Сидя в своей скромной коморке учителя, Димитрис задумчиво смотрел в окно и вспоминал.
В его карих глазах до сих пор остался след от слегка испуганных глаз Лале, которая совсем потерялась из-за своей удивительной храбрости и проявленного сочувствия к, казалось бы, абсолютно чужому человеку, преподавателю. Но он ведь никогда не был с ней строг…
Димитрис в тот миг заметил как по какой-то неизвестной ему причине зрачки совсем уж юной девушки расширились. Её скромности было слишком много, а искренняя улыбка появилась на его лице совершенно машинально. Те воспоминания, которые она пробудила в нём своими рисунками, невозвратимо взбудоражили душу, перевернули её наизнанку. Уважение к ней возросло ещё большее, точно так же, как и восхищение.
Тоска по когда-то близкому и гениальному человеческому разуму вперемешку с влиянием на него Лале очень путала, в какой-то степени мучила, но в то же время вдохновляла и освежала. Димитрис на пару секунд снова погрузился в своё прошлое и почувствовал себя на 15 лет моложе, совсем мальчишкой, таким же юным, какой сейчас являлась сама племянница султана.
И всё-таки он обманул её и самого себя, когда сказал, что давным-давно не пишет портреты, со времён своего «переезда» из родины сюда… Он врал и глядел, как она практически бесстрашно спасается в своих картинах, на которых как раз и стали вырисовываться «запрещённые» люди. В то время Димитрис не знал как спастись от жуткого желания нарисовать ту, которую также когда-то давно любил…
«Хасан» Лале так напугал его, что в тот момент весь воздух исчез из лёгких и со скоростью бушующего ветра он взял из её тоненьких, красивых рук набросок. Грек прекрасно понимал её чувства, понимал величину её таланта, но как же… как же запрет её страны на изображение людей? Нельзя же всегда думать только одним серцем, которое так и просится наружу из-за сильной боли.
Уничтожить только-только зарождавшийся шедевр? И ради чего? Ради неё самой… Но Лале дала понять, что это наоборот только усугубит ситуацию, разрушит её и долго будет терзать. Одна её ласковая просьба, практически мольба, вводившая в транс и кидавшая всё тело в сильнейшую дрожь, заставила его передумать и смириться. Может быть, не зря — Лале наградила его радостной и всё ещё печальной улыбкой и тут же умчалась прятать портрет погибшего возлюбленного.
Димитрис понимал, что она не остановится. Это не первый её человек. И страх за несчастную Лале-хатун всё сильнее стал одолевать его.
Теперь же не только страх… Девушка сама совершенно непонятным образом оказывается в каких-то его небольших зарисовках, в его собственных альбомах, наполненными одними пейзажами… с её силуэтом.