Если бы не ты

Примечания: Фраппе — чёрный кофе с пенкой, взбитый со льдом. Карамельный маккиато — Взбитое пенистое молоко в сочетании с эспрессо и ванильным сиропом, украшенное сверху узором из карамельного соуса П.с. в кофе не разбираюсь от слова совсем, выше — то, что подсказал гугл так что простите, если объяснения недостаточно точны.

***

За окном уже вторые сутки бушует гроза, дождь продолжает барабанить в окно, создавая понятные лишь ему одному мелодии. Если бы не обстоятельства, в которых сейчас оказался Чимин, то он с удовольствием бы послушал то, что так настойчиво пыталась играть погода. Звонкая мелодия была в меру громкой, не отвлекающей, что будто нежной маминой колыбельной нашёптывала воспоминания о спокойных домашних вечерах, но отвлечь всегда излишне эмоционального Чимина сейчас не представлялось возможным. Сейчас, к сожалению (или к счастью?) есть дела поважнее. Чонгук не берёт трубку уже чуть больше суток и парень разрывается между желанием заявить в полицию и обзвонить все больницы и морги. В голове крутится огромное нескончаемое количество «а может?..», что заставляет только провалившегося в неспокойную дрёму Чимина вновь вздрагивать, подрываясь с так и нерасстеленной постели и судорожно искать глазами причину потери своих нервов, но стоит Паку открыть глаза, как знакомый силуэт пропадал, словно расссеивался в воздухе. А сознание уже во всю рисовало новые, самые красочные причины резкой пропажи Чона и все они были отнюдь не радостные. Наконец, ключ в замочной скважине тихо поскрипывает, оповещая сжавшуюся от очередного приступа истерики хрупкую фигурку о том, что у него гости, не факт, что желанные правда. Дверь отворяется и в погружённую во мрак квартирку вваливается черноволосый парень, тот тут же осматривается, в поисках чего-то, но раздеваться не спешит. Так и остаётся в дверях, только обернувшись на черноту подъезда прикрывает ту тихо, не спеша закрывать на замок. Топчется на месте в нерешительности и раздумывает что-то сказать, позвать хозяина квартиры, но молчит, погружаясь в раздумья. Чимин, вытерев влажные от слёз глаза рукавом мягкой бежевой толстовки, несётся в коридор, уже чувствуя вновь подкатывающую истерику, когда только видит в темноте коридора знакомый силуэт, а затем и любимые черты лица, освещённые лишь холодным светом луны, что настойчиво прорывается через не скрытое за шторами окно. — Чонгук-и! — голос предательски ломается, но Пак этого совсем не замечает, спеша к парню, стоящему на пороге. — Чёрт, Чонгук, я так волновался за тебя. — Чимин уже готовится заключить парня в такие нужные сейчас объятия, но тот старательно холодно выставляет широкую ладонь вперёд, давая понять, что сейчас явно не время для нежностей. — Чимин, нам нужно поговорить, — спустя мучительно долгую секунду произносит тот, виновато отводя взгляд. Блондин очаровательно хмурится, всё же подходя ближе и тяжело сглатывая кладёт маленькие ладошки на напряжённые плечи парня. Тот чуть вздрагивает, будто не ожидая, но, морщась, молчит. Молчит довольно долго, пытаясь собраться с мыслями, поэтому Чимину опасливо приходится начать самому: — Что такое, Чонгук-а? — Джиу. Она… — начинает Чон, обрываясь на полуслове. Слова идут тяжело, но не сказать всё же нельзя. — У нас скоро будет ребёнок. Прости, я думаю нам стоит расстаться, — выпаливает парень на выдохе, глядя куда-то в сторону, даже не задумываясь, как же эгоистично просить прощения в данной ситуации. Банальные слова, будто взятые из какой-то второсортной дорамы, но ни один, ни второй не обращает на это внимание. Они трезвляют похлеще ведра ледяной воды, не дав Паку и слова вставить, Чон пока ещё есть силы оповещает: — Я зайду за вещами позже, у нас свадьба через полтора месяца. Вот так вот прямо и без капли сожаления в голосе выходит эта фраза, в отличие от предыдущих. Будто, он уже давно решил и расставил приоритеты. Будто что-то обыденное. Судя по свежему фиолетовому синяку-засосу на шее, Джиу активно этому способствовала. Чимин усмехается горько, и глаза, вмиг наполнившиеся слезами от парня отводит. Руки с плеч парня исчезают так же незаметно, как и появились и той поддержки и привычно витающей в воздухе заботы, что будто окольцовывала Чона и давала силы произнести эти слова больше нет, на секунду парню кажется, что он всё же поступил неправильно, но позже в мыслях всплывает их с Джиу поход к врачу и парень понимает, это было неизбежно. Более его такие сожаления в этой вмиг ставшей чужой квартире не тревожат, Чон настойчиво себя в этом убеждает. Парень отходит на шаг назад, почти натыкаясь спиной на дверь и коротко вздыхая ждёт пока Чимин переварит полученную информацию. Всё же уйти не попрощавшись кажется неправильным. Но чем больше он здесь находился после своих слов, тем больше Паку казалось, что он задыхается. Кислород будто покидает это место вслед за былым уютом и теплом. Чонгук эгоистично забирает их с собой. Чимин стоит, застыв у дверного косяка почти не дыша и искренне пытается понять, когда эта сладкая сказка с приторным «долго и счастливо» превратилась в грёбаный кошмар, что продолжается до сих пор. Сердце разрывается на части стоит только задуматься о том, что дорогого человека рядом больше не будет и уходит он по своей собственной воле. Подавив истеричный возглас, который уже было хотел вырваться из груди, Пак кивает надломленно, будто и не чувствует ничего вовсе, будто и не больно совсем, губы вкровь обветренные закусывает и на Чонгука больше головы не поднимает, просто не хватает сил. Не хватает сил посмотреть на человека, который с немым сожалением и виной в ореховых глазах сейчас прожигает его фигуру. Коротко вздохнув, так и не дождавшись зрительного контакта, Чон поворачивается к двери и уже через плечо глядя на парня искренне просит: — Будь счастлив, Чимин-а. Затем, разворачиваясь, навсегда покидает квартиру теперь уже бывшего парня. Чон и не догадывается, кажется, что этими словами окончательно добил Чимина, тот голову резко запрокинул вверх, потому что ну нереально столько рыдать уже, глаза болят жутко, да и много ещё причин прекратить есть. У него есть чёртова гордость и он не должен убиваться, если человек его не ценит… Правда ведь? И он не знает, кого пытается убедить в этом. Себя или грёбаную вселенную? Чимин дарит образовавшейся пустоте до ужаса громкий в тишине ночи всхлип. Чтобы потом собрать себя по необычайно хрупким кусочкам воедино и жить дальше в новой реальности нужны силы, он должен быть сильным и без предавшего их любовь Чонгука. — Просто принять горячую ванну и станет легче, просто принять горячую ванну и станет легче, просто… — тихим шёпотом повторяет блондин, шмыгая покрасневшим носом и всё же заранее понимая, что легче ни капли не станет. Ненавязчивая мысль выйти на холодный балкон и остудить воспалённый мозг откладывается на потом, возможно и к лучшему.

***

— Не злись, пожалуйста. Мне правда кажется, что вы отлично подходите друг другу, может всё же стоит попробовать ещё раз? — с надеждой в голосе боязливо спрашивает Тэхён, когда спустя пару дней решает проведать лучшего друга. Тот мягко говоря, людей в своей квартире не ждал ближайшую вечность, о чём всем своим видом поспешил сообщить другу. Переведя уставшие, чуть красные из-за недосыпа глаза на Тэхёна, Пак чувствует, как с огромной скоростью начинает закипать. Все те негативные эмоции, которым он не позволял вырваться все эти дни одиночества, наконец, нашли выход и теперь медленно выползали наружу. — Почему вы все любите лезть в наши отношения? — Звучит уже спустя пол минуту полной тишины, прерываемой лишь отрывистым дыханием раздражённого парня, — Это конец. Точка. Всё кончено, понимаешь? Я, конечно, знаю, что людям, очень нравится копаться в чужом белье, но какое дело вам до наших отношений? Не лезь, понял? Дороги обратно уже нет и никогда не будет. Зачем продолжать отношения, которые были заведомо обречены на провал? Лучше покончить с этим сейчас, пока мы не успели разочароваться в друг друге окончательно, — шипит Чимин, так искренне пытаясь скрыть свою душу и сердце, что в этот момент, кажется, разлетаются на миллионы кусочков. Парень глаза нервно отводит, вновь мучая и так в кровь искусанную нижнюю губу, явно понимает, что сказал лишнего, но сказанных слов уже не вернуть. Он знал. Знал ведь, что отношениям рано или поздно придёт конец. Чонгук никогда особой верностью раньше, до их знакомства, не отличался, даже не особо скрывал это, глупо было надеяться на то, что тот вдруг изменится, встретив Пака. И Чимин не жалеет почти, что всё закончилось именно сейчас, просто привязанность дикая, застревает комом в горле, мешая дышать свободно. Заставляя глаза вновь и вновь наполняться горячими слезами, что норовят тут же покатиться по пухлым щекам, после теряясь где-то в плотной ткани одежды. Тэхён тогда молчит долго, ошарашенно оглядывая вспылившего друга, потом мямлит что-то о том, что зайдёт вместе с Джин-хёном завтра и спешит покинуть съёмную квартиру Пака, явно понимая, что задел за живое и появляться рядом с разозлённым парнем ещё как минимум пару часов не стоит. Немного эгоистично, зато всегда действенно. Чимин тогда сбрасывает очередной звонок от кого-то из друзей, шипит что-то явно не милое и срывается окончательно, стену в коридоре колотит что есть силы, задавая один единственный вопрос: «за что?», та почему-то молчит, стойко сдерживая все удары парня. Пак останавливается только тогда, когда по светлым персиковым обоям начинают стекать тоненькие алые струйки крови, его, Чимина, крови. Тот смотрит на свои искалеченные кисти, будто в первый раз, а после просто плюёт на всё и заваливается в кровать, даже не потрудившись обработать царапины и явно испачкав свежее постельное белье в алой жидкости. Перед глазами образ улыбающегося Чонгука. Только вот улыбается он не ему, а милашке Джиу, что носит под сердцем его ребёнка.

***

Как бы больно на сердце не было, но работу и повседневные обязанности никто не отменял. Поэтому Чимину всё же приходится выползти из своего разом уменьшившегося до одной маленькой неуютной квартирки мирка и выйти на любимую работу. Любимую в любой другой день, но не сегодня. Следующая их встреча, вновь перепутавшая мысли бедного блондина произошла чуть больше чем через две недели. А ведь Чимину искренне казалось, что жить и вновь нормально дышать стало возможно, но стоило ему увидеть в кафе эту сахарную парочку внутри всё снова будто перевернулось. И самое смешное в этой ситуации то, что в этом кафе они с Гуком и познакомились три долгих года назад. Чимин тут тогда официантом работал, да что уж, работает и по сей день. Можно сказать их свела судьба, ведь то был один единственный день за всё время его работы здесь, когда он находился в этом заведении не в форме официанта, а просто отдыхал. Поэтому наблюдать за этой парочкой ему придётся не откуда-то издалека, а из самого эпицентра этой наигранной ванильности, что царит между ними. Оглядывая весь просторный зал и не найдя ни одного другого свободного официанта, Пак позволил себе секундную слабость и прикрыл глаза, сосредотачиваясь на своих обязанностях, а не глупых эмоциях. Ооо, кому как не ему знать, что прийти со своим мерзким спектаклем идея этой Джиу, с которой до недавнего времени они с Чоном были «просто друзья». Чонгук слишком осторожный и слишком хорошо знает расписание его подработки, чтобы так опрометчиво назначать свидание здесь. Чимин поправляет белоснежную рубашку, кофейного цвета жилетку, надетую поверх, стряхивая с них несуществующую пыль и нацепив свою самую наигранно милую улыбку направляется принимать заказ, потому что администратор уже странно поглядывает в его сторону, а получить выговор сегодня очень не хочется. Хватает двух отгулов, что он брал до этого, нужно отрабатывать. Парочка до последнего не замечает подошедшего к их столику официанта, поэтому блондину приходится кашлянуть в кулак, чтобы привлечь внимание. Цепкий взгляд девушки проходится по его слегка подведённым мрачным глазам, опускаясь всё ниже и ниже, довольно останавливаясь на раздражённо сжавшихся на блокноте пальцах. — Оу, простите, мы с Гуки Вас не заметили — наигранно удивлённо щебечет девушка, сжимая протянутую через стол ладонь Чона, будто показывая, «это тебе больше не принадлежит». Знает сучка, что забрала у него парня, знает, что испортила ему, Паку, жизнь. Теперь Чимин склоняется к варианту, что получить выговор, но не обслуживать этих двоих было бы в миллионы раз лучше, но гордость не позволяет просто развернуться и уйти, поэтому Пак игнорирует надоедливую девушку и глядя на Чона спрашивает: — Что будете заказывать? Тот вздрагивает и отрывается от разглядывания скатерти, глядя как-то виновато. Но сердце у Чимина почему-то больше не сжимается так болезненно, как в прошлый раз, когда ему удосужились увидеть этот взгляд. Точнее, не так сильно, как тогда, уже терпимо. Теперь чувствуется ещё раздражение с щепоткой отвращения к этим двум персонам. Наверное, расставание всё же было к лучшему. Теперь, когда глупая влюблённость перестала застилать ему глаза стало заметно, насколько же жалок на самом деле бывает этот парень. Где-то в глубине души всё ещё живёт дикая привязанность к нему же, но Чимин искренне верит, что и она в скором времени перестанет мучать его. По крайней мере очень надеется на это. "Много ли шлюх он водил в наше кафе? Внаше с ним кафе», — единственный вопрос, связанный с Чоном, который крутится в голове. Так, чисто из любопытства. Большего он и не достоин. Молчаливый зрительный контакт между ними затягивается на долгие пять секунд пока порядком разозлившаяся Джиу не подаёт свой противно милый, бьющий по вискам как отбойные молоточки голосок: — Мы будем карамельный маккиато, спасибо. Гук лишь кивает заторможенно, и переводит чуть напряжённый взгляд на девушку, выдавливая кривую улыбку, что всё равно не скрывает его нервозность. И лишь Пак холодно припоминает, что Чонгук ненавидит сладкий кофе предпочитая ему фраппе. Чимин хмыкает тихо, наблюдая за этой картиной. В голове рождается одна идея, что граничит с сумасшествием, но блондин, не узнавая себя решает от неё не отказываться, как бы поступил ещё всего пару недель назад. Поэтому ещё раз солнечно улыбнувшись парочке, Чимин кивает и уходит к работающему за кофемашиной Джин-хёну, наклоняется через стойку и шепчет что-то коротко на ухо, явно довольный своей выходкой. Тот сначала удивляется боевому настрою друга, потом хмыкает и качая головой всё же соглашается помочь. Уже через десять минут перед парочкой красуются стаканчики с ароматным дымящимся напитком, а ещё через пол минуты на весь зал раздаётся громкий возмущённый полукрик полувизг Джиу: — Да как ты смеешь, Гадёныш? Подойди сюда и я заставлю тебя на коленях извиняться передо мной, — девушка подрывается с места, чуть не опрокидывая стул, на котором до этого сидела и глазами ищет причину своей злости. Тот стоит за стойкой, совсем рядом с дверью подсобки и гаденько так счастливо ухмыляется. Джин смотрит с лёгким укором, но молчит, со стороны наблюдая за истерикой девушки. — Позовите администратора! Я всё это так не оставлю. Ты вылетишь с этой работы как пробка, слышишь? Я скажу отцу и он прикроет эту дешёвую забегаловку к чёрту, ты слышишь меня? — Джиу истерично топает ногой по полу, привлекая внимание других посетителей и уже направляется к стойке, за которой замечает знакомую блондинистую макушку, но Чонгук всё же перестаёт изображать статую и перекрывает дорогу своей возлюбленной. — Подожди, милая, тебе же нельзя волноваться. Пойдём, пойдём домой, — парень кое-как схватив за руки упирающуюся брюнетку, всё же тянет её к выходу, чудом не забывая расплатиться. Та кричит что-то гневное вслед, но всё же позволяет себя увести. Чимин же довольный своей победой выходит в зал дабы продолжить работу. Выговор в тот вечер он всё же получает, но радость от победы это никак не заглушает. На так и не допитых стаканчиках с кофе красуются две красивые, вызывающие неподдельный восторг у Чимина, надписи витиеватым почерком друга: «сучке и ублюдку».

***

— Слышал от Джин-хёна о твоей сегодняшней выходке. Не хочешь объяснить? — с порога спрашивает в тот же вечер Юнги, когда после бесконечного количества непринятых звонков он всё же дозванивается и заявляет, что уже подходит к дому Чимина и уходить не собирается ближайшие пару часов уж точно. Блондин вздыхает тогда притворно в трубку, но не возражает. — Да нечего тут объяснять, — легко пожимает плечами Чимин, впуская друга в квартиру, тот наскоро скинув верхнюю одежду, сразу направляется в сторону кухни. — Будем считать, что это мой маленький подарок им на наше расставание, — бурчит в спину другу блондин. Тот оборачивается на него, смотрит с удивлением и каплей укора, но молчит, наблюдая за реакцией. Чимин же прикрывает дверь за Мином, оборачивается и встречает этот самый изучающий взгляд. На минуту кажется, что Юнги всё знает, абсолютно всё, что Чимин даже от самого себя скрывать пытается, но блондин отбрасывает эту мысль, смотря на парня напротив с вызовом. С каких это пор он стал такой самоуверенной сукой? Что ж, эти изменения в его жизни действительно пошли ему на пользу. — На тебя не похоже, — замечает Юнги, всё же пересекая порог кухни, где с громким шебуршанием начинает разбирать пакет с продуктами для друга. Чимин же хвостом следует за старшим, бурчит что-то о том, что не стоило тратиться на него, плюхаясь на пуфик возле обеденного стола и смотрит слегка настороженно. Юнги хмыкает, так и не дождавшись полноценного ответа и будто не замечая изменений друга, садится напротив. Между ними повисает неловкая тишина, что безусловно давит на обоих, словно противно обволакивая со всех сторон. Оба ёрзают, пытаясь устроиться поудобнее, смотрят куда угодно, но не друг на друга. После Чимин будто просыпается и подрывается с места с неловким: — Эм, может фильм посмотрим? — и смотрит с такой надеждой в кофейных глазах, будто это жизнь его спасёт, не иначе. Старший еле сдерживает смех при виде слегка взлохмаченного, словно воробушек, смущающегося младшего, кивает и тоже поднимается с места. Стоит им удобно устроиться на диване в гостиной, разместив ноутбук с первым попавшимся в поисковике фильмом на коленях, как воздух потихоньку начинает пропитываться атмосферой теплоты и уюта на время покинувших это место. Оба постепенно начинают расслабляться, вставлять не всегда уместные шуточки, болтать обо всём и ни о чём, одновременно успевая поглядывать на монитор ноутбука, где всё ещё мельтешат цветными пятнами сцены из фильма. Потом, когда до конца очередной американской комедии остаётся всего ничего, Шуга всё же решает задать давно мучающий его вопрос: — Я хотел спросить, э… В общем, как ты? — выходит немного неуверенно и напряжённо, но ведь лучше, чем ничего, правда? Чимин, сидящий рядом, приоткрывает собирающиеся вновь сомкнуться глаза и прикладывает огромные усилия, чтобы разбудить засыпающий организм и понять суть заданного вопроса. Стоит этой самой сути наконец дойти до дремлющего мозга, как блондин распахивает глаза, разом просыпаясь и садясь прямо. Выходит слишком резко, из-за чего перед глазами пляшут тёмные пятна, парень чуть хмурится, потирая виски и пытается как можно правдоподобнее изобразить расслабленность, но это задание уже изначально было провальным, потому что напряжённые мышцы обратно расслабляться не хотят ни в какую. Чимин молчит ещё с пару минут, силясь найти более менее правдоподобный ответ, но все слова как на зло будто разом забылись, парень хмыкает невесело и пожимает плечами слегка растерянно. Пак склоняется вперёд, опираясь локтями на колени, на друга старается не смотреть совершенно, хотя в спину и врезается прожигающий внимательный взгляд Юнги. — Чимин, — зовёт тихо тот, тщетно предпринимая попытки обратить внимание ушедшего в себя блондина. Тот вздыхает едва заметно и сипит: — Всё в порядке, хён, правда, — давит нервную уставшую улыбку, но притворный образ никак не желает становиться реалистичным. Старший хмурится, глядя на друга, что будто возвращается к тому состоянию первых дней после их с Чоном расставания. Тогда младший был сам на себя не похож, весь будто надломленный где-то внутри, но искренне пытающийся делать вид, что всё хорошо, хотя всё было далеко не так. Где-то внутри вновь вспыхивает злость на этого придурка Чонгука, тут же смешивающаяся с ревностью, огромным количеством отчаяния и чем-то одновременно смутно знакомым и неизвестным, живущим внутри костяной клетки уже около пары лет. Эта не приносящая удовольствия смесь эмоций и чувств жила где-то внутри, изредка лишь отражаясь где-то на дне карих вечно грустных глаз. Возможно и хорошо, что Чимин не видит этого всего. Шуга зло матерится себе под нос, сжимает кулаки до побеления костяшек, а потом не слушая мозг, вопящий о том, что сейчас не мешало бы срочно остановиться, просто придвигается ближе к так и застывшему в той позе Чимину и просто обвивает его напряжённое тело руками. Пак вздрагивает, смотрит одновременно растерянно и удивлённо, а потом сам ещё ближе пододвигается и утыкается холодным носом куда-то в изгиб шеи старшему. Мин не очень любил нежности и мало кому позволял подолгу обнимать себя, но Чимин всегда был на особенном месте в сердце старшего, поэтому иногда, очень редко и в самых крайних ситуациях, Юнги был готов вот так вот обнять друга, позволяя тому прийти в себя в кольце его рук. Спустя какое-то время блондин заметно расслабляется в руках старшего и Мин понимает, что тот уснул. Поглаживая парня по спине, тот чуть приподнимается с дивана и укладывает младшего на его поверхность, тут же укрывая вздрогнувшегрся от смены температур Пака мягким пушистым пледом. Юнги вздыхает, поднимаясь на ноги и разминая затёкшие мышцы. Солнце за окном стремительно спешило скрыться за крышами небоскрёбов, напоминая о быстротечности времени. Как бы сильно Шуга не хотел остаться здесь, рядом с Чимином, но понимал, что это будет неправильным с его стороны решением. Но таким по-мазохистски нужным сейчас. — Всё наладится, вот увидишь, — шепчет Юнги напоследок, затем комната вновь погружается в тишину, что казалось, тоже опустилась вздремнуть после тяжёлого дня. Старший пробегается немного грустным взглядом по расслабленному лицу провалившегося в неспокойный сон блондина и чуть склоняется над лицом парня, будто впитывая этот тёплый и такой домашний образ в себя, стоит наклониться чуть ближе и можно почувствовать тепло, исходящее от Пака. Мин чувствует себя немного немало наркоманом, наконец дорвавшимся до желанной дозы, когда вдыхает родной запах фруктового шампуня и его, Чимина, собственный природный запах. Действительно, грёбаный наркоман. «Плевать», — думает Шуга, — «действительно плевать». Юнги ещё раз оборачивается на часы, чьи стрелки неумолимо приближаются к десяти вечера и понимает, пора. Ещё секунда и сухие обветренные губы едва ощутимо прижимаются к тёплому носу Чимина, что сквозь сон фыркает и забавно морщится, стоит Шуге вновь отстраниться. Юнги устало улыбается одним уголком губ и последний раз взглянув на мирно сопящего на диване Чимина, чей образ казалось навсегда отпечатался в его памяти, покидает квартиру друга. «Если бы ты знал, как тяжело любить тебя, Пак Чимин. Если бы ты знал».

***

Чай в любимой кружке с пушистыми котятками уже совсем остыл, желания пить его совсем не прибавилось. Чувствовалась лёгкая горечь на языке и неприятная пульсация в области висков из-за постоянного недосыпа. Юнги, сидящий напротив, чувствовал себя не лучше, но умудрялся ещё периодически выпадать из реальности, смотря будто сквозь, в такие моменты хотелось пощёлкать у него перед глазами и проверить, дышит ли сие чудо вообще. Всё вокруг словно замирало в ожидании чего-то неизбежного. Чего-то, что приведёт к точке невозврата. Хорошо это или плохо, к сожалению, им знать не дано. Сонную утреннюю атмосферу прерывает нервный стук в дверь. Чимин вздрагивает, отрываясь от созерцания нависших над городом тяжёлых туч и наконец протирает сонные глаза, окончательно просыпаясь лишь тогда, когда стук вновь повторяется. Мин делает глоток холодного горького кофе, морщась из-за не особо приятных ощущений и смотрит непонимающе. Чимин тяжко вздыхает, но всё же медленно плетётся открывать дверь ранним гостям. Взглянуть в глазок или хотя бы спросить об имени посетителя конечно же дело не особо важное, поэтому Пак не задумываясь распахивает дверь, пытаясь сфокусировать взгляд на знакомой фигуре. Поднимая глаза парень разом напрягается и отступает на шаг назад, никак не ожидая увидеть на пороге именно его. Никто иной как Чон Чонгук нерешительно мнётся ухватившись за дверной косяк и хрипя что-то напоминающее приветствие, блондин хмурится, глядя на это недоразумение на своём пороге и уже было готовиться отправить его далеко и надолго, но стоит тому взглянуть в эти шоколадные искрящиеся глаза, как язык резко становится слишком тяжёлым и словно прилипает к нёбу. — Послушай, Чимин-а, — неловко начинает тот, спустя минуту напряжённой тишины и гляделок, — я просто ошибся, прости меня, я так люблю тебя. Стоит этим словам дойти до сонного мозга, как Пака будто током прошибает и тот начинает медленно закипать, смотря в эти глаза уже не с растерянностью, а холодной серьёзностью, смешанной с чем-то напоминающим разочарование. Нельзя так, нельзя. Чимин только начал привыкать к свободе от болезненных чувств, он не готов снова позволить подрезать себе крылья. — О чём ты, чёрт возьми, говоришь, Чонгук? — а Чон понимает, на тихий спокойный разговор можно даже не рассчитывать. Блондин очень не любит ругаться и делает это крайне редко и только в крайних случаях. Ну что же, Чон отступать не привык и сегодня делать исключение не собирается, даже если это касается этого милого парнишки, что заставляет сердце биться, чуть чаще положенного. — У тебя скоро ребёнок родится, а ты хочешь вернуть всё? Ты пришёл, чтобы поиздеваться надо мной? — спрашивает тот непривычно холодно, с трудом скрывая подступающую к горлу истерику за маской безразличия. Чонгук выдыхает, собираясь с мыслями, а Пак лишь отходит ещё на шаг назад, чтобы быть как можно дальше от этого парня, заставившего его сердце разорорваться на крохотные кусочки. Не рассчитав расстояние, блондин натыкается на стену позади себя, больно ударяясь лопатками о твёрдую поверхность и складывает руки на груди, искренне пытаясь защититься от пронзительного взгляда парня напротив, что смотрит слишком внимательно, будто понимает всё. Нет. Не понимает. Слишком глуп и безрассуден, - думается тут же Чимину. Чон же отмечает, что парнишка походит на пытающегося скрыться от опасного хищника зашуганного зверька. Признавать, что хищником в данной ситуации является именно он, не очень хочется, поэтому парень спешит откинуть эти мысли и разорвать вновь повисшее над ними тяжёлой грозовой тучей молчание, как можно увереннее заявляя: — Джиу сделает аборт, если ты хочешь. Просто вернись ко мне, этот ребёнок не помешает нам, так ведь? — спрашивает с нескрываемой надеждой в голосе, видя как парень перед ним тяжело вдыхает воздух носом, искренне пытаясь сдержать нежеланные слёзы, норовящие вот-вот выступить из глаз. Каким бы сильным Пак не хотел казаться, но хрупкая надежда на то, что кошмар скоро закончится и он как и обычно проснётся в объятиях любимого человека, всё же теплилась где-то глубоко в душе, сейчас уверенно пытаясь вырваться наружу, показывая Чону всю его так тщательно скрываемую слабость. — Чонгук, что ты такое говоришь? — чуть повышая тон, не выдерживает в итоге Чимин, поднимая разочарованно-испуганный взгляд на парня, застывшего у входной двери. — Ты хочешь избавиться от ни в чём не повинного нерождённого ребёнка? От своего ребёнка? — неверяще спрашивает блондин, чувствуя как слёзы всё же выходят наружу вместе с огромным количеством разочарования в этом человеке. Хочется кричать, так громко, чтобы все услышали, чтобы до хрипа и неприятного садняшего ощущения в горле, но Пак молчит, молчит пытаясь сжать губы в тонкую полоску, те предательски подрагивают, полностью выдавая хозяина. — Не кричи, Чимин, — шипит Чон, закипая. Он не хотел поднимать эту тему. И ребёнка этого не хотел, и свадьбы с этой истеричной богатенькой особой тоже не хотел и не хочет. Но почему все вокруг думают, что он чёрствый и совсем ничего не чувствует? Плевать на этого ребёнка, абсолютно плевать, главное вернуть доверие этого человека, что смотрит с противным разочарованием на него сейчас. Чон рычит что-то нечленораздельное и делает шаг в сторону парня, тот вздрагивает, разом весь сжимаясь и смотрит своими огромными блестящими глазами куда-то прямо в душу, чем ещё больше распаляет растущую в груди Чона злость. Следующая фраза скрывающаяся с дрожащих розовых губ немного отрезвляет: — Ты ужасен, Чон Чонгук! Но не достаточно, чтобы заставить его отступиться. Чонгук встряхивает головой, поднимая свой цепкий ошалелый взгляд на Пака. — Ты же до сих пор любишь меня, я же знаю. Так позволь нам просто вернуть всё, как было. Ты же хочешь, хочешь ведь, Чимини, — нагло заявляет брюнет, протягивая широкие ладони к плечам парня напротив. Тот только заметив его действия, начинает ещё больше дрожать, обнимая себя руками и задыхаясь от нового потока слёз: — Просто уходи, уходи, прошу тебя! — звучит надломленно в ту же секунду, но Чон, казалось, совсем не слышит пропитанные болью мольбы Чимина, чувствуя лишь своё мучительно ноющее сердце в груди. — Нет, Чимини, послушай же… — Ты не слышал, что тебе сказали, Чонгук? Может мне повторить для особо непонятливых, м? — обрывает его на полуслове наконец показавшийся из-за угла кухни Юнги. От одного ледяного колючего взгляда Чонгук вздрагивает затыкаясь ненадолго, но сдаваться не намерен. Смотрит уверенно, но руки больше к съезжающему по стене Чимину не тянутся, повисают тяжёлым грузом с обеих сторон. Глупый, — думается Мину, — какой же ты глупый, — когда тот хватает сопротивляющегося Чонгука за шкирку, резко вытаскивая того из квартиры на холодную лестничную клетку, выходя следом, умудряясь тихо прикрыть за ними входную дверь. Чонгук запинается и больно приземляется на ледяной пол подъезда на пятую точку, едва слышно болезненно шипя. Юнги же отходит немного назад и совершенно спокойно смотрит на поднимающегося и отряхиваюшего чёрные рваные джинсы Чона. — Я не хочу бить твою смазливую мордашку, Чонгук, просто уйди и не появляйся здесь больше, — просит Мин, стоит парню наконец выпрямиться и посмотреть на него раздражённо. Тот фыркает и ядовито ухмыляется, глядя прямо в глаза напротив. Страха это на старшего не наводит ни капли, как бы Чон ни старался, а его нервно подрагивающие кончики пальцев Шуга заметил сразу же. — Ты ведь любишь его, да? — спрашивает тот, не переставая ухмыляться, вопрос этот разлетается по этажу, гулко отражаясь от стен. Сохраняя внешнюю непоколебимость Мин поднимает одну бровь и смотрит на Чона настороженно. — Любишь ведь? — повторяет вопрос насмешливо, будто с ребёнком разговаривает, ей богу. — Только вот знай, с таким жалким трусом, как ты он никогда не будет, уёбок. — Вот только Чон не учёл, что вздумал играться он далеко не с беззащитным ребёночком. Резкий удар прилетает точно в челюсть, из-за чего неожидавший такого поворота событий парень по инерции летит назад и не находя опоры в сопровождении бранных слов кубарем летит вниз по лестнице, больно ударяясь затылком на последней ступени и глядя расфокусированным взглядом снизу вверх совершенно растерянно. Впрочем, стоит Чону осознать происходящее, он касается рассечённой нижней губы двумя пальцами и шипит что-то под нос. Тёмный ненавидящий взгляд прожигает в Юнги дыры размером с кратеры вулкана, но Мин тоже не намерен отступать. — Тебе здесь не рады, Чонгук. Забудь этот адрес, понял? — спрашивает у шипящего проклятия парня Мин. Тот рывком поднимается и тряхнув головой, ожидает когда пятна перед глазами рассеются. Юнги же повторяет вопрос, спускаясь на одну ступень вниз для лучшего эффекта — Ты меня понял, придурок? Чонгук дёргается, потирая челюсть, с наливающимся синяком и кидая на последок злобное «да пошёл ты, уёбок», скрывается за поворотом, спешно спускаясь по лестнице, вскоре покидая подъезд.

***

Казалось, приходить в себя Чимин начал только после громкого хлопка входной двери, оповещающего о том, что он в квартире вновь не один. Стерев ладошками горячие слёзы, Пак поднимает затуманенный взгляд наверх, встречаясь с глазами Мина, в которых диким львом мечется едва укрощаемая злость. Только вот адресована она не ему и почти не пугает, поэтому Чимин шмыгает носом и кое-как поднимается на негнущиеся ноги, тут же попадая в тёплые родные объятия друга. Шуга проводит чуть подрагивающей от накатывающей злости ладонью по мягким спутанным волосам Пака, тщетно пытаясь успокоить. Только вот непонятно кого именно, себя или его? Тот же старается восстановить дыхание и понять, что же такое внутри перевернулось после внезапного появления Чонгука. Это не забытые чувства, нет. Обида, отчаянье, злость, страх, — всё, что угодно, но не любовь. Что-то совершенно другое и из-за этого остающееся непонятным. Мин просто дышит куда-то в макушку блондину и старается не мешать перевариванию ситуации. Так проходит минут пятнадцать, ноги постепенно начинают затекать стоять на одном месте неподвижно, но парень терпит, не шевелясь. Просто стоит. Чимин дёргается будто его током ударили, чуть отстраняется от озадаченного Мина и смотрит широко раскрытыми глазами на друга, следом выдавая немного странный в этой ситуации вопрос: — Что ты ему сделал? Ты не убил его? Юнги, не молчи, отве… Шуга фыркает, глядя на парня странным, поблёскивающим недовольством, взглядом, прерывая взволнованный лепет Пака: — Да не убивал я его, успокойся. Что вообще за мысли в твоей дурной черепушке? Просто объяснил всё человеческим языком и домой отправил, — пожимает тот плечами, щёлкая недовольно испуганного младшего по носу. — Хотя была бы моя воля и убил бы, — меняясь в лице серьёзно добавил Мин, глядя в глаза напротив уверенно. Пак же хмурится в ответ, но молчит, разглядывая лицо Шуги будто впервые. Тот явно недоволен честным ответом друга, но Мину, говоря откровенно, сейчас всё равно. Возможно, он подумает об этом как-нибудь на досуге, но точно не сейчас и не сегодня. — Волнуешься за него поди? — якобы безразлично интересуется Мин, возобновляя неловкие поглаживания на этот раз в области острых плеч Пака. Тот думает секунду, а потом странно отчаянно счастливо улыбается одним уголком губ и смотрит своими глазками-щёлочками на Юнги так… Восхитительно. Пак Чимин весь восхитительный, — поправил бы Мин. В глазах Чимина же читается какое-то странно радостное облегчение, смешанное с чем-то неизвестно блестящим, спрятанным где-то в глубине его зрачков. Шуга взгляд отводит, слегка смущаясь и неловко зачёсывая мешающую чёлку назад. Чимин же глаза распахивает, а потом делает максимально по его мнению злое лицо, на деле же мордочка обиженного хомячка, и спрашивает, уже наперёд зная ответ: — С руками что? — Зацепил пару косяков, пока Чонгука провожал. Расслабься, Чимини, всё в порядке, — фыркая говорит Юнги, почти не соврав, но украдкой всё же поглядывая на чуть содранные костяшки правой руки. Мин уж жалеет, что решил выпустит пар именно таким способом, ещё и бедные подъездные стены пострадали зря. Парень фыркает своим мыслям и возвращается обратно в реальность, где бурчащий что-то себе под нос Чимин уже за руку тащит его в сторону ванной, где хранится аптечка. Там он усаживает его на крышку унитаза и суетясь вокруг раковины, на которой расположились бинты и антисептик, обрабатывает мелкие ранки на костяшках. Юнги же пряча глупую улыбку наблюдает за взъерошенным словно цыплёнок другом, изредка шипя от неприятных ощущений.

***

— Двигайся, Чимин, — нагло заявляет Мин спустя около четырёх часов после произошедшего, когда оба закончив незапланированную уборку чтобы немного отвлечься, разбредаются по мягким горизонтальным поверхностям. Чимин, чуть приподнимая тяжёлую голову с мягкой подушки устало возмущается и кровать уступать не собирается. И вообще пусть Мин идёт шторы задёрнет, вот. А то солнце светит так ярко, будто сжечь всех людишек пытается, ну или на крайняк просто поджарить немного. — Ты собираешься спать со мной? — Ну конечно, или ты предпочитаешь на полу в коридоре? — фыркает Мин, нагло толкая друга к стенке, после долгих сопротивлений, тот всё же откатывается подальше от края и обиженно сопит, поглядывая на плюхнувшегося рядом друга возмущённо. — Дурак ты, хён, — в итоге заявляет Чимин и скрестив руки на груди, кое-как переворачивается набок, утыкаясь бездумным взглядом в стену. Юнги же хихикает тихо, тоже перекатывается набок и буравит хитрым взглядом обтянутую синей тканью старой растянутой футболки спину друга. Тот ёрзает из-за неприятных ощущений, сопит вдвое громче, но молчит, в сторону Шуги не поворачивается. «Что же ты делаешь со мной, Чимин-а» Блондин в своей наигранной обиде был настолько очарователен, что хотелось прижать поближе, пощекотать плоский животик, выглядывающий из-под края футболки, услышать его мягкий смех, адресованный только ему одному. А потом, когда сил на игры не останется, болтать о всякой ерунде и греться в объятиях друг друга. Много чего хотелось, но от исполнения желанноого ограждали дружеские рамки. Сколько бы лет уже они ни дружили, Юнги всё равно никогда не был особо тактильным, это вызвало бы подозрения, а что-то объяснять, оправдываться… Ему не хотелось всего этого. К тому же, стоит человеку получить то, чего он так долго желал, он жадно захочет большего. Юнги до ужаса не хотелось сорваться, не хотелось сказать чего-нибудь лишнего, ставить бедного Чимина в неловкое положение не хотелось. Поэтому он предпочитал просто смотреть, греясь теплом друга на расстоянии и глуша отчаянные желания где-то глубоко внутри. Пресечь бы это всё на корню по-хорошему, разорвать бы все связи пока не остынет нечто болезненное внутри, но Мин не может, понимает, что друг без него просто не справится, поэтому терпит и свои чувства тоже по-мазохистки глотает. Переворачивается на спину и переводит взгляд в потолок, чтобы не было больше соблазна взглянуть в сторону Чимина. Вскоре, после таких активных демонстраций обиды, Пак проваливается в сон, рефлекторно перекатываясь обратно на спину. Плавающий где-то глубоко в своих мыслях Мин вздрагивает от неожиданности и заинтересованно оглядывает расслабленное лицо и тело парня рядом с собой. Что-то внутри Юнги щёлкает и он, ненавидя себя, всё же потакает желанию. Обождав ещё минут пятнадцать, парень максимально беззвучно садится на постели и оглядывает тело друга уже сверху вниз. Рука рефлекторно тянется к чуть розоватым мягким щёчкам. Юнги легонько оглаживает их, проходя дальше по скуле и вплетая тонкие бледные пальцы в растрёпанные блондинистые волосы друга, тот ворочается немного, но явных признаков того, что вот-вот проснётся, не показывает. Сердце в груди, казалось, замирает, чувствуя такой долгожданный физический контакт, Мин ни за что даже самому себе не признается, что чувствует себя, как впервые влюбившаяся младшеклассница. Парень, не переставая ближе к корням поглаживать волосы Чимина, склоняется над тельцем друга и опираясь на вторую руку, вновь влюблённо оглядывает спокойное личико, будто пытаясь запомнить каждую самую крошечную веснушку на любимом лице, хотя знает, что этот растрёпанный парнишка и без того навсегда отпечатался у него в мозгу. Юнги даже не замечает, как расстояние между их лицами стремительно уменьшается, а когда понимание всё же приходит, отстраняться уже нет сил, ни моральных, ни физических, поэтому Мин просто касается пухлых сухих губ своими, чувствуя как щёки предательски начинают заливаться румянцем. Поцелуй проходит так же мимолётно, как часы отмеряют очередную секунду, будто и не было ничего, будто просто приснилось в бреду. Юнги в последний раз проводит по мягкой розовой щёчке и вздохнув ложится обратно на свою половину кровати, с трудом отворачиваясь от друга. Спустя пять минут тяжёлых, будто свинец, мыслей шепчет чуть огорчённо на выдохе: — Если бы ты знал, как тяжело любить тебя, Пак Чимин. Если бы ты знал. — Что ты имеешь ввиду, хён? — спрашивает хриплым после сна голосом Пак, кое-как разлепляя тяжёлые веки и глядя прямо на парня рядом с собой заспанным всё ещё плавающим где-то далеко отсюда взглядом. — Придурок ты, говорю, — чуть растерянно заявляет Мин, не имея сил обернуться на друга, но стараясь вести себя максимально непринужденно и естественно. — Ну хён, — хнычет в самое ухо перекатившийся поближе к старшему Пак, — что ты имел ввиду? — Забудь, мелкий, — отмахиваясь от Чимина, как от назойливой мухи, шепчет старший, закрывая вмиг потяжелевшие веки. — Спать лучше ложись, детское время давно вышло. Плевать, что на часах едва ли шесть вечера, Юнги остаётся лишь надеяться, что Чимин спал в тот момент, когда он вытворял с ним эти вещи. Стыдно, очень стыдно, но парень не может сказать, что жалеет, поступив именно так. Чимин же в это время перекатывается обратно к стенке, краснеет ужасно и проводит пальцами по приятно покалывающим губам, краснея ещё больше. Казалось бы, куда ещё больше, щёки горячие, как раскалённая сковородка. Мину не обязательно знать о бодрствовании Пака, а вот ему есть над чем поразмыслить, в животе появляется какое-то знакомое странное ощущение. Блондин жмурится смущённо и старается заснуть, укрываясь одеялом с головой.

***

Время для размышлений у Чимина оказывает выше крыши, после того вечера они не видятся уже чуть больше недели, что чуть настораживает смущённого Мина и немного, совсем каплю, тревожит Пака, что просто продолжает существовать. Встаёт каждое утро, работает допоздна, снова возвращается домой и коротает свой вечер за просмотром бессмысленных передач по телевизору. Понимаете о чём я, да? Время оказывается ничерта не лечит, просто помогает свыкнуться с новыми условиями для существования и продолжить тратить драгоценный воздух на этой планете. Как бы мерзко это ни звучало, но факт остаётся фактом. Блондин не мог с уверенностью сказать, что всё ещё ощущает ту болезненную привязанность к Чону, но что-то тянущее в животе до сих пор тревожит его. Конечно не факт, что это вообще связано с парнем, но всё же думать так намного привычнее, чем искать настоящую причину. Каждый раз, стоит тьме наконец мягко опуститья на шумный город, он мучительно долго думает об этом, но снова приближаясь к той самой таинственной разгадке, отбрасывает эти мысли в сторону, боясь наконец узнать что его по-настоящему тревожит. Поплотнее задёрнув тонкую зелёную штору, чтобы противный жёлтый свет фонаря не проникал в комнату так навязчиво, Чимин устало опустился на край кровати. Сегодняшний день совершенно ничем не отличался от предыдущих одиноких девяти, освободился с работы на пятнадцать минут позже разве что. Стянув с себя строгую форму официанта, Пак включает телевизор чтобы было не так оглушающе тихо и думает, думает, думает. Он не приходит ни к чему новому, нет, просто в очередной раз мучает свой мозг нелепыми попытками понять, как жить, что делать дальше, что сказать друзьям, которые от него вестей почти не слышат и понятливо не лезут. Как только приходит хотя бы одна очевидная здравая мысль, Чимин сразу закрывается, отчаянно не желая принимать такой расклад событий. Снова думает, думает, думает. Ищет лазейки, чтобы неприятные моменты обойти, но снова приходит к одной единственной мысли, вызывающей такую дикую смесь эмоций, что даже боится её рассмотреть. Просто плюёт и распластавшись на кровати глядит в скрытый ночной чернью потолок. Он так чертовски устал и запутался. Знаете, иногда бывает настроение, что хочется убежать куда-нибудь на край света, туда где дует тёплый ветер, трепетно оглаживая кожу, волны ласково обнимают берег с тёплым песком, в который так приятно зарываться пальцами и где-то в вышине кричат птицы. Туда, где всегда тепло и солнечно, туда, где нет вечных проблем и постоянного недосыпа. Но ты, чёрт возьми, не можешь. У тебя дом, работа, семья, свои обязанности, которые должен выполнять именно ты. Неважно что именно, главное, что это что-то очень настойчиво тянет тебя на дно. В дверь неожиданно стучат. Едва провалившийся в сон Чимин дёргается не то от внезапного страха темноты, не то просто от неожиданности. Резко садится на постели, сгребая простынь в один бесформенный комок под собой, растирает заспанное лицо и снова слышит стук, его внезапный посетитель стал настойчивее. Часы на прикроватной тумбе жестоко сообщали, что он снова потерял возможность наладить режим, 0:38. Открывать дверь в свою обитель самобичевания не особо хочется, да и гостей он в ближайшее время не ждал, но всё равно окинув тёплую постель грустным взглядом плетётся в коридор. Позволив себе немного боязливо взглянуть в глазок, Чимин тихо судорожно вздохнул. За дверью стоял уставший как чёрт Юнги, который, скорее всего, в очередной раз забивая на сон весь вечер торчал в студии, которую делит с лучшим другом Намджуном. Оторвался от глазка Пак только когда в дверь постучали в третий раз, ругая себя за плохо соображающий мозг, парень торопливо впустил друга. — Привет, — Юнги выглядел действительно помято, под глазами залегли фиолетовые синяки, а кожа казалась даже немного серее, чем обычно. Чимин вперился взглядом в бледную шею Мина, не имея сил поднять глаза выше. — Привет, — смотреть в глаза уставшему другу не хотелось, потому что трудно признаться даже самому себе, что он много думал о нём. Чертовски много. Обо всём… Что произошло. И так и не нашёл выхода, так и не понял, что именно с огромной настойчивостью ему подсказывает сердце. Он слишком запутался и не хочет ничего больше разрушать, ему хватило кардинальных изменений по горло. Неужели придётся делать вид, что всё как обычно? Позволив Юнги стянуть верхнюю одежду и остаться в простом сером свитере и чёрных джинсах, Чимин пропустил его на кухню тут же принимаясь наливать чай. Якобы случайно повернулся к нему спиной, чтобы спрятать полнейшую растерянность на лице и в глазах, которые так умело обычно читал Мин. Наверное, любой другой человек списал бы всё на то, что кухонная тумба стояла напротив обеденного стола и ему по определению нужно стоять спиной к гостю, если он занят готовкой, но блондин сделал это намеренно. Даже когда перед другом оказалась чашка ароматного чёрного чая и остатки запасов любимого печенья, а он послушно сидел напротив него, взгляд ни разу не остановился на Юнги больше, чем на секунду. Но Чимин остро ощущал одно. Мин изучал его. При чём совершенно не стесняясь быть замеченным, его взгляд скользил по его коже раскалённым металом, заставляя немного вздрагивать и желать укрыться от странных ощущений. Где-то внутри грудной клетки Усталость и Непонимание резво играли в салочки, а несчастного Пака уже бил озноб. Что ты видишь, Юнги? Что ты видишь? Почему смотришь так будто читаешь мою душу? Спрятав подрагивающие губы за своей чашкой, Чимин сделал глоток чая, больно обжигая язык. Он готов поклясться, что боковым зрением видел, как Мин недоумённо поднял бровь, хотелось провалиться сквозь землю. Он ведёт себя как полный идиот и не знает, как это исправить, куда хуже? Юнги не то раздражённо, не то просто очень устало, наконец, прерывает тишину: — Да что с тобой в последнее время? Чимин отставляет кружку на стол и, кажется, делает это слишком резко, немного горячей жидкости выплёскивается на стол, но он не спешит её вытирать. Просто прикусывает обожжённый язык и, хмурясь, старается придать голосу обыденности: — Ты о чём? Всё как всегда. Юнги ему ни на грамм не верит, конечно же, его игра всегда была чертовски плоха. Ну не умеет он врать, не умеет. Мин подцепляет пальцами печенье с шоколадной крошкой и откусывает крохотный кусочек, наблюдая за реакцией друга. Знает ведь, что он никогда не успевает есть по вечерам, изредка заливая в желудок стаканчик кофе по дороге домой. Ждёт, что за едой их беседа немного сменит направление и они просто спокойно поговорят по душам, как делали это периодически. Это жутко бесило Чонгука раньше, поэтому возобновления их посиделок хочется в два раза сильнее. — Ага. Я вижу. Чимин его примеру не следует, вспыхивает только словно спичка и шипит весьма недружелюбно: — Да что ты можешь видеть? Мы не виделись почти полторы недели, ты вечно торчишь либо на подработке, либо в студии. А вот маленькую блондинистую бестию, показавшую свои колючки и готовую спалить всю их относительно дружелюбную атмосферу за секунду ему нечем тушить, Юнги мрачнеет ещё больше, чем когда только увидел полностью выжатого друга в коридоре, молча доедает печенье и лишь тогда язвит в своей привычной манере: — Я работаю, знаешь ли. Чимин даже тогда на него не смотрит, хотя ощущает, что дело идёт к ссоре, просто шипит сквозь зубы очевидное: — Я тоже. Юнги вздыхает, Пак буквально ощущает, как друг закатывает глаза. Не то чтобы ему очень хотелось поругаться с чуть ли не самым близким человеком для него, но раздражение внутри бурлило и не желало останавливаться. Поумерить его пыл вызвался рассудительный Мин, который совершенно беззлобно поинтересовался: — Хочешь чтобы я уделял тебе больше времени? Тогда-то Пака и прошибло таким диким стыдом, что он просто отвернулся к окну, чтобы не показать своего растерянного лица. Щёки залило румянцем, Чимин надеялся что друг не заметил его в миг изменившегося лица. Пересилив себя, он выдавил тихое раздражённое: — Не надо. — Не рычи, Чимин-а, всё точно в порядке? В голосе старшего слышалась нескрываемая забота, играть в неприступного больше не хотелось, поэтому Пак без лишних пререканий позволил другу приобнять себя за плечи, просипев едва слышно: — Я… Просто устал. Глаза как по приказу начали слипаться, дико хотелось оставить все эти тяжёлые разговоры до утра и просто вернуться в кровать, укрыться мягким одеялом, засыпая крепким сном. Юнги друг не только заботливый, но и отвратительно понимающий, поэтому отставляет их кружки в стороны и молча поднимает друга за локоть, вынуждая идти за собой. Чимину по-прежнему стыдно, конечно, но он решает просто промолчать и лечь на свою половину кровати у стены, ожидая застывшего истуканом друга. — Ты ведь останешься? «Это чертовски неправильно, ты пользуешься его состоянием. Это эгоистично, идиот» Юнги мнётся нерешительно посреди комнаты, но потом видя плохо скрываемую надежду во взгляде Чимина всё же неловко кивает, стягивая с себя джинсы и свитер. По-хозяйски прошествовав до высокого дубового шкафа он без зазрения совести распахивает его дверцы, тут же взглядом натыкаясь на устроившуюся на нижней полке коробку, наглухо заклеенную скотчем, чтобы не было соблазна в неё заглядывать. Последние в этой квартире вещи Чонгука, — сразу понимает Мин, презретильно фыркнув, — пусть катится, ублюдок. Подопнув её к дальней стенке шкафа, парень молча вытянул из аккуратной стопки домашних футболок одну и натянул её, таскать друг у друга вещи давно стало их маленькой привычкой. Вернувшись к кровати Юнги испустил тихий смешок, друг мило приоткрыв пухлые губы уже спал. Не желая нарушать эту идиллию он бесшумно скользнул под одеяло, устраиваясь под тёплым боком и позволяя себе эгоистично тонуть в этом тепле.

***

Они снова пропадают из жизни друг друга на две с половиной недели, изредка перебрасываясь парочкой звонков, чтобы просто знать, что оба относительно в порядке. Юнги с головой уходит в продюсирование и даже достаточно продуктивен, чего не скажешь о Чимине. Парень после расставания, конечно, вполне оправился, но к танцам так и не вернулся, его маленькая студия, где три раза в неделю проводились занятия так и пустует, а записи на месяц вперёд отменены, Пак аргументирует это тем, что просто устал и ему нужен отпуск. Но друзья то видят, что Чимин просто потерял стимул. Какой смысл если Чонгук больше не преподаёт оставшиеся три рабочие дня и не забирает его после долгой энергозатратной тренировки или обычно нечастой подработки в кафе? Какой смысл если они вместе не танцуют тихими воскресными вечерами, полностью свободными от работы? Он будто на время к танцам остыл, хотя всегда наслаждался своей скромной жизнью, в которой они занимали одно из главных мест. Это чертовски сильно всех беспокоило, но никто не решался с ним поговорить, даже Намджун кидал многозначительные взгляды на Юнги, как на самого близкого друга Пака. Мин всегда смотрел в упор, чуть ли не шипя, что не может ничего сделать. Не может! Сбежав из душного помещения студии, что все эти две с половиной недели служила постоянным домом, порядком раньше, чем обычно, Юнги направился в ближайший супермаркет. Закатив глаза на недобрый взгляд охранника, он молча прошествовал к цветастым полкам с алкоголем. Ну да, уставший он как чёрт и выглядит не лучше, чё так смотреть-то? Юнги не был особо разборчив в алкоголе, да и пил достаточно редко, но сегодня хотелось просто забыться и заставить Чимина сделать то же самое. Поэтому он, стараясь не задумываться, берёт около шести-семи стеклянных бутылочек какого-то не слишком дорогого пива, прихватив уже у самой кассы две пачки чипсов и так же молча оплачивает покупку картой, глотая раздражение из-за очередного косого взгляда, на этот раз от кассирши. Сотрудники здесь какие-то некомпетентные, мда. Раз уж Чимин так по-детски избегал с ним встречи, он сам её ему устроит, пора младшего из этого дерьма вытаскивать. Стекло в пакете приятно позвякивает, а на губы просится какой-то уж слишком хитрый оскал. Пак совсем скоро должен вернуться с подработки в кафе, что уже превратилось в полноценную и жутко изматывающую работу из-за огромного количества набранных дополнительно смен. Мин обязательно попросит младшего сбавить обороты как только он полностью придёт в себя и снова сможет спокойно оплачивать аренду за танцевальную студию, занимаясь в ней, а не кидая на неё печальные взгляды, проходя мимо на работу по утрам. Он садится на край скамейки возле подъезда друга и терпеливо ждёт не особо обращая внимания на надвигающиеся тучи, предвещающие скорое начало дождя. Нарушать личное пространство младшего и пользоваться запасными ключами не особо хочется, но Юнги оставляет этот вариант на всякий случай. Натянув на голову капюшон тёплой толстовки и спрятав руки в карманах, едва ли из-за этого согреваясь, он мысленно уже десять раз проклял грёбаного Пак Чимина, который уже двадцать минут как должен быть дома. Подхватив громко зазвеневший пакет Юнги посеменил вдоль знакомых дворов навстречу другу. Дождь всё же настиг его на половине пути к злополучному кафе, младшего так и не было видно. Мин никогда не был параноиком, но в голову всё равно закралось нехорошее предчувствие. Город постепенно стихал с приходом вечера, улица в этом районе уже пустовала за исключением редко проезжающих машин. Телефон младшего был выключен ещё два часа назад, как ни странно сейчас ничего не изменилось, в конце концов Мин плюнул пробовать до него дозвониться. Где-то в глубине небольшого закоулка неподалёку послышался раздражённый низкий мужской голос, едва ли можно было разобрать произнесённые им слова. Юнги решил не играть с судьбой и без лишнего шума подойти проверить, может, это его и не касается, если так, то он не будет вмешиваться в перепалку. Сейчас хотелось верить, что Чимин просто задержался на работе. На целый час. Тихо скользнув в проулок между кирпичными жилыми домами Юнги застал двух людей, которых в последнюю очередь ожидал увидеть здесь вместе. Молодой темноволосый парень лет двадцати трёх грозно сложив руки на груди упорно доказывал что-то блондинистому юноше напротив, но последний явно не желал его слушать и был решительно настроен избежать дальнейшего диалога. — …Чимин, ты же понимаешь, что это ваш последний шанс помириться? А вот пропажа. В блондине Юнги узнал Пака и судя по тому как сильно слиплись его волосы из-за дождя, стоял он здесь достаточно давно, а тонкая кожаная куртка даже не застёгнутая на молнию не слишком то его защищала. Прислонившись к кирпичной стене Чимин повторял жест парня, будто защищаясь от нападок говорившего. Мину всё это ой как не нравилось, ни раздражённый смутно знакомый парень, ни отчаянно отбивающийся от нескончаемого потока слов Пак, ни едва ли стихающий дождь. Тем временем двое парней продолжали перепалку: — Я не хочу этого, всё уже давно в прошлом, Джиён. Джиён. Не лучший ли это дружок Чонгука? Неужели Чон не решился прийти сам и прислал его вместо себя? Как мерзко. В любом случае, звучало это достаточно твёрдо, чтобы подумать, что сказавший действительно серьёзно намерен держаться этой позиции, но оттого не менее боязливо смотрел в сторону высокого парня явно покрепче него самого. Чимин, очевидно, боялся Джиёна, а тот никак не желал отставать. В грудь Юнги закралось раздражение, граничащее со злобой, потому что… Ну какого чёрта, а? Сказали же нет, значит нет, гуляй дальше. — Мне кажется, ты так не думаешь. Джиён стоял на своём, никак не желая принимать сказанное. Было очевидно о чём именно они говорят, как и смысл ответа Пака. Всегда спокойный и неконфликтный Чимин тоже начал терять терпение, не сдерживая раздражения и повышая голос: — А мне кажется, что я лучше знаю. Это моя жизнь и я уже изменил её, в ней нет места для Чонгука и не будет. Разговор закончен. Когда парень сделал шаг навстречу Чимину, что разом весь напрягся, Юнги, наконец, решил вмешаться: — Тебе ясно дали понять, что с тобой не хотят разговаривать, знаешь, в такие моменты нужно уйти подальше и не мешать, не думаешь? Парень удивлённо повернулся в его сторону, а Мин спокойно дал себя рассмотреть. Джиён, быстро пройдясь по нему изучающим взглядом, кажется, сразу его признал. Потому что за эти последовало слегка разочарованное: — О, Юнги. Не считаешь невежливым вмешиваться в чужой разговор? Это не для твоих ушей, парень, если ты, конечно, не претендуешь на эту душку. «Какого?.. Что он знает? Что он знает, чёрт возьми?» Всё ещё растерянный из-за неожиданной встречи друга Чимин хотел было вмешаться, но ему не дал этого сделать уже сам Юнги, грозно хмуря брови холодным как сталь голосом отвечая: — Не твоего ума дело. А сейчас я его забираю, надеюсь не увидеть тебя рядом с ним больше. Пак не стал открыто противиться словам старшего и недовольно поджав губы молча прошествовал к выходу из проулка, то есть за спину Мина, тем самым заканчивая диалог. — Надейся. Джиён фыркнул, но препятствовать не стал, он напомнил Чимину о Чонгуке, дал ему пищу для размышлений, значит, его миссия выполнена, пусть даже не с тем финалом, о котором тот думал. Он раздражённо пнул мокрый камень носком ботинка и направился в противоположную от парней сторону. Проводив парня холодным взглядом и дождавшись того момента, когда тот совсем скроется из виду, Юнги вышел следом за Чимином. Тот нашёлся быстро, стоя прямо возле угла, оба почти не обращали внимания на дождь, словно буйство природы никак на них не отражалось. Пак кивком головы указал на пешеходный переход, поднимая ворот бежевой водолазки, торчащей из-под кожаной куртки. Старший молча последовал за другом, не имея ни малейшего понятия куда его ведёт Чимин, ведь этот путь в два раза длиннее того, по которому он обычно ходит домой. Только когда вдалеке показалась знакомая вывеска обители танцев и безмятежности, как говорил младший, Мин понял, куда они идут. Достаточно просторное светлое помещение с огромными, выходящими прямо на шумную улицу окнами, нежно-голубая вывеска над дверью гласила, «Butterfly» — танцевальная студия и по совместительству место, которым уже долгое время жил Чимин. «Неужели?.. Неужели он снова хочет вернуться к танцам?» Юнги переполняли смешанные эмоции, хотя внешне он виду совершенно не подавал, плёлся в след за другом, стараясь обходить особенно большие лужи на асфальте. Пак молчал всю дорогу, так же бесшумно отпер дверь и пропустил его внутрь.

***

Уже когда они пересекли порог совершенно пустой танцевальной студии и сели на мягкие кресла в смежном с танцевальным залом небольшим кабинетом Чимина, Юнги, наконец, начал диалог: — О чём вы говорили? — Ты ведь и сам знаешь. Он почти сорок минут втирал мне одно и то же. Чимин пожал плечами и устало стянув кожаную куртку с плеч, отложил её на подлокотник, Юнги, сидящий рядом, повторил то же самое со своей насквозь мокрой толстовкой. В голову закрались сомнения, поэтому Мин с осторожностью поспешил уточнить: — Ты же не?.. Чимин, предвещая отнюдь не приятный разговор, перебил, раздражённо закатывая глаза. Его явно очень утомила вся эта ситуация и он не доволен, что друг подливает масло в огонь. — Хён, я похож на придурка? Я уже всё для себя решил, не хочу видеть Чонгука рядом с собой ближайшую вечность. Мин едва скрыл облегчённый вздох после этих слов. Разговор, мягко говоря, не клеился от слова совсем, но старший с секундной заминкой всё же поспешил ответить, ероша мокрые волосы на затылке: — Я рад, что это не слишком тебя расстроило. Чимин вновь пожал плечами, стараясь придать этому жесту непринуждённости, но в его глазах плескалось нечто беспокойное, что никак не желало пропадать или полностью себя проявить. С блондинистых волос звонко капала вода, но Пак, кажется, совершенно этого не замечал, уставившись на противоположную стену, полностью увешанную наградами и фотографиями с различных конкурсов. Как же он чертовски скучает по всему этому. Не по Чонгуку, нет. По тем дням, когда он порхал по сцене и мог полностью отпустить себя. Будто очнувшись от транса, младший тряхнул головой, не то чтобы капли не стекали с чёлки так интенсивно, не то чтобы прогнать нежелательные мысли. — Всё уже в прошлом. Ты чего хотел, кстати? Юнги впал в ступор. Точно. Он уже совсем было забыл о своих грандиозных планах, а Чимин, кажется, пакет в его руках совсем не замечал. Странно конечно, но ему сейчас совсем не до этого, поэтому простительно. Мин подхватил стоявший на полу у кресла пакет за ручки и чуть приподнял его в воздухе, позволяя содержимому громко позвякивать, привлекая внимание. — Подумал, что мы давно не собирались вместе. Выудив одну стеклянную бутылочку он протянул её рядом сидящему Чимину, тот покосился на него недоверчиво, но принял её, не спеша открывать, вместо этого внимательно разглядывая алкоголь внутри, словно тот действительно мог ответить на все его вопросы. Ответить он, конечно же, не мог. За то отлично может помочь забыться на непродолжительное время и отпустить эти вопросы ненадолго. После секундного молчания, Чимин всё же подал голос, подмечая: — Ты не любишь алкоголь. Юнги нахмурил брови, кусая щёку изнутри. Ну что такое, а? Он так часто предлагает что ли? Нельзя просто без предлогов и причин немного расслабиться? О своих мыслях он не поскупился сообщить, закатывая глаза: — Боже, какая разница? Сегодня хочется расслабиться, ты со мной или нет? — Да ладно-ладно. — Чимин насмешливо фыркнул, поднимая руки в примирительном жесте. Они пили молча. Рядом не было никаких посторонних шумов, даже какая-нибудь второсортная американская комедия не разбавляла напряжённую тишину, как бывало, когда они уставшие всё же проводили вечер вместе у кого-нибудь дома, а говорить совершенно не хотелось. Но сейчас ситуация другая. Говорить хочется, но слова в голове разбегались будто букашки, а язык стал до жути тяжёлым и неповоротливым. Хотелось разбавить вечер чем-то спокойным и непринуждённым, а не загнать их уже нетрезвые мозги в ещё более мрачные чем на трезвую голову раздумья. Чимин отставил последнюю опустевшую бутылку на столик и откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза. Мин покосился на него, после же чуть несмело полностью поворачиваясь на него, алкоголь его совсем не интересовал сейчас, а вот Пак очень беспокоил. Грудь младшего мерно вздымалась, а бледноватое из-за недосыпа лицо было совершено спокойно, кажется, он дремал. Изучающий взгляд Мина прошёлся по розоватым из-за выпитого алкоголя щекам друга, возможно, Чимин тоже не умеет пить и будь в пакете хотя бы бутылки на две больше, их, наверное, развезло бы. Алкоголь действительно немного дурманил им головы, но не более, они всё ещё могли вполне неплохо соображать. Волосы Пака, каких-то пару часов назад ещё аккуратно уложенные лаком, сейчас пребывали в диком беспорядке, большинство прядей сверху уже подсохли и оттого немного распушились. Наверное, можно сказать, что младший не выглядел из-за этого менее уютным и родным. Нет, даже не так. Красивый. Чертовски красивый. Тёмный веер ресничек Чимина затрепетал, будто тот вот-вот собирается открыть глаза и Юнги смущённый своими же действиями незамедлительно отводит взгляд в сторону. Что он творит опять? Что он творит? Это всё алкоголь. Наверное, не стоило всё же пускать его в дело, он чертовски оплошал. Пак приоткрыл мутные глаза, тяжело вздыхая. Взлохматив сырые волосы и приведя их в ещё больший беспорядок, Чимин внезапно поднялся с кресла ведомый одному ему понятным порывом. Юнги незамедлительно поднялся следом, стараясь скрыть обеспокоенный взгляд. Почувствовав волнение друга младший обернулся, даря успокаивающую полуулыбку уголком губ, Мину показалось, что он пропал. Провалился в бездну своих глупых, совсем очевидных для всех вокруг чувств, он так чертовски сильно надеялся, что его влюбленные глаза его сейчас не выдают. Чимин так давно не улыбался ему так искренне, что же случилось сейчас? Неужели Юнги что-то вновь упустил? Пак покинул свой кабинет, выходя в сам танцевальный зал, зная, что друг послушно идёт следом. Старший недоумённо оглядел всё вокруг, будто не бывал здесь раньше каждый вечер понедельника, чтобы посмотреть как Чимин занимался с группой из пяти подростков хип-хопом. Чимин, проследив его растерянный взгляд через зеркало во всю стену, насмешливо фыркнул. Когда Пак спокойно, будто не было тех ужасно трудных для него нескольких недель без танцев, прошествовал к музыкальному центру, голову Юнги прошибла одна странная, но очевидная мысль. Неужели?.. — Ты… Станцуешь для меня? Почему ему в голову пришла эта идея Юнги не понял. Почему именно для него, а не для себя самого — тоже непонятно, даже немного эгоистично с его стороны. Но раз уж слова вырвались из его рта, то ничего не поделаешь, поэтому Мин надеялся, что завтра они уже ничего не вспомнят или спишут на алкоголь. Чимин явно выпил чуть больше него, возможно, всё же можно позволить надежде, что Пак не будет слишком зол теплиться в сердце? Чимин, впрочем, просто хитро хихикнул на глупый вопрос друга и выставил условие: — Только если ты сыграешь для меня на гитаре. Юнги опешил. Что творится в твоей затуманенной алкоголем черепушке, Пак Чимин? Мин глупо надеялся, что друг пошутил, но стоило ему поднять глаза, как он увидел заинтересованный взгляд и вправду разминающегося младшего через зеркало. Нет, нет, нет, хитрый пьяный Чимин, отпустивший таракашек в голове плясать свои адские танцы — последне с чем хотел столкнуться Юнги. Но младший продолжал ждать ответа, всё так же не стесняясь изучая его через зеркальную поверхность, Юнги тоже чего-то ждал. Неужели младший в секунду протрезвеет и растеряет весь свой энтузиазм? Нет. Ничего глупее в жизни не придумать. Он ждал до тех пор пока друг не перешёл в самое настоящее наступление. Пак закинул ногу на станок и стал разминаться в два раза усерднее, серая джинса облегающая его накачанные бёдра, натянулась, демонстрируя натренированные мышцы, да, Пак действительно был в превосходной форме. Юнги смущённо отвёл взгляд, мысленно надеясь, что Чимин уже не наблюдает за ним так пристально. Мин не то раздражённо, не то смущённо пробурчал: — Чёрт, Пак Чимин, ты же знаешь, что я не доставал гитару со школьных времён. Неужели младший пьян немного больше, чем кажется? Чёрт, Юнги. Эта твоя идея самая провальная из всех самых провальных идей. Даже протащить ментос с колой в спортивный лагерь, в который их насильно запихнули всем дружным коллективом из шести человек, было менее глупой затеей, хотя всю их компашку поймали тогда и заставили пробежать двадцать лишних кругов вокруг их приличных размеров комплекса. Хах, было время. Чимин закатил глаза, не отрываясь от разминки, кажется, слова старшего совсем не звучали для него убедительно. — Пффф. Да брось, Юнги, ты же очень любил наши дружеские посиделки под гитару. Да, но тогда то их было шестеро, а сейчас это выглядело чем-то слишком… Значимым? В любом случае, в шестером — Юнги с Хосоком с баскетбольной, Намджун с Джином и Тэхёном с волейбольной и Чимин с танцевальной секции — было совсем другое. Юнги обречённо предпринял последнюю попытку остудить пыл друга: — Чимин, гитара в любом случае у меня дома. — Значит, поехали к тебе. Пак как ни в чём не бывало пожал плечами, совершенно не замечая, как Юнги ошарашенно вскинул голову, чтобы посмотреть на друга и убедиться, что это лишь очередная глупая шутка. Но эта неосторожно брошенная фраза таковой не являлась. Естественно Чимин не имел в виду ничего такого, да и вообще не заметил никакого подтекста в своих словах, он уже немного пьян в конце концов. Но Юнги всё равно почувствовал жар на щеках и непонятный ком в горле, который с трудом удалось проглотить. Он шутит, Юнги, он просто шутит. Мин отвернулся от друга, чтобы успокоить участившиеся дыхание. Что за демон в него вселился, чёрт возьми? — Ну и? Что ты надумал? — неожиданно прозвучало мурчащее над ухом и Юнги почувствовал тяжесть от подбородка друга на своём плеча. Вздрогнув от неожиданности, старший отскочил в сторону, словно ошпаренный, смущение вновь затопило его с новой силой. Напоить Чимина — чертовски плохая идея и он ни за что больше этого не сделает! Устало растерев лицо руками, Мин обречённо вздохнул: — Ладно… Хорошо, будь по-твоему. Пак, словно этого и ждал, победно улыбнулся и прошествовал обратно к музыкальному центру ещё минуты две копошась рядом с ним. Эти две драгоценные минуты для Юнги как чистый воздух, которого стало катастрофически мало с тех пор, как алкоголь попал в кровь Пака. Мин с трудом перевёл дыхание и заставил себя успокоиться, присаживаясь прямо на пол у противоположной от Чимина стены.

***

Дождь не желал прекращаться даже тогда, когда порядком сонные друзья сели в такси. Пак предпочёл сразу устроиться на плече друга, обвив его руками, и уснуть, а Юнги отчаянно абстрагируясь от приятного тепла, распространившегося по всему телу, продолжил самобичевание. Чимин по сути просто размялся и станцевал пару простых связок, а у Юнги уже колени подгибаются от восторга и вновь оживших бабочек в животе. Мину уже давно не десять, а он всё равно ведёт себя как влюблённая младшеклассница. Друг ещё раз пять напомнил о том, что Юнги непременно должен достать гитару и сыграть что-нибудь для него, а старший уже чуть ли не завещание пишет. В квартире он не появлялся довольно давно, если за вечно царящий там беспорядок перед другом стыдно уже давно не было, то за стопки бумажных огрызков, на которых он оставлял свои мысли, всё самое сокровенное, стоило бы понервничать. Он не успеет запрятать их глубоко в закрытые ящики стола, как делал это с чувствами в своей груди. Неужели он может стать ещё более очевидным, чем является сейчас? Он просто надеялся на то, что Чимин не заметит, что ему удастся его отвлечь. Хуже стало когда его опасения подтвердились. Стоило ему опасливо юркнуть в комнату чтобы достать им с младшим сухую одежду как перед ним предстал заинтересованный Чимин, что протягивал ему старый скомканный лист бумаги и ждал объяснений. Внутри Юнги всё похолодело, он чуть ли не плача аккуратно забрал бумаги из рук друга и боязливо прочёл первые пару строк. Чёрт. Он сразу узнал её. Почему так? Судьба словно издевалась над ним и подсунула Чимину именно ту песню, которую он написал… Давно, года три назад. Слова песни представляли собой нечто настолько очевидное, что оставалось лишь молиться, чтобы Пак действительно был всё ещё пьян и не придал этому значения. Песня напоминала ему о его самом большом проигрыше, даже то, что он ушёл из секции по баскетболу сразу после школы не вызвало в нём столько эмоций, как это поражение. Песня не была грустной, она была посвящена одному конкретному человеку и одному конкретному вечеру, но так уж сложилось, что её презентация так и не состоялась. А из-за этого пострадал уже весь дом Юнги, не только бумага, он был настолько разочарован в себе и в жизни тогда, что устроил большой погром в квартире, чтобы выплеснуть эмоции. Да такой, что ещё пол года находил по углам полусожжённые обрывки своих творений. И, возможно, ему было почти не жаль своих трудов, раз их уже некому было больше посвящать. Погрузиться в печальные воспоминания о том чёртовом вечере ему не дал друг. Чимин в этот вечер был особенно настойчив, словно издеваясь. Поэтому Юнги пришлось сделать вид, что он потянулся за ещё одной футболкой в ящике и прикрывшись дверцей шкафа с одеждой хорошенечко растереть лицо, чтобы прийти в себя и отогнать непрошенные слёзы стыда и отголосков до жути болезненных воспоминаний. Юнги самолично подтягивал знания Чимина в английском перед экзаменами в старшей школе и именно в эту чёртову ночь он пожалел об этом больше всего. И волосы на его лохматой макушке фантомно седеют намного обильнее, чем тогда. Только если раньше это был страх за знания Чимина и за сдаваемый им экзамен, то теперь Мин отчаянно хотел, чтобы Пак не понял того глубокого смысла, что Юнги заложил в эти чёртовы неровные строчки, написанные словно в попыхах, но значащие до сих пор так до боли много. — Чимин, она была написана очень давно и… — «до сих пор делает мне до ужаса больно, потому что напоминает мне о том, какой я слабак и не смог тебя добиться, когда была возможность», — мне совсем не нравится. Сил не прятаться за дверцей мебели нет ни капли, как же он чертовски слаб, когда дело касается чувств. Чимин молчит с секунду, а потом пьяно хнычет: — Ну, Юнги-хё-ё-н, мне очень нравятся песни, что ты писал в старшей школе, а ты вечно не даёшь мне их послушать. Знаешь же, что очень хорош в этом, но всё равно вредничаешь. «Потому что это совсем не то, что ты хочешь услышать, Чимин. Я никогда не хотел нагружать тебя этим.» Чимин стоит и ждёт в дверях, продолжая обиженно что-то бурчать. Мин смотрел куда-то в недра шкафа, стараясь выискать свой здравый смысл и тоже чего-то ожидал. — Ладно, хорошо, только дай мне переодеться и сам давай тоже. В итоге сдаётся Юнги. Нет сил противостоять этой бестии, чёрт. Пак счастливо забирает у Мина из рук одну из стопок домашней одежды и как ни в чём не бывало выскальзывает из комнаты. Неужели… Он действительно не вчитывался в текст?.. Он ведь пьян, правда? Может, у него, Мина, нет причин волноваться? Чимин не выглядел раздражённым или разочарованным, скорее, просто заинтересованным, как это бывает, когда Юнги пишет песни для заказчиков и периодически поёт или читает для друга. Значит ли это, что опасения были напрасны? Но и тут Мин был не прав, потому что…

***

…Чимин понял. С первой строчки понял о чём она. В ту же секунду как глаза пробежались по неровным буквам прошибло осознание. Неужели… Настолько давно? Пак сползает по двери в спальню друга, чувствуя дикую смесь эмоций, которую не мог понять и по сей день, сердце загнанно стучало в грудной клетке с ужасающей скоростью. Хотелось разобраться со всем раз и навсегда, но одновременно с этим закрыться от всех трудностей и недомолвок. Он не мог так поступить с Юнги, не мог. Но что-то в голове щёлкнуло выпросить открытое признание, даже не зная зачем. Естественно, он догадывался. Ещё с той ночи, когда Юнги в первый раз после его расставания с Чонгуком пришёл его проведать. Его слова были наполнены таким отчаяньем, что сердце Пака сжалось и он едва сдержался, чтобы не распахнуть глаза тогда. «Если бы ты знал, как тяжело любить тебя, Пак Чимин. Если бы ты знал.» А потом Юнги молча ушёл, оставляя за собой шлейф дикого отчаянья и вечно сопутствующей усталости. Если бы Мин только знал, как трудно было делать вид, что всё в порядке в ту ночь. Чимин до сих пор растерян, он… Не знает, что чувствует. Как можно так отчаянно любить его, такого глупого и непутёвого, да ещё и так долго. Сколько лет песне Юнги сказал?.. Три года. Три грёбаных года. Перед другом дико стыдно за то, что все эти три года он мучал его своими отношениями с Чонгуком, а впоследствии и тяжёлым с ним расставанием. Ему ведь тоже было больно, намного больше, чем самому Паку. У Чимина было три долгих счастливых года взаимных чувств, а Юнги давился своими в полном одиночестве, позволяя связывать себя по рукам и ногам. Он до одури сильно чувствует себя эгоистом после своей недавней выходки, сил понять хотя бы то, что мечется в груди у себя самого нет никаких. Думать о том, что чувствует сейчас сам Мин — в два раза больнее. Липкий Страх услышать хриплый надломленный голос Юнги, поющий эту чёртову песню подкрадывается незаметно, окольцовывавает поперёк груди и шепчет на ухо: «Страшно? Страшно? Страшно?..» За дверью слышится копошение и Чимин немного подбирается, стараясь унять рвущееся из груди сердце. Кажется, Мин достал из шкафа гитару и тихо проверял её, голос старшего подрагивал, стоило ему только постараться пропеть незамысловатую мелодию. Пак закусил губу, чтобы не сорваться и не сказать какую-нибудь глупость. Если бы не Страх крепко прижавший его к себе, он бы не сдержался, ворвался в комнату и нежно прижимая к себе Юнги шептал бы на ухо, что не нужно ему петь, что всё непременно будет хорошо, как делал это сам Мин в минуты его слабостей. Старший глухо выругался, поднимаясь со скрипнувшей кровати и кажется готовился вот-вот выйти. Чимин отлип наконец от единственной преграды, что разделяла его и Юнги, бесшумно скрываясь за дверью в гостиную. Наскоро переодевшись в предложенную одежду чтобы не вызывать подозрений, Пак уселся на краешек дивана, нервно ожидая друга. Хотелось ещё пару бутылочек чего-нибудь спиртного залить в себя, даже не чувствуя вкуса, просто чтобы забыться. Наконец, в дверях показался старший с гитарой в руках, Чимину пришлось натянуть на губы кривую улыбку. Мин был словно бледнее, чем обычно и Пак не знал, было это из-за луны, заглянувшей к ним на грустный карнавал лжи или всё же он виновен в том, что испытывает сейчас старший, он точно здоров сейчас вообще? Они так и не потрудились включить свет, поэтому горечи в глазах у обоих удалось надёжно спрятаться в тени. Юнги, которого обычно трудно было провести, потому что он людей словно на сквозь видел, сейчас настолько ушёл в себя, что даже не заметил метаний самого Пака. Чимин никогда не хотел видеть его таким. Пак подтянул колени к груди, весь словно сжимаясь на диване, но не перестал выдавливать из себя глупую улыбку, Мин же был более серьёзен, стараясь полностью подготовить себя к песне, которую ему предстоит сыграть. Его эмоции словно сосредоточились на признании, что вот-вот прозвучит из его уст. Он так чертовски боялся, что их дружба развалится в эту ночь. Сев в кресло напротив Чимина и поудобнее устроив на коленях гитару, Мин постарался унять дрожь в пальцах. Imagination Shawn Mendes Imagination Воображение Oh there she goes again Оу, вот она снова здесь, Every morning is the same Каждое утро похоже на предыдущее. You walk on by my house Ты проходишь мимо моего дома Хриплый, иногда едва подрагивающий голос Юнги разлился по всему помещению, кажется затапливая каждый уголок квартиры, заставляя задыхаться от бушующих непонятных эмоций внутри. Чимин прикусил губу, чтобы не выдать дрожь, и, притаив дыхание, вслушивался в текст. В животе в тугую пружину скручивалось нечто странное и Пак наивно осознал, что даже сейчас не понимает природу этих чувств, но глупо тянется к ним. Юнги на него не смотрел, решительно прикрыв глаза и позволяя себе самому раствориться в музыке. Похоже, он совсем отпустил ситуацию, позволяя судьбе сделать всё за него. I wanna call out your name Я хочу позвать тебя по имени, I wanna tell you how Хочу сказать о том, Beautiful you are from Как ты сегодня прекрасна. Where I'm standing И сейчас, стоя здесь, You got me thinking what we could because Я думаю о том, что у нас могло бы что-то получиться… Все те нежные взгляды и минуты слабости совершенно не тактильного старшего, когда он позволял себя нагло тискать сейчас приобретают совсем другой смысл. Всё было настолько очевидно, а он, Чимин, действительно просто грелся о тепло старшего, что он отчаянно ему дарил всё эти годы, не отдавая Мину ничего взамен. Какой же он проблемный, чёрт возьми. Почему Юнги выбрал именно его, такого глупого и отчасти наивного, если рядом столько замечательных людей, которые могут дать ему намного больше, чем один несчастный Чимин? Глаза Юнги судорожно бегали под словно прозрачными в свете луны веками, а чёрные брови с каждой строчкой не то растерянно, не то устало, ползли вниз. Но он не останавливался. Ни на секунду. Сейчас, когда прошло уже достаточно времени и его глаза уже не застелены пеленой глупой влюблённости настолько сильно, как несколько лет назад, он понимает. Уже ничего не получится. Он трус и упустил свой шанс ещё тогда. I keep craving, craving you Ведь ты все еще нужна мне, нужна мне. Don't know it but it's true Ты не знаешь этого, но это — правда — Can't get my mouth to say Я не могу заставить себя открыть рот, The words they wanna say to you Чтобы сказать слова, которые уже давно хотят выйти. This is typical of love Это типичный случай любви — Can't wait any more, won't wait Я больше не могу ждать, не буду ждать. I need to tell you how I feel Мне нужно рассказать тебе о своих чувствах, When I see us together forever Как я вижу нас вместе навсегда. Но даже сейчас Юнги не может солгать, он всё ещё отчаянно в нём нуждается и нагло пользуется слабостями Чимина, чтобы быть хотя бы немного сильнее чувствовать эту чёртову близость, заранее зная, что она не продлится долго. Мин всё ещё помнит, как слова почти срывались с его губ, но каждый раз страху удавалось его остановить и он, прикусывая язык побольнее, делал вид, что всё в порядке. Юнги никогда не думал, что такие важные слова сорвутся с его губ именно при таких обстоятельствах и именно с таким количеством алкоголя в крови. Они оба пьяны, чёрт возьми. In my dreams Во снах You're with me Ты со мной, We'll be everything I want us to be Мы бы были всем, чем я захочу. And from there, who knows И с этого момента, кто знает, Maybe this will be the night that we kiss Может этой ночью мы поцелуемся For the first time В первый раз. Or is that just me Или это просто я And my imagination И мое воображение? Перед глазами предстаёт тот самый вечер, в который Юнги всё же предоставилась возможность остаться наедине с Чимином. Он долго готовил слова песни, предлог, чтобы взять с собой гитару, красивое уединённое место для признания и наконец… We walk, we left Мы идем вперед, мы уходим, We spend our time walking by the ocean side Мы проводим время гуляя по берегу моря. Our hands are gently intertwined Наши руки нежно переплетены, A feeling I just can't describe Это чувство, которое невозможно описать, And all this time we spend alone И все это время мы проводим вместе. Thinking we could not belong Может, мы не обязательно будем принадлежать To something so damn beautiful Чему-то так чертовски прекрасному, So damn beautiful Так чертовски прекрасному. … Они гулялили по берегу больше часа, наслаждаясь персиковым закатом, тёплым золотистым песком, друг другом. Та стремительно наступающая ночь казалась Мину сказочной, Чимин дарил ему свои самые нежные улыбки и старший действительно решил, что друг сможет ответить ему взаимностью, но… I keep craving, craving you Ты все еще нужна мне, нужна мне. Don't know it but it's true Ты не знаешь этого, но это — правда — Can't get my mouth to say Я не могу заставить себя открыть рот, The words they wanna say to you Чтобы сказать слова, которые уже давно хотят выйти. This is typical of love Это типичный случай любви — Can't wait any more, won't wait Я больше не могу ждать, не буду ждать. I need to tell you how I feel Мне нужно рассказать тебе о своих чувствах, When I see us together forever Как я вижу нас вместе навсегда. Когда до самой главной части его плана оставались считанные секунды, младший решил перекусить. Юнги позволил другу внести корректировки в его тщательно спланированном плане, о котором сам Пак даже не подозревал, наивно позволяя Мину составлять программу их прогулки. Отклонение от плана на тридцать минут пока они посидят где-нибудь ничего не испортит, верно? Но вот только кафе он выбрал неудачно. Точнее позволил Чимину увести его перекусить в то, где Пак подрабатывал. Младший так нахваливал вишнёвые пирожные там, что Юнги быстро сдался. Но одиноко сидящий за стойкой Чонгук со своей приторно сладкой обворожительной улыбочкой успел охмурить младшего за пару мгновений. А он сидел и молчал, делал вид, что всё в порядке, ведь на друга у него нет никаких прав. Чимин сиял, а надежда в сердце с каждой такой взаимной смущённой улыбочкой стремительно угасала. Какой же он всё-таки наивный дурак. И на посиделки с друзьями у костра уже пошли втроём, точнее красавец Чонгуки, что уже не стеснялся касаться ладони идущего непозволительно близко Пака и он, Юнги, едва волоча ноги плёлся позади, сжимая в руках гитару. Компания так легко приняла нового человека, что Мин просто зубы сжал от отчаяния и злости, отсаживаясь в самый дальний угол рядом с Хосоком. Чон тогда ещё так удивился, ведь обычно друг предпочитал сидеть где-то поближе к объекту своей влюблённости, а Юнги едва удерживался от того, чтобы либо зарычать, либо заплакать от обиды на эту чёртову вселенную, подложившую ему такую свинью. In my dreams Во снах You're with me Ты со мной, We'll be everything I want us to be Мы бы были всем, чем я захочу. And from there, who knows И с этого момента, кто знает, Maybe this will be the night that we kiss Может этой ночью мы поцелуемся For the first time В первый раз. Or is that just me Или это просто я And my imagination И мое воображение? … Поэтому песня так и не была представлена человеку, которому предназначалась. На то уединённое место на берегу они вдвоём уже не вернулись, было слишком поздно. Сидя в кругу друзей, Юнги мрачно передал гитару Сокджину и позволил друзьям хором петь что-то весёлое. В тот вечер Мин так и не открыл рот, ни для того чтобы спеть, ни для того чтобы хотя бы ответить на вопросы обеспокоенных друзей, просто с необычайным мазохизмом наблюдал за тем, как Чимин с каждой секундой всё больше влюбляется в Чонгука. In my dreams Во снах You're with me Ты со мной, We'll be everything I want us to be Мы бы были всем, чем я захочу. And from there, who knows И с этого момента, кто знает, Maybe this will be the night that we kiss Может этой ночью мы поцелуемся For the first time В первый раз. Or is that just me Или это просто я And my imagination И мое воображение? Юнги словно угасал с каждой строчкой песни, Чимин, до боли закусив щёку изнутри, старался впитать в себя каждое нервное подрагивание ресничек и неровные вздохи старшего. Конечно Пак помнил тот вечер, догадывался, но всегда отбрасывал мысли, а сейчас… Он не знает, что делать, как утешить Мина. Одно Чимин осознал сейчас точно. Он больше не хочет, чтобы всё самое счастливое оставалось лишь в мечтах Юнги. Мин достоин намного большего. I keep craving, craving you Ты все еще нужна мне, нужна мне. Don't know it but it's true Ты не знаешь этого, но это — правда — Can't get my mouth to say Я не могу заставить себя открыть рот, The words they wanna say to you Чтобы сказать слова, которые уже давно хотят выйти. Звук струн постепенно угасает и растворяется в полнейшей тишине квартирки, забирая с собой остатки самообладания Юнги. Мин медленно обмякает в кресле, ещё плотнее зажмурив глаза, так страшно было сейчас их открыть и увидеть реакцию Чимина. Пак молчал. Секунду, две, три… Старший, казалось перестал дышать, боясь, что друг сейчас выскажет ему всё, что думает о его глупой влюблённости в кого-то настолько сильно ему не подходящего. Чимин заслуживает большего, намного большего. Пак едва слышно вздохнул, что скорее всего, не укрылось от острого слуха старшего, но тот продолжал сидеть неподвижно, казалось, песня выкачала из него все силы и он был настолько чертовски слаб, что не мог даже открыть глаза, чтобы принять реакцию друга достойно. Чимин неслышно поднялся с дивана, мягкой поступью подбираясь к старшему, сам не ведая, что творит. Мозги будто отключились, стоило гитаре замолкнуть, тело действовало словно на чистых эмоциях, а Чимин позволял им себя вести. Когда между ними оставалось едва ли пять сантиметров, младший внезапно заступорился, взглядом глупо упираясь в ворох непослушных волос на голове друга. Нельзя так. Нужно остановиться. Вдруг он сделает старшему больно своей выходкой? Если он не хочет этого, а Чимин вновь эгоистично позволяет себе играть в даже ему непонятные игры? «Что же ты делаешь, Пак Чимин? Какого хрена?» Но ураган эмоций внутри пьянил похуже алкоголя, поэтому младший даже не понял, как осторожно разцепив побелевшие от напора на бедный материал инструмента пальцы Юнги, забрал из его рук гитару, укладывая её на пол недалеко от кресла. Мин отвратительно плохо притворялся мертвецом, не подавая признаки жизни и не реагируя на выходки младшего. Сглотнув ком в горле Чимин позволил себе прислушаться к неизведанным чувствам внутри и поддаться эмоциям, рывком усаживаясь на колени старшего. Губы старшего задрожали, из груди вырвался судорожный вздох, севшим голосом он отчаянно спросил, собирая остатки утекающего самообладания: — Ч-чимин, что ты делаешь? Пак не отозвался, позволяя себе уложить похолодевшие не то от страха, не то от неясного предвкушения ладони на напрягшиеся плечи старшего, прижимая его обратно к спинке кресла, не позволяя двинуться, словно перекрывая единственный выход. В конце концов они оба пьяны. «Я и сам не знаю, хён» Сократив те ничтожные сантиметры между ними, Чимин опалил до ужаса бледную щёку старшего горячим дыханием. И в глубине души Юнги понимал, что нельзя позволять пьяному другу творить такие вещи, что нужно отстранить его от себя, но остатки здравого смысла помахали ему ручкой стоило только тёплым сухим губам нежно опуститься на его щёку. Казалось бы, такой детский, совсем невинный поцелуй, но внутри старшего борется столько совершенно разных противоречивых эмоций. Мин не сдержал нечто похожее на всхлип, мысленно сгорая от стыда, но Чимина реакция Юнги ничуть не смутила, руки младшего медленно прокрались под растянутую футболку друга, вслепую исследуя изгибы горячего подрагивающего тела. Мягко, с осторожностью, осыпая порозовевшую щёку друга поцелуями-бабочками, губы Пака постепенно спустились к нежной коже шеи, Мин настороженно нахмурился, но не шевельнулся. Юнги не сопротивлялся, позволял пьяному Чимину вить из себя верёвки, касаться везде, где вздумается, зная, что утром будет полностью разбит. Что сладок лишь этот миг, а за ним последует сильнейшая душевная боль, которую он только мог почувствовать. Так бывает, когда, наконец, дорвёшься до желанного, а потом вновь потеряешь. И это в тысячу раз больнее, чем никогда не иметь. Последние мысли покидают его вслед за здравым смыслом стоит только пухлым губам смелее опуститься на его до крови искусанные. Кажется, он с тихим всхлипом выгибается дугой вслед за руками Чимина у себя под футболкой, чтобы быть хотя бы на миллиметр ближе, его собственные руки до побеления сжимают обивку кресла. Всё, что следует за робкими поцелуями Пака Юнги помнит как в тумане.

***

Юнги не хотел знать, каким образом вчера (или уже сегодня?) оказался в своей собственной постели, любовно укрытый одеяльцем, больше заботил совершенно другой вопрос. Где сейчас Чимин? Что он теперь думает о нём? Неужели он действительно ему теперь противен? Помнит ли он о событиях ночи вообще? Кажется, они оба правда были не в себе. Но то, что он позволил надежде вновь поселиться в его сердце, когда после его глупого признания Чимин внезапно его поцеловал, скрывать было глупо. И нет, он не злился на младшего, он злился на самого себя, что не отстранил пьяного друга пока была возможность. Теперь он снова один. Жалкий и самую малость использованный человеком, что украл его сердце. В растянутой старой футболке, что помнит прикосновения цепких пальцев и коротких свободных шортах. Совершенно точно одетый сейчас, но совсем нагой в душе. В горле была невыносимая сухость, а голова отозвалась резкой болью от выпитого вчера алкоголя и сейчасошнего обилия мыслей, но Юнги, полностью игнорируя её, поднимается с постели. Уже в ванной он робко подходит к раковине, страшась поднять взгляд мутных глаз на висящее над ней зеркало. Выкрутив кран почти на всю, так что брызги отскакивающие от раковины почти доставали до него, он с отчаяньем плеснул ледяной воды себе на лицо. Вода освежила, но полностью привести в порядок бедную голову Мина не смогла, поэтому тот с досадой закрыл кран. Издав неясный полувсхлип полустон отчаянья, старший сжав губы, резко поднял голову, будучи совершенно неготовым встретиться со своим отражением. Парень по другую сторону зеркала был отвратительно слаб и бледен, его сухие губы вкровь искусаны, а глаза блестели жуткой всепоглощающей усталостью, готовые затянуть в свои зыбучие пески на глубине зрачков и никогда не отпустить. Взгляд Юнги опустился ниже и он издал не то удивлённый, не то растерянный вздох. Из-под ворота футболки выглядывала россыпь небольших аккуратных синячков, разбросанных по всей его контрастно белой шее. Мин несмело поднял руку, коснувшись одного самого заметного, по всему телу словно прошёлся электрический разряд, нахлынули воспоминания о ночи, проведённой вместе с Чимином. Вновь стало больнее, вспомнилось всё. Как обнимал, как прижимал к себе тесно тесно, как шептал какую-то чушь едва разборчиво. Юнги надломленно фыркнул, внезапно теряя равновесие и слабо хватаясь руками о раковину, как за последнее, что держит его в этом мире. Как он так облажался, чёрт возьми? Как он упустил момент, когда стало так больно? Невыносимо. По щеке неслышно стекает одинокая слезинка, что тут же скрывается в раковине и забывается как страшный сон. Он не настолько слаб, чтобы глупо разрыдаться сейчас. Всё пройдёт.

***

Тяжёлые, будто свинцовые тучи нависли над городом, что казалось только-только начал стихать. Холодный осенний ветер дарил покалывающие от мороза пальцы, дрожь во всём теле и такое нужное в это время умиротворение, помогал, наконец, остудить тяжёлую, словно чугунную голову. Где-то вдалеке слышатся тихие переговоры прохожих, что возвращаются домой после тяжёлого рабочего дня. Всё кажется таким правильно обыденным, но стоит присмотреться чуть поближе и заметно, что что-то всё же меняется: лай соседских собак слышен чуть громче, парень из соседней многоэтажки завёл мотоцикл позже, чем делал это в предыдущие дни. Многие мелочи, что стали совершенно обыденными за такое долгое время преобретают совершенно другой окрас стоит суетливому, вечно занятому городу чуть стихнуть. И всё действительно можно было назвать обычным будним днём, коих было и будет немало, но обстоятельства по которым Чимин сидит сейчас здесь, явно не вписываются в эти самые будни. Блондин не знает, плакать ему сейчас или смеяться, потому что в душе, кажется дыра разрастается с каждой секундой всё больше, по новой, а причина тому один единственный человек, который когда-то был рядом и нежно шептал, что любит, сейчас же окончательно добивает своей подлостью. И ведь уже не болело совсем, но он снова разрушает всё, что Чимин заново так бережно выстраивал. Снова пришёл и напомнил о себе, когда у Пака уже другая проблема назрела и с ней бы разобраться. Вновь переполошил все внутри, путая оканчательно то, что только начала в голове выстраиваться. Чонгук снова подкараулил его возле дома после работы и до подгибающихся от страха коленей Чимина напугал поэтому он трусливо бежит в единственное место, где его всегда принимали, в какое дерьмо он бы ни вляпался. В груди больно так, что выть хочется. Сердце будто из-под костяной клетки вынули и на мелкие кусочки порубили, после, как ни в чём не бывало возвращая это кровавое месиво обратно. И это уже больше от страха и предательства, чем от тех мук, что он испытывал раньше. Но всё равно ведь больно. Снова он растерянный и глупый не знает, что делать. Снова он здесь, снова творит невообразимую глупость, делая больно человеку, что всегда был рядом и принимал его таким, какой он есть. Пак и сам не понимает, как оказывается возле дома друга, но ничуть не жалеет, что пришёл именно сюда. Старший никогда не бросит, что бы Чимин не натворил, всегда поддержит, обнимая крепко-крепко, заставляя уткнуться куда-то себе в шею и вдыхать такой родной успокаивающий запах, насквозь им пропитываясь. Юнги всегда дарил надежду на счастье и не скупился на ласку, в которой так нуждается Чимин. Осталось лишь дождаться его. Они не виделись почти две недели снова и виноват во всём Пак, эгоистично было вновь приходить сюда после того, что он узнал и натворил, но по-другому он не мог. Он много думал о… Том, что произошло, но так и не пришёл ни к какому решению, что мог бы посчитать действительно правильным, страшно было заглянуть в глаза старшему и увидеть в них презрение или обиду, разочарование. Он просто чёртов трус. Настолько, что когда вновь стало страшно, когда вновь задело колючее прошлое, он в очередной раз здесь. Поджимая колени к груди, словно потрёпанный жизнью щенок, Чимин скулит не сдерживаясь. Юнги уставший как собака после очередной почти бессонной недели в студии, шаркая потёртыми кедами и уткнувшись взглядом куда-то в асфальт, неспеша бредёт к дому, не замечая ничего и никого вокруг. Он бы просто прошёл мимо, слишком глубоко увязнув в мыслях, если бы не жалобный всхлип, доносившийся со старой скамейки возле дома. Старший чуть притормозив, поворачивает голову в сторону звуков и замирает испуганно. Чимин, его Чимин, сидит на холодном дереве скамейки возле подъезда, весь будто изнутри израненный, покалеченный никем иным как этим мудаком Чон Чонгуком. Снова. Сомнений нет. Младший никогда столько не плакал, сколько из-за него. Что опять натворил этот ублюдок? Даже в этот момент в груди старшего не вспыхнула обида на Пака, слишком дорог был ему этот паренёк, даже после той его жестокой выходки Мин его болезненно любил. Юнги разрывается между желанием забить на всё и просто забрать Чимина к себе, никогда больше не отпуская и острой необходимостью раскрасить лицо того придурка, посмевшего просто подойти к Паку, не то что начать отношения. Запоздалая реакция для такого труса, как он, да? Юнги, не раздумывая ни минуты, в два шага преодолевая расстояние до хрупкой фигурки на скамейке, хватает того за холодную кисть, довольно грубо поднимая с насиженного места. Блондин и не сопротивляется вовсе, позволяя утащить себя в глубину подъезда, а после и тёплую квартиру старшего. Юнги хмурится, губы в тонкую розовую полоску сжимая, просто молча усаживает тихо роняющего слёзы Пака на диван и удаляется в сторону ванной, чтобы наполнить ту горячей водой для Чимина. Руки мелко подрагивают, хочется самому забиться в угол и прекратить своё ничтожное существование, но Мин его полностью игнорирует, не до этого сейчас. Успеет он ещё поубиваться. План действий в голове складывается сам собой, Юнги не растерялся ни на секунду, делая всё как на автомате. Спустя пару минут более менее пришедший в себя Чимин уже отмокает в ванной, думая о чём-то своём. Юнги же не находит себе места, наворачивая круги возле двери. Что Чон устроил на этот раз? Если он сделал Чимину больно? Тут явно не обошлось без его вмешательства. Когда уставший мозг насчитывает чуть больше двадцати кругов, Мин не выдерживает, подходя к двери почти вплотную, вслушиваясь в тихие всплески воды по ту сторону. До жути хочется вновь прижаться к младшему и передать всю свою любовь без остатка ему, чтобы затянулись старые раны. У обоих. За Чимина страшно очень, за всю их довольно долгую дружбу, старший ни разу не видел его таким раздавленным морально как после расставания с Чонгуком. Из-за этого раскрасить морду Чон-мудак-Чонгуку хочется ещё больше, до сжатых до побеления костяшек и сбившегося в ярости дыхания, но нельзя. Чимин не простит. Поэтому старший сам чуть не воя просто приземляется на холодный паркет рядом с дверью и ждёт. Ждёт довольно долго, минут пятнадцать, а то и больше, волнуется дико, так что сердце ни на минуту не успокаивается, долбясь куда-то в виски. В ванной слышатся тихие судорожные вздохи и шлепки босых ног, после дверь отворяется, заставляя старшего тут же подскочить на ноги и взглянуть на мокрого более менее пришедшего в себя Чимина. Тот улыбку нервную давит, сильнее в специально выделенный ему халат кутаясь. Замёрз. Юнги бурчит что-то еле слышно, явно матерное, берёт младшего за руку и ведёт в сторону гостиной. Как в первый раз будто, честное слово.

***

Юнги честно пытается не зарычать от злости, когда видит, как Чимин в ярко-жёлтый плед кутается, дрожит весь и всхлипы рвущиеся из груди заглушить пытается. Злится на этого грёбанного Чон Чонгука, который сыграл свадьбу через полтора месяца после расставания с парнем, при этом не оставляя попыток подкараулить Чимина после работы и предлагая возобновить их близкое общение даже во время брака. Нежного и любящего Чимина в любовники? Чимина, которого Юнги скрипя зубами ему доверил? Нет, ни за что. Чуть меньше злился на друзей, которые просто решили не лезть, мол сами разберутся, на самого себя в конце концов тоже злится, ведь не отгородил младшего вовремя от общения с Чоном, трусливо отойдя в тень когда ещё мог повлиять на ситуацию. В какой-то момент, после очередного тихого вздоха парнишки, нервы Шуги сдают окончательно, он ядовито шипит что-то матерное и резким движением поворачивается к блондину, что казалась, даже не замечает почти, только вздрагивает тихонько и старается стать чуть потише. Чимину стыдно до жути перед другом и страшно, что Чон вновь придёт. Вновь грубо прижмёт к стене его, Пака, собственного дома и будет жестоко, совсем не щадя нервов и чувств бывшего парня требовать Чимина вернуться. — Он снова приходил к тебе, да? Чёртов ублюдок. На вопрос даже не нужно отвечать, Юнги уже знает ответ, но всё равно рычит зло. Чимину стыдно, что он вновь заставляет друга переживать. А друга ли теперь?.. Он так много всего натворил, что и не знает уже. Пак склоняет голову, занавешивая лицо мокрой чёлкой и пожимает плечами, словно и не задевает это его больше. — Хён, это уже не важно, — добавляет для убедительности, но не то чтобы Юнги ему верит. Наоборот, хмурится ещё больше, зло шевелит губами, наверняка ругаясь беззвучно. — Ты считаешь это неважным, Чимин? Ты хорошо себя чувствуешь вообще? «Нет, мне чертовски плохо лишь от одной мысли, что ты больше не захочешь смотреть в мою сторону как только проблема решится и ты сможешь с чистой совестью выставить меня за дверь» Юнги удивлённо поднимает брови, едва разбирая тихий шёпот друга и, не скрывая удивления, серьёзно произносит: — Что ты такое несёшь, Пак Чимин? Ты был и остаёшься одним из самых дорогих мне людей. Неужели он действительно сказал это вслух?.. Какой же он глупый, чёрт возьми, какой же глупый. Пак морщится, стараясь не обращать внимание на то, как жалобно сжимается сердце после слов старшего. Сколько же всего он натворил… Чимин игнорирует осуждающий взгляд старшего и спрашивает тихо-тихо: — Могу… Могу я остаться здесь? Хотя бы на одну ночь. Пожалуйста. От жалобно дрогнувшего голоса самому противно становится, Пак на друга не смотрит, боясь всё же увидеть во взгляде нечто хотя бы отдалённо походящее на разочарование. На его голову опускается тёплая ладонь, с нежностью потрепав мокрые волосы, Юнги вздыхает и выдавливает снисходительно: — Чимин, — Пак грустно смотрит из-под чёлки, позволяя старшему зарываться в его волосы, но стыдливо молчит, — я не сержусь на тебя, правда. Мы… — голос старшего внезапно на секунду затихает, словно он не хочет это произносить, но собравшись с духом он всё же продолжает, — оба были пьяны, я понимаю, Чимин-и. Всякое случается, не переживай об этом. От слов старшего больно почему-то становится, до неприятного пощипывания в глазах и стремительно надвигающихся слёз больно. Юнги считает всё, что между ними произошло ошибкой? А как считает сам Чимин? А Чимин… Запутался, глупо спрятавшись от новых чувств и ощущений, делает больно не только себе, но и Юнги своей неопределённостью, мечется испуганно, не желая анализировать и закрываясь от очевидного. Он знает, что чувствует, но отчаянно не принимает, боясь даже думать об этом. Какой же глупый. Пак опечаленно хмурится чему-то своему, а Мину в грудной клетке больно до жути. Сердце бьётся гулко, сдерживаемое цепями неуверенности и страха, что Юнги сам на него навесил давным-давно, мучается вместе с глупым хозяином. Чимин хнычет и жмётся к плечу старшего, забивая на все посещающие мысли и подсознательно умоляет, чтобы старший не оттолкнул, не показал на дверь. Он не готов Юнги потерять, не готов мириться с тем, что старший от него отдалится, он слишком дорог ему, чтобы хотя бы на секунду об этом задумываться. Юнги напрягается в мгновение, но не предпринимает попыток его остановить. Чимин испытывает острое чувство дежавю, но не имеет сил отступить. Уткнувшись холодным носом в изгиб шеи старшего Пак прижимается ближе, отчаянно обнимая, но в ответ никакой реакции, лишь сбитое дыхание старшего. А если… Если Юнги уже ничего не чувствует, если Чимин всё неправильно понял и старший давно «переболел»? Нет, нет… Нет! Не может быть. Неужели Чимин опоздал? — Ю-Юнги-хён… — глупого, совсем неясного «Почему?..» не следует, язык будто прилипает к нёбу. Кое-как сглотнув тяжёлый ком в горле, Мин лишь сухо похлопывает Чимина по спине. По-дружески, приободряюще. Как и должно быть у обычных друзей. Но они какие-то совсем не друзья, получается. Паку этого до дрожи в покалывающих от волнения пальцах мало, широкая ладонь старшего словно обжигает. Хочется отстраниться, но одновременно с этим и прижаться ближе, плотнее, по-мазохистски терпя фантомные ожоги, оставленные словно разогретым до бела металлом. Чимин не сдерживает слёз, потерянно прижимаясь сухими губами к горячей шее, уже залитой солёными капельками. Младший отчаянно сипит, коря себя за свой эгоизм и глупость: — Ю-Юнги-хён, почему так? Что именно «почему» и как «так», так и остаётся неизвестным. Холодная ладонь Чимина, беспорядочно исследующая плечи Мина останавливается на щеке старшего, а сам Пак не смеет поднять глаз на друга. Юнги матерится глухо и отстраняет от себя жмущегося, словно изголодавшийся по ласке брошенный котёнок, Чимина на расстояние вытянутых рук и заглядывает в мутные, наполненные слезами глаза. Словно найдя в них ответ на один из множества своих вопросов, старший склоняется к Паку ближе, нежно давя на часто вздымающуюся грудь, в которой лихорадочно билось сердце, заставляя парня лечь на мягкую поверхность дивана, тот замирает, распахивая заплаканные глаза чуть шире. Юнги нежно сцеловывает каждую слезинку с покрасневшей щеки младшего, где-то внутри себя понимая что так нельзя. Нельзя пользоваться состоянием Пака, чтобы у самого в груди не болело так сильно. Ведь они уже не пьяны, как бы в груди не болело после их последней встречи двухнедельной давности, нельзя причинять ещё большую боль другу, который от подлости бывшего ещё до конца оправиться не успел. Но Чимин так жмётся к груди старшего, так льнёт к этим поцелуям-бабочкам, что в груди одновременно и скулит что-то под рёбрами, и желание прижать сильнее к себе тельце младшего просыпается. Юнги отстраняется, понимая, что черту он давно перешёл, понимая, что обратной дороги уже нет. Уже ждёт, что Чимин опомнится наконец, острыми словами словно лезвиями ударит, попросив Тэхёна забрать его к себе, тот то уж точно поддержит лучше, чем старший. Но блондин лишь шепчет что-то еле слышно, так что и не разобрать вовсе, задыхаясь в рыданиях ближе к старшему жмётся вновь, носом шмыгает где-то в области шеи Мина и молчит, просто сжимает того поперёк груди трясущимися руками и прижимается ближе, будто старший ему воздух заменяет сейчас. Юнги парня по дрожащей спине поглаживает насколько может достать рука в таком положении и старается не думать о том, что будет дальше. Сейчас главное Чимина успокоить, а душевное состояние самого Мина как-то на второй план уходит. — Хён, — зовёт срываясь на хрип блондин. Юнги тут же чуть отстраняет парня от себя и с плохо скрываемым испугом в заплаканные глаза младшего смотрит. — Я же тебе нравлюсь, хён? — с болью спрашивает тот и в глаза так грустно смотрит, что Шуга на секунду теряется, молчит. — Нравлюсь? — Чуть громче, с нажимом переспрашивает тот. Короткими ноготками впивается куда-то в область плеч старшего, но Мину сейчас не до этого. Отнекиваться смысла нет никакого, Чимин и так знает ответ на этот вопрос, но уточняет почему-то, будто от этого жизнь его дальнейшая зависит. Старший моргает, сильно зажмуриваясь, после глаза вновь открывает, смотря прямо в те, что блестящие напротив и на выдохе отвечает обречённо: — Нравишься, Чимин-а. Очень нравишься. Прости. Я честно ничего тебе не сделаю, просто позволь мне быть рядом, хорошо? Просто как друг, пожалуйста, — Юнги, словно в замедленной съёмке видит, как младший вперёд подаётся и своими губами, чуть солоноватыми от слёз, впечатывается в его. Всё тело бьёт дрожь, как тогда, две недели назад, он вновь не сопротивляется. В груди что-то трепетать начинает, старший аккуратно кладёт большую ладонь на нежную щёку младшего, чуть поглаживая тёплую кожу. Думать о том, что Чимин так Чонгука забыть пытается не хочется совершенно, поэтому старший просто вновь покусывет младшего за пухлую нижнюю губу, стараясь отбросить ненужные сейчас мысли и насладиться моментом, о котором и мечтать не мог. Прижимает Чимина к себе как можно ближе, словно передать все, что накопилось через этот отчаянный поцелуй пытается. — Ты мне нужен, хён. Очень нужен. Пожалуйста, будь рядом, — засыпая просит Чимин, прижимаясь ближе к не менее сонному Мину.

***

— Слушай, — нервно начинает Юнги подходя со спины и останавливаясь чуть поодаль от правого плеча блондина, — насчёт вчерашнего… Вообще-то сегодняшнего, но кто вспомнит об этом сейчас, когда сердце больно бьётся о рёбра в груди у обоих. Оба молчат не в силах начать разговор… Юнги знал, что так будет, но продолжал целовать горячие щёки Пака пока оба не отключились от пережитого стресса и усталости. А после проснулся на уже остывающей поверхности дивана от силы через пару часов, накрытый тёплым пледом, что когда-то в его квартиру притащил Джин. События той ночи будто вновь повторялись, только на этот раз виноват сам Юнги. Первой мыслью уставшего мозга было осознание того, что Чимин снова ушёл. Чимина нет рядом. Чимин опомнился и понял, что такой друг ему не нужен. Чимин больше не придёт. В виски продолжало уверенно долбиться: «чиминчиминчиминчиминчимин» Старший резко принял сидячее положение, ловя чёрные пятна перед глазамии, абсолютно не замечая своих босых ног и колючего сквозняка, помчался на кухню, курить хотелось до дрожи в пальцах. Сейчас он ни за что не признается даже самому себе, что просто боится действительно не обнаружить Чимина в доме. Чуть приоткрыв скрипучую дверь, которую давно бы пора уже смазать, парень увидел его. Такого хрупкого, сьёжившегося от холодного ветра, проникающего через распахнутую форточку, но не менее обворожительного. Он здесь. Чимина хотелось обнять до хруста костей и никогда больше не отпускать, защищая от всего мира, но в тоже время хотелось трусливо сбежать, никогда больше не причиняя боли младшему. Плевать на собственное жалобно скулящее сердце в груди, что продолжает стучать где-то под рёбрами, мучительно громко отдаваясь эхом где-то в ушах. Судорожно вдохнув новую порцию кислорода Юнги всё же сделал один несмелый шаг в сторону фигурки младшего, который, казалось совсем не замечал присутсвия Шуги, погрузившись куда-то глубоко в свои мысли. Когда стопа полностью опускается на холодный паркет, Юнги будто током бьёт. Нельзя. Тяжело сглотнув, парень отводит взгляд в сторону, натыкаясь на настенные часы, что оповещают о начале шестого утра. Будь у Юнги возможность, он бы обязательно вернул всё назад, плевать что пришлось бы давиться неозвученными чувствами пока не пройдёт, не выветрится из головы и глупого сердца. Хотя знает ведь, не пройдёт, не выветрится. Ни сейчас, ни завтра, ни через год, никогда. Ещё один не менее нервный шаг, ещё одна минута тишины, ещё больше противоречивых мыслей в голове. Самая громкая из них напоминает: «Нельзя. Не должен». Уже через пару секунд он будто со стороны слышит свой хриплый ломающийся голос, что сквозит виной и отчаяньем: — Слушай, — нервно начинает Юнги подходя со спины и останавливаясь чуть поодаль от правого плеча блондина, — насчёт вчерашнего… Вообще-то сегодняшнего, но кто вспомнит об этом сейчас, когда сердце больно бьётся о рёбра в груди у обоих. Оба молчат не в силах начать разговор. Чимин дёргается, будто того током ударили и оборачивается в сторону хёна, что стоит одновременно очень близко и мучительно далеко. — Я, — Пак будто глазами просит, чтобы старший не продолжал. Не надо. Хотя бы не сейчас. Но Юнги в темноте, обволакивающей комнату, блестящие страхом глаза Пака не видит. — Прости меня, я виноват перед тобой и… — Нет, — прерывает сквозящую виной речь старшего Чимин, до побеления костяшек в холодный подоконник вцепляется, ища поддержки и молчит, глядя на застывшего посреди кухни старшего. — Не надо. Не говори. Шуга глаза распахивает и на шаг назад отходит, пугаясь тихого скулежа парнишки, что рвётся следом за его словами. Слёзы по пухлому личку градом катятся, звонко разбиваясь о холодный паркет. Внутри всё будто разом обмирает при виде слёз на лице Пака, Юнги мысленно даёт себе подзатыльник и спешит к сжавшемуся младшему, совершенно не обращая внимания на роящиеся в голове мысли. А у Пака внутри целый мир перестраивается, ему дико страшно, а осознание приходит медленно. Но даже сейчас он подсознательно понимает, так должно быть, так правильно. — Не бросай меня, хён. Не надо, пожалуйста, — задыхаясь в всхлипах, будто в бреду шепчет Чимин, теснее прижимаясь к груди старшего, кажется чувствуя как мечется в груди его глупое сердце. Мин губы поджимает, чувствуя, как глупое и ни капли не уместное сейчас признание рвётся наружу. Чимин шепчет что-то неразборчивое, утыкаясь в область ключицы, продолжая тихо всхлипывать. — Если бы не ты, не знаю, как бы я жил дальше. Ты для меня всё, понимаешь? Я не знаю, что я чувствую, но я точно знаю, что ещё немного и это перерастёт в то, что испытываешь ты. Так давай попробуем… Попробуем сделать друг друга счастливыми. Юнги не скрывая облегчения выдыхает, зарываясь в непослушные волосы младшего и расслабленно хихикая шепчет: — Мы с тобой такие глупые, Чимин-и. У обоих внутри разливается приятное тепло. Ещё рано говорить о любви до гроба, но у них впереди ведь ещё целая жизнь, чтобы изучить каждую частичку друг друга, так ведь? Никто из них не знает, сколько они вот так стоят здесь, но солнце начинает неторопливо выходить из-за крыш небоскрёбов где-то за окном. Шуга продолжает прикрыв глаза поглаживать Чимина по мерно вздымающейся спине, чувствуя, как его снова клонит в сон, но отпускать блондина из объятий, что безусловно сейчас нужны им обоим, точно не намерен. Ни сейчас, ни потом. Оставляя наполненный нескрываемой нежностью поцелуй на лбу парня, старший прижимает его к себе крепче, совершенно точно зная, что не отпустит его больше. — Я помогу тебе забыть его, — будто невзначай слетает с губ Юнги, прежде чем он успевает понять, что только что произнёс. Чимин же тихо хмыкает, не возражая. — Ты уже помог, — шепчет тихо он, поднимая голову с плеча старшего и глядя с лёгкой усталой улыбкой одним уголком губ, прямо на Мина, что казалось вновь обрёл уверенность. Казалось. Стоило младшему вновь посмотреть своими невозможными карими глазами на него после сказанных им же слов, как сердце будто падает куда-то вниз, а потом с новой силой начинает долбиться о рёбра. Но теперь не от отчаянья, а от зарождающегося где-то в глубине души счастья. — Если бы не ты… Если бы не ты, не знаю, как бы я жил дальше, — уже увереннее произносит Чимин. — Спасибо, хён, — прилетает в самые губы усталый смешок младшего. — Ещё не за что, — глупо улыбается в ответ Шуга, припадая к нежным желанным губам.