Life is daijoubu

Ацуши поправляет бретели убитой в хлам майки, выданной на пособие, надевает стираную-перестираную толстовку, которая была когда-то, в незапамятных нулевых, длиннее и чище, почти белой, а сейчас больше походит на половую тряпку. Ему не привыкать, жаловаться только поменьше надо, а то последних друзей и блядских семпаев растеряет, и тогда можно будет вздёрнуться, потому что, а нахуя? Нахуя жить для себя, если он себя не то, что не любит, а презирает. Оторви да брось. Удивительно, что он такой жалкий и ничтожный нищеброд хоть кому-то нужен. До универа ходит несколько автобусов, но Ацуши всегда добирается пешком. Не спорт, не ЗОЖ, вы не подумайте, просто так можно сэкономить целый полтинник в день, а это два дня на пожрать минимум. Не высококачественных деликатесов, оно ясно-понятно, а ролтон по акции и хлеб из бумажных отходов по той же акции. Вся еда, вся одежда, вся жизнь у него зиждется на скидках и светлой (чужой) вере в будущее. Дазай говорит ему «всё получится!» и режет вены по третьему кругу, потому что осеннее обострение. У Чуи в телефонной книжке столбиком набор скорой, в трясущихся пальцах пережатые докуренные до фильтра сигареты, на губах подбадривающая улыбка, мол, ты же пиздатый, ты всё сможешь. Даже вредный невротик Рюноске выдавливает высокомерное «ой не выебывайся и делай». Делай, Ацуши, въёбывай. Учись, лечись, живи впроголодь, покупай дешманскую лапшу. Лайф из дайджобу, как говорилось в любимых дазаевых постироничных мемах. Всё бы ничего, всё бы заебись и лучше всех, если бы у Накаджимы не было бы проблем с квадратами, но не которые геометрические (он не технарь, упаси боже, лингвист всего лишь), а которые любовные и тупые до невозможности. И ладно бы девочка-однокурсница или на худой конец соседка по общаге, не-е-ет. У него ведь жизнь и так по одному месту, по сплошной наклонной, поэтому если влюблённость, то обязательно неправильная, кривая, табуированная на гос уровне. Ацуши влюблён до беспамятства в грёбаного семпая-Дазая, что живет лишь молитвами и помощью от такой же безответной любви Чуи. Чуя любит Дазая, Ацуши любит Дазая, Акутагава любит Чую, Дазай любит выпиливаться по понедельникам и крепкий кофе без сахара. Жить заебись, пускай и купленный на сэкономленные деньги кофе Осаму покладисто выпивает, одновременно говоря, какое же это дерьмище растворимое. Найденная на блошином рынке турка, дорогущие кофейные зерна и бесчисленные попытки сварганить что-то приемлимое по рецептам из интернета нихрена не помогают, даже цену не отбивают. Зато можно работать бариста. Или уборщиком. Или нахуй пойти. Выбора — выше крыши. Ацуши настолько вязнет во всём этом, что не различает, когда сам Рюноске его успокаивает, с силой вынимая турку из рук. Эта жалость впервые не накаджимова собственная, а чужая — горчащая, припекающая искусанные губы и немного отвлекающая. — Вставай, — велит ему Акутагава, бросая недовольный взгляд в сторону грязной плиты. — Тебе ещё конспект переписывать и конфорку мыть. Да, ему ещё многое сделать надо. Убраться, подготовиться к парам, постирать убитые в хлам шмотки, умыться, лечь спать и научиться варить кофе. Желательно к понедельнику.