Helium

      — you talk like a man and taste like the sun. ☼       Мы никогда не говорили много. Акутагава всегда предпочитал холодное молчание любым разговорам, даже деловым… и мне не хотелось тревожить его без надобности. Гораздо безопаснее было молчать, не выдавать своего присутствия ни единым звуком. Тихо, тихо… как со зверем в клетке: не подходи близко, не просовывай руки сквозь решётку, не дразни. Я никогда его не дразнила.       Одна мысль о том, чтобы заговорить с ним первой, вызывала в моей душе ужас. Меня будто сковывало льдом, и даже если мне нужно было задать важный вопрос или уточнить какую-то деталь, я могла лишь молча стоять и беспомощно смотреть на него… но только не в глаза: диким зверям нельзя смотреть в глаза. Внешне же я всегда оставалась спокойной и никогда не позволяла эмоциям отразиться на моём лице, ведь это было главным правилом выживания в Портовой Мафии. Сам Акутагава преподал мне этот урок и внимательно следил за тем, чтобы я прилежно его исполняла.       Убить первого человека по его приказу было не сложно: всё-таки, первыми жертвами моей способности были мои родители. По сравнению с этим, убийство незнакомого человека оказалось не такой уж и непосильной задачей. Намного сложнее было придерживаться этого правила — никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций. Я терпела и глубоко в своём сердце прятала боль и страх, слёзы и отчаяние. Даже если мне хотелось поделиться с кем-то своими переживаниями, не было ни единой души, которой было бы до меня дело. Расскажи я другим о своей слабости, что бы я получила взамен? Презрение, наказание и вместе с ними новые страхи… Я могла лишь молча стоять, до боли стиснув зубы, и смотреть, смотреть, смотреть на жестокость и беззаконие, которые окружали меня повсюду. Молчать и смотреть на согбенную спину в чёрном плаще, от которой веяло таким же могильным холодом, как от бетонных стен заброшенных складов в порту Йокогамы.       Очень многое мне приходилось запирать внутри себя. Даже самые безобидные мелочи я прятала, словно что-то постыдное, находясь в постоянном страхе их обнаружения. От каждого человека я ожидала предательства: ножа у горла или под боком, дуло пистолета у виска или беспощадного удара, но больше всего… я боялась Акутагаву. Никого не было рядом, чтобы защитить меня от его холодной ярости, чтобы подарить мне, пусть даже ненадолго, чувство безопасности. Все члены Портовой Мафии были одинаковыми. Одинаково чёрствыми. Одинаково жестокими. Одинаково безумными.       Все, кроме одного. Чуи Накахары. Иногда я видела его, когда он угрюмо брёл по коридорам штаба или разговаривал с Акутагавой о таинственных делах Портовой Мафии. Он был очень частым гостем у Мори, так как входил в состав исполкома, и о нём ходили самые леденящие кровь слухи. Даже Акутагава в его присутствии становился будто бы не таким грозным, но стоило Чуе уйти, как холод возвращался вновь и всё так же пробирал до костей. В такие моменты мне хотелось, чтобы Чуя-сан не уходил никогда.       Я внимательно прислушивалась ко всем разговорам, в которых упоминалось имя Чуи Накахары: сослуживцы любили поговорить о его разрушительной способности и взрывном характере. Взрывной характер… можно было подумать, что он не прятал своих эмоций. Когда он был зол — хмурил брови и кривил рот, когда же он был в хорошем расположении духа — сдвигал шляпу набок и насвистывал забавные мелодии. Он был завсегдатаем всех окрестных баров и курил, кажется, постоянно, с наслаждением выпуская облачка дыма, иногда даже колечками. Мне это очень нравилось. Если что-то его злило — он громко кричал, но когда что-то казалось ему смешным — не менее громко смеялся. С тех пор, как я попала в портовую мафию, я ни разу не слышала такого смеха. Услышав смех Чуи Накахары, я впервые за долгое время почувствовала тепло в груди.       Я не могла отвести от него взгляда, когда он находился рядом. Рассматривать его было всё равно что глядеть в калейдоскоп, когда цветные узоры сменяют друг друга, показывая всё новые и новые причудливые комбинации. Его походка всегда была разной — то лёгкой, то грубой — и в голосе всегда можно было уловить множество различных интонаций. Движения рук или наклон его головы рассказывали больше, чем Акутагава мог поведать своим бесстрастным голосом в течение недели или даже двух. Каждая мелочь в нём напоминала мне о чувствах, о существовании которых я давно забыла.       Мне очень хотелось однажды заговорить с ним. Даже думать о возможности этого было так приятно, что я едва сдерживала свои эмоции. Я тщательно подбирала слова у себя в голове, продумывала каждое своё движение. Я рисовала в своём воображении его улыбку — никто в Портовой Мафии не улыбался так, как Чуя Накахара — и то привычное движение рук, которым он поправлял свою шляпу или смахивал с лица непослушные пряди рыжих волос. Я всегда провожала его взглядом и никогда не переставала мечтать о нём. Мечтать и мечтать, даже если от этого иногда становилось очень больно, но ведь я привыкла не обращать внимания на свою боль. Никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций. Только однажды я совсем забылась, наблюдая за ним из тени коридора штаба. Я и понять не успела, как он умудрился меня заметить, но, когда его фигура неожиданно выросла прямо перед моим лицом, я уже ничего не могла с собой поделать.       — Эй ты. Как тебя зовут? — его голос прозвучал так неожиданно и громко, что я невольно вздрогнула. Моё сердце забилось как сумасшедшее, и, если бы я не забыла все молитвы, я бы помолилась, чтобы он не услышал моего сердцебиения.       — Меня зовут Изуми Кёка, сэр.       — Кёка, я довольно часто замечаю, что ты на меня смотришь… Есть что-то, что ты хочешь мне сказать?       — Нет, сэр, — я старалась опустись голову как можно ниже, чтобы он не мог увидеть моего лица. Я чувствовала, как горят мои щёки. Мои эмоции были написаны на моём лице, словно иероглифами на пергаменте. — Извините, если я потревожила вас своим поведением. Такое больше не повторится.       В повисшем молчании я услышала, как он шумно втянул воздух носом, и через мгновение почувствовала тяжесть его руки на своей голове. Лёгким движением он взъерошил мои волосы и, развернувшись, зашагал прочь, не сказав больше ни слова.       С тех пор тепло его руки всегда было со мной. Оно согревало меня, когда мне было одиноко и холодно. Оно напоминало мне о том, что даже в мрачных джунглях, где водятся голодные дикие звери, может светить солнце. Этим солнцем был Чуя Накахара. Я не хотела быть для него обузой, но не могла заставить себя отвернуться от него, когда он был рядом. Он был пёстрым узором из разноцветных стёклышек. Солнечные лучики просачивались сквозь них, и всё вокруг загоралось ярким-ярким светом. Когда же он смеялся, повсюду играла музыка.       — Кёка? Опять ты?       Он снова заметил меня через несколько месяцев. Был тёплый безветренный вечер, розовое солнце падало в объятия горизонта. В этот раз я не была напугана, потому что тепло Чуи Накахары всё ещё было со мной, в моём сердце. Я лишь по привычке опустила голову, чтобы он не заметил моей улыбки, и медленно подошла к нему.       — Сэр…       — Ну, чего же ты всё-таки хочешь? Сейчас у меня нет времени играть в гляделки, так что давай покончим с этим побыстрее.       Он скрестил руки на груди и в нетерпении притоптывал ногой. Я не видела его лица, но в его голосе не было ни намёка на злобу или раздражение. Мне очень хотелось взглянуть на него, но тело меня не слушалось. Я не могла ни поднять головы, ни подать голоса. Чуя задержался ещё на пару секунд, но ему надоело меня ждать: он прерывисто вздохнул и продолжил идти в сторону кабинета Мори. Вслушиваясь в его удаляющиеся шаги, я думала, что так он уйдёт навсегда и уже никогда не вернётся, чтобы засмеяться или озарить вечный мрак моей жизни своим удивительным светом. Ещё до того, как я успела обдумать свои действия, я ринулась вслед за ним по коридору и, увидев впереди его силуэт, протянула руку и схватилась за рукав его плаща.       — Чуя-сама, пожалуйста, посмейтесь для меня.       — Посмеяться? — всё замешательство, которое он испытал в ту секунду, можно было легко прочесть, словно на афише в кинотеатре или на вывеске над фургончиком со сладкими блинчиками: светлые глаза удивлённо расширились, трепетали ресницы, взгляд рассеянно бегал по моему лицу. Как он мог быть таким открытым? Как он мог быть таким…       — Ты что же, сама не можешь посмеяться?       — Мне кажется, не могу.       — Вот как, — он задумчиво потёр подбородок и затем хитро прищурил глаза, — тогда давай я начну, а ты подхватишь?       Я смотрела на него во все глаза, не веря тому, что всё это происходит на самом деле. Я чувствовала, как немеет моё тело и как мысли в голове замедляются, будто я оказалась во сне. Через сотню световых лет до меня донёсся его заливистый смех. Мурашки забегали по моей спине. Солнечные блики играли на его лице. Я сделала глубокий вдох и начала смеяться вместе с ним.       Теперь и его смех вместе с теплом всегда жили внутри меня. Где бы я ни была, в любое время дня и ночи, стоило мне немного напрячь слух, как я начинала слышать его: задорный, искристый… тёплый. Яркий, как цветные стёклышки в калейдоскопе. Когда Акутагава кричал на меня и говорил страшные вещи, я лишь закрывала глаза и прислушивалась к радостным перезвонам в своём сердце. Когда дикий зверь отдавал мне приказы, когда истошно вопили мои жертвы, когда я оставалась в оглушающем одиночестве — я всегда слышала тёплый смех. Смех Чуи Накахары.       Мы сталкивались с ним в коридорах, мы обменивались короткими приветствиями. Иногда, свободный от заданий и тренировок, он мог остановиться и рассказать несколько шуток или нелепых историй о других членах Портовой Мафии. Он смеялся, улыбался, лохматил мои волосы. Я смотрела на него, не говоря ни слова, но с каждым днём я позволяла себе улыбаться всё шире и шире, подражая ему. Его внимание согревало меня, потому что он был солнцем, под лучами которого я могла позабыть о своей боли и тревогах. Тепло, солнечно, весело. Он был моим летом. Он был моим спасением. Он говорил мне ничего не бояться и всегда твёрдо стоять на ногах. Когда он был рядом, мне казалось, что я вот-вот упаду на колени.       — Уж не влюбилась ли ты, Кёка? — как-то в шутку сказала Коё, загадочно прикрыв лицо рукавом своего кимоно. Её голос был мягким и заискивающим, но где-то в своей глубине он был насквозь пронизан льдом.       Влюбилась? Конечно, нет… так подумала я тогда. Сейчас же я знаю — конечно, да! Я влюбилась в Чую Накахару и его нежное тепло, которое он дарил мне, сам о том не подозревая. Он освещал таинственный мрак опасных джунглей, он прогонял ярким солнечным светом всех кровожадных зверей. Он был моим солнцем, моей защитой. Разве можно не любить солнце? Он дарил мне свой смех, и вместе с ним я могла двигаться вперёд сквозь любые тернии. Мне больше не приходилось скрывать от Акутагавы свои эмоции, ведь Чуя Накахара избавил меня от всех страхов и тревог.       Однако даже его самого иногда одолевали тревоги. Бывало, что я видела его очень раздражённым и злым. Он кричал на своих подчинённых и курил даже больше, чем обычно. Моё сердце замирало от пронзительной боли, когда я видела его таким. Какие силы заставляли его проходить через эти муки, что заставляло громы и молнии бушевать у него в душе? Мне очень хотелось помочь ему и согреть так же, как он согревал меня. Я не была солнцем, даже не луной… может, маленькой звёздочкой? Силён ли был мой свет или же едва пробивался сквозь ночную тьму, я всё равно была готова отдать ему всю себя, чтобы разогнать тучи над его головой и дать ему знать, как он важен для меня и как дорог.       — Чуя-сама?       Я подкараулила его в коридоре. Я долго думала над тем, что сказать ему, но стоило мне услышать его грузные шаги в вечерней полутьме, как все слова тут же стёрлись из моей памяти. Его лицо дышало неподдельной злобой. Круто нахмуренные брови образовывали тяжёлую складку на переносице. В его диких глазах не было ничего, кроме ненависти. Мне было трудно устоять на ногах, но чем дольше он сверлил меня взглядом, тем более осмысленными становились его черты. Когда он пришёл в себя, он хрипло спросил:       — Чего тебе?        Пути назад не было. Я набрала в грудь побольше воздуха.       — Вы моё солнце, Чуя-сама! Пожалуйста, если вам плохо, позвольте мне согреть вас…       Мои нервы были напряжены до предела. Слёзы жгли мне глаза. Мне так хотелось показать ему, что он не один. Он не один, ведь для него я всегда рядом. Всегда, всегда, всегда… Уткнувшись лицом в его жилетку, я медленно обвила его своими руками.       — Кёка…       Я слышала, как дрогнул его голос. Задрожал, затрепетал и треснул, как стёклышко. Я чувствовала, как сбилось его дыхание. Медленно прошли, одна за другой, несколько бесконечностей. Он легко потрепал меня по голове, но затем слабо оттолкнул, сделав пару неуверенных шагов назад. Сколько времени мы простояли вот так, соединённые моими объятиями? Холод реальности был так непохож на тепло его тела. Он смотрел на меня растерянно, с чем-то вроде улыбки на лице, но, возможно, мне просто хотелось верить в то, что это было улыбкой.       — Кёка, я… не могу быть твоим солнцем, понимаешь?       Кёка, глупая, как ты могла забыть? Тебе ведь можно было только молчать и смотреть.       — Я не могу быть солнцем, Изуми. Я никогда им не был.       Молчать и смотреть, как стёклышки в калейдоскопе трескаются и становятся чёрными.       — И никогда им не буду. Мне очень жаль.       Молчать и смотреть, как солнце навсегда покидает небо. Молчать и смотреть. Никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций. Никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций. Никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций. Никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций никогда не показывать окружающим своих настоящих эмоций никогда не показывать своих настоящих эмоций никогда не показывать своих настоящих эмоций никогда не показывать своих эмоций никогда не показывать эмоций никогда не показывать эмоций никогда не показывать никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда никогда       — Эй, не ходи туда! Там бомба!       Я проскальзываю мимо человека-тигра в дальний вагон поезда. Всё кажется таким невероятно громким. Жилет смертника туго стягивает мою грудь, мне немного больно дышать, но двигаться и действовать нужно быстро и резко.       — Пожалуйста, вернись к центральному вагону. В хвостовом вагоне бомба!       Человек-тигр загнан в угол. Он выглядит очень потерянным и беспомощным, словно котёнок. Я видела настоящего дикого зверя: с пронизывающим до костей голодным взглядом, клыками, острыми когтями, холодными словами и жестокими приказами. Человек-тигр совсем на него не похож.       Телефон вибрирует в моей руке. Я обязана ответить на звонок.       — Твоя задача — защитить бомбу любой ценой.       От этого голоса мои внутренности стягивает тугим узлом. Меня бросает в дрожь, и холодный пот стекает по моей спине крупными каплями. Никто не сможет понять этого, взглянув на моё бесстрастное лицо. Я никогда не показываю своих настоящих эмоций.       — Ты… я видел тебя, — человек-тигр очень удивлён, его голос дрожит. Он смотрит на меня растерянно и почти грустно.       — Воспользуйся своей способностью, чтобы убить всех, кто будет тебе мешать, — холодный и чёрствый голос Акутагавы в телефоне совсем не похож на голос человека-тигра. Зверь из Портовой Мафии никогда не удивляется и ничего не боится, предпочитая заставлять бояться других. — Разорви врагов, Снежный демон.       Мне очень не хочется исполнять приказы бездушного монстра в чёрном плаще. Мне не хочется, чтобы мой Снежный демон причиняла боль людям и вершила смерть. Мне не хочется смотреть, как она наносит удар за ударом человеку-тигру своей катаной, такой острой, что она без труда рассекает обшивку вагона и проделывает в его корпусе огромную дыру. Мне не хочется смотреть, как густая алая кровь пропитывает лоскуты белой рубашки на изрезанном теле человека-тигра. Кровь растекается по полу, по стенам и потолку, её капли попадают даже на моё кимоно. Меня начинает тошнить. Если я начну говорить, поможет ли это унять тошноту?..       — Меня зовут Кёка. Я сирота, как и ты. Я люблю кроликов и тофу. Ненавижу собак и молнии. После того, как меня взяли в портовую мафию, я убила тридцать пять человек за шесть месяцев.       Человек-тигр должен знать правду обо мне. Он лежит в луже собственной крови и смотрит на меня ничего не понимающими глазами. Он пытается встать, но он сильно ранен, поэтому его движения медленные и тяжёлые. Что он теперь обо мне думает? Всё ещё испытывает ко мне жалость или хочет разорвать меня в клочья? Видит во мне невинного ребёнка или кровожадную смертоносную тварь?       Поезд выезжает из подземного тоннеля. Солнечный свет ослепляет меня, окрашивая всё вокруг в яркий белый цвет. Я закрываю глаза, чтобы ненадолго вернуться в привычную для меня темноту. Только невинные дети гуляют под солнцем. Для меня же солнце больше не светит. Под его лучами я чувствую себя так, словно меня бросили в костёр. Моя кожа плавится. Мне больно. Мне очень, очень больно и хочется кричать. Я стискиваю зубы. Никто не должен знать, что я на самом деле чувствую сейчас. Я молчу и смотрю на то, как решительно и проворно человек-тигр встаёт на ноги.        — Не подходи.       Пожалуйста, не подходи ко мне сейчас. Не заставляй Снежного демона снова резать твою плоть на куски и проливать кровь. Зачем ты делаешь это, человек-тигр? Зачем бежишь навстречу боли и опасности с такой самоотверженной уверенностью?       Он ловко избегает всех ударов моей способности. В лучах солнца он двигается так легко и так быстро. Теперь он похож на настоящего зверя, но его взгляд всё такой же человечный и совсем не пугающий. Что он сделает со мной теперь, когда демон повержен, а его тигриные когти приставлены к моему горлу?       — Меня зовут Кёка. Я убила тридцать пять человек.       Я надеюсь, он отомстит мне за это. За всех тех людей, которых я убила.       — Где бомба?       В его голосе нет ни злобы, ни ненависти. Он очень спокоен.       — Моими последними жертвами были члены семьи из трёх человек — папа, мама и мальчик. Снежный демон перерезал им глотки.       Пожалуйста, человек-тигр, твои когти так близко от моего горла. Одним движением ты можешь отомстить мне за всех, кому пришлось страдать от рук Снежного демона. Я распахиваю кимоно и показываю ему бомбу, которую мне приказал защищать дикий зверь. Посмотри, человек-тигр, меня не должно быть здесь. Избавься от меня. Мне нет места под солнцем.       — Что ты сделала? Кто ты? — голос человека-тигра ломается и дрожит.       Меня зовут Кёка, глупый. Я убила тридцать пять человек. Когда они умирали, кричали и захлёбываясь кровью, я молчала и смотрела. Я никогда не показывала им своих настоящих эмоций.       — Я не ощущаю эмоций ни в твоих словах, ни в тебе. Ты словно машина для убийства.       После того, как меня взяли в портовую мафию, я убила тридцать пять человек за шесть месяцев. Дикий зверь отдавал мне приказы, а моя способность выполняла их без промедления и сожалений. Я молчала и смотрела, как умирали невинные люди. Молчать и смотреть… ведь это так просто.       — Если что-то чувствуешь, то следует выражать это словами! Иначе идиот вроде меня не поймёт. Неужели ты действительно хочешь заниматься чем-то подобным?!       Человек-тигр протягивает мне руку. Он смотрит на меня так отчаянно и… нежно? В его взгляде я не вижу осуждения или ненависти, только безумную жалость и бесконечную боль. Я словно смотрю в зеркало, ведь то, что я чувствую — это жалость и боль, но я никогда не должна показывать окружающим своих настоящих эмоций. Мне очень хочется, чтобы кто-нибудь согрел меня и избавил от этой ноющей боли, чтобы мне больше не приходилось прятать её в глубине своей души. Вот только моё солнышко спряталось за тучами и больше никогда ко мне не вернётся.       Что же мне делать, человек-тигр? Сейчас ты выглядишь таким собранным и спокойным, тогда как моё спокойствие — лишь притворство. С тех пор, как солнце перестало освещать мой путь, я совсем запуталась в этих джунглях. Может быть, ещё не поздно, человек-тигр? Может быть, ещё не поздно остановиться…       Я протягиваю ему кнопку, и он выдыхает с огромным облегчением. Я выдыхаю тоже.       Бомба на моей груди начинает пронзительно пищать.       — Что?..       — Ты нажала на кнопку, Кёка? Деактивация бомбы бесполезна. Умри с пассажирами и покажи несчастным, что Портовой Мафии следует опасаться.       Ничто не дрогнуло в голосе Акутагавы. Он вынес мне смертный приговор так же холодно и равнодушно, как до этого вынес тридцать пять смертных приговоров другим людям, которые умерли по моей вине. Все мы были для него совершенно одинаковыми бесполезными пешками, и теперь настала моя очередь умереть в этой игре. Моё сердце пронизывает холодом. Без солнца темно и холодно. Очень темно и холодно.       — Снимай бомбу!       Человек-тигр кричит и сходит с ума от волнения. Он нервно дрожит, по его лбу скатывается пот. Трясущимися руками он перебирает провода у меня на груди и пытается сделать хоть что-то, но я знаю, что у него ничего не получится. Глупый. Здесь не обойтись без смерти, и я уже готова к своей.       — У нас нет времени!       Я отталкиваю человека-тигра и отхожу к дыре в корпусе вагона, которую проделала катана моего Снежного демона. Ослепительно ярко светит солнце, мы проезжаем по мосту над лазурным океаном, и отражающиеся от воды блики играют на противоположной стене вагона, около которой сейчас стоит человек-тигр. Он смотрит на меня таким взглядом, будто способен видеть мою боль и раскаяние. Что ты видишь на самом деле, человек-тигр? Мне бы очень хотелось, чтобы на прощание ты увидел во мне хоть что-нибудь хорошее…       — Меня зовут Кёка. Я убила тридцать пять человек…       Прости меня, человек-тигр. Прости меня, моё солнце.       — Я больше не хочу никого убивать!       Я делаю прыжок. Я думала, что мне будет страшно, но это совсем не так. Мне очень весело. Я вижу проезжающий по мосту поезд, за ним просторное голубое небо и белое-белое ласковое солнце. Оно тянет ко мне свои лучи, я чувствую его на своей коже… я очень рада, что перед смертью снова вижу вас, Чуя-сама. Мне было очень холодно без вас. Я больше не хочу никого убивать.       Человек-тигр прыгает из поезда. Когтистая лапа срывает с меня жилет смертника. Он обнимает меня и прижимает к себе. Я закрываю глаза. Над нами разрывается бомба.       Почему ты сделал это, человек тигр?       Почему в твоих объятиях так тепло?

***

      После того, как меня взяли в вооружённое детективное агентство, я никогда не остаюсь подолгу одна. Ацуши-кун всегда бывает рядом со мной. Он помогает мне справляться с работой в офисе. Каждый день он угощает меня обедами и сладостями. Мы часто ходим на прогулки в город. Он много болтает, широко улыбается и тихонько смеётся, будто немного смущаясь. Мне нравится его смех. Мне нравится его улыбка. Мне нравится его болтовня, даже когда я его совершенно не слушаю. Рядом с ним всегда светло.       Мне бы хотелось подобрать нужные слова, чтобы выразить для него свои чувства. Правда в том, что я так привыкла скрывать от окружающих свои настоящие эмоции, что попросту забыла, как вести себя иначе. Я вижу по взволнованному лицу Ацуши-куна, что он очень переживает и расстраивается, когда я смотрю на него равнодушным взглядом и ничего ему не говорю. Каждый раз я обещаю себе, что обязательно покажу ему, что чувствую на самом деле, но потом всё идёт не так и я лишь продолжаю молчать и смотреть.       Сегодня мы гуляем по набережной. Ацуши-кун угостил меня сладкими блинчиками. Мне очень тепло и на моей душе покой, и Ацуши-кун тоже выглядит радостным и беззаботным.       — Извини, Кёка, что я такой дурак, — вдруг говорит он. Мы стоим в тени деревьев и можем спокойно смотреть друг на друга, не щуря глаза на солнце. — Я должен был сразу догадаться, что в Портовой Мафии всё было очень строго с дисциплиной. Я уверен, что на самом деле ты не хмуришься и не злишься на меня, ты просто… ещё не привыкла открыто показывать то, что чувствуешь, да? Ты уж прости, если что не так. Ты ведь знаешь, я желаю тебе только добра.       Он выглядит смущённым, но очень милым. Солнце играет в его волосах, и я точно знаю, что я должна сказать.       — Ацуши-кун, пожалуйста, улыбнитесь для меня.       — Улыбнуться? — он удивляется и задумчиво потирает подбородок. — Ах, а может, ты улыбнёшься первой?       — Мне кажется, я не могу.       — Вот как… Ну, тогда, я улыбнусь первый, а ты подхватишь, идёт?       И он улыбается.       А я улыбаюсь ему в ответ.