В темноте свети мне любовью

      В большой комнате одного из номеров отеля было достаточно темно, и лишь лунный свет пробивался через большое окно с просторным подоконником, позволяя увидеть очертания объектов, находящихся в комнате, а кое-что, что попадало под его лучи, и разглядеть довольно неплохо. Напротив окна находилась большая двуспальная кровать, наполовину освещённая лучом света, но изголовье её находилось во тьме. С кровати слышалось тихое дыхание спящего на ней парня, который лежал, отвернувшись к краю. Его плечи были заботливо укрыты одеялом, блондинистые волосы, подстриженные под каре, беспорядочно лежали на подушке, однако ни одна прядь не спадала на его лицо — кто-то явно очень постарался, чтобы сон парня ничего не потревожило. Недалеко от кровати стоял стул, где были аккуратно разложены его вещи. В лунном свете на спине худи, висящего на спинке стула, отчётливо можно было прочитать фамилию его обладателя: "Мильковский".       Однако сон Жени нельзя было назвать спокойным. Парень хмурился во сне, поджимая пухлые губы, тяжело дышал, пока, наконец, его беспокойный сон не прервался пробуждением. Открыв глаза, парень не сразу понял где находится. Ему понадобилось какое-то время, чтобы успокоиться и понять, что все, что он только что видел и пережил, было просто ночным кошмаром, и сейчас он в безопасности. Евгений чувствовал, как сердце в его груди колотилось с двойной силой. Не до конца проснувшийся организм все ещё отказывался функционировать нормально, но постепенно сон отступал. Женя понял, что ему снова не удастся уснуть до самого утра.       Парень тяжело вздохнул, переворачиваясь на другой бок. Когда глаза его окончательно привыкли к темноте, он заметил, что лежит один на большой и довольно мягкой кровати. Соседнее место пустовало, отсутствовала даже подушка. Мильковский задумчиво вытянул руку и провел ладонью по простыне. Он и сам не знал, что ожидал почувствовать под рукой, но холодная ткань почему-то заставила его ощутить себя одиноким и ненужным. Все вокруг: кровать, простыня, одеяло, подушка, эта комната в целом показались ему чужими и враждебными, а он по сравнению с ними — маленьким и беззащитным. Чувство одиночества — его старинный друг, крепко опутало его своими холодными лапами, опустошая его душу изнутри, заставляя чувствовать себя лишним в этом мире. Все это вместе с неприятным осадком, оставшимся после сна, вносили свой вклад в отвратительное душевное состояние парня. Женя вернул руку под одеяло, вжимая голову в плечи. Хотелось спрятаться под этим одеялом от всего мира навсегда. Сонливость окончательно отступила, освобождая разум для тяжёлых оков мыслей, от которых было практически невозможно избавиться. Солист тяжело вздохнул и спрятал нос в одеяло, смирившись с неизбежностью провести остаток ночи наедине с самим собой, своими проблемами и загонами. — Жень, ты спишь? — послышался чей-то осторожный шепот. Мильковский высунул голову из-под одеяла и огляделся в поисках источника звука. Долго искать не пришлось: в неярком свете луны около кровати стоял Лёша. Женя только сейчас вспомнил, что в этом городе им достался один номер на двоих. Появление барабанщика разогнало тяжёлые мысли, заставляя отложить их на потом.       Разглядывая друга, Евгений заметил, что тот был одет в одно лишь нижнее белье. Алексей стоял босыми ногами на полу, обнимая худыми руками большую подушку, которой не доставало на кровати, и напряжённо вслушивался в тишину в ожидании ответа. Подушка почти прикрывала его лицо, а Мильковскому и вовсе было видно лишь взъерошенную макушку, высокий лоб и блестящие в свете луны внимательные глаза парня. Он был похож на большого ребенка, разбуженного страшным сном и пришедшего спать к родителям. Почему-то эта картина показалась Жене невероятно милой. На его губах непроизвольно заиграла улыбка. — Нет, не сплю, — все так же шепотом ответил он. — Тут такое дело, — неуверенно начал Леша, нервно теребя в пальцах нижний угол подушки. — Можно я с тобой посплю? Не подумай ничего лишнего, просто... Ты наверное не помнишь этого, ты уже спал к тому моменту. Короче, помнишь, как мы сидели внизу и ждали, когда нам выдадут ключ от номера? Его выдали только ближе к полуночи, ты к тому моменту уже уснул, я решил тебя не будить и отнес на руках сюда, но только тут обнаружил, что нашу просьбу о второй кровати проигнорировали. Мне ничего не оставалось, кроме того, что уложить тебя на кровать, а самому спать на полу, как я, собственно, и поступил. Но ты себе даже не представляешь какие у них жёсткие и неудобные полы, это просто ужас! Я провозился пол ночи, но так и не смог уснуть, а завтра нам, как бы, надо быть выспавшимися перед концертом, так что... Можно я тут аккуратно с краю посплю? Я много места не займу. — Да, ложись, конечно, какие вопросы? — ответил Мильковский.       Бочкарёв облегчённо выдохнул. Бросив подушку на кровать, едва не попав ею в Женю, он лег на свободную сторону ближе к краю, устремив взгляд в потолок. От внимательного взгляда Евгения не укрылось, что Лёша мелко дрожал от холода и старательно пытался это скрыть. Парень молча протянул другу угол одеяла, легонько ткнув его в бок для привлечения внимания к себе. Одеяло оказалось не слишком широким, и барабанщику пришлось придвинуться ближе. Теперь между ними было самое минимальное расстояние, так что Бочкарёв ощущал горячее дыхание Мильковского на своем плече. Алексей чувствовал, как забегали мурашки по коже от такой близости. Ему казалось, что друг, будучи так близко, сможет даже услышать его мысли, не то, что бешеный стук сердца, который, наверняка, слышен на всю комнату. Вытянув ноги в поисках удобной позы и чтобы не выглядеть так неловко, Лёша случайно коснулся своей замёрзшей ногой теплой ноги Жени, заставив последнего вздрогнуть. — Лёш, ты чего, так и заболеть не долго! — в полный голос возмущённо сказал Мильковский. — Иди сюда, я тебя согрею.       Не дав времени другу на раздумья, Евгений обнял его, крепко прижимая к себе продрогшее тело. От Лёши приятно пахло цветочным шампунем, что было совсем не свойственно тому загадочному неприступному парню, каким он казался для всех, почти выветрившимся одеколоном, электронными сигаретами и ещё чем-то, и все вместе эти запахи делали его таким невероятно милым, родным и домашним, что он, скорей, ассоциировался с котом, который пролил на себя жидкость для вэйпа, чем с человеком. Эти ароматы проникали внутрь Мильковского, вдыхающего их полной грудью с прикрытыми глазами, заполняли собой пустоту в его душе, окончательно закапывая вглубь его сознания все плохие мысли.       "Нет, а всё-таки я не одинок, пока у меня есть Бочарик — мое личное самое красивое чудо," — подумал Женя. Он улыбнулся теплоте, разлившейся где-то внутри от таких мыслей. Хотелось лежать так вечно, вдыхая аромат лежащего рядом парня и придумывая все более милые прозвища для него.       Между тем дыхание Лёши стало ровным и он тихо засопел в ухо Евгения. Женя приподнял голову, c любовью рассматривая лицо барабанщика. Осторожно убрав темные пряди волос вперемешку со светлыми с его лица, солист впервые увидел парня так близко, что его можно было разглядеть во всех мельчайших деталях. Мильковский отчаянно боролся с желанием провести пальцем по прямому носу Лёши, ровной линии скул, прислонить свою ладонь к его небритой щеке, оставить лёгкий поцелуй на лбу. Женя закусил губу, скользя взглядом по тонким губам Алексея, которые так и манили к себе, их так хотелось накрыть своими, попробовать на вкус пусть один единственный раз в жизни. Но Женя держался. Из этого всего он мог позволить себе только одно единственное действие, которое все же решил совершить. Парень аккуратно приподнялся на локте, так, чтобы кровать не сильно прогнулась под его весом, и осторожно коснулся губами лба Бочкарёва. Он планировал сделать это движение лёгким и мимолётным, но не смог с точностью исполнить свой план и задержался в этом положении чуть дольше. Запах шампуня в таком положении ощущался острей, Евгений мог бы даже дать точное название его компонентов, если бы ему было до этого дело. Не удержавшись, Женя поцеловал кожу Лёши ещё раз, но в этот раз в районе переносицы. Ему хотелось покрыть поцелуями все лицо барабанщика, хотелось этого до слез с самого первого момента их встречи, но все, что он мог — шутить и делать комплименты, прикрывая ими свое истинное восхищение. После третьего поцелуя между бровей Алексей завозился, недовольно нахмурившись. Мильковский испуганно отпрянул от него, быстро улегшись обратно. Он чувствовал, как бешенно колотилось сердце в его груди, что даже дышать стало тяжелей. С напряжением вслушиваясь в шум ворочавшегося на кровати Алексея, он боялся, что тот что-нибудь почувствовал или заметил и был готов молиться, чтобы это было не правдой. Между тем Бочкарёв пробормотал что-то невнятное и, придвинувшись вплотную, закинул на Женю руку и ногу, уткнувшись носом в плечо. Женя, почти не дыша, перевернулся на спину и аккуратно переложил Лёшину голову к себе на грудь. Тот потерся щекой, пытаясь найти удобное положение, после чего вновь затих, задышав ровней. Солист выдохнул. Его поцелуи остались в секрете, что сейчас было самым главным. Евгений нежно погладил барабанщика по плечу. Он чувствовал себя невероятно счастливым, что у него есть мило сопящий на груди Леша, ради которого определенно стоит жить эту жизнь. И пусть тот, убаюканный стуком сердца, спит и не догадывается о том, что творится в душе его живой подушки, главное, что он тут, рядом, теплый и настоящий. А большего Жене и не надо. Зарывшись носом в густой шевелюре Бочкарёва, Мильковский прикрыл глаза.       Первый утренний луч солнца, пришедший на смену луне, озарил комнату розоватым сиянием. Он окрасил светлые обои, скользнул по картинам, мимолётом задев кровать, где спали, обнявшись и дыша в унисон, два парня, в тайне без ума влюбленные друг в друга, каждый наивно полагая, что это не взаимно.