signal de detresse.

Разумеется, Гермиона предполагала, что когда-то все же встретит свою родственную душу. Но никогда не допускала и греховной мысли о том, что этим кем-то окажется Том Риддл. Черт возьми, она никогда не думала о нём в каком-то другом ключе, нежели как о заклятом враге Золотого Трио. У неё было призрачное и целое представление о Воландеморте как о личности, и она никогда не интересовалась его чертами характера и привычками. Единственная информация, которой она располагала — бессвязные обрывки его детства с рассказов Гарри. Можно сказать, что она-то и видела его всего раз в жизни, во время битвы за Хогвартс. Не сказать тогда, что его вид сильно её испугал. Скорее всего, страх отступил перед волнующими событиями, ведь тогда её голова была забита лишь Гарри. Она считала в ту секунду, что бороться уже нет смысла, ведь смерть её лучших друзей стала последним испытанием в её короткой жизни. Конечно, их дом поражал своим богатством и роскошью. Что и ожидалось от когда-то самого лучшего ученика Хогвартса, который сейчас занимал высокую должность в Министерстве, и подающей большие надежды молодой ведьмы, которая поступила в школу лишь на последнем году обучения. Тома этот факт, к слову, ни капли не волновал. Главное, что его Гермиона рядом с ним, стоит в фойе, в этом прекрасном изумрудном платье до колен, улыбается гостям, что были приглашены на годовщину их свадьбы, которая состоялась аккурат после окончания школы. Она держала спину как всегда ровно, а руки сложила перед собой в аккуратный замок. Никому бы и не пришло в голову, что она нечистокровна. Все эти слизеринские аристократы, которые считали магглов лишь грязными животными, не могли отличить одно от другого. Тому было удобно и выгодно такое заблуждение. Когда последний человек переступил порог их дома, хозяин обвил рукой талию девушки, на лице которой отразилось секундное отвращение. Впрочем, улыбка быстро вернулась на своё место. Том Риддл потерял бдительность в отношении своей жены. Она бы многое теперь отдала, чтобы на месте Тома был Рон. Или Гарри, или Кормак, или даже угрюмый Теодор Нотт. Если следовать той же логике, то кто угодно мог бы быть лучше, чем Том Риддл. И что угодно могло бы быть терпимее, чем быть его женой. Быть той, которая каждый день наблюдает его у себя дома, знает, что он планирует что-то отвратительное. Быть, знать, и не иметь возможности ничего исправить. Её тошнило от белизны его улыбки, темноты его глаз и бледности его лица. Хотя её лицо сквозь все года в прошлом едва ли имело здоровый вид. Начиная с того самого дня, когда она переступила порог школы, награжденная шрамами как боевыми наградами, она совсем не выглядела как юная и беззаботная семнадцатилетняя ученица. Конечно, ей было почти двадцать по документам, и сорок девять по внешнему виду. И заканчивая сегодняшним приемом, последним, как надеялась эта маленькая хозяйка. Но сегодня это уже можно было назвать модной в то время «аристократичной бледностью», чем нездоровой белизной кожи. Говорят, родственные души всегда чувствуют что-то подсознательно. И она чувствовала. Эта была огромная, всепоглощающая ненависть, которая начиналась, пожалуй, с её макушки, и заканчивалась мысками её школьных туфель. И она чертовски не завидовала своему соулмейту, который был обязан вариться в котле её негативных эмоций чуть ли не каждый день. Она старалась не обращать на себя ничье внимание, мышью отсиживаясь в дальних углах библиотеки, в попытках откопать, вырыть, вырвать информацию о своем возвращении. Тогда она впервые потерпела поражение. Память пока не подводила её настолько, чтобы она не помнила, что способствовало её перемещению. И она была на сто процентов уверена, что никто тут добровольно не стал бы разбрасываться Авадами, даже если она горячо попросит. Вероятно, ей очень повезло, что шляпа распределила её на Когтевран, факультет постоянно занятых учебой людей, чтобы обращать внимание на такую серую мышь, как новая однокурсница. Да и по правде говоря, мало кто горел желанием дружить с обладательницей такого недружелюбного лица. Гермиона ничего не собиралась с ним делать. Ей не нужны были друзья. Гермиона ненавидела всей душой собственный дом, умирая в этих темных стенах и туго затянутом корсете. Она бы с удовольствием разорвала шнуровку прямо здесь, выбросила бы к чертям это платье и туфли, вытащила бы со сложной прически все шпильки. Кажется, что у неё начинается клаустрофобия. Она начинает задыхаться, хоть прежде и не чувствовала ничего подобного. Никогда не жаловалась, даже в тесной и узкой палатке, даже в Тайной комнате. Никогда. У неё появились подозрения, что это зависело вовсе не от высоты их потолков или оттенка штор на окнах. Но она знала, что не сделает сегодня ничего, что вызвало бы скандал. Сколько бы она не задыхалась в этом платье, какими бы сухими не были её губы от раздражающей кожу помады, она не сделает то, что хочет её бунтарское гриффиндорское сердце. Пока нет. Том улыбается абсолютно всем вокруг. Иногда она удивляется его способности к постоянному лицемерию. Она была почти уверена, что ни одна улыбка даже в её адрес не была искренней. Он продолжает удерживать тяжелую и горячую руку у неё на пояснице. Её кожа горит и покалывает, ей хочется выть от желания снять с себя раздражающую конечность. Мимо проходящий официант предложил им выпить. Гермиона отказалась. Пока нельзя. Хозяйка дома всегда берет бокал только со второй подачи. Её полуживое существование на уроках Хогвартса продолжалось бы еще долго, очень долго. Она никогда не проявляла себя на уроках в полную меру, придерживаясь лишь уровня своего факультета, позволив себе блеснуть лишь пару раз, удивив нескольких преподавателей. Но её спокойная жизнь прекратилось с приходом в неё Оливии Хорнби. Принцесса Когтеврана, которая мнила себя гением оскорблений, и, видимо, считавшая, что теперь изводить серых мышей её профессиональное дело. Гермиона с силой старалась не обращать внимания на её слова, что было сложно сделать с её шатким психическим состоянием. Всё-таки подходить к ней со спины - не лучшая идея. Гермиона рефлекторно повернулась в сторону летящего в неё заклинания, ловко уворачиваясь и услышав звуки разбитого стекла за своей спиной. Она слышала крики находящихся в классе учеников, и больше всего жалела, что тут есть и Риддл. Её разумная часть мозга приказывала сесть на место, ведь к ней было приковано и так очень много взглядов. Разумеется, девушки не изучали тут боевое искусство и тем более не были знакомы с дуэльной стойкой, в которой её тело жило последние годы, которую повторило и сейчас. Но другая часть Гермионы Грейнджер, та часть, которая использовала заклинание Авады, мечтала отомстить, выбить всю дурь с и так побелевшего лица Оливии. Она отдаленно слышала, что с неё и так сняли баллы, слышала что подоспевший староста хорошо выполнил своё задание. Ей нужно было сесть. Вспотевшими руками она сжимала палочку, буквально умоляя себя сесть назад. Но другая Гермиона снова победила, вскидывая палочку в знакомом движении, и посылая в противницу Эверте Статум. Оливия, смешно взмахнув косичками, взвинтилась в воздух, с грохотом приземлившись на парты, сбивая их в кучу и подгребая под своей спиной разноцветные осколки разбитых колб. Скорее всего, Слизнорт будет не совсем рад. Она не учла лишь одного. Одного единственно факта. Заклинание изобретут чуть позже. И да, он это заметил. Их брак не связывала любовь. Они, скорее всего, оба не способны испытать глубокое и нежное чувство. Он всё еще, она уже. Казалось, сколько не выбивай из их ковров пыль, сколько не вычищай полы и дубовые ступени, этот дом всё равно будет казаться ей гнилым и ветхим, словно он был построен тысячу лет назад. Это почти не удивляло её, ведь девушка была иной, с другим мышлением, привычками и манерами. Еще она заметила, что Том подсознательно купил что-то схожее с особняком Риддлов. От этого стало чуть не по себе. Она улыбнулась мужу и стоящим возле него политикам, ускользая на открытую терассу и несколько раз шумно и болезненно вдыхая свежий воздух. Когда-то она действительно мечтала найти свою родственную душу, чтобы обсуждать с ним всё, от последних новостей науки, до банальных бытовых вопросов. Гермиона надеялась, что этим самым человеком станет её горячо любимый и чудаковатый Рон, у которого было много противоречий в характере, но это не изменяло того факта, что у него было чистое и храброе сердце. Но Рон давно лежал в холодной земле, намертво закрыв глаза, которые больше никогда не посмотрят на неё. Возможно, его рыжие волосы все еще такие рыжие, какими она запомнила их в то утро, когда живой Уизли подавал ей собственноручно приготовленный чай. А Том тут, живой, из плоти и крови, может прикоснуться к ней, если захочет. Рон не мог. Том выигрывал, и она злилась. Разумеется, ему она была нужна только ради совершенствования своей магии, ради тех аспектов природного волшебства, которые открывались магу только после столкновения с его избранным. Они открывали волшебникам новый мир, чудесный и прекрасный, который предоставлял им гораздо больше возможностей, нежели раньше. Во времена обучения в Хогвартсе, она тайком от всех иногда читала про эту магию, колеблясь между верой, и полным игнорированием этой чепухи. Гарри и Рон только фыркали на это, поэтому Гермиона не уделяла этому должного внимания. А зря. Ведь сейчас она даже думать не хотела про эти аспекты, не говоря уже про то, чтобы добровольно сесть за их изучение, зная, кто дал ей эту силу. В школе ей пришлось хорошенько позаботиться о своих шрамах, делая их максимально незаметными для публики, таская даже в самую адскую жару плотную одежду и до горла застегнутую мантию. Она врала всем про какое-то редкое заболевание, при котором человека почти всегда знобит. Она мало где соврала. На самом деле её просто трясло от ужаса каждый раз, когда она проходила мимо стен, возле которых в будущем погибнет не один человек. Битва за Хогвартс напоминала месиво. Страшное, сумасшедшее и как будто далекое от реальности. Она бегала по замку с двумя палочками в руках словно в тумане, до конца не осознавая тошнотворности происходящего. Мозг отказывался воспринимать это за действительность. Всё осознание придет чуть позже, когда гора трупов в Большом Зале зарябит в глазах цветами разных факультетов. Она медленно отводит взгляд от стены, подле которой спустя около половины столетия будет лежать труп рыжей когтевранки. Её сине-белый галстук показался ей сейчас мертвенной петлей. Она хорошо помнила мамину фразу, которую та любила повторять ей в детстве, когда Гермиона в который раз пыталась утаить что-то. Всё тайное становиться явным. Всегда. У них был сдвоенный урок ЗоТИ. Разумеется, девушки играли тут лишь восторженную публику, сидя по углам огромного зала с конспектами и иногда возгласами выражая своё восхищение дуэлянтами. Гермиона прямо не возражала, ей не нужна была огласка или лишние раны на теле, когда старые так долго и мучительно затягивались. Но, бесспорно, в глубине души она лишь смеялась над беспечностью этих времен. Как будто противники будут столь галантны, чтобы не тронуть в бою беззащитную девушку. Напротив, всё было в точности да наоборот. Жаль, что общество это еще не до конца осознало. Она настолько сильно углубилась в свои мысли, что не услышала крик, и очнулась лишь тогда, когда на неё вывернули огромную массу воды, которая неприятными холодными струями скользила по лицу, волосам и телу. Вдали, на месте проведения дуэли стоял дедушка Теодора Нотта и виновато ей улыбался. Пока она снова думала о том, что слизеринцы остались такими же неумелыми идиотами, кто-то «заботливо» помог снять тяжеленную от воды мантию, быстро выдувая теплый воздух с палочки на огромный разрез ткани. Гермиона повернулась помочь, но девушка отскочила от неё, с немым ужасом уставившись куда-то в область её шеи. Всеобщее гробовое молчание окончательно вывело девушку из ненормального транса, который сопровождал её на протяжении целого дня. Все находящиеся в комнате люди теперь поняли, что у неё нет никакого озноба и никакой болезни. Есть только изуродованное шрамами тело. К ней подошла какая-то дама. Гермионе было все равно кто это, ведь женщина не представляла для неё никакой опасности и тем более никакого интереса, а люди, которые не входили в это число, автоматически блокировались её мозгом. Она увлекла её обратно в холл, продолжая без умолку трещать что-то про убранство дома и красивый фасон её платья. Знакомый официант вновь замаячил на фоне, еще раз предлагая напитки желающим, и недвусмысленно стрельнув глазами к ближнему к ней бокалу. Наконец-то. Гермиона подхватила за тонкие ножки два хрустальных сосуда, оставив женщину где-то за столом с закусками, и вернулась к Тому, который беседовал с одним из министерских чиновников. Протянув один бокал мужу, миссис Риддл поспешила слегка вникнуть в беседу, периодически вставляя короткие реплики и благодарно улыбаясь за комплименты в её сторону. Казалось, весь мир сегодня галантнее по отношению к ней, нежели Том. Хотя он никогда и не обещал ей ласкового мужа. Он подловил её однажды у лестниц, которые вели в башню Когтевран, и без спросу отобрал её вещи, чтобы желание Гермионы по-тихому уйти точно не было приведено в действие. Разумеется, она понимала, что Том Риддл не собирается отпускать ключ к своей силе просто так, и не собиралась так открыто показывать свою «незаинтересованность» в данной идее. Хотя слово незаинтересованность было минимальным в выражении её подлинных чувств. Она собиралась сбежать после школы, согласившись до этого на все его предложения. В школе быстро расползлись слухи про произошедшее на уроке, и Гермиону стали заметно сторониться. Пожалуй, единственной компанией претендовал стать Риддл. Как можно заметить, её план побега тоже с громким треском провалился. Она не знала толком чем он занимается, они жили в разных частях дома и редко виделись даже на приемах пищи. В последнее время Гермиона предпочитала есть в своей комнате, чтобы не видеть его лицо снова. Они были милой парой только на публике, выражая привязанность к друг другу и разыгрывая спектакль идеальной семьи, которой хотелось подражать. Гермионе было больно смотреть на это. Она ведь планировала идеальную семью с прекрасным человеком. Если бы тогда Нотт не промахнулся, никто бы не заметил её шрамы, ровно как и сам Риддл, и никогда бы не смог сравнить с идентичными на своем теле. Скорее всего он злился, что его идеальное тело изуродовано шрамами его соулмейта, но никогда не высказывал претензий вслух. Но сейчас она уже привыкла. Привыкла к его холоду по отношении к ней, и пришла к заключению, что ледяное игнорирование лучше, чем открытое насилие. Разумеется, она думала над своим будущим, и особенно часто в последнее время. Она точно знала и помнила, что Том не собирается отпускать её лишь по одной причине. И Гермиона не собиралась устраивать сцены, скандалы и навлекать на себя гнев Волан-де-Морта. Он бы всё равно нашел её, куда бы она не сбежала, такая уж природа родственных душ. Как бы не пряталась и не использовала магию, для того, что бы спрятаться от него, это не поможет. Поэтому Гермиона решила убрать сам корень проблемы. Жидкость в бокале Тома постепенно исчезала в его желудке, а Гермиона пока даже не притронулась к своему. Пока не время. Нужно дождаться поздравительного фейерверка в конце мероприятия. Снова почувствовав на себе чужую руку, она недовольно посмотрела на Тома, делая свой взгляд таким только для него. Конечно, все в зале были уверены в пылкой любви хозяев этого дома. Юноша, казалось, не понял намека, смотря на неё слегка повеселевшими глазами и улыбаясь уголками губ. Политик, с которым он вел раньше беседу, куда-то не вовремя ушел, оставив Гермиону под прицелом этих осторожных глаз. Но её план все еще работал безупречно, его веселье доказывало, что алкоголь недурно вскружил ему голову, и он потеряет свой подозрительный контроль ко всему, что происходит вокруг. А когда очнется, будет уже поздно. Подлить водку в его бокал со слабоалкогольным напитком было только первым шагом. Гермиона крепче сжала свой бокал, решившись наконец и самой сделать первый глоток, ведь то, что она собралась провернуть на глазах десятков людей определенно требовало смелости. Поистине безобразной сумасшедшей гриффиндорской смелости. Том пробормотал что-то про фейерверк, притянув девушку чуть ближе к себе и увлекая на заполняющуюся гостями летнюю терассу, по пути подхватив в рот миниатюрное пирожное. Бокал в руке Гермионы почти треснул от той силы, с которой она в него вцепилась. Ей были противны эти руки, что вынужденно прижимали её к себе, было противно это отвратительное платье, которое пережало ей всё тело, и были противны эти люди, которых пригласили непонятно для чего. Поглазеть, как Том Риддл радостно топчется по её надеждам. Они протиснулись почти к самому концу, к каменным ограждениям, за которыми зияла черная дыра их сада. Гермиона отчаянно обвела глазами толпу, шумно вдыхая раз за разом, и с дрожью ожидая начала представления. Сегодня оборвется одна жизнь, и она к этому полностью готова. Она не раз лишала жизни других людей, так что стоит сделать это еще раз? В последний. Ведь корень проблемы — она сама. Том может достать её где угодно, но только не из-под земли. В воздух взлетели первые салюты, и толпа, радостно ахнув, с восторгом наблюдала за разноцветным драконом, который выделывал пируэты в воздухе, ярко мерцая. Подобного дракона она уже видела на пятом курсе, когда близнецы Уизли вытворили свою прощальную шалость. Гермионе не стоило слишком многого труда это повторить. Ей нужно было полное внимание публики. Том и тот, казалось, был впечатлен представлением, что дало Гермионе шанс вытряхнуть в свой бокал белый порошок из небольшого тайника в кольце. Такими, в свое время, обладали все члены королевских семей, и Гермиона не могла не согласиться, насколько это было удобно. Она взболтнула свой бокал, собираясь поднести к губам, но чья-то твердая рука легла на её, сжимая, и с силой опуская руки девушки вниз, вжимая её животом в каменное ограждение. — Я, уж было начал думать, что ты решила отравить меня, любимая,— негромко проговорил знакомый голос, опаляя ледяную кожу шеи горячим дыханием. Её затрясло. Гермиона замерла на месте, не сопротивляясь его движениям, хоть перила упирались ей в живот довольно сильно, вызывая тупую боль. Девушка поражалась, как резко контрастировал его абсолютно трезвый голос с теми чертятами в глазах, которые он пускал в зале незадолго до этого. Неужели алкоголь не сработал? Слишком рано? Том постепенно освободил бокал из её замерзших пальцев, разжимая их и наблюдая, как он скрылся в листве, сверкнув дорогим хрусталем в вечерних огнях. Звон разбитого сосуда утонул в десятках восторженных голосов. — Но ты оказалась даже отчаяннее, чем я себе представлял, — вновь раздался его тихий голос у неё над ухом. — Как хорошо, что наша эльфийка все же больше любит хозяина, чем хозяйку. Без неё я бы уже потерял свое юное сокровище, — его подбородок осторожно лег на её острое плечо, едва касаясь, и сводя её этими осторожными движениями с ума. — Я не дам тебе умереть, даже если это будет стоить мне очень-очень дорого, — со стороны наверное, это было похоже на объятия. Он прижал её к себе уже полностью, блокируя руки своими, и неотрывно продолжая следить за драконом в небе. — Ведь твоя смерть - моя смерть, разве нет? Она отрицательно покачала головой, пока не в состоянии вымолвить ни слова, продолжая шумно дышать от неприятного страха. Она никогда не слышала о такой теории. Тонкие пальцы Тома переместились на её плечо, поправляя колье на шее, и соскальзывая подушечками пальцев на её ключицу, на один из шрамов, скрытых пока от посторонних глаз надежным заклинанием. — Ты мне никогда не говорила, откуда он, — она скорее ощущала, чем видела его улыбку. Ей отчаянно захотелось выпрыгнуть из его объятий и взлететь так высоко, чтобы никто не смог достать. — Ты не спрашивал. — Тогда нам стоит проводить больше времени вместе, правда? нетнетнет Гермиона так же подняла голову к небу, прикрывая глаза и свободным пальцем руки выстукивая на каменной поверхности все тот же ритм. Ритм её сердца. «Три коротких» «Три длинных» «Три коротких» Помогите.