На кончиках пальцев

— Что случилось? — Все в порядке, месье, воды и молока, пожалуйста. — Молока? Oh mon Dieu. — Взволнованные вздохи наставника утопают в отдалении коридора. Рембо спокойно прикрывает дверь — на его холодность сейчас полагаются все — и спешно возвращается к постели, на которой, нездорово сгорбившись, восседает бледный виновник торжества. — Подними голову. — Мммм... — Видеть Верлена, обычно изящного, как прима балерина, и самоуверенного, как армия юнцов, таким — слабым? — по меньшей мере непривычно. По большей и самой честной — от этого вида руки Артюра ломает дрожь. Он тщетно борется с неподатливой медицинской перчаткой несколько бесконечных мгновений, пока, наконец, с противно чавкающим скрипом та не облегает его ладонь, а после глухо трещит, расходясь на линии запястья — все же задел ногтем. — Подними голову. — В контраст дрожащему телу голос Артюра холоден и спокоен. Поль наоборот отворачивается, сгибаясь еще сильнее, и, коротко — нарочито обреченно — выдохнув, напарник свободной рукой хватает его за подбородок, грубо приподнимая. — Подними.       С третьего раза ему нельзя не подчиниться.       Смотреть на бледно-зеленого Поля с его несчастными влажными глазами, которые он отчаянно жмурит, подавляя стоны — невыносимо. Наблюдать, как он судорожно сглатывает, как прижимает к животу руки с вспухшими от напряжения венами, вздрагивая и обливаясь холодным потом, — до дрожи в коленях страшно.       Но смотреть на его бездыханное тело — будет еще страшнее.       Артюр делает глубокий вдох, пододвигает ногой к краю кровати припасенный после недавних попоек таз — тащить Поля в уборную будет смертельно жестоким издевательством — и присаживается рядом, уже мягче оглаживая подбородок напарника. — Расслабься. Твои капризы стоят тебе жизни.       Он не умеет подбирать слова в критической ситуации. Совсем.       Глаза Поля на мгновение широко распахиваются — угрозы возымели эффект — а вместе с ними и рот — для возмущенного вздоха. Ахнуть он не успевает — Артюр, пользуясь ситуацией, проталкивает обтянутые латексом пальцы в излишне влажный и горячий рот. Поль с остатками здравого смысла возмущенно мычит, резко смыкая челюсти. Зубы впиваются больно — укушенные фаланги будут ныть еще долго — и Артюр против воли шипит в ответ. Для него не впервой проверять, как крепко способен кусаться Верлен — теряя контроль, сладко задыхаясь собственным горячечным дыханием, выстанывая любимое имя сорвавшимся голосом... — Агхпфюг...       Но точно нее при таких обстоятельствах.       Поль пытается отстраниться, буквально выплюнуть чужие настойчивые пальцы, но напарник непреклонен — те лишь толкаются глубже, в чертовски неподатливое горло, пока свободная рука, мягко зарываясь в взмокшие рыжие волосы, чуть надавливает, почти с нежностью отрезая пути отступления.       Верлен сдается, морщится, когда подушечки пальцев вновь жестко проходятся от корня языка к стенкам горла. Артюр всегда получает от него, то что хочет. Новый толчок — и он видит, как на глазах напарника проступают злые горячие слезы. Сердце пропускает удар — и рука сама собой замирает.       Может, не стоит?       Стертые колени, багровые от жестких галстуков запястья, синюшные укусы на бледной коже, затекшие конечности и расцарапанная в кровь спина никогда не казались "слишком". Легкие обмороки, рискованные игры, грязные фразы и жестокие угрозы никогда не казались "слишком".       Пока он контролировал ситуацию — ничего не было "слишком".       Сейчас "слишком" — было все.       Артюр резко вдыхает душный горячий воздух, сгоняя прочь паническое наваждение. Сейчас — или он будет жать до последнего, или до последнего Поля выжмет отрава. Пусть он хоть до конца своих дней ему в глаза не посмотрит — лишь бы он эти глаза не закрыл остекленевшими навсегда.       Поддавшись эмоции, он давит неожиданно резко, не то царапая мягкое горло, не то вовсе ломая напарнику шею — словно пытается компенсировать секундное промедление. Легкое отчаяние имеет эффект — судорожно вздрогнув, Поль с гулким стоном, дергается и сгибается пополам, грубо отпихивая руку Артюра.       На результат своих действий Рембо не смотрит. Тем более — не вслушивается. Только свободной — сухой -- рукой нежно, но уверенно поддерживает согбенного напарника, изредка поглаживая горячую взмокшую спину. Он только сейчас замечает, как отчаянно-бешено колотится в груди сердце, как от волнения вспотели собственные ладони и шея, что волосы вовсе висят тяжелыми влажными прядями. И что ему бесконечно не хватает воздуха.       Все заканчивается как раз, когда наставник, нервно хмурясь, врывается в комнату с чайной тележкой — стакан мутной воды, молоко и полотенце. Прозаичный набор.       Поль, откашливаясь, пытается принять более пристойную позу. Артюр распахивает окно, впуская живительный холодный воздух и тонкие полосы слепящего света уличных фонарей. На глаза ему попадаются часы, и он вскользь подмечает — с момента их прибытия прошло не больше пяти минут. Сумасшествие. — Вы принесли раствор, месье? — Растерянно подмечает Рембо, взглянув на поднос. — Не стоило, мы справились... — ведомый странной неловкостью, он прячет уже свободную от испорченной перчатки руку в карман, — ...своими силами. Наставник в ответ красноречиво поднимает брови. — В ваших способностях я давно не сомневаюсь, — на лице его читаются смешанные чувства, когда, кивнув, он переводит взгляд на почти свисающего с кровати протеже. Поль, пусто уставившись в пол, без особого старания оттягивает тяжелой рукой воротник наспех распахнутой рубашки. Яркая линия света, мигнув, проходится по бледной щеке. Мелко бликуют капельки пота. — Поль? — Артюр зовет не чтобы получить ответ — просто хочет убедиться, что тот еще с ним, разорвать душную тяжелую тишину, что наступает на пятки. Напарник негромко мычит. Так обычно он, сонный, стонал, зарываясь лицом в подушку после сладкой и бурной ночи — растерзанный красно-синими пятнами, довольный и сытый. Его капризы на грани счастья доводили Артюра до восторга и дрожи. Хотелось отбросить работу, обязанности и рутину — и просто, как есть, рухнуть в постель рядом с ним, тонкими руками изо всех сил стиснуть в объятьях, прижимая к груди разгоряченное солнцем и сном любимое тело, пытаясь коснуться буйной пламенной души.       Артюр толком не замечает, как аккуратно заключает Поля в невесомые объятья. Тот благодарно облокачивается на него всем телом, как на большую прохладную подушку, и запрокидывает голову, тяжело дыша.       Слышно, как прочищает больное горло.       Рембо хочется извиниться. — Месье, давайте закончим с этим. — Произносит он взамен. — Я прослежу за ним до утра — на рассвете поедем в больницу, если не будет вызывать опасений.       Наставник, кивнув, присаживается рядом, протягивая юноше стакан молока, оглаживает тыльной стороной ладони бледное лицо. Поль едва заметно наклоняет голову — ластится, заигрывает, пытаясь избежать неприятной части. Даже в таком положении. — Поль, — Гюго строжится, прикладывая к тонким губам стакан, — это необходимо. — Хотя бы залпом, — негромко поддакивает Артюр, поглаживая взмокшую рыжую голову. — Ммм... не люблю. В больницу... — на кошачий манер потираясь щекой о шершавую ладонь наставника, Верлен, жмурясь, старается отвернуться от богопротивного молока, но стакан настойчиво следует за его многострадальным ртом. — В больнице тебя напоят чем пострашнее — и спрашивать не будут. — Артюр и сам не верит, что уговаривает его, агента разведки, пережившего десятки миссий и покушений на свою жизнь, как маленького капризного ребенка. Что-то еще невнятно промычав, Поль сдается — второй раз за вечер — и с видом великомученика пьет. Резко, залпом, едва не захлебываясь.       Наставник закатывает глаза и, пряча улыбку, треплет своего мальчика по волосам. — Месье Верлен ерничает, значит, месье Верлен будет жить. Оставляю его на тебя, Артюр. Мы займемся расследованием. — Буду рад помочь... в завершительном этапе, — Артюр облизывает пересохшие губы, даже не подозревая, насколько зловеще он выглядит. Впрочем, это и не важно.       Тот, кто осмелился подсунуть его Полю дрянной мышьяк, заслуживает всех страданий мира. — Не сомневаюсь. Доброй ночи, господа.       Наставник знает, когда им можно довериться и оставить одних, и для них это не секрет. Поль, тяжело выдохнув, окончательно падает на напарника, изможденный, утопая в его мягких объятьях. Тот неторопливо перебирает короткие пряди, ведет тонкими пальцами от висков к мочке уха и нежно оглаживает ладонью шею, не спускаясь к груди. Поль закрывает глаза и прижимается крепче, утыкаясь лицом в чужую рубашку.       Артюр медленно выдыхает, успокаивая бешеное сердцебиение. — Ты мне потом... за это отплатишь... в двойном размере, — полусонно бормочет драгоценный напарник, на что у Рембо глупо вырывается короткий смешок. — Я не виноват, что у тебя почти нет... таких рефлексов.       Поль приподнимается, лениво скользит носом по шее. — Но ты этим отлично пользуешься. Обычно. — Довольный пошлой остротой, он спускается обратно, поджимая ноги и наконец собираясь уснуть. Артюр вновь коротко смеется — какой же все-таки Поль неисправимый засранец.       Оставишь его на пять минут — и он доведет до инфаркта весь Париж, еще и, гордый, опустит на эту тему сальную шуточку.       Недоразумение в обличье бога.       Артюр обнимает напарника крепче, вслушиваясь, как постепенно успокаивается дыхание и биение сердца. Он ни за что его больше не оставит. Не отведет от него взгляда, не позволит этому маленькому кошмару повториться.       Он всегда будет рядом.       Пока они рядом — бояться нечего.