Что было и чего не случится

— Кто кричал этой ночью? — спрашивает Анна. Все озадаченно переглядываются, пожимая плечами, и она нетерпеливо повторяет: — Я точно слышала крик, — и добавляет почти злорадно: — Определенно мужской. — Я спал как младенец, — заверяет Йо, хоть это и кажется почти странным в свете прошедших событий, однако же не поверить ему невозможно, и круг сужается. Хоро-Хоро усмехается, как бы говоря без слов, что тоже спал без задних ног, да и вообще — с чего бы ему вопить посреди ночи. Рен не отстает и тоже фыркает презрительно: — Я ничего не слышал, — он мрачно смотрит на Анну. — Тебе, наверное, это приснилось. — Неужели, — она поднимает бровь. — А мне кажется, я совершенно точно не спала. А еще мне кажется, что это ты вопил как полоумный. — Я? С чего это я? — Ты больше всех отнекиваешься, это подозрительно, — она продолжает наступать, заставляя Рена пятиться, а в мире есть совсем немного вещей, которые могут заставить Рена отступить. — Значит, маленькому Рену снятся кошмары? Он только мрачно зыркает в ответ, не в состоянии определиться, что оскорбляет его больше. «Маленький Рен», конечно, звучит хуже некуда, но подозрение в ночных кошмарах… Дурацкое, нелепое, унизительное и, к его огромному сожалению, правдивое. И зачем он только огрызнулся? Рядом с Анной всегда надо держать ухо востро. Нельзя давать ей ни одной зацепки, так что Рен делает вид, будто происходящее вовсе его не волнует. Кто-то кричал? Пусть орет себе дальше, а его это не касается. Но и эта тактика не срабатывает. Сразу несколько взглядов впиваются ему в спину, когда он пытается уйти под благовидным предлогом тренировки. В конце концов, Рен и сам не до конца уверен, что кричал именно он. Его горло саднило, когда он проснулся, во рту было сухо, и простыня противно липла к спине. Это ничего не значит. Он смутно помнит странные картинки о том, что никак не могло случиться с ним этой ночью, но в этом он ни за что не признается. Ему кажется, что даже Басон смотрит на него с немым подозрением. Хорошо, что Йо до сих пор ни о чем не догадался. Конечно, Йо не будет укорять его — только посочувствует, но так еще хуже. Так гораздо хуже. Когда следующей ночью он просыпается от собственного крика, то понимает, что пропал. Его наверняка услышали все — и Анна, и Хоро-Хоро, и даже не расстающийся с наушниками Йо. Он замирает и лежит неподвижно, затаив дыхание, притворяясь мирно спящим на случай, если кто-то придет проверить его, но никто не приходит. Может быть, именно это — самое худшее. — Что тебе снилось на этот раз? — спрашивает Анна утром. Это всего лишь уточнение — в главном у нее больше нет сомнений, и Рен никак не может придумать, как повести себя, чтобы не остаться в еще больших дураках. Он никогда не был в этом силен. — О чем ты говоришь? — даже такой ленивый ответ лучше молчания, а еще дело в том, что Рен и правда не помнит, что ему снилось, и ему совсем не хочется вспоминать. Кажется, Йо смотрит на него. О, нет, это сочувствие. — Твои кошмары немного опоздали, тебе так не кажется? — продолжает она. — Если ты не заметил, все уже закончилось. И закончилось так хорошо, как только могло быть. С последним Рен мог бы поспорить. Мог бы, но не собирается. — Анна, — мягко говорит Йо. Это почти деликатная просьба замолчать — и как ему это удается? Рен не умеет просить деликатно. Он ничего не умеет делать деликатно, если уж на то пошло, и прежде его никогда не беспокоило это неумение. — Рен, так что ты видишь? — Не помню, — вырывается у него. Он должен был ответить: «Не помню, потому что всегда сплю слишком крепко», но получилось совсем другое. Йо вздыхает, но больше ничего не говорит — это означает, он надеется, что однажды Рен сам придет к нему с разговором, когда сочтет нужным. Рен, в свою очередь, знает, что этого никогда не случится, но все-таки благодарен Йо за то, что он дал ему выбор. По крайней мере, в одном он точно не соврал Йо: и он правда не помнит, что ему снилось. Что-то про кандалы и смутный запах крови… и, кажется, про темноту — это и кошмаром-то назвать сложно, так, просто неприятный сон. Уж точно не повод раздирать глотку посреди ночи. Что, если это случится снова? Рена подбрасывает на кровати, когда эта мысль приходит ему в голову. Что, если ночью ему снова приснится кошмар, и он перебудит всех, и наутро Анна не даст ему прохода, Тамао предложит какую-нибудь настойку для крепкого сна, а Хоро-Хоро в очередной раз торжественно заявит, что Рен может кричать сколько хочет — его самого не разбудит и пушечный выстрел. А Йо… что скажет Йо? Продолжит ли терпеливо ждать? Терпение — его главная добродетель, Рен знает, что проиграет этой добродетели, он сдастся первым. Может быть, именно на это и рассчитывает Йо. В конце концов, хитрость тоже знакома ему. Рен смотрит в потолок и думает о разной ерунде, чтобы не заснуть. Главное — не думать о Йо, и на то есть определенная, почти страшная причина. Стараясь отвлечься от Йо, он думает о Джун. Они распрощались не так давно. Куда она направилась? Уж точно не в родительский дом. Не после всего, что с ними случилось в этом доме. Кандалы и запах крови. С губ Рена срывается короткий стон — очень тихий, совсем не похожий на крик, но он все-таки зажимает рукой рот и застывает в ужасе. Что, если этот звук покинул пределы его комнаты? Ему кажется, что стоит только пошевелиться — и все сбегутся к нему в спальню со своими назойливыми вопросами. Утром Анна спрашивает как бы мимоходом: — Не мог заснуть?.. — И Рену очень хочется удавить ее бусами. В самом деле, не стоит же она всю ночь на его пороге, прижавшись ухом к двери? На всякий случай стоит попробовать открыть ее как можно незаметнее и как можно быстрее. Может быть, ее выдаст огромный фингал под глазом. — Что тебе нужно? В самом деле, это совсем не праздный вопрос. Может ли это быть связано с Йо? Анна никогда не казалась мелочной. Но, в конце концов, и женская ревность не чужда ей. Впрочем, разве бывает женская ревность? Чем она отличается от мужской — той самой, что так долго испытывал Рен? Но у Анны нет причин для ревности, ведь так? Йо смотрит на нее неодобрительно, но это совсем ничего не значит. Они поговорят и во всем разберутся. Рен так не умеет. Он совсем ничего не умеет, маленький, бесполезный, никчем… Он вздрагивает, будто кто-то и в самом деле кричит на него наяву. Кажется, это не укрывается от чужих глаз. — Вам не стоит думать об этом, господин, — шепчет ему Басон. Откуда он знает? Конечно, кому же еще знать, как не ему. — Вы прошли столько испытаний, вы не можете дурно думать о себе только потому, что когда-то родители считали вас… недостаточно сильным, — такая осторожность в исполнении Басона кажется почти странной. — Мне все равно, что родители думают обо мне, — огрызается Рен. — Всегда было все равно. — Никому не может быть все равно, что думают о нем самые близкие люди. А те, кто говорят так, просто лукавят, — Рен не сразу понимает, что это говорит не Басон. — Йо, — Рен почти рад, что стоит спиной, и тот не может видеть выражение его лица. — Что ты здесь делаешь? Решил присоединиться к тренировке? — Турнир закончился, но всем шаманам нужно поддерживать форму. Очень важно быть всегда готовым, — Йо все-таки обходит его и смотрит прямо в глаза. — Но мне все-таки кажется, что порой ты тренируешься чересчур усердно. — И это говоришь мне ты? — Есть разница между тренировками на пределе возможностей и самоистязанием. — Самоистязание? Рен не занимался ничем подобным. Но тогда почему у него уже несколько дней болит все тело? И Басон… кажется, уже пытался сказать ему о чем-то подобном, но Рен, разумеется, его не послушал. — Я беспокоюсь за тебя, Рен. Он не сказал: «Мы беспокоимся за тебя». По какой-то странной причине первый вариант нравится Рену гораздо больше. — Я всю жизнь тренируюсь так, — он пожимает плечами. — Именно это и плохо, — Йо, кажется, хочет добавить что-то еще. И, к ужасу Рена, добавляет: — Я знаю, что тебе снится. — Неужели? — протягивает Рен, у которого вдруг перехватывает дыхание. Конечно, он выдал себя своим изменившимся голосом. «И что же мне снится?» — хочет переспросить он, но это бесполезно. Йо никогда ничего не говорит просто так. — И как же ты узнал? На этот вопрос тот почему-то не торопится отвечать. — Понимаю, это тяжело, когда тебе незаслуженно причиняют боль самые близкие люди, — незаслуженно, он сказал незаслуженно, вот что самое главное. Только бы он не добавил, что семье всегда нужно хранить верность. Этого Рен уже наслушался, и никакая проповедь — даже от Йо — не поможет ему сейчас. Но Йо неожиданно заканчивает: — Но они не самые твои близкие люди, верно? — Нет, — вырывается у Рена. — Наверное, нет. Он знает, что Йо говорит о друзьях. Говорит о себе — его, возможно, лучшем друге. Иногда влюбленные в лучших друзей так страдают, что готовы попрощаться с ними навсегда, лишь бы не мучиться, постоянно находясь рядом. Рен же считает, что нет никакого смысла в том, чтобы страдать далеко от Йо. Однако рано или поздно им придется проститься. Рену нужно будет заняться делами в родной стране. Семейными делами, хочется сказать ему. Но даже если Йо, так высоко ценящий семейные узы, сказал ему, что не все семьи одинаково заслуживают преданности… Этой ночью Рену не снятся кошмары о подвале в родительском доме. Но уже следующей к нему приходит новый. Все случается куда унизительней прежнего. Никто не дожидается утра, чтобы расспросить его про подозрительные крики. Он приходит в себя, когда кто-то трясет его за плечо, и простыня под ним вся мокрая — и хорошо, что только от пота. Пальцы Йо крепко держат его выше локтя, и за его спиной маячит Хоро-Хоро — очевидно, Рен умудрился разбудить даже его. Спасибо и на том, что в этот раз к нему не пришла Анна. Рену приятно думать, что это Йо не подпустил ее к нему. — Тебе снилось что-то другое, — говорит он. И откуда он только это знает? Откуда он знает все, что касается Рена? — Что на этот раз? Рен промокает лицо. — Я умер, — отвечает он, и Йо сразу же понимает. — Я умер, — зачем-то повторяет он. — Я умер. Несколько раз, — он никак не может справиться с дыханием. — Мне кажется, я только сейчас это понял. Глупо, да? — Нет, совсем не глупо, — и почему он такой понимающий? Сначала Рена раздражало это, потом он смирился, потом привык, потом начал нуждаться… не хотелось бы возвращаться в начало. — Мы ни разу так и не поговорили об этом. — А должны были? — Рен настолько поражен, что остатки кошмара, кажется, слетают с него в один миг. Может быть, именно этого Йо и добивался. — Наверное, должны — это неправильное слово, — Йо пожимает плечами. — Но я подумал, может быть, ты… хотел бы поговорить об этом. Может быть, ты уже давно хотел поговорить об этом, но я не был рядом, чтобы выслушать. Прости, если так. Рену одновременно так больно и так сладко от этих слов, что, кажется, он не испытывал ничего подобного прежде. Соблазн воспользоваться этими словами велик, но он отвечает: — Нет, я не хотел говорить, — не исключено, что это связано с тем, что он не очень-то умеет говорить о таком. И вообще — не очень-то умеет говорить. — Но сейчас? Сейчас ты хочешь? — Не прямо сейчас, — Рен чувствует, как что-то странное происходит с его лицом, и не сразу понимает, что улыбается. Он не улыбался, даже когда у него было гораздо больше поводов для улыбки. Но Йо тоже улыбается в ответ. — Хорошо. Тогда позже. Это звучит как обещание. Рен все еще не уверен, что готов его исполнить. Тут и говорить-то не о чем. Смерть ни на что не похожа. Нельзя описать ее. Рену кажется, что он чувствует, по-настоящему ощущает, как его сердце замедляет ритм своих ударов. Это правда происходит — он умирает. Именно это происходило с теми, кого он убил, но только они не вернулись в мир живых. Наверное, ему тоже не стоило возвращаться. Это было бы справедливо, но почему ему так отчаянно хочется вернуться? У него нет больше мыслей, нет чувств, нет физического тела, но желание вернуться все еще не покидает его. Вернуться назад — к Джун, к команде, к Йо… И он возвращается. Йо снова трясет его за плечо. Это был лишь очередной сон. — Я не хочу умирать, — говорит Рен, и на этот раз ему все равно, услышит ли его кто-то еще, кроме Йо. Но, кажется, они одни в комнате. — Не хочу уходить навсегда. — Но ты не ушел, — кажется, ладонь Йо лежит на его спине. — Ты здесь. — Я бы хотел не помнить всего. Не помнить той стороны. Почему я не мог вернуться без памяти? — он молчит и запоздало добавляет: — Должно быть, это наказание. Можно считать, я легко отделался. Наверное, мне было бы лучше не возвращаться. — Ты не можешь в самом деле считать так. — Ты не можешь указывать, как мне считать, — Рен отстраняется. Короткий миг взаимопонимания прошел. — Сейчас ночь. Не самое лучшее время обсуждать такие вещи. — Тебе только что приснился очередной кошмар про смерть. Мне кажется, это самое подходящее время. Рен совсем забыл, что Йо бывает очень, очень упорным. Иначе он не смог бы (почти) стать королем шаманов. Но Рен тоже может быть упорным — хотя в его случае, скорее, стоит называть это глупым упрямством. — Это не кошмар. Скорее, просто воспоминания, — если вдуматься, его предыдущие кошмары тоже были всего лишь воспоминаниями. — Именно дурные воспоминания обычно становятся кошмарами. И я не понимаю, почему ты так сильно этого стыдишься. Думаешь, я никогда не видел плохих снов? По правде говоря, такого Рен и впрямь не может представить. Должно быть, это несправедливо. Когда это успело произойти? Когда Йо из ненавистного противника превратился в недостижимый идеал, человека без недостатков? — Я хочу заснуть, Йо. Поговорим утром. — Думаешь, у тебя получится? — Что, поговорить? — Уснуть, — кажется, Йо наклоняется чуть ниже к нему. — Если хочешь, могу побыть с тобой, пока ты не... — Что?! — Рен, кажется, вскрикивает слишком громко. Даже Джун никогда не сидела у его постели в детстве, а ведь отец тоже считал ее слишком мягкой и добросердечной, позор рода Тао. Но семья Йо совсем другая. В ней не зазорно даже бдеть ночью возле чужой кровати. Он ложится обратно и демонстративно закрывает голову одеялом. — Я убил его, — говорит он, имея в виду, конечно, того беднягу из племени Патчей. И многих других тоже. — Он испытал то же самое. Теперь я точно знаю. Почему это происходит именно сейчас? Турнир окончен, и наступили мирные дни — самое время жить в свое удовольствие, но расплата наконец-то дождалась его. Наверное, он просто не заслуживает мирных дней. Под его глазами мешки, внутри — красные прожилки лопнувших сосудов, и лицо выглядит серым; и кажется, Анне и остальным настало самое время поддразнить его, но никто не произносит ни одного лишнего слова. Это значит только одно — теперь он выглядит настолько плохо, что никто не осмеливается даже подступиться к нему. Наверное, впервые он не чувствует в себе сил пойти на тренировку. Он не пропускал ни одной, никогда — в его семье, разумеется, не принято было попустительство. Он тренировался даже вскорости после своей так и не случившейся смерти, но этим утром ему хочется только лечь обратно в постель, закрыть глаза и заснуть безо всяких снов, даже приятных — кажется, до самого конца жизни ему хватит сновидений. Впрочем, у него ведь уже наступал конец жизни — и даже не один раз. Прежде он никогда бы не подумал, что подобное возможно. Он не идет на тренировку, но и сон не приходит к нему, только смутная дремота, но и в этой дремоте ему кажется, что тени уже подбираются к нему, что смерть и небытие уже где-то близко, но разве можно называть небытием то, где ты продолжаешь ощущать свое исчезновение из мира живых? Кажется, это первый раз, когда он не кричит. Он точно уверен, что не проронил ни звука, только противная дрожь в руках и липкость ладоней говорит ему о том, что это снова случилось, но каким-то таинственным образом Йо все понял, Йо снова рядом, это одновременно унизительно, но все-таки — и это Рен больше не может отрицать — это приятно. — Твоя смерть ничего не изменит, — неожиданно говорит он. Рен ожидал очередной душеспасительной проповеди; чего-нибудь вроде «я не могу позволить тебе умереть» или «ты должен думать не о себе, а о тех, кого хочешь навсегда оставить». Но он лишь добавляет: — Хао стал королем шаманов, а ведь он совершал страшные вещи в прошлом. Но королем шаманов стал не тот же самый человек, который ничем не гнушался. Сегодня нельзя представить лучшего кандидата на эту роль. «Можно представить тебя», — едва не говорит Рен — но все же не говорит. — Если бы Хао умер, в его смерти не было бы никакого смысла. Возможно, он ее заслуживал, но я уверен, что никто не имеет права это решать. И ты не должен умирать, Рен. Ни в коем случае не должен. Ты упустишь слишком много, если умрешь, и весь мир упустит нечто важное, — он касается его руки, и Рен отчаянно надеется, что Йо добавит: «И я тоже упущу кое-что очень важное вместе с твоей смертью». Пусть даже это будет отвратительная банальность, он ждет этой банальности больше всего на свете. Но Йо говорит немного другое: — И хоть я не имею права решать, я уверен, что ты не заслуживаешь смерти. И эти слова нравятся Рену гораздо больше. Рену больше не снится смерть и не снится родительский дом. Кажется, ему больше вообще ничего не снится. Конечно, он не скучает по кошмарам — но, по крайней мере, они были поводом для разговоров. Рен знает, что близится день их расставания. И пусть они расстанутся не навсегда — и, может статься, даже не слишком надолго, — ему все равно кажется, что даже один лишний день все испортит, отдалит их обратно к точке невозврата. Впрочем, разве они достаточно близки, чтобы было куда отдаляться? И куда делся Рен, который ненавидел чужое общество? Йо сказал бы, что он уже давно не тот Рен, а совсем другой, но какой?.. — Тебе незачем оставаться, — говорит ему Йо следующим утром, словно в очередной раз прочитав его мысли — но сейчас эта проницательность приносит боль. — Очевидно, нам не о чем говорить. Рен хочет сказать, что так и не поговорил с Йо по душам, хоть и обещал, не потому, что не хотел. Может быть, он не решился именно потому, что слишком этого желал. И потому, что говорить он собирался вовсе не только о своих кошмарах. — Я много думал о том, что сказал тебе недавно, и понял, что был неправ, — продолжает Йо как ни в чем не бывало. — Тебе не место среди нас. Бывшим хладнокровным убийцам не место среди шаманов, которые жаждут мира. Рен хочет спросить — а как же Хао, ведь Йо так убедительно сравнивал их, но не может — у него сдавило горло, и он не может дышать. Где его ядовитые, язвительные ответы на все случаи жизни? Куда они вдруг подевались, почему он не может их отыскать? — Я надеюсь, что уже завтра не увижу тебя, — говорит Йо, и Рену хочется зажать уши; ему хочется не подать вида, не показать своей слабости, но стон вырывается из его груди, и он просыпается — уже с привычно мокрым лицом и саднящим горлом. Когда он видит Йо, то едва не вздрагивает, еще оставаясь во власти сна, протирает глаза и ожидает новых ужасных слов. — Что тебе снилось на этот раз? — он уже догадался, что этот кошмар новый и неизведанный. Рен до сих пор не уверен в том, что это был лишь новый кошмар. Но Йо, который говорит с ним сейчас, кажется куда более настоящим. И Рен отвечает ему: — Ты, — ему неприятно видеть, как лицо Йо грустнеет — не каждого порадует узнать, что он только что приснился лучшему другу в жутком кошмаре. Лучшему другу, ведь так? На большее не стоит и надеяться. Но Рен все равно надеется, потому что крошечная надежда ничем не навредит, даже если не сбудется — все равно это будет лучшая часть его жизни. — Этого больше не повторится. Йо не может этого обещать. Все кошмары Рена возвращались снова и снова, прежде чем затихнуть. Почему-то у него спирает дыхание. — Что именно я делал в твоем сне? — спрашивает Йо. Зачем ему нужно знать? Зачем он заставляет Рена вспоминать? Рен качает головой и стискивает зубы. — Да, ты прав. Не нужно рассказывать. Это совсем неважно. Рен прижимается носом к его плечу. Он не помнит, как оказался в объятиях Йо, но он определенно не будет от них избавляться, хотя еще совсем недавно он оттолкнул бы любые руки, готовые его обнять. Но сейчас ничто не спугнет его, даже Анна, если вдруг ей вздумается неожиданно зайти. Может быть, какая-то его часть даже хочет, чтобы Анна зашла и увидела их вдвоем. Это не самая приятная его часть — хотя всего его части не очень-то приятны, но Йо странным образом это не пугает. Может быть, он разглядел еще одну его часть. Если верить его словам, он разглядел ее еще давно, при первой же их встрече. — Я не допущу, чтобы тебе снились кошмары про меня, — говорит Йо. Рен вдруг впервые понимает, что именно этот кошмар не был отражением прошлого — только лишь страхом будущего, и он на самом деле может никогда не случиться. Вернее — он никогда не случится. Йо еще совсем ничего не знает. Он говорит так нежно лишь потому, что не хочет, чтобы его друг страдал. Почему-то Рен точно уверен, что все обстоит именно так, но это мысль больше не тревожит его. Он вдруг понимает, что может не отправляться в Китай, где ничто не держит его. Почему он решил, что они обязаны скоро расстаться? Он может остаться здесь еще ненадолго… или надолго — сколько понадобится для того, чтобы найти в себе силы признаться. Даже если для этого потребуются годы. — Я не допущу, чтобы тебе снились кошмары про что и кого угодно, — добавляет Йо. Это звучит так, будто он и не сомневается в том, что Рен останется с ним.