Межфандомные сказки

Творчество своё любить нельзя! Творчество своё любят только графоманы, вот и пишут по сто работ в минуту! Сто работ — и все ерунда, да такая, что матерным словом не написать. И лайкают такое те же графоманы, даже не читая. Им своё дерьмо надо строчить! Графоману всë легко даётся: он не думает над смыслами, канонами, да даже над знаками препинания не задумывается. Он пишет «наступила ночь» как «на нас тупили ноч», и уже думает, что убил этим предложением всю мировую литературу, что была до него, и будет после. Литература, которую убивает графоман, не подлежит ни реанимации, ни воскрешению, ни реинкарнации. А мы, настоящие авторы, литературу любим. Литература есть искусство, а истинное искусство рождается лишь в муках. Желательно в адских. Чтобы по много часов, со стонами, с мыслями, что никогда больше не возьмëшься за перо… Искусство должно рождаться так: сначала пишешь слово, максимум два. Думаешь, есть ли в них метафора или продвижение сюжета? В настоящей литературе каждое слово и несёт в себе подтекст, и продвигает историю. Пока подберешь нужное, пройдёт полчаса минимум. Пока составишь абзац — неделя. Но вот абзац готов. Хочешь окинуть взглядом результат трудов своих? Уже начинаешь думать, как он хорош? Едва почувствуешь такую мысль, сразу сотри абзац. Целиком, весь. Заодно сотри всë, что было до него. Вообще всё. И файл удали. Создай новый. Всегда можно сделать лучше. Первая попытка — так, неудачный набросок. То, что даже черновиком зваться недостойно. Тебе жаль, что пришлось удалить, когда проделано столько работы? Ты не любишь трудиться? Настоящий автор всегда пребывает в труде, он из грязи словесного мусора вытаскивает редкие жемчужины. Но не всякая жемчужина хороша. Ты же не хочешь быть графоманом, что в свои творения не вкладывает ничего, кроме удовольствия складывать буквы в слова? Такие творения забываются сразу же, как их закрыли. Может, их даже не откроют, ведь всякий читатель отличит жемчужину от грязи. Но мы, авторы, не всякие. Из жемчужин мы находим лучшие образцы, осматриваем их под микроскопом и изнутри, составляем композиции, и разрушаем в тот же миг. Наша обязанность — принести в фандом, в литературу, лучшее творение, на какое способны. Мы должны блистать среди графоманской грязи, нарытой «в удовольствие». Каждый наш глагол должен жечь сердца людей, каждый предлог — впечатываться в мозг. И горе тому автору, что ощутит, что его собственный текст достаточно хорош, что его можно показать публике! Это значит лишь, что у него замылился глаз. Истинный творец сидит над текстом в стократ дольше, и всей жизни не хватит, чтобы достичь идеала! А тот, кто посмел выложить творение своë, расписывается лишь в том, что ему не хватило ни терпения, ни таланта, чтобы довести его до истинного шедевра. А значит он — не более, чем графоман. Мой профиль пуст, и я горжусь этим. Я забыл о том, что такое учëба и работа, и с трудом вспоминаю, что есть туалет, еда и сон. Ибо все силы свои направляю в текст. Но сколько ни тружусь, работе нет конца, ведь всë, что я пишу, дрянь, недостойная даже графоманского пера. В работе моей нет и страницы, но я горжусь этим, ведь только графоман пишет быстро и легко. Я же пишу долго и тяжело. Я пишу с ненавистью, ибо знаю, что работе моей нет конца. Но шедевр родится только так. И я этим горжусь. Ах, ты больше не хочешь писать? Значит, ты слабак, неспособный создать ничего прекрасного. Графоман, которого удалось подавить в зародыше! Поди же прочь из нашего круга! Пусть даже я тут один.