My silent love

Ты слышишь меня? Ты хоть что-нибудь чувствуешь? Разве ты не обещал, что все будет как раньше? Что мои слова ничего не изменят между нами? Ты так прекрасно научился лгать, что лжешь за двоих. Неужели это твоя попытка уберечь меня? Иногда я просыпаюсь от ночного кошмара и жду звука твоих шагов. Дверь в твою комнату так близко, меньше метра отделает ее от моей двери. Но теперь ее некому открыть. Все теряет смысл, когда ты не рядом. Теперь мы почти не видимся наедине. В турах все время кто-то находится поблизости. И, хотя в гастрольном автобусе наши кровати разделяет всего один шаг, ты от меня дальше, чем на другой планете. Что мы, черт возьми, натворили? - О, привет, мам. - Привет, Билли. Вы сегодня работаете? - Да, пишем песню. - Хорошего дня. Увидимся. - Пока. И мы снова в твоем доме, куда ты переехал недавно, в прекрасно оборудованной студии. Но мы не одни. Здесь твоя новая девушка, Клаудия. Фанаты пишут, что ты сошел с ума, раз встречается с девушкой, похожей на меня. Неужели это правда? Ты смотришь на нее, влюбленный глупец. Ты улыбаешься ей. Говоришь, что она — твой ангел, что ты хочешь провести с ней всю жизнь. Лучше бы ты своими руками разорвал меня на куски, чем видеть это каждый день. Клаудия безумно нравится маме, она красива, хорошо одевается, безупречно воспитана. Мама, твой совершенный сын встречается с совершенной девушкой. А твоя дочь-чудовище продолжает терзать себя чудовищными мыслями... Бесконечная череда городов, отелей, выступлений. У нас нет времени подумать, у нас нет права на ошибку. Только ночью, лежа без сна в номере отеля, я молча зову тебя. Но ты, конечно, не слышишь. Иногда мне кажется, что ты так же разбит, как и я. Лучше умереть, думаю я. Я хочу умереть. Я хочу умереть. Хочу, чтобы все это закончилось. В тв-шоу твердят, что это подростковая любовь, ничего страшного, что разбитому сердцу нужно время. Сколько мне ждать? Я так устала. Только фанаты дают мне желание жить. Большинство из них такие юные, чистые, их не терзают черные мысли. Они наивно тянут ко мне свои руки. Я люблю обниматься с ними. Но, чем больше фанатов, тем больше и хейтеров, которые поливают меня грязью в социальных сетях. Они обсуждают мой рост (коротышка), мой вес (толстая или слишком худая), мою фигуру (что она прячет под одеждой, наверно, уродство или беременность), мои волосы (ужасная прическа и цвет), мой голос (слишком тихий). Как будто все это имеет значение! Это становится невыносимо. Лучше вовсе не читать комменты. Но как тогда общаться со множеством людей, которым я нравлюсь, независимо от моего внешнего вида? Таких, конечно, больше. А как быть с другими? Я не чувствую себя в безопасности. Люди говорят, что я заключила сделку с Сатаной. Какие-то сумасшедшие приходят к нам домой. Почему, Финнеас, ты бросил меня именно в этот момент? Разве ты не обещал, что никогда не оставишь меня? Теперь ты обещаешь то же самое зеленым глазам Клаудии? Я хочу уйти отсюда. Пусть вместо меня останется только пустота. И прекрасный Финнеас с прекрасной Клаудией. Принц победит чудовище. Они с принцессой нарожают детишек и будут жить долго и счастливо. Какая грустная сказка! Для чудовища, конечно. Мы снова в туре, в Европе. И, о чудо, Клаудия не маячит на горизонте. В гостиницах мама забронировала нам двухместные номера, аргументируя это тем, что мы все равно иногда всю ночь проводим за работой над песнями. Я надеюсь, что время, проведенное вместе, снова сблизит нас. Напрасно. Кажется, ты никогда не был дальше от меня. Ты больше не смеешься надо мной, не снимаешь дурацкие видео. Даже когда мы обнимаемся, это ощущается по-другому. Ты словно не со мной. Иногда мне хочется крикнуть: "Эй, чувак, ты здесь? Обрати на меня внимание!" Или ударить тебя. Я чувствую, что с каждым днем ниточка, которая всегда связывала нас, становится все тоньше. Я не могу допустить этого.       После ночного перелета мы оказываемся в гостинице под утро и спим до обеда. Мама приходит к нам в номер, когда Финнеас еще спит. Я лежу на своей кровати с планшетом. — Доброе утро! Что взять на завтрак, милая? — говорит она, присаживаясь ко мне на кровать. — Мама, уже обед. Возьми буррито, как всегда. — Не уверена, что здесь продают буррито. Это Европа, детка. Я пожимаю плечами. — Хорошо, я разбужу твоего брата, и мы сходим поищем чего-нибудь съедобного. Я оставляют планшет на кровати и иду в ванную. — Что ты читаешь, детка? — доносится до меня голос мамы. Она такая любопытная. Я возвращаюсь, и по ее округлившимся от ужаса глазам понимаю — сработало. Она делает вид, что все в порядке, поднимая Финнеаса и отправляя его одеваться. Но я вижу, как она напряжена. Я жду, что она предпримет дальше. Мама с Финном выходят, обещая скоро вернуться. Минуты через три раздается стук в дверь. Я с замиранием сердца иду открывать. Что за черт! За дверью Брайан, один из нашей Команды. Я знаю его с четырнадцати лет. Он заходит в номер и начинает болтать какие-то глупости. Рассказывает про свою девушку, на которой недавно женился, про маленькую дочку. Про то, как на прошлом концерте полетел ревербератор, и им пришлось собирать его из того, что было, буквально на коленке. Через двадцать минут я мечтаю избавиться от него. — Брайан, тебя мама прислала? — спрашиваю я строго и вижу, как он смущенно кивает. — Не знаю уж, что ты натворила, но она велела не оставлять тебя одну. — Понятно. Наконец, мама и Финнеас приносят еду. Брайан и мама уходят, а Финн остается. Мы обедаем вдвоем в номере. Поглощая буррито, который маме все-таки удалось раздобыть, я жду. Подобрав последнюю крошку и тщательно вытерев губы салфеткой, Финнеас спрашивает: — Ты в порядке, Билл? От этого вопроса я готова полезть на стенку. Нет, придурок, я не в порядке, потому что ты не со мной! Я встаю со своей кровати. И он поднимается тоже, напряженный, готовый сбежать в любой момент. Я медленно делаю шаг вперед, глядя на него снизу вверх. — Что мама сказала тебе? Он пугается, но отвечает честно, глядя мне в глаза: — Она сказала, что ты не в порядке, и просила поговорить с тобой. Бедная глупенькая мама! Она так слепо доверяет своим детям. Я продолжают наступать, а Финнеас медленно отходит к стене, стараясь не задеть меня. Я что, прокаженная? Дальше Финну отступать некуда — позади стена. Я кладу свои руки ему на плечи, я обнюхиваю его шею. — Пожалуйста, Билли. Не делай этого со мной. Не делай этого с нами опять.       Я целую его в губы. Губы холодные, как земля. Я прижимаю его к стене. Всем телом. Сюда в любой момент могут войти — родители или кто-то из Команды. Во время тура мы не запираем двери. Я толкаю Финнеаса в открытую дверь ванной и защелкиваю за собой замок. Брат совершенно не сопротивляется. Минимальное уединение нам обеспечено. — Я люблю тебя, — говорю я, глядя ему в глаза. В их глубине что-то мелькает. Прекрасно. Значит, он совсем не так холоден, как хочет показаться. — Но я не хочу этого, — мямлит он. Лжец! — Я всегда хотел быть тебе только братом. Лжец! Упрямый дурак! Мы созданы друг для друга. Ни с одной из своих подружек тебе не было так хорошо. Ни в одной из своих коллабораций у тебя не получилось написать хит, только со мной. Никто не знает тебя лучше, чем я. Но пока он этого еще не понял, я должна привязать его к себе. Я говорю: — Без тебя моя жизнь не имеет смысла. Тогда позволь мне уйти. Он вздрагивает всем телом. Финн понимает, что я имею в виду. Я прижимаюсь головой к его груди, ледяной, как ночь. Под моей щекой бьется его сердце. Я чувствую его запах, так близко, так сильно, и это придает мне решимости довести дело до конца. — Я погуглила, как можно совершить самоубийство. Его пульс такой медленный. Кажется, он даже не дышит. — Все эти петли, ножи, таблетки мне не подходят. Его сердце пропускает удар. Я прижимаюсь еще крепче. — Ведь кто-то может помешать в последний момент. Удар! Дыши. Еще удар. — Я хочу прыгнуть вниз с моста "Золотые ворота". Там еще никто не выживал. Его пульс разгоняется. Давай, Белоснежка, очнись ото сна. — Высота моста 227 метров. Я проведу примерно 7 секунд в полете. А потом мне будет уже все равно. Он обхватывает меня руками, сжимая до боли, и шепчет: — Нет. Я продолжаю: — Я не боюсь, что будет больно. Я... — Нет-нет-нет-нет-нет... — шепчет Финн, вцепляясь в меня все крепче. Наверно, синяки останутся. — Тело потом даже не найдут скорее всего. Никто не увидит, какой уродкой я стану... Финнеас отталкивает меня, его лицо покрыто красными пятнами, он тяжело дышит. В таком страшном гневе я его еще не видела. Я вообще не представляла, что мой брат может так злиться. Кажется, он готов ударить меня. Но потом он разворачивается и сшибает с умывальника все, что там стояло. Я слышу голос мамы за дверью ванной: — Билли, с тобой все в порядке? И чуть не писаюсь со страха. Финнеас замирает, вцепившись пальцами в край умывальника. Он так побледнел, что, кажется, вот-вот грохнется в обморок. Мне приходится опять брать все в свои руки. Я кричу: — Все хорошо, мам. Вытиралась после душа и немного поскользнулась. Тут какие-то флакончики упали. — Будь осторожнее, пожалуйста. Ты Финнеаса не видела? Мы переглядываемся. — Он заходил и сказал, что пойдет вниз, выпить кофе. — Хорошо, я тоже спущусь. — Да, мам. Дверь номера негромко щелкает, и мы снова одни. Финн делает движение, словно собирается выйти из ванной. Но я бросаюсь к нему и, обхватив руками, изо всех сил пытаюсь удержать. Он нужен мне, так нужен! Нужнее, чем популярность. Нужнее, чем воздух. — Пожалуйста, — шепчу я, — Не уходи. Я так боюсь быть одна. Я боюсь сама себя. Брат опускается на колени и тянет меня за собой. В его руках так уютно. — Ты никогда не будешь одна, — шепчет он, — Пока я жив... Он молчит какое-то время, но я чувствую, что он хочет что-то сказать. И, наконец, слышу: — Если захочешь прыгнуть с моста, возьми меня с собой. Сердце мое ликует! Я ощущаю биение крови во всем теле. Я никогда еще не чувствовала себя такой живой. Я хочу жить! С ним, здесь, сейчас. Финнеас прислоняется спиной к душевой кабинке и вытягивает свои длинные ноги. Я сажусь к нему на колени, как в детстве. За моей спиной поднимается и опускается его твердая грудь, его сильные руки обхватывают меня кольцом, его щека лежит на моей макушке. Я беру его руки в свои и прижимаю к груди. Мне так спокойно, как будто во всем мире остались только мы одни. А внутри меня торжествующий голос повторяет: он мой, он мой, он мой... Я слышу стук в дверь номера, потом она открывается и закрывается. Видимо, тот, кто приходил, решил, что номер пуст. Я не могу пошевелиться, я в состоянии полного блаженства, я в нирване. Мы одновременно делаем вдох и выдох, наши сердца бьются, как одно... Финнеас легонько подталкивает меня в спину, давая понять, что пора вставать. Я нехотя отцепляюсь от него и тут же чувствую такую пустоту, что хочется закричать в голос — это больно. Я хватаю его за руку и не собираюсь отпускать, так немного легче. Он, весь такой покорный, смотрит на меня тоскливыми глазами и говорит вовсе не то, что я ожидаю: — Мы должны закончить песню. — Которую? — Ту, где ты рассказываешь про свой сон о... самоубийстве. У меня есть припев. Мы садимся каждый на свою кровать, как хорошие дети, и ждем папу с мамой. Когда они заходят, мы оба в телефонах и, надеюсь, выглядим совершенно обычно. Мама смотрит на нас встревоженным взглядом, Финн успокаивающе улыбается ей. Сегодня вечером у нас саунд-чек, завтра концерт, поэтому мы едем на стадион. Поклонники ждут меня и у гостиницы, и у входа на стадион. Как они всегда все узнают? Какая-то девушка в толпе истерично кричит: "Финнеас, Финнеас!" Я ухмыляюсь — везде одно и то же. Настройка аппаратуры занимает пару часов. В номер мы возвращаемся уже в темноте. По дороге в машине Финн вкладывает мне в руку свернутую бумажку, и я прячу ее в рукав. Мы не разговариваем и не смотрим друг на друга. Уже в гостинице я первая занимаю ванную с молчаливого согласия Финна. Меня потряхивает от предвкушения. Еще никто не писал мне любовных записок. Это ведь любовная записка, иначе он мог бы сказать вслух? Бумага на сгибах немного затерлась, как будто ее долго держали в руке. Она охренительно пахнет Финнеасом. Я аккуратно разворачиваю свернутый в несколько раз клочок и читаю: "Пока я рядом, никто не сделает тебе больно. Не хочу лгать сейчас, но ты сумеешь этому научиться. Если бы я мог изменить то, как ты видишь себя, Ты бы не удивлялась, почему ты здесь. Они тебя не заслуживают."