И Сладок Был Запах Весны

      Возвращение домой было печальным.       Куда было привязано её сердце?       Сакура не знала. Никогда не знала его пути. Весна приходила и уходила, но сердце оставалось покинутым и одиноким. Как ужасно, что она делила имя с цветком, который красиво цвёл и наслаждался вкусом восторга каждое время года!       Которого она сама никогда не испытывала!       Сакура вспомнила тот день, когда потеряла свою добродетель. Ей было восемнадцать, она была старше многих и хотела сохранить свою чистоту для него (глупое чувство). Но даже когда им было по четырнадцать, он знал, как отвергнуть её сердце и ухаживания. Он всегда ломал её.       Всегда.       Её шаги, медленные и беспокойные, ведут в комнату. Мысли пойманы в ловушку в сезон весны, в сезон обострения чувств. Ласковое весеннее солнце касается цветущей кожи. Сакура вдыхает воздух, наполненный новой флорой.       Приходит время дикому духу вырваться в объятия первобытного призвания.       Снаружи земля сияет — многоцветные удовольствия, пиршество для глаз. Запахи, сладкие и чарующие, соблазняют плоть, отчего дремлющее животное содрогается и выходит наружу, чтобы завладеть этим безумием.       Она лежит широко раскрытая, непристойно раздвинув бёдра на его коленях. Плоть краснеет в призывном свете свечи, губы и щеки окрашены розовым цветом в жутком мерцании. Холодная тьма окутывает комнату, скрывая её и его.       Всё ещё молодая и наивная, но природе всё равно. Однажды она истекала кровью меж пухлыми бёдрами, красный цвет струился по ногам, и это было совсем как непристойное зрелище созревшего состояния того места.       Красный против нежно-розового. Приглашение вторгнуться в это место жесткими ударами, оставить семя, наблюдать, как растет её живот.       Природа была жестоким хозяином.       И она отдаётся ему, хоть её тело скорее похоже на слабое подобие маленькой нимфы. Он склоняется над ней, влажно скользит языком от крошечных камешков на её груди до тугой, нетронутой промежности прямо между ног. Она влажная и гостеприимная, готовая принять его. Половые губы набухли, приоткрывая плоть, показывая ему горячее состояние для секса.       Запахи и жидкости исходят от этого места, неподвижный воздух впитывает их, превращая в беспокойную блудницу в жару — сладкую, приторную, дикую. Дерево впитывает стоны, розовые волосы раскинулись на грязных досках.       Тонкий ручеек дождевой воды спускается из трещины в крыше и падает на её ярко выраженную грудную клетку. Большие уверенные руки легкими движениями извлекают ощущения из напряженных мускулов. Когда он прорывает природный барьер, который находится перед более глубоким проходом в её лоно, адская кровавая струйка вытекает из её уже «повзрослевшего» тела. Оно дрожит, глаза пощипывает, а влагалище начинает вибрировать от вторжений.       Его волосы кажутся седыми в тусклом свете. Словно призрак в тени. Туман окутывает изумрудные глаза и удовольствие обжигает изнутри, заставляя прижиматься сильнее к мужскому телу. Он стонет, и в глубоких чёрных глазах, которые теперь светятся странной привязанностью, Сакура видит не мальчика, которого желала, а мужчину. В те времена первый был бы слишком неуклюж для этого древнего ритуала, дурак, просто любопытный мальчишка.       Она едва может выдержать гримасу на его лице. Он всё сильнее и сильнее толкается в её влагалище, чтобы найти удовлетворение и для себя. Когда он поднимается между бёдер, заставляет удивляться и даже испугаться. Но теперь её тело приветствует и наслаждается доставляемыми вибрациями.       Сердце не слушается. Оно испугалось и обрушилось на себя, как упавшая могила, узнав о несчастье. Она была слишком мала, чтобы смотреть, как ее живот раздувается для него! Тонкие губы обвиваются вокруг влажной макушки, вбирает в себя, чтобы почувствовать, как горячая и дрожащая плоть скользит взад и вперед внутри её теплого рта.         Вульгарная иррациональность.       И всё же красный цвет в глазах этого мальчика проникает в её сны: красный цвет, который мог наполнить её тело и душу бесконечным желанием, но, к сожалению, это был холодный красный цвет. Девичье тело ныло и отвергало грёзы, которыми она занималась ежедневно и ежевечерне, глупая девичья фантазия, когда он шёл впереди отчужденно, твёрдыми и уверенными шагами.       Дыхание обжигает горло, слезы стекают по щекам, кожа превращается в ад первобытных желаний — освободиться, кончить, изгнать. Из его члена исторгается жидкость, заполняет её лоно до самых глубин и растекается белой лужицей на грязно-коричневом полу. Сакура была отмечена им, хоть и не хотела быть его…       Её конечности подрагивали, боролись со слабостью. Вокруг зиял потревоженный стонами старый дом. Они были такими громкими, что он накрывал рукой её искусанные губы, чтобы заставить замолчать.       Она кончила.       Непослушное, грязное, декадентское создание. Но в сезон жары и желания, он всё ещё не принадлежал ей.       И всё же была весна.       Да, весна приходила и уходила, но он никогда не принадлежал ей.       Никогда.       Почему? Она всегда хотела это знать. Он спал и спал с женщинами, но никогда не хотел прикасаться к ней, подходить ближе, трахать. Чем она не обладала, чем обладали другие? Чем? Хотя её лицо было не слишком красивым, а тело не слишком женственным, она не была некрасивой, потому что он спал с женщинами менее замечательными, чем она. Мужчины находили её привлекательной, преследуя вечерами. Но он никогда не смотрел на неё так, как смотрит мужчина с естественным желанием потрахаться. Его постоянные отказы заставляли её сомневаться в своей ценности, заставляли плакать.       Всё пришло в упадок в этом старом-престаром доме тоски. Словно пытаясь отбросить мысли о нём, Сакура прошла в свою комнату. На кровати лежали смятые простыни. Она не была здесь уже несколько дней, но сейчас нужна отцу, поэтому большую часть времени проводит в родительском доме.       От деревянного пола поднимался запах заброшенности, припорошенный её ногами. Завтра ей нужно будет прибраться. Сакура плюхнулась на кровать, стоявшую перед зеркалом и посмотрела на свое отражение. Привлекательная молодая женщина, пленённая своими привычными эмоциями.       Сакура медленно потянулась в карман и достала пузырек с ядом желания — розовый и блестящий, как её волосы. Она сняла крышку, понюхала её и нацепила обратно. Какое-то ощущение нахлынуло на неё, сознание мгновенно отключилось. Все краски исчезли, склянка скользнула из дрожащих рук и упала на пол с тихим звоном.       Сакура опустилась на правый бок, не сводя глаз с миража в зеркале, и запустила руку между бедер в поисках наслаждения. С левой стороны в зеркало скользнула воздушная тень: прекрасное лицо, белое и совершенное. Он положил одну руку ей на живот, другой скользнул вниз, чтобы найти пульсирующий источник её наслаждения.       Краски двигались по потолку, и чудесное вторжение раскалывало её от плоти до самой души: ритм, красота, краски. Взрыв света и запахов. Ничто не было таким глубоким, как та сердцевина, которая приняла в себя часть его, так, что он был ею, а она им.       В воздухе завибрировали запахи — запахи гнили и запустения. Трубы проржавели насквозь, металл погнулся, дерево побледнело — таково было состояние вещей в её хрупком сознании. Всё это было тяжелым разложением и светом, гноящимся в стенах и комнатах. Но она была в безопасности, чувствуя волнение глубоко в своей плоти от вторжений. Спадали на пол бесцветные, вязкие капли.       Дар наслаждения.       Его пальцы всё глубже погружались в склизкую влагу, касались влажных стеночек. Но в конце концов всё превратилось в бесформенное пятно на зеркале. Вера, выдуманные игрушки из иллюзий. И она прошептала, очарованная, околдованная, одурманенная ядами и его скользкими и быстрым пальцами:       — С-Саске, войди в меня… Пожалуйста…       Да, сладкий был запах весны, который он источал. Затем, наконец, она была уничтожена.