Ненавижу тебя

Айви не виновата, что в один день у Харли на спине расцветает роза. Это происходит на ограбление банка и единственное, что Куинн помнит перед тем, как в глазах темнеет - это страх. Ощущение слепоты, а затем темноты под веками сковывает всё её тело, и боль, пробивающая затылок, словно стрела, ещё секунду заставляет её биться в агонии. Затем - темнота. Люди говорят, что иметь родственную душу - великое счастье. Великое, не великое - разница тоже не велика. Это случается не с каждым, а на то, чтобы встретить своего единственного, может не хватить и жизни. И харли удаётся уверять себя в этом почти пол года, пока она не встречает Айви в Аркхэме. А в её руках - бутон молодой алой розы. Они снова встречаются лицом к лицу через год. Есенин писал, лицом к лицу лица не увидать, и это правда, Харли может поклясться на своей розе. Она смотрит так пристально, что Айви принимает это за грубость, но все что что пытается сделать Харли - это разглядеть. Увидеть улыбку, глаза, волосы спадающие огненным каскадом на плечи… Помутнение исчезает так же быстро, как и находит, и через пару минут Харли жмёт руку Айви, на духу склоняя её к сотрудничеству, а потом убегает на очередное ограбление. Если бы она тогда знала, что их союз лопнет, как воздушный шар, то никогда бы не попросила помощи. Ей исполняется двадцать восемь, когда она пьяная заваливается в дом Айви и узнает, что преступница отошла от дел. Это глупое, не обдуманное решение, твердит Френсис. Это предательство, твердит Харли. И зачем? Чтобы прожить жалкую жизнь с ничтожеством. С тем, кто просто однажды помог в одном легком деле. С тем, кто никогда не нуждался в Айви так, как Харли. Глупо было думать, что она всегда будет рядом. Теперь некому прикрыть ей спину на заданиях. И Харли все время била не в полную силу, промахивалась, оступалась. как будто её точка опоры сместилась, а она не могла привыкнуть. Не могла поверить, что она так блядски с ней поступила. Люди говорят, чтобы связь с родственной душой закрепилась, нужно признаться ей в самом сокровенном - написать на запястье. Но не все, что написано станет посланием. У Харли тринадцать попыток чтобы подобрать нужные слова, - именно столько лепестков у ее розы, - но она не решается. Держит маркер, сжимает до побелевших костяшек, но так и не решается вывести на кисти заветное я тебя ненавижу. Она все еще любит её, хотя никогда ей в этом не признается. Айви даже не знает, что Куинн - её родственная душа. И если Харли не нужна была ей без метки, то что изменит глупая надпись? Её роза снова начинает гореть чертовски не вовремя. Она на ограблении. Но теперь это не плевое дело: она грабит самый охраняемый музей Нового Готэма, в её руках - бутон алой розы, потому что Айви не бросила её, и только крепкие стебли дикого цветка не позволяют Куинн разбить голову об кафель. Очнувшись в больнице харли треплет свои волосы. Телефон неустанно вибрирует, но девушка вглядывается в свои руки. Из-за больничного браслета больничного браслета выглядывает кончик черной надписи, и Куинн никогда раньше не боялся чего-то так сильно, как увидеть эти слова. Люблю тебя. В горле застревает крик, ей хочется выть и рыдать, хочется вывалиться из окна, винить во всём чертовы лианы, что не дали ей умереть, потому что это почерк Айви. Её аккуратные, маленькие буквы. Её самое откровенное, тайное. Куинн кричит до тех пор, пока ей не дают ручку, и она наспех выводит на левом запястье свои слова. Я так сильно ненавижу тебя. Терять сознание почти приятно. Это как сон, из которого организм не выходит до тех пор, пока не решает, что прошло достаточно времени и его тело может встретиться с реальностью. Глаза открываются трудно, как будто механизм век заржавел, но стоит взгляду упереться в зелёные глаза напротив, как всё теряется. - Как себя чувствуешь? - Айви срывается со стула и склоняется над кроватью Харли, непроизвольно взяв её ладонь в свои руки. Именно ту ладонь, рядом с которой находится её нелепое признание, но девушка туда даже не смотрит. Действительно, зачем ей смотреть - наверняка у неё красуется такой же. Наверное, именно поэтому она и пришла, и Харли смиренно ждет, когда об этом не зайдет разговор. Она выдыхает, выдыхает, что нормально и прикрывает глаза. Сбоку раздается кашель, голос Брауна. Господи, а ведь Куинн почти забыла его. - Что он здесь делает? - спрашивает устала, не поднимая век. - Чак - моя родственная душа, - даже открывать глаза не нужно. чтобы понять, как счастливо в этот момент улыбается Айви. Это невозможно. Нет, возможно, раз Айви так в этом уверена, но как? Куинн понимает, что зарыдает в ту же секунду, если ей не скажут что это сон. Она открывает глаза, смотрит холодно, совсем не привычно, и еле шевеля губами говорит: - Это невозможно. Хочется толкнуть ей в лицо свой кулак, а потом показать чертовы семь слов, которые навсегда выжжены у неё в памяти. - Это редко, но случается, - вставляет свои необходимые пять копеек Чак, и Куинн жалеет, что не убила его при первой встречи. - У меня лаванда на плече, Харлс, - шепотом говорит Айви, а потом отодвинув рукав пальто, демонстрирует несколько слов. Я люблю тебя. Дважды, но разным почерком. Куинн не уверена, что может это выдержать. - Так ты не получила… - выдыхает она очевидное, а потом закрывает глаза и смеется. Дико, так что начинает болеть живот, выплевывает в мир свою истерику, и айви жмет свои отвратительно нежные руки к её лбу, принимая это за неведомый приступ, и зовет сестру в палату. — Ты не получила, Боже, блядь, ты не получила… Чак неловко трет свою кисть, на которой, Харли знает, те же слова, что и у Айви, и единственное желание, которое просыпается в сломанной душе - разорвать эти счастливые лица. Она чувствует себя на алтаре жертвоприношения, потому что случай родственных душ - один на миллион. А случай односторонней связи - один на миллиард. люди говорят, что у всего в этом мире есть начало и конец. Альфа и омега. Рождение и смерть. Природа циклична, бесконечна, но каждое её составляющее — смертно. Не было бы смерти — не было бы жизни. И всё в этой жизни замкнуто. Кроме метки родственной души, скрытой любимой кожаной курткой Куинн. Великое счастье и огромная редкость любить и быть любимой в ответ ей не дано, потому что её змей не кусает себя за хвост.