***
Никто из них двоих не возьмется сказать доподлинно, когда и что именно между ними зародилось или появилось, черт его знает. В начале локальные затяжные войны, затем и вовсе мировая... Обстановка, не располагающая к долгим раздумьям. Однако... После войны на это также не было времени: послевоенная лихорадка, отработка на победителей за свои грехи (даже странно, что Герою, по крайней мере одному из, а тем более с рьянной защитой второго, не могли простить парочку огрех и отпустить пожить мирной жизнью)... Они выбрали страну огня, хотя и «Герой» недовольно морщился и выпускал свои иголки наружу, оглядывая бывших знакомых взглядом затравленного, но крайне опасного зверя. Да. Он только смотрел, однако, кажется именно этот взгляд и стал причиной по которой Цунаде отправила их в горячие точки, «остужать пылкий нрав». Возможно он бы так и остался неприкаянной душой в этом аляпистом мире, лишенный всего: прошлого, вместе с уничтоженным кварталом клана, настоящего и будущего, не имеющего цели, для того чтобы жить дальше. Но, со временем, все начало налаживаться, им выделили небольшой домик на границе со страной Воды за «заслуги перед деревней» и списали на «заслуженный отдых», а на деле, просто вычеркнули из жизни деревни, задвинув в сторонку, лишь бы не отсвечивали. Так даже к лучшему. Ему это точно пошло на пользу. Взгляд приобрел осмысленность, за домом появился маленький помидорный сад, в который нельзя было ступать даже под страхом смерти. Однако кухню ему пришлось уступить мне, ибо его кулинарные шедевры заканчивались на помидорах везде, где только можно, желательно, без всего остального. Интересно, как он только дожил до стольких лет? Особенно учитывая то, с каким упорством он пытался меня доколупать, порой действительно выводя из себя, доводя до ручки и взорванных ландшафтов поблизости. Он пристрастился к подчинению, возможно это послевоенный синдром, но его желанием всегда было отдать всю власть мне, подчиняясь и изредка вспоминая о фамильной гордости, коей не было места в нашей постели. Нам трудно разговаривать друг с другом, потому что стоит открыть рот одному, так тут же второй начинает огрызаться на подколки, и слово за слово — очередной выплеск эмоций в различных плоскостях. Стоит заметить, что он никогда не стремился меня специально ранить словами, а если вдруг и говорил нечто подобное, то тут же вымаливал прощения, сухо рыдая в плечо и переживая бурю противоречивых чувств внутри. Такими темпами я даже и не надеялся, что однажды его отпустит. Нет, я и не мечтал, чтобы он изменился и стал шелковым, неядовитым и безопасным, нет. Но наблюдать его мучения было действительно трудно, без возможности помочь чем-то большим, чем молчаливая поддержка, вкусный ужин из любимых блюд или маленьких, но приятных подарков. Но, возможно, я все же чем-то заслужил свое чудо, однажды развеявшее многолетний мрак.***
Его лицо освещало вечернее солнце, а морской бриз беспощадно развевал мои светлые пряди, превращая ровный водопад волос в нечто отдаленно напоминающее взрыв на макаронной фабрике. Этот день в миг пронесся перед глазами... Яркое пробуждение с холодных рук на бедрах, тесной глотки и хриплого шепота, не терпящего отказа, но так заманчиво зовущего на прогулку. Небольшое удивление, не ожидающего от этого язвительного человека такого пункта назначения. Ему бы больше подошло пригласить в дорогой ресторан или может в парк аттракционов, что недавно открылся не так далеко, но никак не пустырь с отвесными скалами, витиеватым спуском к морю и лавандовым полем наверху. Но оказалось, что он основательно подготовился, набрав «походно-пикниковой» еды и купальные принадлежности. Помнится, утром, сгорая от страсти, он стонал что-то про то, как сильно ему нравится бронзовый отлив моего загара... И верно, в сумке был крем для него, а с каким довольным лицом этот крем втирали во влажную кожу... Даже не верилось, что он может быть таким нежным, но в этот раз все было именно так. Теплая соленая вода, горячие поцелуи и обжигающий песок, шутки про деда и его участие в появлении этого пляжа, мирное сопение в плечо. Когда же он так сильно стал зависим от своего котенка? Он уже и не помнит, даже не считает нужным задуматься. И только смотрит сейчас с любовью в омут черных глаз, жуя свои волосы, задуваемые ветром в лицо, и чувствуя, что безгранично счастлив в этой любви, с этой глупой фамилией на губах, представителей, которой он так сильно ненавидел раньше. А после захода солнца они вместе будут наблюдать за ночным небом среди лавандового соцвета, прислонившись плечом к плечу, как жили все это время, и не выдержав своих чувств, в черных, как его глаза, небесах взорвутся миллиарды огней, после нежного «кац», произнесенного влюбленным подрывником.