Зерно сомнения

Но тише! Что за свет блеснул в окне? О, там восток! Джульетта - это солнце. Встань, солнце ясное, убей луну - Завистницу: она и без того Совсем больна, бледна от огорченья, Что, ей служа, ты все ж ее прекрасней. Не будь служанкою луны ревнивой! Цвет девственных одежд зелено-бледный Одни шуты лишь носят: брось его. Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта»

-Сомоголовый,-нервно тараторил про себя Бернард,- Сдался ему этот электромагнитный гольф?,- причитал он про себя, наблюдая, как Генри Фостер планомерно удалялся от него своей легкой поступью. Минуту назад Маркс стал невольным участником сцены, совершенно дикой для него, но обыденной для общества - Генри в своей деликатной манере приглашал Директора играть в гольф сегодня после семи. Бернарда возмутило то, с какой непосредственностью он обращался к вышестоящему лицу и с какой детской радостью это самое вышестоящее лицо соглашалось на предложение. Был бы на месте Фостера Бернард, Директор пренепременно бы закашлялся и сослался на занятость, отвергая предложение. Впрочем, Маркс никогда бы не сделал его. Потупив взгляд в пол, мужчина зашагал к оранжереям, где его уже ждал Гельмгольц. Тот, присвистывая, рассматривал новую партию генно модифицированных гортензий, над рассадой которых усердно трудились два эпсилона. Один из них, слегка отдёрнув воротник своего серого комбинезона, склонился над клумбой, рассматривая бутон цветка. Гамма, что контролировал процесс посадки, резко отдёрнул его, процитировав гипнопедичную истину: «Цветы ужасно неказисты, жилистый лист сухой росистый несёт лишь горесть и печаль». Эпсилон поник, продолжив работу. -Бернард!,- Уотсон встал, заметив вдалеке невысокого мужчину в лаборантском халате,- Ты опоздал. -Извиняюсь,- нервно улыбнулся Маркс,- Задержался у распределительной. Наблюдал разговор Директора и Генри Фостера. Он пригласил его играть в гольф! Возмутительно! На меня он даже внимания не обратил, будто бы я был похож на прозрачную стену,- Бернард поник головой,- Они игнорируют меня!,- закончил он опечалено. -Ты сам избегаешь их общества,- заметил Гельмгольц,- А затем расстраиваешься из-за какого-то гольфа? -Верно, да, верно,- Вскинул подбородок Маркс,- Только о гольфе они и думают, мысли их весьма ограниченны. Гельмгольц не ответил, еле заметно нахмурившись. Он позвал Бернарда не просто так, а затем, что хотел высказать ему одну свою мысль, которую обдумывал уже как год и решительно не мог решиться кому-нибудь её озвучить. Заметив, что Бернард потянулся за баночкой сомы, Уотсон остановил его движением руки и посмотрел на уставшее, мрачное лицо Маркса. -Знаешь, приходи вечером ко мне,- выдавил он, мысленно поругав себя за то, что так и не сказал Бернарду ничего из того, что хотел. Сома ему помочь не могла, да и он знал, что она не поможет. Лучше программа, чем ругань и драма, думал про себя Уотсон, но являясь сочинителем подобных стишков неосознанно понимал всю их нелепость. Ничего, он скажет позже. -Не в настроении я,- отмахнулся Бернард,- Мне нужен сомоотдых. Гельмгольц не терпел отлагательства, поэтому решил твёрдо настоять: -Нет, сегодня у меня собираемся. Сходим поужинать, а затем буду читать тебе свои новые стихи. Ты всегда находил их забавными, Бернард! -Это верно,- задумчиво провёл Маркс,- Хорошо, но только если ненадолго. Гельмгольц широко ему улыбнулся и зашагал прочь от Инкубатория, чтобы собраться с мыслями. Бернард же все сидел в оранжерее, с отвращением поглядывая на корпящих над клумбами эпсилонами. Позже днём Марксу пришли хорошие известия. Его прошение посетить в научных целях резервацию дикарей в Латинской Америке одобрили. Он даже подпрыгнул на месте от радости, а затем подозрительно обернулся, проверив не усмехается ли над ним кто-нибудь сейчас за неожиданный всплеск веселья. К счастью или расстройству, никому не было дела до Бернарда и его радостей. Вернувшись в кабинет, Маркс принялся обдумывать, кого бы он хотел позвать с собой в путешествие. Впрочем, обдумывать долго не пришлось, ведь все мысли Бернарда были заняты одной единственной бета плюсовичкой, что работала с ним в Инкубатории - Лениной Краун. Он с упоением и блаженством представлял ее тоненький вздернутый носик, золотую копну волос, заплетенных в косу, и ровную выбеленную улыбку. Все же, одно мешало ему получить такую желанную Ленину - она никогда не согласилась бы отправиться с ним куда-либо, слишком недоступна была она для него - прекрасная, чудесная Ленина. «Лучше сомы грамм принять, чем грустить иль же страдать», пронеслось у Бернарда в голове. И, заглотив разом таблетку, Маркс вдруг почувствовал, как сомнения отпустили его. Конечно она согласится. Не могло быть иначе. Он гордо вскинув зашагал в обеденный зал, где она предположительно могла находиться. Бернард не ошибся, Ленина сидела за столиком с подругой Фанни, потягивая лимонад. Её шелковая блузка обтекала стройное, красивое тело, водопадом, а лицо светилось счастьем. Выдохнув, Маркс подошёл ближе, обратив на себя внимание не только Ленины и её подруги, но и всех сидящих за столиками поблизости. -Мисс Краун-, начал он робко,- Не откажите мне в возможности провести со мной время в дикарской резервации. Меня отправили туда по служебным делам, но я отчаянно надеюсь, что вы согласитесь провести со мной время там..,- он запнулся, оглядев всех смотрящих на них,- ...наедине. Ленина все так же учтиво улыбалась, но глаза ее не улыбались вовсе - они с любопытством рассматривали такого неловкого, чудного Бернарда. -Конечно,- начала она задорно,- Не откажусь. Когда едем? -Через неделю,- облегченно выдохнул Маркс,- На два-три дня. -Отлично,- она взяла его дрожащую руку,- Вы в порядке? -Разумеется,- опешил он, а затем, гордо развернувшись, зашагал обратно из зала надменно взглянув в глаза каждому, кто оборачивался на него прежде. На крыльях счастья Маркс спешил к Гельмгольцу, чтобы скорее уже поделиться с ним радостной новостью. Гельмгольц же, обеспокоенный, сидит на диване, перебирая пызурек с сомой в руках. -Ты не поверишь!,- вносится Бернард, плюхаясь на диван рядом,- Мне одобрили поездку в резервацию! Уотсон поднимает на него свой тусклый, бегающий взгляд. -Я возьму с собой Ленину Краун возможно, не знаю, ещё подумаю,- с хвастливой улыбкой произносит Бернард как бы небрежно. Гельмгольц не отвечает ему. Маркс же, радостный, усердно выискивает в его лице хоть капельку одобрения, но не находит. Мужчина напротив него понуро продолжает перебирать в руках злополучный пузырёк. -Ну скажи что-нибудь!,- не выносит молчания Маркс. -Знаешь,- Гельмгольц мешкает,- Ты, прежде, называл Ленину очень пневматичной. -Но это не делает ее менее прекрасной,- мечтательно произносит Бернард, совсем позабыв о том, с каким фальшивым пренебрежением говорил он о ней раньше. -Не надо ехать туда. Не едь туда с ней,- вдруг выпаливает Уотсон и сам удивляется своей же смелости,- Не надо, я не хочу. -Что значит ты не хочешь?,- лицо Маркса тут же искажается в гримасе недоумения,- Съешь лучше сомы, что с тобой?,- кивком головы Маркс указывает Уотсону на таблетки а его руках. -Да не хочу я сомы!,- встаёт Гельмгольц, дыша яростно и глубоко,- Тебя хочу! Тебя Бернард! И никого больше в этом мире!. Ну вот, он сказал это. Решился наконец. И плевать уже что будет дальше, Гельмгольц целый год думал о Бернарде и о том, как замечательно было бы обнять его, поцеловать и никогда не отпускать никуда, чтобы Бернард перестал чувствовать это разъедающее его изнутри несчастье. Чтобы позабыл он о том, что ростом с гамму и робкий совсем, чтобы просто отдался ему весь. Навсегда. И если в голове Уотсона это прежде звучало дико и неразумно, то сейчас он был уверен в своих словах не меньше, чем в самом себе. -Не понимаю..,- растерянно провёл Маркс, изучающе поглядывая на друга.,- Что ты хочешь этим сказать? То есть..хочешь меня? Ну поехали, поехали вместе в резервацию, хорошо, раз так. Мне только нужно с Лениной обговорить прежде.. -Я не просто хочу тебя,- стыдливо произнёс Гельмгольц исподлобья,- Хочу тебя навсегда. -Навсегда?,- Бернард так удивился, что упал с дивана, пытаясь подняться,- Навсегда? Но это дико! Как же это.. хотеть одного человека всегда.. не делить его с другими.. Каждый принадлежит всем остальным!,- вскрикнул фразу, заученную из детства, Маркс. -А вот так вот,- сказал Гельмгольц твёрдо,- Разве никогда ты не задумывался об этом? Никогда не чувствовал, что все мы, принадлежа кому-то ещё помимо нас самих.. так одиноки..покинуты..Разве не приятней тебе было бы знать, что есть человек, который всегда будет рядом? Бернард в оцепенении, не в силах ни возразить Уотсону, ни согласиться с ним. Конечно он думал об этом и часто. Но никогда не представлял, что это возможно, осуществимо и в данный момент возможность эта была так близка и непосредственна, что Маркс позабыл и о Ленине, и о собственной беспомощности, подойдя к Гельмгольцу и поцеловав его. Тот внезапно отстранился и улыбнулся Марксу какой-то странной, пьяной улыбкой. -Так ты согласен? -На что? -Быть моим всегда. А я взамен буду твоим. -А что если.. -Не хочу слышать. Согласен или нет? -Согласен. И Гельмгольц снова поцеловал Бернарда, откинув пузырёк сомы куда-то в сторону. Теперь, он был ему совсем ни к чему.