***
Наконец, оба врага сидят друг на против друга. Сейчас всё решиться. Нет, это не переговоры, не собрание, не дебаты, это разговор, всего-то, но сколько всего было в этом простом разговоре. Он решит, что делать дальше. Напряжены были оба воплощения, но на вид оставались совершенно спокойными, а Рейх даже показывал свойственную ему монотонность, хотя внутри бушевала буря. Союз так же основался спокойным, но внутри всё сжалось в долгом ожидании. Сейчас они наконец смогу понять друг друга и рассказать то, что хотели. Сейчас они наконец смогут простить или наоборот, возненавидеть друг друга больше. Сейчас от этого разговора зависит дальнейший исход истории, и ведь нельзя будет обернуть время вспять. Если сейчас Рейх оступиться, он упадёт в ту самую бездну, ни смотря на то, что её на самом деле нет. У всех бывает момент, когда мы говорим по душам. И все в этот момент волнуются от осознания того, что изменить ничего нельзя, что они не знают что будет потом. Одно лишнее слово, и может это конец. В помещении царила тишина, которую вдруг разрезало тихое, но в этой тишине столь громкое. — Прости. — Союз молчал. — Я знаю, что я мудак недостойный прощения или же, что ещё хуже, жизни. Я могу говорить насколько я ужасен и противен сам себе, но это не особо нужно, ведь общественность сама говорит всё за меня. Да, я убил миллионы людей, но что-либо изменить уже не могу. Мне правда жаль, что тогда я предал тебя и воткнул нож в спину, не оправдав твоё доверие ко мне. Сколько бы я не думал об этом, сколько бы не каялся, прощения заслужить не смогу, а оно мне не очень-то и нужно, на самом деле. Это всё пустые слова, но, прости меня. — Рейх умолк, но было видно, что он сказал не всё, что хотел. Коммунист продолжал смотреть в лицо когда-то врагу. Не услышав ни слова в ответ, нацист продолжил. — Я не знаю, что ты тогда чувствовал, не знаю, что чувствуешь сейчас. Можешь ненавидеть, можешь накричать, ударить, можешь больше не разговаривать. — Тройка поднял свой до этого опущенный взгляд на Союза. Во взгляде всё говорило само за себя — безумство, что разъедало изнутри. Суженые зрачки. — Но я не понимаю тебя. Зачем ты сделал это? Вернул меня к жизни?Я... — Зачем ты напал?? Ответь хоть сейчас на мой вопрос! Зачем предал?! — перебил Союз, говоря громким и уверенным голосом. Да как же он не понимает? Коммунист простил его, хоть рана и не зажила, но он его простил. Единственное, что он хочет знать, знать, почему он это сделал. Почему напал. Столько лет он ждал ответа и в последний момент, он его не получил. Ещё несколько лет ожиданий, и тут... появляется Рейх. После всего, что он прошёл, после стольких лет ожиданий, разве не заслуживает он знать правду? Рейх молчал. — Дит... — Не смей звать меня по имени! — громко перебил ариец, но русского это не остановило. — Дитрих, почему? — грубее и громче прежнего спросил СССР, назвав Рейха по настоящему имени. Дитрих — настоящее имя Третьего Рейха, которое знают только близкие ему воплощения. У каждой страны есть своё имя, но знать его должны не все подряд. А какое же оно у Союза? Догадайтесь, почему он Савелий? Его настоящее имя — Савелий. — Тц... Я не обязан отвечать тебе. — Сказал Рейх. Молчание. — Простил я тебя, псина фашистская, давно. Не мог же я упустить шанс вновь встретиться с тобой? — как-то грустно ответил на недавно заданный вопрос. — Как же вам не стыдно врать Советский Союз, — усмехаясь начал Рейх — Не стыдно? Как можно простить такого как я? Обнадёживать меня попросту? — диктатор саркастический изогнул тонкую бровь, в тоже время усмехаясь. — Не понимаешь видимо по-русский. — Усмехнулся Союз. — Ich habe dir vergeben. *Я простил тебя.* — С русским акцентом и чуть косым произношением, повторил Сава, только уже по-немецкий. Дитрих смотрел на него расстроенным взглядом. — Слушай... — Нет, ты слушай. — Перебил его коммунист. — Я простил тебя, но я не говорю, что, то, что ты натворил я не забуду. Это нельзя забыть. И я не знаю, почему ты это сделал, но раз ты не собираешься рассказывать, то хотя бы ответь, была ли причина начинать войну? — Была... — моментально ответил Рейх. А ведь на самом деле, причина-то и вправду была. — Как знаешь. — Мы можем оставить всё как есть. — Предложил Дит, постукивая пальцем о деревянную поверхность стола. Союз посмотрел на него, приподняв одну бровь. — Я думал, ты хотел поговорить для того, чтобы наладить наши отношения. — Возможно, но что это мне даёт? — Твоя гордость тебя однажды погубила. — Это была не гордость, скорее инстинкт. — Просто ответил Рейх, пожимая плечами. От части, может это и была гордость, но пока немец не расскажет, мы не узнаем, что это было. — Рейх. — Да? — Я понимаю, мы не люди, мы не можем дружить или не дружить просто потому что, и мы ставим своё природное предназначение выше, чем нашу личность как существа. Мы не можем решать обыкновенные житейские вещи, потому что это не в наших силах. И если бы я мог выбирать, кем родиться, то я бы выбрал жизнь человека. — Это и есть плата за то, что мы вершим судьбы миллионов.***
Разговор двух когда-то врагов пошёл в другое русло, и обо сами не заметили, как стали разговаривать друг с другом чуть свободней. Такой важный разговор, а на дело-то, ничего особенного никто не сказал. Может, им всего-то надо было просто поговорить, спустя столь долгое время? Скорее всего, именно так. Да и такой вариант устраивает всех. Что же с ними будет дальше? А будет ли что-то дальше? Как поглядеть. Поживём — увидим.Иногда, самый сложный момент в нашей жизни оказывается не таким, как мы себе его представляли. Но может это и к лучшему?