***
Чувствую на своих щеках слезы. Их было много. Я начинаю просыпаться. Чувствую на своей талии руки, а в затылок дышат. Опять этот сон. Почему сейчас? Когда писатель впервые за долгое время ночует у меня, хоть я и был против. Знал же… Знал… Но пришлось прикинуться, что все нормально. Уже месяц прошел, а кошмар идёт за мной каждую ночь. Без продыху. Один и тот же сюжет, картинки, шепот… Но каждый раз, как первый. Страшно, отвратительно, противно. Чувствовать эту вину за все произошедшее. Если бы не он — Джон бы не лежал в больнице 2 недели. Это уже не первый раз, когда его упёртость все портит. Черт… Тихо выдохнув, открываю глаза. В комнате темно, не удивительно — ночь. Беру с тумбочки телефон. Свет ударяет прямо в глаза, приходится, зажмурившись, пытаться убавить яркость. И это получается. Глаза повторно открываю. 3:27. Убираю телефон и пытаюсь беспалевно вылезти из объятий. И это получается, хоть и не с первой попытки. В кровати остался только Джон, который хмурился.***
По пути на улицу захожу на кухню, чтобы попить. Мне нужна вода и… На глаза попались сигареты. Черт. Безумно хочется курить, но он вроде как бросил. Джон помог. Но сейчас они ему были необходимы. Он колебался минуту, но все же схватил пачку и вышел на улицу. Ему нужно расслабиться. На улице тихо и идёт дождь. Мда, хорошая погодка. Линч сел на ступеньку крыльца, закуривая. Такой долгожданный никотин в лёгких — он сразу расслабил. Но в голове все тот же кошмар. Это чувство вины душило, сильно. С каждым днём все хуже и хуже. Он даже, вроде как начал отдаляться от Джона во всех планах. В работе, в общении, в отношениях… Он хочет прекратить эти мысли, но журналист не может, как бы не пытался. Это чувство… Оно душило до слез. Ещё одна сигарета. Попытка расслабиться, если это не получится — он расплачется, как девочка маленькая. Не помогает… Нет, нет, нет… Первая слеза потекла по щеке, а за ней ещё сотня. Он плачет молча, незачем кому-то слышать, что ему плохо. Это не нужно…***
У Джона конечно уже давно пробежала мысль, что с Егором что-то не то. И сегодня его пробуждение стало окончательной точкой в сомнениях. С ним действительно что-то не так. Писатель проснулся вместе с ним, но виду не подал. Тело в его руках дрожало и плакало. А потом журналист тихо покинул кровать. Джону это безумно не понравилось… Он лежал в кровати, смотря в потолок. Егор… Линч в последнее время стал нервным, дерганным и тихим. А сегодня он предложил остаться у него с ночёвкой, хоть Егор и сказал, что не против — глаза говорили другое. Он чего-то явно боялся и не хотел показывать чего. Это, конечно, не укрылось от глаз писателя, который переживал по этому поводу. Много было мыслей на этот счёт. Да и сейчас они есть, но картина до сих пор была непонятной. Почему? Один вопрос, на который нет ответа. Кровать скрипнула, а за ним и пол под чужим весом. Джон стремительно направился на поиски журналиста. Он должен узнать… Обойдя весь дом, он его не нашел. Тогда осталась улица, хотя слабо представлялось, что под дождь Линч вышел. Но писатель его нашел именно там. С сигаретой… Брови нахмурились, лицо приобрело недовольный вид. Какого черта?! Он же бросил и обещал, что больше не будет курить. Джон не понимал, что люди находили в этих никотиновых палочках, которые ещё и убивают — медленно — но все же. Тихо подходит, чтобы забрать сигарету, писатель увидел лицо Линча. Он плакал, смотря в одну точку, даже не обращая внимания на писателя. Он был далеко. Тут то Джон и понял, что проебался. Он мог заметить это состояние и раньше, но… Он не хотел замечать?.. Нет, он хотел, просто не смог. И сейчас было стыдно за себя. Парень, блин! Даже состояние своей второй половинки не видит. Блять… Матеря себя, писатель тихо сел за спиной Линча. Дальше он действовал быстро. Отнял сигару и выкинул, потушив. Затем обвил руками живот Егора, а вместе с ними вытянул ноги, которые расположились рядом с ногами журналиста. Сам журналист ничего не понял, потому что все произошло слишком быстро. Он растерянно хлопал глазами, единожды обернувшись на Джона, но быстро отвернулся. — И как ты это объяснишь?.. Егор? В ответ только тишина. Писатель попытался взглянуть на лицо, но журналист отвернулся. Джон нахмурился и предпринял новую попытку. Мимо, но сдаваться он не собирался. — Ты издеваешься? Егор! Прекрати! Посмотри на меня. Но Линч упрямо не слушал, все уворачиваясь. На что в ход пошли руки. Писатель попытался зацепиться за чужой подбородок, но в ответ тоже пошли руки. Егор начал оказывать телесную защиту. Как бы не хотелось Джону решить все мирно, пришлось схватить чужие руки и заломать за спину. Послышался тихий писк, а следом тишина. — Прекрати, пожалуйста. Линч, слышишь, прекрати. Журналист не прекращал попытки вырваться. Он не хотел разговаривать, да что уж там разговаривать, он не хотел чтобы его видели таким… Разбитым, заплаканным и слабым. Егору было плохо, очень. Джон это уже понял, но ему было жизненно необходимо знать, что произошло. Хватка усилилась. Линч зашипел, было неприятно, но не больно. Он все равно вырывался, как мог. Писатель не хотел делать этого, но ему нужно с ним поговорить. В один миг Егора отпускают, тот был явно к этому не готов и застыл в недоумении. Джон этим воспользовался. Он повернул журналиста к себе, затаскивая в поцелуй. Руки держали голову и шею, не давая отстраниться от себя. Было все равно на безответственность в поцелуе, на руки, которые бьют все его тело в попытке выбраться. Сейчас главное было успокоить. Показать, что все нормально. Язык юркнул в рот, сплетаясь с другим. Удары прекратились. После последовал ответ на поцелуй. У него получилось. Он его частично успокоил. Воздух закончился, пришлось оторваться от любимых губ. Руки остались так же на голове и на шее, не давая отстраниться. Егор же все равно опустил глаза вниз, не желая показывать свои переживания. Джон аккуратно пересадил Линча так, чтобы он был к нему лицом, а ноги обвили его талию. Журналист даже не пытался вырваться — бесполезно. — Егор, что случилось? Что не так? Ты думаешь я не вижу, что с тобой происходит? Как ты переживаешь, смотришь на меня, просыпаешься весь в слезах посреди ночи… Что случилось? Я переживаю за тебя и твое состояние. Слышишь? Ответь что-нибудь… Линч… Может дело во мне? Я что-то сделал, обидев тебя? Ну, Егор, не молчи… Прошу, не молчи. В ответ тишина. Егор очень нервничал — это было видно. Он покачивался из стороны в сторону и кусал губу. Глаза так и смотрели в пол. Джон очень хотел достучаться до журналиста. — Лииинч! Я уже не знаю… Почему ты молчишь? Я твоя вторая половинка, которая переживает за твоё моральное состояние! Почему ты не хочешь мне говорить то, что тебя беспокоит? Ты мне не доверяешь? Или что? В чем пробл… Егор? Эй, малыш… Он конечно хотел добиться ответа от журналиста. Но этим ответом не должны были быть слезы. Линч в каждой фразе ловил правду. Он опять заставил чувствовать Джона себя плохо. Резко на душе стало плохо. Слезы вышли сами. Писатель прижал к себе уже почти рыдающего журналиста. Он пытался его успокоить, поглаживая волосы, спину, талию. Егор лишь уткнулся в грудь своего парня, потихоньку успокаиваясь. Через время все затихло. Они просто сидели в объятьях друг друга. Джон очень хотел поддержать Линча, но он даже не знает, что с ним происходит и из-за чего. Журналист тихо выдохнул. Послышался тихий голос: — Ты тут не при чем… Я… Я в этом виноват. Я сам и никто больше. Джон внимательно слушал каждое слово. Руки взяли лицо Егора. Они смотрели друг другу в глаза. Джон с желанием помочь, а Егор страхом. — Линч, скажи пожалуйста, что тебя волнует. Я хочу помочь… Что случилось? — Я… Мне на протяжении месяца снится один и тот же кошмар… Джон хотел посмеяться, но понял, что может спугнуть журналиста и тот ему больше ничего не расскажет. — Этот кошмар… Он про наше последнее приключение… Писатель напрягся. Он слушал очень внимательно, каждую деталь, смотря на Линча. Журналист в свою очередь рассказывал свой сон от корки до корки. Под конец Джон понял, что не только сон тревожит возлюбленного, но и чувство вины перед ним. Он винит себя во всем, что произошло. Хотя это было не так, точно не так. — Егор, ты не виноват ни в чем, слышишь? Я тебя ни в чем не виню. Никто не виноват, только тот псих. Ты тут не причем… Только не ты… — Ты не понимаешь… — Понимаю, малыш. Тебя терзает совесть, что ты взял меня, но ты тут не виноват. Получается виноват только я, потому что именно я настоял, чтобы поехать с тобой. И не пожалел ни капли. Я тебя люблю, очень… Ты не виноват, ты даже меня спас. Так что прекращай глупить. Егор посмотрел в глаза Джона. В них была искренняя поддержка и любовь. Линч улыбнулся. Почему-то именно сейчас вина перестала душить. Стало легче, намного. С ним всегда было легче. — Вооо, другое дело, а то весь грустный, а тут уже улыбаемся. Как же я тебя люблю, солнце мое. Ты всегда прекрасен. Джон прижал к себе журналиста, под заливистый и любимый смех. — Это подкаты, мистер Доу? Знаете, а у вас отлично получается. — Мм, подкаты? Нет, искренние комплименты. Егор затянул его в поцелуй. Он вышел слишком страстным и ярким. Руки писателя блуждали под майкой журналиста, на что Линч выгибался. Эти прикосновения были очень желанными и родными. Все шло к одному. У них был последний раз перед поездкой, больше с этого момента никто не решался первым сделать шаг. После поцелуя губы вцепились в шею. Там оставались ярко-багровые засосы. — Джон… Может не надо?.. Ай… — Ну уж нет, тебя нужно ещё наказать за то, что ты курил. Так что — ты попалась, любовь моя. Тихий смех послышался, но следом вырвался стон. — Джон, пошли в кровать, пожалуйста… — Вставай. Егор встал и сразу был затянут в поцелуй. Джон подхватил его под бедра, дождавшись, когда Линч обхватит его ноги, двинулся в нужном направлении. Журналисту однозначно не кажется, что писатель специально впечатывает его во все стены и углы. Он этим мстит за молчание — иначе другого объяснения, кроме бешеной страсти, нет. Но этот вариант не наш, слишком он хорошо знает этого парня. Спина будет болеть на утро очень сильно, но сейчас это не важно — сейчас только мысли об одном человеке. Наконец спина почувствовала холодную простыню на кровати. Но все только набирало темп. Пижамные майки улетели в глубь комнаты. Егор в прямом смысле задыхался страстью и любовью. Джон же выцеловывал каждый миллиметр и родинку. Лицо, шея, ключица, плечи, живот… Все, что было доступно и не доступно. Линч кусал губы, томно дышал и сладко-тихо постанывал. — Какой ты идеальный, боже мой… Штаны улетели за майками. Вскоре после этой фразы писатель приблизился к лицу журналиста, но после принялся кусать мочку уха. — Ты ж понимаешь, что дальше хуже? — Да… — Ты уверен? Вопрос не про ответ, а про продолжение. Какое бы это не было наказание — чувство и желание партнёра сейчас первее. — Да, я уверен. Джон лишь на это чмокнул его в щеку и полез в тумбочку. Откуда достал смазку и все? — А пре… — Без них. Четко и твердо. Наказание началось. Это был первый пункт, так как Линч терпеть не мог спать без защиты. Ему это не то чтобы не нравилось вообще, но было почему-то лучше с ними, чем без них. Но сейчас владел полностью ситуацией один писатель. Он тут бессилен. Послышался звук открывашки. Джон раздвинул чужие ноги. После намазав на пальцы крем, поцеловал внутреннюю часть бедра журналиста. Тот же в свою очередь вцепился в матрас, отворачиваясь, так как понимал, что с ним сюсюкаться не будут уж точно. — Посмотри на меня, Егор. Пришлось вернуть голову в то положение, которое было минуту назад. Кивая, как будто спрашивая, что нужно. — Придется потерпеть. Тихо выдохнув, писатель впился в шею журналиста, закинул его ноги на спину и вместе с этим вставил палец во всю длину. Реакция не заставила себя долго ждать. Было неприятно, но терпимо. Егор шипел от ощущений. Но видно прям мучить его никто не собирался, ибо парень начал отвлекать Егора. Он целовал губы, пытаясь отвлечь. Через несколько мгновений он начал двигать пальцем, на что пошла уже смешанная реакция. Вроде и больновато, но уже и чуточку приятно. После был выставлен и второй палец, на котором послышался стон наслаждения. Пока шла растяжка Джон выцеловывал бедра и живот Линча. Два пальца исчезли, оставляя пустоту. Писатель тянул время, целуя и дразня парня. Но когда собственное возбуждение ударило в голову, он все-таки вошёл на половину. Сказать то, что было отвратительно — ничего не сказать. Ощущения были полностью отрицательными и болезненными. Когда слезы покатились по щекам, их сразу начали сцеловывать и слизывать. Потом поцеловали губы — нежно и с любовью. Целовались они долго — это сто процентов, потому что они чуть натурально не задохнулись от нехватки кислорода. Последний раз чмокнув журналиста, писатель не дал ни себе, ни ему отдышаться, толкнувшись во всю длину. Послышался стон… Он тоже был смешанным. Все ближайшие были такими же, но… С каждым разом было лучше. Уже после начали раздаваться звуки наслаждения. Спину и плечи Джона безжалостно царапали. Он и не был против, потому что сам оставлял на бедрах синяки. Они ещё долго наслаждались друг другом, своей любовью. Пик наслаждения настал у обоих почти одновременно. Сначала он был у Егора — перед глазами появились звёздочки от наслаждения. А за ним и у Джона, поскольку стенки сжались очень сильно. Они долго пытались отдышаться. Писатель притянул своего парня в объятия, тот против не был. — Обещай рассказывать мне все, что ты скрываешь. Я очень переживаю за тебя, малыш. Даже если ты хочешь скрыть — не получиться. Потому что я тебя слишком хорошо знаю. Обещаешь? — Обещаю. Шепотом был дан ответ. Вскоре он заснул крепким и сладким сном. Кошмар, который за ним идёт — исчез. И он надеется, что с писателем так будет всегда.