Гаптофобия - редкая специфическая фобия, навязчивый страх, боязнь прикосновения окружающих людей. При легкой степени человек, страдающий фобией, боится прикосновений посторонних людей, но, при самом худшем раскладе, он начинает испытывать ужас от касаний даже родных людей и знакомых.
И, когда кажется, что хуже уже некуда, страх разрастается и начинает поглощать тебя даже если человек просто бросил неаккуратный, случайный взгляд в твою сторону. И тогда хочется просто исчезнуть, провалиться под землю, где на тебя будут смотреть только трупы из своих гробов.***
Фобия рождается на фобии, они питают друг друга и вскармливают новые, медленно сводя человека с ума. И Мёрдок чувствует, что ему недолго осталось до психушки, где сидят такие же напуганные и несчастные люди. И, возможно, это был бы счастливый конец для него – запереться в четырех мягких стенах и сгнить в них же. Только вряд ли этой пойдет на пользу репутации и имиджу группы, и вряд ли босс это допустит.Кстати о нем. О боссе.
Это ведь именно он притащил Мёрдока сюда, в клуб, где неприятных и мутных личностей не меньше чем в каком-нибудь притоне, и особой разницы Мёрдс не видит. Потому что не так уж часто вообще куда-либо выбирается, страдая гаптофобией. И агорафобией, вскормленной другими страхами. Громкая музыка, низкий потолок и даже сам воздух, провонявший сигаретами и бухлом, давят ему на черепную коробку и отдаются в ней импульсами тревоги и рвотными позывами, которые Никкалс из последних держит в себе, чтобы не наблевать прямо тут. Мёрдок ненавидит клубы больше всего на свете. Они хуже любого интервью: здесь десятки глаз, любопытно смотрящих и в то же время не обращающих на него никакого внимания. Здесь настолько шумно, что барабанные перепонки готовы лопнуть от каждого тяжелого баса, разливающегося грохотом по крошечной комнатке, в которую кто-то умудрился втиснуть и танцпол, и бар и принадлежавшие ему столики. И настолько тесно, что люди едва ли не на головах друг у друга отплясывают под говёненькие ремиксы популярных песен. Но всем, кажется, все равно насколько тесно придется прижаться друг к другу, чтобы уместиться на танцполе или пробиться за коктейлем к бару. Всем, кроме него. Мёрдока трясет. Хотя в этом нет ничего удивительного: его всегда трясет и ломит от судорог. Но сейчас стресс достиг своего пика, и лёгкая нервная дрожь переросла в настоящий припадок, подобные которому часто показывают по телевизору: с закатыванием глаз и хаотичными движениями конечностей. Кто-то даже порывался вызвать ему скорую, только Никкалс все еще пребывал в сознании и отдавал себе отчет о происходящем, поэтому злобным рыком прогнал обеспокоенного, снова оставшись в одиночестве. Только ему так не казалось. Басист внезапно ставшей популярной группы Gorillaz, Мёрдок Никкалс, известный своими ужасными отношениями с лидером группы, Стюартом Потом, сидит, забившись в угол, где меньше всего народу, и бешенными глазами бегает по залу, пытаясь рассмотреть в нем своего босса. Стюарт сейчас единственный, кого Мёрдок знает среди массы пьяных и укуренных рож, и он играет роль своеобразной соломинки для утопающего в страхе Никкалса. Соломинки, за которую Мёрдс все никак не мог ухватиться взглядом. Его ужасные лазурные волосы то и дело мелькали в толпе, его вычурная, кислотно-розовая рубашка постоянно мерещилась басисту среди чужих тел, но он постоянно терял этот образ из виду. А когда находил вновь, то порывался догнать, вскакивал на ноги как ужаленный, тянул руку в толпу, собираясь схватить Стюарта за плечо, но быстро одергивал себя и возвращался в исходное положение, встревоженно обнимая вспотевшими ладонями свои плечи. Так повторялось до тех пор, пока его ноги просто не устали от подобных упражнений и не подкосились, и он не упал, крякнув, задницей на пол. Тогда кто-то рядом насмешливо хмыкнул и спросил, не нужна ли ему помощь, но все, что смог сделать Мёрдок, это страдальчески застонать и закрыть лицо руками, показывая, как слаб и беспомощен он был. Это все Стюарт виноват. Это он притащил Мëрдока в клуб, прекрасно зная, как тому страшно находиться среди толпы, где каждый так и норовит облапать его. Он просто хочет поиздеваться над ним и самоутвердиться за чужой счет.Это все его вина.
– Эй, ты меня вообще слышишь? Гул множества голосов и стук собственного сердца в ушах заглушили мир для Никкалса, и ему стало на секунду легче. Наверняка сейчас он выглядит невероятно жалко, и, словно чуя это, из толпы появился Стю-Пот, на которого недавно уповал Мёрдс. Как всегда не вовремя. Никкалс только подумал, что может пересидеть так весь вечер, организованный, кстати, в честь выхода нового альбома его группы, как тут же получил легкий пинок в лоб, заставивший его убрать руки от лица и взглянуть страху в глаза. А страх буквально материализовался перед ним в Стюарта, вооруженного коктейлем такого же уродского лазурного цвета, как и его растрепанные волосы. – Ты живой вообще? – криво усмехнулся Пот и кокетливо изогнулся, уперевшись свободной рукой в худой бок, нахально выглядывающий из-под вздернутой розовой рубашки. Сразу видно, времени он зря не терял и вовсю наслаждался вечером: безобразно растрепанные волосы, съехавшие на бедра брюки, наполовину расстегнутая и вздернутая рубашка. Кажется, Стюарт уже стал предметом чьего-то любования и был невероятно рад этому, раз так гордо демонстрировал коллеге засос на шее, от вида которого Мёрдока всего передернуло. Как кому-то может нравится подобное отношение к человеческому телу? Кажется, когда-то и ему нравилось. Ужасные были времена. – Живой, – сглотнув густой ком в горле, ответил Никкалс, но только после того как Стюарт еще раз толкнул его ногой. – Что тебе нужно? – Мёрдок не хочет знать ответ на этот вопрос. Потому что знает, что раз босс нашел его в этом хаосе, ему определенно что-то нужно. И годы совместной жизни с этим одноглазым чудищем не дают Мёрдоку ложных надежд. – Просто мне стало скучно одному, – Стюарт пожал неоднозначно плечами и кинул сердитый взгляд на Никкалса, что немо вопрошал: “Тебе скучно? Серьезно? Выглядит так, будто тебе заебись здесь”. Но босс быстро сменил свой гнев на милость, расслабленно вскинув брови, заставив Мёрдока наоборот напрячься. – Слушай, оставь меня, иди развлекайся со своими приятелями, – Мёрдок был бы рад звучать по-обычному резко и грубо, но из-за стресса, губительной волной накрывшего его, звучал он более чем потерянно и тоскливо. Стюарт сразу это выкупил и понял, что Никкалс уже в ловушке, загнанный туда собственными страхами. Достаточно было просто привести его на вечеринку, что, по правде говоря, была еще тем унылым куском дерьма. Поэтому Стю было необходимо разбавить вечер чем-то сумасшедшим. – Во-первых, не указывай мне, что мне делать. Во-вторых, поэтому я пришел за тобой. Это же вечеринка в нашу честь, почему ты не веселишься? Или тебе не хватает огоньку? Так я могу помочь. – В нашу честь? В смысле, в твою? Что-то я не вижу здесь остальных членов группы, – недовольно фыркнул басист, намереваясь ретироваться, прежде чем недобрый огонёк в единственной уцелевшем глазу Стю перерастет во что-то более ужасное, но замедленная реакция и ватные ноги подвели, и он опрокинулся вперед на босса, что подхватил коллегу и обнял его за талию свободной от коктейля рукой. –По-пал-ся, – пропел победно Стюарт, гаденько улыбаясь во все свои тридцать зубов. Он хоть и был пьян – может не только пьян, судя по туману в его взгляде – но действовал куда более резво, чем оппонент. Стю ловко запрокинул сатаниста назад, схватил его цепкими пальцами за подбородок и насильно влил ужасно сладкий коктейль ему в глотку, пригрозив: “Выплюнешь, и я тебя по стенке размажу”. Не то, чтобы Мёрдок вообще мог сопротивляться. Руки. Горячие и невероятно влажные, словно Стюарт окунул ладони в кипяток. Или в расплавленное железо – так, во всяком случае, ощущал Никкалс, которого он схватил, пытаясь напоить. Руки, которые нагло лапали его тело. Пускай Пот не залез ему рукой в штаны – с чем прекрасно справилась острая коленка, которую тот просунул между ног басиста, придав ему немного устойчивости – но Мёрдоку это и не нужно было, чтобы впасть в истерику. Он не начинал кричать и визжать, не заливался слезами, как делал это Стюарт. Его истерика была тихой и скромной, Мёрдок умирал изнутри, не пытаясь позировать. А весь ужас был написан в его гетерохромных глазах, в которые солист уставился как загипнотизированный, искренне наслаждаясь его слабостью. Она пьянила и дурманила голову не хуже бухла и травки. Гаптофобия Мёрдока – личный наркотик Стю, которым он может бесконечно долго наслаждаться. – Чш-ш-ш-ш, все в порядке, – сладко мурлыкнул фронтмен, когда услышал жалобный писк со стороны басиста, который немного вывел его из транса. Кажется, Мёрдок просил отпустить его. Перестать трогать за челюсть, которую уже начало сводить, хотя Стюарт почти не давил, а скорее гладил, почти любовно. – Все хорошо, Мёрдс, – одного бокала недостаточно. А Стю так надеялся. Носил его везде с собой как полный идиот, даже наорал на какого-то придурка, по вине которого чуть не разлил драгоценный эликсир. Ему так не хочется тащиться через толпу жалких людишек за еще одним бокалом спиртного. Фронтмен, все еще придерживающий Никкалса за талию, чтобы тот не смел снова садиться в свой угол и закрываться от всего мира ладонями, спешно огляделся вокруг и – какая удача – увидел забытый на столике стакан с водкой. Он хотел, что Мёрдоку было вкусно и сладко, иначе бы сразу пустил в ход тяжелую артиллерию, но, видимо, иного выбора нет. Со словами “скажи а-а-а” Стюарт поменял бокалы в руке и повторил трюк. Это было не так легко как в первый раз, но оказалось достаточно просто зажать ладонью рот Мёрдока, чтобы он проглотил язык, а вместе с ним и водку. И снова с огромным наслаждением Стюарт наблюдал маленькую смерть в глазах басиста, низко склонившись к его лицу и мягко водя ладонью по губам, вытирая с них капли спиртного. Только убивать его сейчас не входило в планы фронтмена. Он не позволит остальным смотреть на его смерть, жадный Стю хочет наблюдать этот момент в гордом одиночестве. – Давай, сделай лицо попроще! Это еще не конец света, – видя, как очухался и злобно засверкал глазами Никкалс, воскликнул Стюарт и отпустил его талию. Бокал из-под водки полетел на пол. Но звон стекла даже не было слышно из-за громыхающей вокруг музыки, которая словно стала еще громче. Словно она звучит не из колонок, а прямо у Мёрдока в голове. – Ты тоже это слышишь? – Это... – Мёрдок крупно вздрогнул, когда солист схватил его за запястье, намереваясь потащить за собой. –Да! Это DARE! Ты еще не забыл, что это наша вечеринка? – Стюарт не на шутку развеселился, когда услышал знакомую мелодию, которую позорно испоганили усиленными басами, что слов песни почти не было слышно. Но слова и так звучат у них с Мёрдоком в головах. – Я хочу потанцевать, – говорит Стю, но имеет ввиду, что ОНИ хотят потанцевать. И тащит Никкалса за собой, что едва перебирает ногами. А окунувшись в толпу, Мёрдок уже не может повернуть назад. Ему чудятся десятки рук, трогающих его то тут, то там, и единственное, чего жаждет его охваченная паникой душа, это выбраться отсюда поскорее, а еще ему страшно отпустить Стюарта, за которого он внезапно схватился мёртвой хваткой. Как утопающий, что наконец поймал свою соломинку и готов вместе с ней пойти на дно. Туда его и тащит солист – в центр танцпола, где, к огромному удивлению басиста, оказался островок свободного пространства, где он может избежать контакта с людьми. Дышать становится легче, но Мёрдок все равно пыхтит так, словно пробежал целый марафон на одном дыхании. Знакомые биты отдаются пульсацией в виске, и Никкалс ошалело пялится на Стю перед собой, что в свете прожекторов стал самой яркой точкой на танцполе. Он хочет уйти, пятится назад, но натыкается спиной на чью-то руку и едва сдерживает внутри панический визг, что невероятно забавит фронтмена. Они самое ужасное сочетание, что только можно придумать: он, жаждущий прикосновений, и Мёрдок, смертельно боящийся любого касания. И это несомненно нравится боссу – совместить несовместимое, чтобы получить гремучую смесь. Никкалс не может танцевать. Может, он просто не умеет, потому что всю жизнь (или осознанную ее часть) избегал клубов. Или страх сковал его движения и приклеил ноги к цветастой плитке танцпола, но басист стоял как вкопаный и боялся пошевелиться. Ему казалось, что любое неаккуратное движение может повлечь за собой катастрофу – он уже коснулся кого-то спиной и не хотел повтора. Зато Стюарт чувствовал себя прекрасно, на своей территории, где все подчиняется его законам и весь мир глядит на него. В данном случае ему было достаточно одного Мёрдока с его напуганными глазами, которые ловили каждое его движение. Уверенные движения, беспорядочные на первый взгляд, но Мёрдок быстро присматривается и начинает понимать, что все это является частью танца: каждый взмах рукой, каждое покачивание бедром – Стюарт танцевал диковато и в то же время каждое движение его танца соответствовало предыдущему. Все его творчество так и строилось. Их творчество. Фронтмен недвусмысленно взглянул на Никкалса и ухмыльнулся, передавая ему свой намёк. “Попробуй” – шепнули вдобавок его губы. И сложно сказать, искреннее ли желание попробовать вести себя как обычный посетитель клуба или чувство безысходности подтолкнули его на совершение этого подвига, но Мёрдок, тревожно вздохнув, качнул бедрами вслед за лидером. И вскинул руки в воздух вслед за ним, запрокинул голову, не сводя взгляда с нахально выглядывающих из-под розовой рубашки боков солиста. Это было большой ошибкой – позволить Стю вести его. Потому что босс, получив контроль над чужим телом, мгновенно перешел в наступление. Теперь это едва походило на танец. Скорее на заигрывание двух животных перед спариванием: откровенные изгибы двух худых тел, поступательные движения бедрами, закатывание глаз и шумные, судорожные вздохи, словно Стю больших усилий стоило каждое движение. Но двигался он так легко и свободно, словно делал это каждый чертов день. Может быть и делал, трахая очередную фанатку. Только пьяный Мёрдок совершенно не уловил момент, когда невинный совместный танец перерос в подобие публичного секса. И совершенно забыл про десятки липких взглядов вокруг, трогающих его тело. Так что можно сказать, что он чувствовал себя... хорошо. Не считая хищного взгляда, которым фронтмен одаривал его каждый раз, когда майка на его животе немного приподнималась, открывая взору тонкую полоску волос, идущую вниз в джинсы. “Это не так уж и плохо, да?” – DARE обрывается так же внезапно, как Стюарт бросает танцевать и за один шаг становится вплотную к своему компаньону. Хватает его за лицо, почти что нежно – Мёрдок все равно не оказывает сопротивление, не успевает подумать о том, как ему страшно. И целует, снова запуская реакцию в теле басиста, снова выбивая из него дрожь. И кое-что еще. – Блять, Мёрдс! – рвотный позыв заставляет басиста согнуться пополам, хватаясь за живот, который хотел вытолкнуть наружу все что Никкалс сегодня принял в себя. – Не здесь же! – Мёрдок качается как маятник туда-сюда, чувствуя, как уже слюна потекла по подбородку, а в горле становится желчный комок. Пот хватает его за плечи, тащит из зала, распихивая людей перед собой, и выталкивает через служебный выход в крошечный переулок, где нет любопытных глаз. Здесь вообще нет ничего, кроме мусорных контейнеров. Несмотря на рвоту и судороги, Мёрдок только плюется желчью и горькой слюной, упав на колени в темном углу. Но даже спустя десять минут судорожных позывов ему все еще тошно. И желудок все еще сводит, сколько бы он не пытался вытирать губы тыльной стороной ладони. – Я не так уж плохо целуюсь, – упрекнул его Стюарт. Но басист не слышит, в ушах все еще гудит DARE, и он не слышит, как сзади подходит фронтмен. “Вытрись” – с этой фразой солист потряс носовым платком перед глазами у Мёрдса, заставляя его потянуться за ним рукой. Но, вместо того, чтобы просто отдать платок, Стюарт дергает басиста за вытянутую руку и заставляет подняться. Мёрдок оказался не таким уж тяжелым, каким Стю себе представлял, поэтому его довольно просто усадить рывком на мусорные баки. Стю снова целует. В этот раз куда настойчивее и увереннее, его даже не смущает слюна и вкус желчи на чужих губах. Кажется, будто весь танец и мимолетный поцелуй были лишь предлогом, чтобы вытащить Мёрдса на улицу, и басист с ужасом это понимает. Солист целуется влажно, глубоко, словно имеет такой же длинный язык как у Никкалса. Не стесняется прикусить чужую губу и грубо оттянуть, наслаждаясь видом, который перед ним открылся: Мёрдок дрожит, его глаза широко распахнуты, равно как и его рот, а ногами он пытается оттолкнуть раззадоренного босса. Стюарт только фыркает сердито, хотя его забавит такая реакция, и ловко закидывает ноги сатаниста к себе на плечи, не намереваясь отступать. – Почему бы тебе просто не расслабиться? А то будет больно, – Стюарт низко рычит, когда отстраняется и дает запыхавшемуся в неравной борьбе Мёрдсу отдышаться, и борется с желанием сделать все быстро и резко и с желанием медленно высосать из Никкалса все силы. Поцеловать его солист больше не пытается – Мёрдок скалится и рычит в ответ, хватает босса за уродливые лазурные волосы, поэтому Стю приходится взять его руки и зафиксировать ладонью у него за спиной. А та рука, что осталась свободна, скользнула под тонкий край майки басиста, щупая его зеленую пластилиновую кожу с трепетом и лаской. Такого страха и ужаса, в котором пребывал сейчас Мёрдок, Пот еще никогда не видел. Это что-то совершенно новое и загадочное, а потому его так волнительно изучать. Оставив мокрый поцелуй и след от языка на шее, фронтмен отмечает для себя, как судорожно дернулся ослабевший Никкалс в его руках, и отстраняется, чтобы разглядеть Мёрдока получше. Но его рука все еще гладит тело под майкой, задирает ткань до самой шеи, чтобы Стю мог увидеть тревожные мурашки и напряженные до предела мышцы, перекатывающиеся под уродливой зеленой кожей. “Блять, ахуенно” – вздохнул лидер, с отвисшей челюстью наблюдая за своей жертвой. Для Мёрдока каждое новое прикосновение было сравни касанию раскаленного метала к нежной коже. Мучительно больно и невыносимо горячо. Может потому, что трогал именно Стюарт. Может, именно потому что это была его ладонь с нелепо накрашенными короткими ногтями, что то и дело цепляли за собой сосок или царапали по ребрам, заставляя Мёрдса выть, Никкалс не мог сопротивляться. Страх дает прилив адреналина или парализует, но никак не заставляет изогнуться навстречу болезненным прикосновениям, тепло от которых разносится по всему телу стремительной волной и концентрируется в паху. Но ему страшно, Стюарт это видит. Видит и наслаждается зрелищем как искушенный зритель. Шелест упаковки презерватива заставляет Мёрдса взглянуть мыльным взглядом перед собой, где босс пытался открыть резинку зубами, не решаясь отпустить руки Никкалса. Но выражение его лица почти не меняется, и это откровенно разочаровало солиста. Он-то надеялся, что басист начнет умолять его остановиться, начнет плакать или вообще предложит отсосать, чтобы отделаться малой кровью, но Мёрдок только смотрит потерянно на Стюарта и смиренно ждет, шумно дыша через нос. – Тц, – нахмурился фронтмен и наконец порвал упаковку. Еще немного манипуляций: расстегнуть брюки и спустить их вместе с бельем, надеть презерватив, немного размазать по напряженному стволу смазку и раздеть партнера. Стюарт весь кипит от нетерпения и даже не смотрит на басиста, прежде чем одним резким толчком войти в его наверняка девственную задницу. Зато потом он вскидывает голову и прижимается губами к чужим, позволяя Никкалсу подавить свой болезненный стон. “Я ведь твой первый, да, Мёрдс?” – сладко прошептал солист ему на ухо и облизнул ушную раковину, с удовольствием ловя новый стон. Определенно первый. Единственный. В следующий раз Мёрдок будет тщательнее беречь свою задницу. Только сейчас лидер понял, что Мёрдок весь пиздец какой горячий. Внутри и снаружи. Ему кажется, что зеленая кожа плавится от его поцелуев, и Мёрдок вот-вот растает, зацелованный с ног до головы. А жар его нутра буквально сводит солиста с ума. Он двигается быстро, рвано, пытаясь устоять на дрожащих ногах и одновременно придержать басиста, чтобы тот не соскользнул с мусорных баков на землю. Но иногда останавливается, полностью выходит и входит опять, только плавно и медленно, содрогаясь вместе с Никкалсом. Стюарт отпустил чужие руки и жадно обнимает Мёрдока, гладит его плечи и грудь, спускается вниз к ягодицам и сжимает до судорог в пальцах, слушая, как тот хныкает и хрипло стонет. Кто бы мог подумать, что эта хриплая прокуренная глотка может издавать такие сладкие звуки, от которых у Стю мурашки бегут по спине. Толчки становятся глубже и резче, головка нещадно бьет по простате, Стюарт жаждет вытрахать из басиста всю дурь, отыграться на нем за все унижения и одновременно с этим хочет насладиться им как своим любовником. Только он знает, что он у Мёрдока не один. Они никогда и не встречались. И это злит лидера. Злит тот факт, что у него не получится обладать Мёрдоком целиком и полностью. “Ты только мой” – прорычал Стюарт и с новым толчком впился зубами в нежную шею. Этот укус будет славно смотреться на следующей фотоссесии. Стюарт кончил, когда Никкалс застонал ему прямо на ухо, так отчаянно и сладко, что солисту показалось, что кончил он не только членом, но и ушами. Еще пару минут Пот не может оправиться от пережитого и только жмется к горячей груди басиста, слушая, как бешено колотится в ней сердце и как тяжело дышит ему на ухо Мёрдок, в страстном порыве обнявший босса за шею. Теперь они и правда похожи на любовную парочку, и Стю искренне жалеет, что это не продлится долго. – У-уф, посмотри, что ты натворил. Какая гадость, – отстранившись, солист заметил, что Мёрдс тоже кончил, перепачкав их животы спермой. Потому, брезгливо поморщившись, он достал тот самый платок и вытер обоих, хмыкнув с насмешкой, когда Никкалс мелко дернулся от очередного прикосновения. А Стю думал, что он уже поборол свой страх. – Я закажу нам такси, – с тяжелым вздохом Пот заставляет себя отойти назад, избавиться от презерватива и одеться, а потом позвонить в службу такси. Он даже не удивлен, что таксист находится тут же, прямо у входа в клуб, но просит его подъехать с другой стороны улицы, чтобы им не пришлось тащиться до машины. А пока таксист исполняет просьбу, возвращается к Мёрдоку, чтобы помочь ему одеться, и весьма вовремя – тот едва не свалился с баков вниз. Из динамика в машине звучит DARE. Только радио-версия, не искаженная сильными басами, и она приятно ласкает слух. Только вряд ли басист что-нибудь слышит. Стю пришлось самому садить его в машину, и он даже не удивился, когда Мёрдок упал головой к нему на плечо. Только удовлетворенно хмыкнул и приобнял за талию, не получив никакой реакции в ответ. Любой страх можно победить. Даже навязчивую гаптофобию.