Любовь не с первого взгляда

Конечно же, у Канлара нашлись более важные дела, чем следить за королевой и подслушивать под дверями её кабинетов. В связи с резкой потерей предыдущего вице-канцлера нужно было озаботиться поиском нового человека на эту роль – и Кая, весьма своевременно вспомнив, что титул короля-консорта она вводила не для красного словца, перевалила проблему на плечи супруга. В конце концов, вице-канцлер – это будущий канцлер, а канцлер – это правая рука правителя, так кому, как не Канлару, заниматься подбором этого человека? Пришлось заниматься. И, прямо скажем, он подошёл к делу самым серьёзным и продуманным образом. Чтобы составить более или менее адекватное мнение о каждом кандидате, Канлар придумывал причины ненарочным образом поглядеть на них в естественной, так сказать, обстановке. Своеобразные «смотрины» больше недели занимали всё его свободное время. Конечно, за один погляд нельзя было понять, что за человек перед тобой, но всё же это давало больше, чем сухие строки характеристик, собранных внутренней разведкой. За это время вопрос об отъезде махийской принцессы не поднимался. Кая пребывала в некоторой растерянности, а сама принцесса уезжать не торопилась. Её дипломаты же были недовольны. После решительных действий райанской стороны они опасались дальше поддерживать секту, не желая дипломатического конфликта, но вот сектанты, определённо, не хотели этого понимать, и всячески пытались войти в контакт с махийцами. По совести говоря, прижимистым сектантам были нужны финансы, и они сильно рассчитывали на своих покровителей. Но внутренняя и внешняя разведки основательно пасли махийцев, так что те предпочитали не высовываться. Полностью положившись на своих людей в этом вопросе, Канлар с головой ушёл в обязанности короля-консорта. Однако, только-только справившись с первой волной дел по выбору вице-канцлера, он незамедлительно угодил в эпицентр новых проблем. Эти проблемы ему со скорбным лицом принесла княжна, получившая письмо от предполагаемого жениха. Ниийский принц, не будь дурак, уцепился за идею стать управителем собственного княжества – пусть от этого княжества пока одно название было (точнее, даже и названия не было). А вот ниийский король, также не будь дурак, в восторг не пришёл. Создавать у себя под боком ещё одно государство, пусть и карликовое, в его планы не входило. А вот отхватить рьонские земли без военных вложений – это дело другое. Король, ознакомившись с проектом сына, бодро внёс свои коррективы: принц женится на княжне, Райанци в качестве приданого отказываются от притязаний на рьонские земли, и они благополучно переходят под управление ниийской короны. Осуществлять это управление, конечно, будет принц и его райанская жена – вполне прилично, все довольны, всех всё устраивает. Король искренне полагал, что даёт Райанци возможность выйти из ситуации с честью: подобным договором он вроде как номинально признавал, что земли – райанские, правда, по факту заключения договора они таковыми быть переставали. Учитывая, что отстоять эту территорию перед ниийской армией у райанской стороны не получалось, жест поистине любезный и щедрый. «Пусть они и не ваши, но вы можете нам их подарить, так и быть», – милостиво соглашался Райен IV. Но он не учёл, что ни принца, ни княжну эта идея не вдохновила – они оба уже нацелились на суверенное царствование. Поэтому принц начал вести за спиной отца свою игру, отправив срочное послание предполагаемой невесте. В послании говорилось, что в ближайшие дни король отправит в Райанци официальное посольство для решения этого вопроса. Принц обещался всеми правдами и неправдами в это посольство просочиться, чтобы иметь возможность объединиться с княжной в ходе отстаивания своей идеи. Однако для твёрдости их позиции нужно было обеспечить поддержку райанской стороны – именно это он и просил организовать княжну. Та, здраво рассудив, что на политику такого уровня её дипломатических талантов не хватит, отправилась терзать Канлара. Расчёт княжны был в том, что Канлар как дипломат был весьма азартен, и в самых сложных и невыполнимых задачах всегда находил вызов, который ему чрезвычайно хотелось принять. Не имея возможности как-то надавить на короля-консорта, княжна рассчитывала поймать его на крючок с помощью хитрости, возбудив в нём интерес к её делу и заставив его увидеть в этом деле вызов. План почти сработал. Почти – потому что, став человеком семейным, Канлар научился сдерживать свой азарт, а последняя ссора с королевой окончательно убедила его в том, что лихие планы того не стоят. – Вы мне предлагаете, – любезно переспросил он княжну, выслушав её историю, – каким-то волшебным образом убедить сперва её величество, что реализация вашего плана в её интересах, а потом, вместе с её величеством, убедить в том же отнюдь не лояльных этой идее ниийских дипломатов, так? – Звучит невыполнимо, – мило похлопала ресницами княжна. – Невыполнимым и является, – столь же мило заверил её Канлар. Такого пассажа интриганка не ожидала. Однако, тут же взяв себя в руки, она продолжила наступление: – Комбинации подобного рода всегда были вашей сильной стороной, сир. Оценив хмыканьем столь грубую по содержанию и по форме лесть, тот покачал головой: – Ваша светлость, ваш план не играет на руку ни Райанци, ни Ниии. Выказав самый серьёзный вид, княжна принялась деловито перечислять выгоды своего решения, куда вошло много как реальных, так и выдуманных аргументов: от безопасности границ – до экономических преимуществ. – Я подумаю, что можно сделать, – наконец, нехотя, признал правоту отдельных аргументов Канлар, – но не рассчитывайте на это всерьёз. План безумен. Они разошлись, взаимно недовольные друг другом. В этот момент имеет смысл уточнить, что княжна была не очень сильна в выборе мест для приватных бесед – впрочем, возможно, общая занятость короля-консорта и наличие у него докучливой свиты вполне создавало условие к тому, чтобы выловить его на такую беседу было непросто. Вот и пришлось выбирать лучшее из возможного, и это «лучшее» оказалось так себе идеей: их шушуканья заметили две крайне заинтересованные персоны. Первой персоной был господин Се-Крер, которому влюблённость отнюдь не помешала влипать в неприятности с прежней степенью интенсивности. – Ай-яй-яй, как неосторожно, ваше величество! – приветствовал он Канлара задорной улыбкой. – Её величество будет не очень-то довольна вашим вниманием к её очаровательной родне. Ответом его дерзкое выступление не удостоили, зато удостоили взглядом – тяжёлым и истинно королевским. Канлар провёл у зеркала не один час, репетируя целый набор приличествующих королю-консорту гримас, и взгляд «вы в шаге от немилости, поберегитесь!» удавался ему уже вполне хорошо. Второй заинтересованной персоной оказался князь, который искал сестру по какому-то личному вопросу и, зная её характер, мгновенно заподозрил, что та ведёт какую-то сложную политическую интригу – зачем бы ей иначе потребовался глава внешней разведки? – Так-так-так, сестрёнка, – поймал он её под локоток, – и что это у тебя за шашни с нашим дипломатом? Княжна в полной невозмутимости напомнила, что приглядывает себе жениха из иноземцев, а кто как не Канлар выступает в этом вопросе признанным экспертом. – Кстати, как там твоя принцесса? – ласково закончила дежурной шпилькой свои объяснения она. Князь застонал и предсказуемо исчез в неизвестном направлении, забыв про свой вопрос, связанный с его завтрашним отбытием в родные края. Совершенно никто не заметил, что дата его отбытия совпала с отъездом Айде-Лин в её пиратские дали. Справедливости ради отметим, что выехали они в разные ворота и в разное время, поэтому нет никаких существенных доказательств того, что совпадение дат было чем-то большим, чем просто совпадением. …меж тем, к вечеру стало очевидно, что способности княжны выбирать места для приватных бесед даже ещё хуже, чем можно было предположить сперва, потому что на стол к королеве лёг отчёт внутренней разведки, в котором сообщалось, что король-консорт, в сговоре с княжной Се-Рол и ниийским принцем, планирует основать новое автономное государство на райанских землях. – Что за чушь! – прокомментировала это донесение королева. Агент позволил себе оскорбиться, поскольку в надёжности сведений был уверен. «Что за чушь!» – подумала королева ещё раз и отправилась к супругу – разбираться. Момент для разборок был не самый подходящий: Канлар был раздражён и решением вопроса с вице-канцлером, и интригами княжны, и своим пиратским предприятием, которое тоже требовало внимания. Когда королева сунула ему под нос свеженькое донесение с требованием прокомментировать, он лишь бегло скользнул по строчкам взглядом, повёл плечом и сухо пробормотал, во-первых, про «проходной двор какой-то, а не дворец», во-вторых, про «спалить бы всю эту разведку к рогровой матери», в-третьих, уже в голос, про «да-да, всё именно так и было!» Канлар истово досадовал и на княжну с её безумными проектами, и на внутреннюю разведку с её неустанной слежкой, и на королеву с её придирчивым пытливым умом, и, более всего, на бесконечное повторение ситуаций, в которых он вынужден оправдываться и объяснять каждый свой шаг. – Что за чушь! – опять вынесла вердикт Кая, раздражённо помахивая досужим листочком. – Если ты сама видишь, что это чушь, – со сдержанной досадой отметил Канлар, – то чего ты хочешь услышать от меня? Кая нахмурилась. Его тон не пришёлся ей по душе. – Я хочу услышать, – сухо пояснила она, – что это за независимое государство на территории Райанци, и почему я узнаю о нём вот так? – бросила она донесение на секретер. Сложив руки на груди, Канлар со сдерживаемым раздражением поведал: – Твоя кузина вознамерилась создать на рьонских землях независимое княжество, находящееся под патронажем Райанци и Ниии одновременно. К своей затее она привлекла принца. А вот король совсем не в восторге от этой идеи, поэтому княжна пытается завербовать меня с тем, чтобы я уговорил тебя выступить на её стороне. Королева закаменела. – Рьонские земли? – сдавленно повторила она. – В независимое княжество? – У неё неплохие аргументы в пользу этого предприятия, – сдержанно отметил Канлар. Королева бросила на него далёкий от понимания, удивлённый взгляд: – Что? Он пожал плечами: – С точки зрения спокойствия на границах это и впрямь неплохо. При всех своих несомненных достоинствах, Канлар был далёк от властительного взгляда на земельную политику. Ему казалось, что менять земли на какие-то иные выгоды – вполне себе прибыльное дипломатическое предприятие. Кая же, властительница по рождению, была в шоке от самой идеи. Да, они постоянно спорили за рьонские земли с Ниией, но фактически это была территория Райанци! Рассматривать вариант с отчуждением этих земель казалось ей в высшей степени безумием. Стоит отметить, что, в отличие от Канлара, королева сразу сообразила, к чему такая близость между княжной и госпожой Се-Нист. Непокорные итанцы и так доставляли короне немало хлопот, а если те ещё и объединятся с этим так называемым автономным княжеством… Это же катастрофа! – Вы с ума сошли! – прямо заявила она Канлару, шокированная тем, что он мог всерьёз выступать в поддержку столь вопиющей и беспримерной глупости. Канлар поморщился, как и от самой фразы, так и от резкого перехода на «вы» – в который раз он почувствовал себя не равным ей, не супругом, а провинившимся подчинённым, которого призывают к ответу. Возможно, из-за этого он ответил более резко, чем предполагал: – Почему же? Лишь ваше мнение имеет право на существование? По-вашему, всякий, кто мыслит иначе, сошёл с ума? Кая в недоумении похлопала ресницами: и смысл сказанного, и тон её задели. Как и всегда, когда речь заходила о государственных интересах, она позабыла, что её с собеседником связывают и личные отношения. В вопросе государственном она не мыслила себя иначе, чем королевой, и, конечно же, авторитарно заявляла свои права на знание априорных истин. Необходимость беречь земельное единство и всеми способами расширять территории, а не терять их, была для неё той самой априорной истиной, оспаривать которую может только безумец. Не отвечая на высказанную абсурдную, с её точки зрения, претензию, она перешла в наступление: – И что же? Вы, значит, считаете хорошей идеей этот безумный план? – зло вопросила она. В этот момент Канлар уже напрочь забыл о том, что и сам оценил план княжны как безумный. Если королева рассматривала их беседу как дебаты двух государственных умов, то он видел в ней только личную ссору с женой. Вопрос с интригами княжны казался ему второстепенным и маловажным, лишь предлогом, а не сутью беседы, тогда как Кая, напротив, именно этот вопрос полагала центральным и даже не подозревала, что между ними в этот момент решается что-то ещё. – Я нахожу этот план прекрасным, – зло и весомо уведомил её Канлар, в этот момент искренне полагая, что и впрямь поддерживает эту идею всем сердцем. – И, видит Бог, я помогу княжне его осуществить! – выпрямился он, гневно сверкая глазами. Он не отдавал себе отчёта в том, что говорит так, потому что хочет бросить вызов королеве и доказать самому себе, что способен на это. Ему всею душой было необходимо вырваться из-под гнёта её авторитета, взбунтоваться, утвердить себя – того требовала его потребность в самоуважении. Он не желал чувствовать себя зависимой марионеткой в руках своей госпожи, и видел сейчас в ней не возлюбленную, а врага, который стремится подавить и подчинить. Если уж он сам этого не осознавал, что говорить о Кае, которая гораздо меньше него смыслила во всех подобных тонкостях межличностных отношений. Будучи королевой, она видела в его словах лишь бунт против её власти, и, соответственно, её реакция была поистине королевской. Оскорблённо выпрямив спину до состояния деревянной доски, гордо подняв чело и расправив плечи, она ледяным тоном заявила: – Никому вы не поможете, сударь, потому что вы не смеете действовать в обход моей воли! – припечатала она фразу властным и требовательным взглядом. Сложив руки на груди, Канлар невозмутимо поправил: – Не «сударь», а «сир». – Что? – опешила она от такой наглости. – «Сир», – любезно повторил он. – Вы забываете, мадам, что перед вами король-консорт. Она заметно побледнела и закаменела. В её голове мгновенно закружились старые опасения по поводу того, стоит ли давать новоявленному супругу в руки настоящую власть, – и сейчас она с несомненной отчаянной отчётливостью понимала, что вот он, тот момент, когда её казавшееся таким мудрым решением вышло ей боком, породив рядом с нею внутреннего врага, способного причинить вред её королевству. – Выйдите вон, – холодно потребовала она, сделав выверенный и элегантный жест рукой. Он со злой насмешкой на лице и в голосе ответил: – Смею напомнить, что это столь же мои покои, как и ваши, и вы не вправе мне указывать, когда их покидать. Несколько секунд она смотрела на него странно-безразличными, рыбьими глазами, после чего тихо отметила: – Что ж, прекрасно. Тогда уйду я. В подкорку её подсознания было вбито вести себя в таких ситуациях сдержанно и достойно, поэтому она двинулась к выходу непринуждённо и изящно, как будто мягко летела над полом, а не делала шаги. Она казалась идеальной куклой, которую подвесили на ниточки и ведут по воздуху. Именно эта противоестественная идеальность её движения заставила сердце Канлара сжаться. Ему захотелось окликнуть её, остановить, примириться, но его гордость горячо воспротивилась этому порыву. Он не знал и не чувствовал за собой никакой вины, и видел вину лишь в ней – в её деспотичном, эгоцентричном поведении. Ему с отчётливой несомненностью казалось, что он должен стоять твёрдо и решительно в этом конфликте, иначе, поддавшись ей, он потеряет самого себя, потеряет уважение к себе. Поэтому он только крепче сложил руки на груди и стиснул зубы, рисуя на своём лице самое отстранённое и непримиримое выражение. Кая, которой каждый шаг давался с глубокой душевной болью, в дверях всё же остановилась и нерешительно обернулась. Суровое лицо мужа не вдохновляло на продолжение беседы. Выгнув бровь, он язвительно подтолкнул её: – Смею вас заверить, никакие люстры нынче падать не собираются. Она удивлённо перевела взгляд наверх, только потом вспомнила, к чему была сказана эта фраза, закусила зубами внутреннюю сторону щеки, бросила на него взгляд одновременно гневный и обиженный, повернулась к нему, раздумав уходить, и сложила руки на груди тем же жестом, что и у него. – В самом деле, – холодно отметила она, соглашаясь с его оценкой состояния люстры. – Не поспоришь. Он криво ухмыльнулся самым уголком рта, что, впрочем, в сочетании с холодным взглядом не выглядело ни в малейшей степени дружелюбным. С минуту помолчав, он с некоторым сомнением в голосе добавил: – А вот графин мог бы и упасть. Кая скептически посмотрела на графин, который стоял вполне себе прочно, и весьма холодно откомментировала: – Полагаю, нет. С по-прежнему каменным и не выражающим никаких эмоций лицом Канлар небрежно смахнул графин рукой. С грохотом тот разбился о пол, расплескав кругом воду. Королева машинально крикнула Кати оставаться в прихожей и не беспокоиться. Король-консорт невозмутимо игнорировал тот факт, что вода подобралась к его туфлям. С минуту Кая в недоумении смотрела на осколки, после чего сдержанно отметила: – По правде сказать, не испытываю ни малейшего желания вас целовать. В ответ на подобные откровения Канлар лишь хмыкнул. Ему тоже, по совести говоря, совсем не хотелось в этот момент целоваться. – Вот как! – тем не менее, мягко удивился он. – В таком случае, я настаиваю. Она встретилась недоумёнными глазами с его непреклонным взглядом. Медленно сделала шаг к нему, другой, третий. Его испытующий и немного насмешливый взгляд сбивал её, и она смотрела куда-то в пустоту, в район его плеча. Она сама не знала, почему подчиняется – возможно, потому что это «я настаиваю» напомнило ей их давнишние игры по столкновению воли на балу, и ей с несомненной отчётливостью казалось, что уйти сейчас было бы катастрофической ошибкой. Когда она подошла уже вплотную, он неожиданно остановил её рукой и с мягкой насмешливостью сказал: – Полно. Кажется, мы с вами уже выяснили тот факт, что я не насильник. Резкая перемена в его интонациях обескуражила её. Она почувствовала смятение: ещё неостывший гнев смешался с болью от ссоры и отозвался в сердце горечью и обидой – не столько на него, сколько на саму себя. – Зачем же тогда настаивали? – тихо, не глядя на него, спросила она. Он пожал плечами и честно ответил: – Хотел узнать, подойдёте ли. – И что выяснили? – ещё тише и совсем уж безвыразительно поинтересовалась она. – Да у меня просто день открытий сегодня! – ехидно и весело отозвался он. – Сегодня я узнал о себе, что, во-первых, я бунтовщик, во-вторых, планирую свергнуть вас и править самовластно, а в-третьих и в самых поразительных – оказывается, я ещё и тот человек, который способен принуждать женщин к близости, – фыркнул он. – Вы весьма лестного обо мне мнения, мадам, – насмешливо попытался поклониться он, но из-за того, что она стояла слишком близко, манёвр ему не удался. Где-то две минуты потребовалась ей, чтобы критически подойти к собственным словам и поступкам и признать, что её сегодняшние выводы были более выражением её страхов, нежели логичной оценкой его личности. К сожалению, чувства в этом вопросе не поспевали за разумом: она уже поняла, что была неправа, но всё еще чувствовала себя задетой, возмущённой, оскорблённой и обиженной. Часть её размышлений отражалась на её лице – что можно было рассматривать как довод в пользу подсознательного доверия к нему – и он с нескрываемым интересом вглядывался в это отражение её внутренней жизни, более увлечённый очередной загадкой, чем ссорой. Наконец, всё также глядя не на него, а скорее куда-то в его плечо, она медленно озвучила результат своих размышлений: – Я слишком разгневана сейчас, чтобы иметь силы признать свою неправоту. Вы не могли бы, – вдруг на самой тяжёлой части своей фразы она посмотрела ему в глаза, – если это возможно, дать мне время побыть одной и поразмышлять? Несколько секунд он недоумевал, потом сдержанно ответил: – Разумеется. У вас есть столько времени, сколько вам нужно. – Благодарю, – сделала она лёгкий реверанс и удалилась в свою спальню, оставив его в полном недоумении. В применении к королеве регламент даже те реверансы, которые являются фигурами танцев, обязывал трансформировать в лёгкий благосклонный наклон головы. Ему потребовалось три минуты, чтобы осознать, что она, не имея в себе сил и достаточных чувств для извинений, попыталась, по крайней мере, сгладить свои обвинения и претензии этим странным жестом. Когда же, вдогонку к этому, он осознал, что в своей жизни она кланялась только и исключительно своему отцу, королю, он неудержимо и сокрушительно покраснел от стыда. Хотя его гордость и призывала его отстаивать свою независимость, он никогда не претендовал на почести, равные королевским, и в какой-то момент этот жест показался ему унизительным для неё. По правде сказать, он на ровным месте навыдумывал несуществующих проблем; но в контексте их ссоры ему стало казаться, что он только тем и занимался, что давил на неё – давил, давил, и продавил ажно до этого несчастного реверанса. Однако дверь в её спальню была закрыта, и он не посчитал возможным тревожить Каю после того, как она сама запросила время побыть одной. Поэтому ему оставалось только сесть и погрузиться в пучины самообвинений и недовольства своим поведением в сложившейся ситуации. Что касается Каи, должны признать, ей и в голову не пришло обвинить мужа в каком-то мифическом продавливании – наоборот, чем больше она размышляла, тем яснее понимала, что это она снова пыталась подавлять его и подчинять своей королевской воле. И она даже не заметила этот треклятый реверанс. Он вышел у неё машинально, как знак признательности за то, что он не ждёт от неё немедленных извинений и предоставляет ей право разбираться в своих переживаниях, не усугубляя их ссору такой отсрочкой объяснений. Конечно, ни о каком сне сегодня не могло быть и речи – она слишком погрузилась в свои переживания и их анализ, привлекая к этой ссоре материалы прошлых столкновений и приходя к несомненному выводу, что принять решение не ссориться явно недостаточно для того, чтобы и в самом деле прекратить делать это. Анализируя снова и снова, что именно заставляет её каждый раз срываться, она пришла к выводу, что здесь виноваты страхи – те самые страхи, которые он сегодня так насмешливо озвучил. Страх бунта с его стороны, страх его предательства и страх сломаться и стать покорной игрушкой в его руках. Достав бумагу и перо, королева зажгла свечу, и стала подробно выписывать всю информацию, которую находила внутри себя касательно этих страхов. Получалось довольно много. Перечитав написанное свежим взглядом, она пришла к печальному выводу, что большая часть этих страхов вообще не имеет к Канлару никакого отношения – это были те самые страхи, которые она в своё время навоображала себе, «готовясь» к своему будущему политическому браку. И теперь, не имея здравых причин обвинять мужа, она, тем не менее, примеряла эти страхи к нему во всякую мало-мальски подходящую минуту. «Буду ли я когда-нибудь от этого свободна?» – с тоской подумала Кая, невольно бросая взгляд на иконы в поисках поддержки. В спустившейся ночной мгле лики икон были почти неразличимы в свете той единственной свечи, которую она зажгла для письма. Кая в ужасе представила, что все последующие годы своего брака она так и будет в любой момент находить повод выплеснуть свой страх, порождённый в ней тем или иным историческим эпизодом, рассказом знакомых или собственным воображением. Так и не придумав, что с этим сделать, она потянулась было к стакану – попить воды – но обнаружила отсутствие графина. Обычно тот графин, который стоял в кабинете, Кати вечером переносила в её спальню, чтобы ночью королева могла попить воды, не вставая с кровати. Но сегодня графин они благополучно разбили, а новый не принесли, так как она не хотела вмешивать слуг в их ссору, поэтому Кая осталась без воды. Впрочем, где-то в гостиной наверняка должно что-то быть. Вздохнув, Кая взяла свечу и отправилась на поиски. Однако ж, далеко ей уйти не удалось: уже на пороге она благополучно споткнулась о чужие ноги и еле удержала равновесие. – Вы что тут делаете? – раздражённо шикнула она на явно уснувшего в кресле Канлара. Тот удивлённо проморгался, щурясь на свет свечи. Спать в кабинете не входило в его планы, но, пока он предавался своим размышлениям и надеялся, что Кая закончит со своими и выйдет, сон его сморил. Не иначе, как спросонья, он честно ответил: – Вас ждал. Королева удивилась. Огорчилась. Устыдилась. – Совсем не обязательно было дожидаться меня здесь, – тихо отметила она. Он услышал в её голосе смущение, встал и ответил: – Да, вы правы. Простите. Пойду к себе. – Стойте, – она взяла его за руку. Они оба вздрогнули от этого прикосновения. Она сделала шаг назад, увлекая его за собой. – Ваше… – попытался воспротивиться он, но запнулся, встретившись с нею взглядом. Она молча завела его в свою спальню, прикрыла дверь, поставила свечу на её место на столе. Вернулась к нему и слегка лукаво – в темноте не было видно, но в голосе читалось – напомнила: – За мной остался поцелуй, ведь так? – Вот как? – с тихим смешком наклонил он голову набок, пытаясь разглядеть её лицо. – Теперь, стало быть, я снова желанен? Ей послышалась в его голосе обида – скорее придуманная ею, чем настоящая, – и она огорчённо переспросила: – Я вас сильно обидела, да? От смущения она не озвучила вторую часть своих страхов – что из-за ссоры, возможно, ему нежеланны супружеские отношения с нею, – но он по заминке в её голосе угадал её переживания и улыбнулся, вполне явственно даже на взгляд и вполне отчётливо в голосе: – Ба! Дорогая, если бы вы могли заглянуть в мою голову, вы бы увидели не обиды, а только многочисленные картины того, как я снимаю с вас это кружевное безобразие, – кивнул он на её откровенный ночной наряд. К его удивлению, она быстро подняла руки к завязкам – и спустя секунду кружево ночной рубашки скользнуло к её ногам. С мягким смехом она сделала шаг к нему: – Так кто там из нас мечтал о поцелуе русалки и охотника?..