнул тот, когда они вышли в залитую солнцем галерею. — Всё в порядке, — Вэй Усянь улыбнулся, утонув в янтарных глазах. Так бы и зацеловал эти длинные ресницы, чуть порозовевшие щёки, тонкие губы. Но нельзя, он обещал вести себя прилично, — Лань Чжань, пойдём, мы опаздываем на медитацию. В течение дня он успел пожалеть о своём решении десятки, сотни раз. Лань Чжань медитирующий. Грудь мерно вздымается, лицо подобно высеченному в камне, такой величественный и прекрасный, хочется обнять, не отпускать, словно объявляя всем: «моё». Лань Чжань с гуцинем. Эти пальцы. Они скользят по струнам, замирают, снова касаются, словно лаская. И мурашки по хребту: эти пальцы точно так же умеют извлекать звуки по своему вкусу из его тела. Вэй Усянь украдкой ущипнул себя за бедро, чтобы отвести взгляд. Лань Чжань кормит кроликов. Так нежно и заботливо ухаживает за ними, гладит шёрстку любимцев, улыбается глазами. Солнце заливает медовым светом поляну, отчаянно хочется повалить его в траву, оседлать, приникнуть к губам. Лань Чжань пишет. Эти отточенные движения! Голова чуть опущена, гладкие пряди соскальзывают вперёд. Даже пальцы зудят — прикоснуться бы, пригладить, потянуть. Лань Чжань размышляет, склонив голову набок. Белая шея над воротником безумно манит: покрыть поцелуями, прикусить, оставить свою метку, зализать следы. Распахнуть одеяния, продолжая целовать и... — Вэй Ин. — М-м? — Вэй Усянь аккуратно положил книгу, которую пытался читать. — Ты весь день ведёшь себя странно, — прохладная рука коснулась лба, — молчишь, улыбаешься почти как сюнчжан, да ещё и не притронулся ни разу. Чересчур для его скудного терпения! Вэй Усянь уронил его на пол, придержав ладонью под затылком, наконец-то впился губами. Лань Чжань в его объятиях ощутимо расслабился, прикрыл глаза. Когда через четверть часа они смогли хоть ненадолго друг от друга оторваться, Вэй Усянь коротко выдохнул в его плечо: — Не поверишь — я просто хотел побыть идеальным Ланем, чтобы тебя порадовать. Губы, касающиеся его виска, явно улыбнулись: — Меня радует идеальный Вэй.