***
До города доехали довольно быстро, поэтому Даниил принял решение сначала заселить группу в отель, а потом уже ехать в клуб, где сегодня должно было проходить их выступление. Сонные люди медленно повыползали из машин. Парни доставали необходимые вещи, а девочки с Даней ушли на стойку регистрации внутрь здания. Паша, держащий в руках их с Анечкой чемоданы, просто стоял поодаль и медленно моргал. Капли задорно били по лицу и голой шее. Это было раздражающе-отвратительно, но бодрило неплохо. Как раз то, что нужно. Даня позвал их всех внутрь. Отель средней паршивости, с коврами на полу и довольно взрослой женщиной за стойкой регистрации. Синие тени, красная помада, залаченные волосы в пучке и розовый пиджак — от неё так и веяло этой классической русской атмосферой безысходности. — Третий этаж, номера от триста пятого до триста десятого — ваши. Ключи, — она протянула несколько штук Мустаеву, — не терять. Приятного отдыха. Через некоторое время Паша уже лежал, уткнувшись лицом в подушку, даже не убрав покрывало. Анечка ушла в душ, оставив одежду на кровати. Личадеев не захотел упускать минутки отдыха и решил подремать, пока девушка наводит марафет. Потом он тоже сможет постоять под горячей водой минут пять, пока Даня не вытащит их на чек. А потом концерт, сон где-то до пяти утра, потом несколько часов в машине до следующего города и так — ещё пара недель. А потом дом и полноценный, здоровый, а главное — трезвый, сон. И домашняя еда. И родная ванна. И его самый мягкий на свете халат… — Паш, ты спишь? Юра. Это точно Юра. Паша не смог найти в себе силы даже шевельнуться, поэтому он выдавил из себя какой-то полу-вздох полу-стон. Кровать рядом с ним прогнулась и на его ногу легла тёплая, даже горячая, ладонь. — У нас ещё где-то час, Даня сказал, что мы успеваем. Вы с Аней кушать будете? Личадеев выдавил ещё стон. Юра как-то слишком откровенно провёл снизу-вверх по его бедру и, похлопав где-то рядом с жопой, вышел за дверь. Паша не знал, как на это реагировать, но он был слишком уставшим, чтобы что-либо обдумывать. Просто Юра стал каким-то слишком тактильным в последнее время, особенно на сцене. Чего только стоили Пашины многострадальные волосы, которые Музыченко дёргал и хватал как ему вздумается. Паша не был против этого. Страсть, поглощающая их на сцене с головой, очень нравилась и им, и зрителям. Концерты были такими горячими, что группа очень долго отходила от туров и эмоционально, и физически. — Кто заходил? — Аня вышла из душа минут через пять и увидела, что муж так и не сдвинулся с места. Тот ничего не ответил и продолжил лежать лицом вниз, ловя последние секундочки покоя, — Пашунь? — Юра. Спросил, будем ли мы есть. Я сказал, что будем, так что лучше оденься, Анют, — Паша повернул к ней голову и улыбнулся, — нифига ты мокрая какая. — Вали в душ, Личадеев, — Аня пихнула его в бок. — Отнеси меня, кис, я не дойду. — Ну извини, это ты должен меня на руках таскать, — Аня закрыла дверь и скинула с себя полотенце, принялась одеваться. Паша поднял себя с великим усилием, поцеловал жену куда-то в плечо и скрылся за дверью душа. Юра. Стоя под струями горячей воды, Личадеев вновь и вновь прокручивал в голове имя товарища. В последнее время их отношения стали крепче, чем когда-либо. Они могли без проблем остаться друг у друга в квартирах, потусить вместе в баре, сходить погулять с Лизой, или же вдвоём запереться в номере отеля, выгнав Серговну с Лизой к Личадеевой, чтобы попробовать написать что-то новое для их репертуара. Только вот всё чаще такие посиделки включали в себя лишь пять процентов времени на придумывание песен, и девяносто пять процентов разговоров о жизни. Паша плохо помнил их содержание из-за больших доз выпитого (выжранного) алкоголя, но точно знал, что мог спокойно выворачивать себя перед другом наизнанку и никто его секретики и душевные переживания никогда не слил бы. Наверное потому, что Юрец сам мало что помнил из того, о чём они пробалтывались друг другу. Идеальный собеседник, не иначе. Паша выключил воду и вылез из душевой кабины, оставляя за собой облако горячего влажного пара. Подойдя к зеркалу, он вытер лицо и шею, прошёлся по телу и накинул полотенце на волосы. Да уж, видок у него был так себе. В запотевшем зеркале, протёртом ладонью, он увидел лёгкую небритость, синяки под глазами, бледную кожу и потрескавшиеся губы. Надо будет попросить у Аньки гигиеничку. Через некоторое время Даня притащил в их номер еду.***
До того, как начнут запускать зрителей, оставалось ещё где-то полчаса. Чек прошёл хорошо и довольно быстро, клуб, на удивление, оказался весьма приличным. В этот раз организаторы даже были готовы к их приезду. Девочки наводили марафет, парни потихоньку натягивали на себя концертные вещи. Пашка, уже одетый в фиолетовую рубашку и жёлтые штаны, сидел в углу и дожёвывал остатки салата, недоеденного в отеле. Он изредка поднимал глаза и следил за тем, что там делают остальные, пока в очередной такой раз перед ним не предстал сам Юрий Музыченко. Его глаза поблёскивали таким знакомым пьяным блеском, а губы были растянуты в игривой улыбке. В руках он держал два стакана с чем-то тёмным. — Пашка-а-а, — Юра приземлился на кресло рядом с парнем, — коньяк будешь? — Спрашиваешь ещё, — Паша протянул руку и забрал стакан из цепких пальцев, задев их своими. Он сразу сделал пару больших глотков и поморщился, тут же заедая это дело салатом. Дешёвая конина, дешёвый салат — вот он, дух русского цыганского алко-хардкора. — Не волнуешься? — С чего бы? — Ну мало ли, может, тебя тревожит что-то. Ты тихий в последнее время, Паша, — Юра забрал у Личадеева пустой стакан, накрыв его пальцы своими снова. В этот раз держал он их так подольше. — Всё правда заебись, — Паша заправил волосы за уши. Его немного вело от выпитого, перед глазами уже начинали расцветать пятна, — я рад, что ты переживаешь за нас всех. — Да, за всех… — Юра оглянулся по сторонам, отставил стаканы и как-то слишком близко наклонился к парню, — я тут сказать хотел… — Юра, Паша, надо ещё кое-что проверить, — Даня резко забежал в гримёрку и почти стащил их с насиженных мест, утаскивая на сцену. До концерта оставалось где-то двадцать минут.***
Выступление было в самом разгаре. Большая часть репертуара была исполнена, куча алкоголя выпита и фанаты разогреты достаточно для того, чтобы исполнить один из самых горячих их хитов: — Я твой бензин! Паша стонет в микрофон, падает перед стойкой на колени и полностью отдаётся музыке. Он чувствует жар внутри себя, поёт громко, буквально насилует аккордеон пальцами. «Вонна фак» уносится куда-то к зрителям, кажется, что со сцены летят искры. На голову Паше ложится до боли знакомая рука. Он уже готовится, что его потянут за волосы и закружат, и, кажется, это происходит. Но в какой-то момент его тянут выше. Личадеев поднимается с колен и под крик толпы Юра наклоняется к нему всё ближе, тянется к губам. С Паши резко сходит пелена и он резко отводит голову в сторону, получая лишь смазанное движение губ по щеке. Весь оставшийся концерт Личадеев ловит взгляды Музыченко на себе, но в ответ лишь скованно отворачивается.***
В гримёрке после концерта группа культурно выпивает. Больше всех к бутылке прикладывается Кикир. В последнее время концертная жизнь для него превратилась в круговорот кутежа и блевоты. Цыганский алко-рейв, все это помнят. Паша сидит в углу и пялит в телефон. Бухать не хочется. Ничего не хочется после того, что произошло на сцене. С Юрой точно что-то не так, но Личадеев не хочет думать об этом. Нужно поговорить, но он уже с час не может заставить себя вытянуть Юру на перекур. Пока тот не делает это сам. Пашу резко поднимают за рукав и тянут куда-то на выход. Он не сопротивляется, лишь рассматривает на руке, которая держит его за толстовку, знакомые татуировки. Пара секунд и он уже стоит на улице, прижавшись спиной к стене, не в силах поднять глаза от мокрого асфальта. Дождь так и не прекратился. Музыченко так и не отпускает его рукав. Где-то рядом раздаётся: — Пашка, глянь на меня. Паша нехотя поднимает взгляд. Глаза напротив тёмные, пьяные, жгучие. Юра в целом весь состоит из алкоголя и перца, табака и чернил. Парню нравится то, насколько этот человек живой и эмоциональный. Благодаря нему он смог вести себя на сцене так откровенно и раскрепощённо. Но то, что произошло пару часов назад… — Юр, чё это было? — Паша выпрямляется и смотрит на Юру сверху. Преимущество большого роста. — Я хотел поцеловать тебя. — Я заметил. Зачем? — Хотел. Ну прости меня, Пашенька! Меня так несло, и конина эта палёная, и ты такой красивый. Не сдержался я. В прошлый раз держался, а тут… — Прошлый раз?! — Паша округлил глаза. Так это не впервые? В голове Паши сложились детальки паззла. Он достал из кармана сигареты и протянул Юре одну. Тот спохватился и поджёг её припасённой зажигалкой. Личадеев затянулся и выпустил облако дыма, запрокинув голову к тёмному небу, — Кажется, я понял. — Расскажешь? Я готов выслушать твои теории, Паша. — Хорошо. Ты мен- — Юра! Паша! На выход, — Даня влетел в «курилку» и потащил пацанов за собой, — сейчас в отеле буквально два часа поспать и забрать вещи. Бегом, бегом! Где-то на выходе из гримёрки Музыченко поймал Личадеева и быстро прошёптал на ухо «сегодня ночью едем вместе». Паша немного не уловил сути предложения, но решил действовать по ситуации. Где-то в животе нарастало волнение. Кажется, он и правда понял.***
— Мы с Пашком едем на машине с оборудованием. Нужно обсудить кое-что. Так вот что Юра имел ввиду под «едем сегодня вместе». Паша от осознания почти спалился. Он вовремя отвернулся от всех и беззвучно заорал куда-то в себя. Одни, в абсолютно тёмной машине, зажатые вдвоём рядом среди кучи вещей, с нанятым водилой, которому до пизды, что там происходит в салоне. Паша почувствовал себя девочкой, которая идёт на первое свидание. В животе скрутился узел. — Без проблем. Грузимся, ребят, — Даня затолкался в микроавтобус вместе с остальной частью группы. В свой микрик Паша шёл на ватных ногах. Юра пропустил его первым, сам же что-то обсуждал с водилой. Тот одобрительно кивал и что-то бубнил в густую бороду. Вскоре Юра оказался рядом с Пашей. Где-то с полчаса они молчали, пока не выехали на трассу, ведущую из города. Парень уже успел задремать, как вдруг на его талию легли горячие руки. А ещё радио в машине стало громче, но на втором ряду задних сидений всё равно было приглушённым. Личадеев почувствовал у своего уха чужие губы: — Я попросил его сделать радио погромче, чтобы не слышал наших разборок по поводу группы. Ну что, расскажешь, что ты там понял? Музыченко был совсем близко. Личадеев перестал уже даже пытаться сопротивляться. Бабочки в животе разлетелись до кончиков пальцев на ногах. Он положил руку на шею мужчине и притянул его чуть ниже, чтобы быть на уровне его уха. Парни очень удобно скрылись за наваленными на переднем ряду сумками, так что даже в зеркале заднего вида их не было видно. — Я хотел сказать, что ты… Влюбился в меня. Я прав? Паша замер, сжав пальцами шею мужчины. Идиот. Идиот? Идиот! Какое «влюбился»?! Паша хотел сказать что-то горячее вроде «ты меня хочешь», но получилось, как всегда. Язык его враг его. Влюбился он в Серговну много лет назад, а Павел был уверен, что его фронтмен просто хочет. Как минимум — поцеловать. Но тут… — Всё ты понимаешь, Пашка… Юра утыкается ему в плечо. Паша перемещает руку с шеи на плечи и осторожно, на пробу, гладит. Становится, почему-то, легче. Или от осознания, или от того, что загадка всех этих неожиданных прикосновений и долгих залипаний решена. — Вот чего ты ко мне на сцене полез, Музыченко? У тебя жена в двух метрах от нас стоит, а ты… — Сейчас её здесь нет. — Она в соседней машине, Юра! — Я знаю. — Ну и мудак же ты. — Твоя тоже. Чего ты не с ней, а со мной сейчас, а, Пашка? — Ну и мудак же ты, Юрка. Но красивый, сука… Так же ты говорил мне? — Поцелуешь меня? — Ты хотел — ты и целуй, — Паша в тот момент подписался под смертельным приговором. Жирными такими чернилами оставил свою подпись на бумаге, размашисто заклеймил на своей судьбе надпись «из друзей в любовники». От этого на душе было тухло и сладко одновременно. Как бы он себе не клялся в вечной любви к его рыжеволосой красоте, его Анечке, а Музыченко был будто где-то глубже, чем все остальные. Павел долго это отрицал, закапывал, уничтожал, но мужчина точно был для него не просто другом. Ещё в студенческие годы, когда Юра впервые встретил его и тут же потащил за собой в группу, парень понимал, что это надолго и накрепко. Именно поэтому в тот момент его буквально рвало на части в маленьком душном пространстве, среди сумок и оборудования. Под радио «Шансон» и шум колёс микроавтобуса, Паша сдался Музыченко окончательно. Юра навис над ним. Даже в темноте блеск его глаз вообще не затухал. Личадеев подался вперёд, прошёлся носом по шее, притираясь и вдыхая запах кожи, приоткрыл совершенно по-блядски губы, прикрыл глаза. Юра всё не решался ответить, просто залип на такого эротичного Пашу, переваривая случившееся. Но когда парень решил уже взять всё в свои руки и сделать начатое, снова вернул руку Музыченко на шею, случилось… Это. Радио в машине резко замолчало. Паша оттолкнул Юру как какого-то беса, быстро задышал и забегал глазами. — Юрий Юрич, вас тут Даниил Фёдорыч к телефону. Очень срочно. На ватных ногах Музыченко поднялся, не отрывая глаз от Паши. Наклонился к водителю за телефоном. Парень всё ещё лежал и не до конца осознавал, что вообще стряслось. Из трубки послышалось громкое: — Юра, Кикирону плохо! Тормозите машину, ща будем его в чувства приводить и наш микрик отмывать. Тут просто из всех щелей… Юра не дослушал. Положил трубку и попросил остановить у обочины. В последний момент он нырнул к Паше и шепнул тихое «потом», затем помог ему подняться и сесть. Личадеев трясущимися руками потянулся к сумкам и достал оттуда несколько бутылок воды. Следующий час Юра и Паша провели на обочине, сидя на корточках рядом с блюющим на четвереньках Кикиром. Тот хватался за живот, рыдал и блевал, между подачами заливаясь водой, бутылки с которой Юра аккуратно подносил к его губам, чтобы тот не умер от обезвоживания и не облился в то же время. Мустаев и КО уже отмыли машину, девочки смогли переодеться в пустом микроавтобусе, и теперь команда стояла рядом с «болеющим» товарищем. Даниил принял решение везти Саню в больницу, ибо его рыдания были явно не здоровые. — Я с Кикироном поеду. Разложим пассажирское, его положим, а я буду рядом сидеть, охранять эту блевотную королеву, — Юра внёс такое предложение. Его поддержали все, особенно Анечки, которым предстояло где-то отстирывать салат и колбасу со штанов Серговны. Музыченко выглядел максимально расстроенным. Один лишь Паша знал, что к страху за жизнь и здоровье друга примешался ещё и великий облом. Но сейчас было не до любовных переживаний. Надо было спасать товарища.***
До больницы домчали со скоростью света. Водила очень не хотел, чтобы машину заблевали, поэтому нёсся так, будто раньше участвовал в Формула-1. Юра быстро сбегал за врачами, и к приезду остальной части группы Сашу уже увезли. Юрка сидел в коридоре и нервно бил ногой по старой плитке. На каждый его удар маленькие кусочки кафеля подпрыгивали и бились друг о друга. Из транса Музыченко вывела ругань Мустаева с врачами: — Три дня? И это минимум?! Мы группа, у нас тур… Да знаю я, что у него тяжёлое отравление. Вот же блять… Даниил выполз в коридор с максимально траурным выражением лица. — Чего там? — Тяжёлое отравление. Говорят, что ему три дня тут точно придётся лежать. Нужно переносить остаток тура и ждать, пока он очухается. Юр, ну хорошо же всё было… — менеджер закрыл лицо руками, — вот нахуя я вас той едой из столовки кормил? Скажи мне, Юр? — Да не виноват ты, — Музыченко уставился в потолок, считая умерших внутри белой лампы мух, — Паша весь день ел то, что ты принёс и ничё, жив. Все, в целом, живы. Даже девочки! А Кикир просто слишком много бухал, вот и всё. Не вини себя. В крайнем случае перенесём тур и уедем в Питер обратно, пусть его где-то в цивилизации полечат. — Тебя сейчас услышат и вообще лечить не будут, — Мустаев ударил фронтмена в плечо, — Значит так. Теперь ты менеджер. Езжайте в какой-нибудь приличный отель и ложитесь спать. Завтра утром разберёмся. Я остаюсь здесь. Принеси мне мою сумку и вези народ по месту назначения. — Хорошо, — Юра еле как поднялся и направился к выходу из больницы, стягивая на ходу бахилы. — А, кстати, Юрец… — Даня подбежал к нему, — следи тогда ночью за Пашком. Может его тоже этой хуйнёй накроет. Нельзя исключать, что это еда, тем более он её с собой везде таскал сегодня. Понял меня? — Понял, понял, — Юра еле сдержался, чтобы не улыбнуться от счастья. Спасибо тебе, Кикир, просто спасибо за твой желудок. Благодаря тебе у Юры нашлось оправдание.***
Отель Юра выбрал приличный. Нормальные номера, есть завтрак и даже горячая вода без перебоев, кулеры в коридоре, адекватный персонал. Анечки сбежали сразу, как получили ключи. Их очень тянуло к горячей воде и тёплой постели, а так как мужья оповестили их о том, что сегодня будут спать в одном номере, то их тем более ничего не держало. Они даже особо не расспрашивали о причинах такого действа. Не в первой им было без мужчин своих ночевать. Мало ли, что они там задумали. Серговна пожелала всем спокойной ночи и скрылась за дверью их с Аней номера. Мужчины ещё стояли в холле и не спешили расходиться. Кто-то мирно пил водичку, кто-то обсуждал ситуацию с Кикиром и шутил, что ночью вся группа поляжет из-за тех салатов. — Да ладно вам, мужики. Кикирон просто слишком много выпил. Мустаев в этом не виноват, — Юра опёрся о стену и хотел уж было закурить, но вспомнил, где находится. Паша просто стоял рядом и пялил в телефон. На экране светился диалог с Даней. Тот писал, что Кикира «промывают». Звучало отвратительно. — Ага, именно поэтому Даня сказал тебе с Пашком спать? — Вечеринин глянул на Юрца с некой подъёбкой. Поднятая бровь, интонация, взгляд… Паша замер на мгновение и, кажется, даже перестал дышать. Телефон резко потемнел из-за того, что Личадеев его случайно заблокировал дрожащим пальцем. Вот и обратная сторона взаимных чувств — каждое неосторожное слово или какая-то не такая реакция может вас спалить. Юра лишь рассмеялся: — Я хоть с Пашей спать буду и следить, чтобы он не сдох. А вот тебя только чудо спасёт, дорогой, — мужчины поулыбались друг другу и продолжили обсуждать что-то ненавязчивое. После перекура на улице все начали разбредаться по номерам. Паша сидел в кресле в холле и морально готовился к тому, что эту ночь ему нужно будет провести немного иначе, нежели чем он привык. В этот раз нет алкоголя, нет ноутов и микрофонов, нет даже ручек и бумажек для записи каких-то строк будущих песен. Ничего. Только он, темнота и Юра. Личадеев просто молился, чтобы хоть кровати были раздельные, иначе его сердце просто не выдержит. Ком предательски сворачивался в животе. Кровь отливала от мозга куда-то вниз. Руки била лёгкая дрожь. — Паша, — Юра появился неожиданно, напугав Личадеева почти до крика, — пойдём? — Да. Да, конечно, — Павел поднял жопу с насиженного места и пошёл за Юрой. Голова отказывалась соображать, а глаза сосредоточились на прекрасном ковре, таком красивом, что обосраться можно, как же хорошо он выглядит. Личадеев убеждал себя в том, что это действительно очень хороший ковёр. Не хотелось признавать, что он ссыкуха конченная и не может даже на спину Музыченко глаза поднять. Боже, да что же они творят… — Прошу! — Юра встал в проёме и указал рукой внутрь помещения. Паша вошёл внутрь и дверь за ним захлопнулась и закрылась на ключ. Ну вот и всё. Яркий свет ослепил Личадеева. Он защурился, опустил голову и принялся снимать кроссовки, наклонившись. Единственное, что его успокоило — кровати было две. От этого факта стало намного легче. Пока Паша ковырялся с обувью, Юра успел проскользнуть мимо него и скрыться за дверью душа. Личадеев прошёлся по комнате, открыл окно на щелевое и задёрнул шторы. Номер выглядел прилично и довольно уютно. Белая постель, тумбочки, кресло в углу, столик с чайником, плотные тёмно-коричневые занавески, светлый пол и светильники над кроватями — вот и вся комната. Но это было всяко лучше, чем те отели, где они жили до этого. Здесь даже не было слышно соседей! Паша убеждал себя, что это стены такие плотные. Не могут же они быть на этаже одни… Дверь ванной открылась. Из помещения вышел Юра. Вытирая мокрые волосы, Музыченко жестом пригласил Пашу внутрь, а сам продолжил сушить голову. Из одежды на нём были лишь трусы. Личадеев встал и прошёл мимо него, откровенно залипая, пока мужчина не видит. Не то чтобы нагота Юры вызывала у Паши какие-то вопросы. Все же знают, как лихо проходят их пьянки и концерты. Порой даже работа на студии превращалась в личный парад эксгибиционизма Юрия Музыченко, что Паша вообще не считал зазорным. Иногда даже принимал в этом участие. Но сейчас это ощущалось таким… Интимным? Парень не хотел думать об этом. Горячая вода нисколько не расслабила. Всё время Паша неотрывно смотрел на дверь и ждал, когда та откроется с пинка и к нему в два шага подойдёт Музыченко, крепко прижмёт спиной к холодной плитке, грубо возьмёт его прямо здесь, но… Ничего. Парень быстро закончил банные процедуры и тихо выскользнул из ванной. В комнате было темно, лишь тонкая полоска света от открытой двери ванной комнаты осветила помещение. На кровати рядом с Пашей отчётливо виднелся силуэт фронтмена. Личадеев выключил в ванной свет и прошёл по ковру, стараясь особо не шуметь. Скинув покрывало на кресло, парень нырнул под одеяло и пристроился поудобнее. Влажные волосы раскидались по подушке, а усталость и стресс куда-то улетучились, оставляя место лишь нереальному кайфу от чистоты и уюта. На секунду показалось, что он снова дома. Паша закрыл глаза и постарался не думать ни о чём. Тишина и темнота расслабили окончательно, и он начал дремать. Снилось, что он куда-то летит. Тело падало вниз, было так легко и свободно… Паша почувствовал, как край его кровати прогнулся. — Паш, ты спишь? — это был Юра. Сил ответить не было. Паша лишь немного повернул голову и вздохнул. Сон куда-то улетучился, а на его место пришёл интерес. Музыченко рукой дотронулся до головы парня. Он мягко погладил Пашу по волосам, дотронулся пальцами до лба и провёл вниз, по виску и щеке, аккуратно дотронулся до губ и подбородка. Личадеев внутри просто метался из стороны в сторону. Музыченко сейчас делает что? Нежно гладит его во сне? Мысль «и как часто он делал это раньше» проскользнула уже после того, как Паша протянул свою руку и накрыл ею ладонь Юры, которая всё ещё была у лица. На другой щеке появилась вторая ладонь. Музыченко большими пальцами мягко огладил скулы парня. Паша решил снова брать всё в свои руки. Он открыл глаза и улыбнулся Юре. Возможно, в темноте даже было что-то видно, раз он услышал в ответ тихое «хых». Паша пододвинулся на подушке повыше, оказавшись на кровати в полулежащем положении. А дальше он просто протянул руки к плечам Юры и потянул того на себя. Юра наклонился к нему и вжался лбом в лоб. Посидев так пару секунд, Музыченко нежно провёл своим носом по носу Паши, притёрся, буквально мурлыкая от удовольствия, и уже Личадеев, не теряя момента, прижался к его губам своими. Внутри Паши что-то перевернулось и с грохотом упало. Он приоткрыл губы, позволяя целовать себя грубее и слаще, отвечал с таким рвением, будто боялся, что Юру сейчас куда-то заберут. Он сжимал плечи мужчины так сильно, что, казалось, оставил на них лунки от ногтей. Музыченко, не переставая улыбался парню в губы. Мужчина подложил Личадееву одну ладонь под шею, другую — под лопатки буквально поднимая того на себя, прижимая ближе и ближе, целуя, как в последний раз. Теперь он Пашку точно никуда одного не отпустит. Они с трудом оторвались друг от друга. Тяжело дыша и глупо улыбаясь, Юра уместился на Пашиной кровати, прямо рядышком, лицом к лицу. Паша тоже улыбался, Музыченко это чувствовал. Они просто лежали и смотрели друг на друга в полной темноте, разделяя безграничное счастье на двоих. Юра готов был поклясться, что его сердце только сейчас начало биться снова. Остаток ночи они провели на одной кровати. Лишь под утро, наебнувшись на пол, Музыченко уполз на свою.***
Утром Юру разбудил звонок от Мустаева. Музыченко взял трубку и уткнулся лицом в подушку, слушая, что ему там Даня рассказывает: — Юр, доброе утро. Сейчас сколько… Восемь? Да, восемь. Саню увезли на ещё одну промывку желудка, ему, вроде, уже лучше. Проследи, чтобы часам к одиннадцати все уже на чемоданах сидели. Возможно, чек отработаем пораньше, и я отвезу Кикира в отель на пару часов. Надеюсь, что ты меня слышишь. Подай сигнал. Юра вздохнул. Даня попрощался и положил трубку, желая ему удачи. Музыченко так и не поменял положение. Сон больше не шёл, поэтому было принято решение вставать, будить Пашку и идти умываться, а потом — будить всех остальных. Юра присел на кровати, протёр заспанные глаза и, закрыв лицо руками, громко выдохнул. Состояние было паршивое из-за раннего подъёма, но, в то же время, душа Музыченко пела. Паша на соседней кровати лежал в той же позе, в которой был, когда засыпал с Юрой — на боку, лицом к соседней кровати. Будить его чертовски не хотелось, но пришлось. — Паш-милаш, поднимайся, Даня звонил, — мужчина присел на корточки перед кроватью и принялся гладить парня по предплечью. Личадеев завертелся и уткнулся в одеяло лицом, — Паш, давай, не тупи. — Тебе надо — ты и поднимай меня, — Личадеев был непреклонен. Юра улыбнулся, встал и подвёл руки под Пашу, желая того поднять, но его резко схватили и потянули вниз, роняя на кровати. Музыченко оказался в крепких объятиях. — Пашка, если ты меня сейчас не отпустишь, нам придётся задержаться и пропустить завтрак, — Юра откинул в сторону одеяло и опустил ладони на талию Личадеева, грубо оглаживая голую кожу. Под пальцами появились мурашки, тело прошибло горячей волной. Паша громко выдохнул и уткнулся в шею мужчины. Он долго не решался как-то двинуться, чтобы не спугнуть момент близости, но в голову вдруг пришло весьма интересное решение. Парень широким движением провёл языком по шее Юры, в конце легонько прикусив кожу и тут же зализав это место. Музыченко замер на нём и, кажется, не дышал. Паша вжался в подушку, чтобы заглянуть мужчине в глаза. Тот выглядел очень удивлённым и растерянным, кажется, такого действия он ну никак не ожидал. Личадеев улыбнулся своей самой блядской на свете улыбкой и прикусил губу, стреляя полуприкрытыми глазами куда-то Юре в сердце. Мужчина отошёл от ступора и, кажется, снова перестал соображать головой. Он как-нибудь объяснил бы это Мустаеву, почему они опоздали и всё такое. Сказал бы, что уснул. Умер. Утонул в раковине. Но остановиться тогда он уже точно не мог. Наклонившись к шее Паши, Юра медленно прошёлся губами по коже, опустился ниже, продолжая зацеловывать каждый миллиметр. Руками он шарил по груди и животу Личадеева, следил за реакцией. Парень метался по подушке и тяжело дышал. К лицу прилила кровь, губы были обкусаны, а пальцами Паша вцепился в волосы Юры и хватал их так грубо, что мужчина готов был просто на месте откинуться. — Ты такой горячий, Пашка, — Юра не переставал целовать его куда только мог дотянуться. Руки уже давно покоились в районе бёдер, грубо сжимали и гладили, царапали короткими ногтями. Личадеев просто сходил с ума. Прикосновения, укусы, слова — всё это смешивалось в голове тягучей сладостью, в то же время давая эффект разорвавшейся бомбы. Приходилось по кускам собирать самообладание, лишь бы не начать нести какой-нибудь бред и не накинуться на Музыченко, как на добычу для голодного зверя. Паша краем сознания ещё думал о словах Мустаева. Тем временем поцелуи уходили всё ниже и ниже. Личадеев чувствовал, как ладони мужчины легли на его ягодицы и сжали кожу. Паша прогнулся в спине и громко выдохнул. — Паш, я могу… Снять? — Юра спросил это так робко и неловко, что парню лишь только и оставалось, что притянуть его к себе и податься вперёд, призывно двигая бёдрами. Мужчина впился в губы Личадеева и с рыком стянул с того бельё, откидывая в сторону кресла. Паша призывно раздвинул ноги и притянул Юру ещё ближе, целуя жарко и царапая спину ногтями. Мужчина грубо провёл ладонями по бёдрам парня, последний раз мазнул языком где-то под челюстью… В дверь сильно забарабанили, да так, что та почти затрещала. Музыченко слетел с Личадеева как ошпаренный, кинул в парня одеялом, подняв то с пола, и с грохотом, спотыкаясь о кровать, залетел в ванную. Выбежал он оттуда в уже в халате. Быстро открыл дверь. — Юра, блять, вы почему не встали ещё?! — Серговна в дверях стояла злая, как стая бешенных собак, — чё ты красный такой? Бухали вчера что ли? Это ты так за другом смотрел?! — Солнышко, не ори. Паше плохо ночью было, я его таблетками откармливал. Я уснул только часа два назад. Мустаев звонил, но я… Уснул. Он тебя тоже поднял что ли? — Да, звонил, — Аня заглянула в комнату и глянула на Пашу, накрытого одеялом почти полностью, — попросил вас проконтролировать. И не зря, как я вижу. Пашунь, ты там как? — Тшшш! — Юра приложил палец к губам, — Пусть пока спит. Живой вроде, — мужчина пожал плечами, — вы завтракали уже? — Завтрак в десять начнётся. У вас есть ещё полчаса, чтобы привести себя в порядок. Давайте бегом, — Аня поцеловала мужа в губы и удалилась в свой номер на этаж ниже. Паша лежал под одеялом и чувствовал, как где-то в горле пульсирует сердце. Что же они, блять, творят?***
Мустаев привёз Кикирона в клуб где-то в три часа дня. Чек уже шёл во всю. Группа обсуждала, как и когда стоит поменять треки местами, чтобы Саня уходил со сцены хотя-бы пару-тройку минут отдыхал. Кикир выглядел откровенно дерьмово. По нему было видно, что ночка в больнице выдалась жуткая и бессонная, он сильно осунулся, а кожа приобрела сероватый оттенок. Смотреть на него было откровенно страшно. Его не хватило даже на час чека. Саша буквально упал Дане на руки и попросился поспать хоть немного, может даже в машине, лишь бы не выпасть из реальности прямо на сцене. Юра ходил вокруг них как мать-гусыня и пытался как-то решить проблему, предлагая варианты: — Дань, давай этот концерт без Кикира? Отвези его в отель и сиди с ним. К вечеру ему точно должно стать лучше. Ему нужно просто в комфорте отоспаться. И тебе в том числе. Я же менеджер, ты забыл? — Хорошо, — Даня согласился с щемящим сердцем, — но с одним! Одним! Условием. Ты не пьёшь. И никто не пьёт. Трезвый концерт, трезвые едем в следующий город. Ты понял меня? — Да понял, чего тут не понять-то, — Юра помог посадить Кикира с Мустаевым в такси, отправил тех в отель, заверив Даню, что всё пройдёт максимально спокойно. Паша, наблюдавший за всем этим, стоя на курилке, в этих словах ой как сильно сомневался. Уже ничего в их жизни не будет спокойно. Ничего и никогда.***
Концерт прошёл действительно отлично. Ситуацию с отсутствием Саши объяснили, видос для него записали. Фанаты были в восторге от новой игры Личадеева и Музыченко под названием «засоси, потом пой дальше». Анечки были слегка в шоке от того, что вытворяли мужья, но охотно за ним повторяли, что тоже имело не малый успех. Лишь Дима, сидевший за барабанами, хитро улыбался и кидал на этих четверых взгляды из-под полей шляпы и из-за солнечных очков. Санта-Барбара, которую никто не заказывал, постепенно набирала обороты. После концерта все потихоньку собирались в автобусах. Серговна ушла первая, пожаловавшись на какое-то дурное состояние. Она сильно перенервничала из-за Кикира, как истинная мать всея группы. За ней прибежала Личадеева, с чаем в термосе и конфетами. Юра с парнями остался в клубе, обкашливать последние вопросики с организаторами. Паша курил за микроавтобусом, в котором сидели девушки и пытался расслабиться после того, что они творили на сцене. Мысли плавились, казалось, что без бутылки с этим не разобраться, но раз папа Мустаев запретил нажираться, то делать он этого точно не будет. Ему тогда меньше всего хотелось конфликтов. Не хватало ещё нарушить и так шаткую атмосферу их прибывания в туре. Паша услышал, как к автобусу кто-то подошёл. Он не особо обратил на то внимание, ведь это мог быть кто угодно из группы. Дверь медленно отъехала в сторону с характерным звуком. Послышался голос Серговны: — Юра? — она звучала очень тревожно. Было уже довольно темно, и она явно не могла разглядеть нарушителей покоя за плотной тонировкой стёкол, — Блять, вы кто?! — Тихо-тихо, девочки, — совершенно незнакомый пьяный голос ошарашил Пашу. Сердце пропустило удар, — мы просто хотим взять автограф у наших любимых певиц. Вы такие красивые сегодня были… — Руки убрал! Вышел нахуй из автобуса, урод! — Ай! Тварина! — послышался звук удара. Девочки завизжали, а Личадеева будто выдернули из ступора. Он за секунду оказался с другой стороны автобуса и с одного удара вынес мужика, стоящего снаружи. Второго, который залез внутрь, Паша буквально выкинул из автобуса на землю, схватившись за полы его футболки и начал пиздить по лицу. Мужик орал и махал руками. Вся его голова и лицо были мокрыми и горячими. До Паши дошёл запах перегара и… Чая? Его смелая, самая смелая на свете Анечка выплеснула на обидчика содержимое термоса. Ярость застлала глаза. Личадеев бил отчаянно. За свою жену он убить был готов. К тому же, всё его напряжение сейчас сдетонировало и вылилось в огромную злость на этих ублюдков. Он даже не пытался вести диалог. Просто рычал и орал благим матом, разбивая кулаки о чужое лицо. Резкий удар в бочину отбросил Пашу на пару метров, впечатав лицом в асфальт. На него накинулся второй мужик, который был снаружи и которого Паша знатно приложил в первую же секунду. Парень принялся отчаянно отбиваться, смог встать на ноги и с криком «убью, сука» бросился в драку снова. В какой-то момент Пашу кто-то схватил за талию и выдернул из драки. Кровь всё ещё пульсировала, сердце металось словно бешенное, а руки на автомате продолжали выписывать удары воздуху. Из разбитых губ всё ещё вылетало яростное «убью». Оказалось, что этим пьяным мужикам группа отказалась давать автографы по первой же просьбе, поэтому они решили взять их сами. Тот, который забрался внутрь автобуса, начал распускать руки, заметив, что девочки одни, и Смирнуха точным движением плеснула ему в лицо кипятком. А удар пришёлся на кресло. Девочки не пострадали физически, но Личадеева впала в истерику, увидев, что случилось с Пашей. Серговна старалась сохранять самообладание и успокаивала подругу, хотя тоже была не в восторге от того, что произошло. Пашу выдернул из потасовки Кикир, который из автобуса услышал крики и пришёл другу на помощь. Водитель, в свою очередь, очень сильно помог тем, что сбегал за охраной, а вместе с охраной прибежали и все остальные члены группы. Мустаев под шумок затащил Личадеева с Сашей в автобус и вручил им аптечку. Юра же разбирался с мужиками, парни следили за тем, чтобы тот не начал новую драку, уже насмерть. — Я вас сейчас нахуй об асфальт размажу, гондоны, — Юра орал так, что кровь стыла в жилах. Подоспевший Мустаев старался держать того за плечи, но его руки периодически скидывали. Музыченко полыхал всеми частями своего тела. Охранники просто молча держали пьянчуг. К тому моменту, как все остыли и, собрав всё оборудование в охапку, начали отъезжать от клуба, Паша уже спал. Он поехал с Даней и Сашей в одном автобусе. Юра в последний момент залез к ним. Они снова оказались на заднем сидении, на том, где всё начиналось. Юра максимально аккуратно гладил его по волосам, уложив голову Паши на свою грудь. Не сказать, что Личадеев сильно пострадал: несколько синяков, разбитые губы да стёсанная кожа на лице из-за падения на асфальт — вот и всё, что смогли сделать с ним эти пьяные ублюдки. Кикир смог аккуратно обработать царапины и обмазать их мазью, так что они парня не особо беспокоили. Резкий выброс адреналина буквально вальнул нервную систему Паши и тот отрубился почти сразу, как его уложили в более-менее удобную позу. Музыченко было всё равно, что там подумают Кикир с Даней на эти его приступы нежности. Хотя казалось, что им эти двое были не особо интересны. Мустаев всё ещё старался держаться рядом с Сашей, ведь тому не было особо лучше. Никому уже не было лучше. Мустаев общался с водителем. Кажется, что из головы менеджера абсолютно вылетели все подробности их дальнейшего пути: — Значит сегодня мы были… Ага… А вот… Подождите. У нас следующий концерт только через два дня? — Да, получается, что так, — водитель сверился с планом, — вот смотрите, у меня по заказу: доставить группу в гостиницу, и послезавтра вечером выезжать в следующий город. Но мы будем там уже через несколько часов. Я после такого не позволил себе вам напоминать о том, что мы должны были остаться там. Вам стоило бы сейчас забронировать жилье, Даниил Фёдорович. Кстати, у меня родственники там, могу поспрашивать. — Я вас понял, — Даня повернулся к Музыченко, — Юра, слышал? Бог нас помиловал. — После того, что произошло, в Бога я не верю больше, — Юра усмехнулся, погладив Пашу по волосам снова. Тот сильнее уткнулся фронтмену в кофту носом и нахмурился. «Кошмар снится» — пронеслось в голове мужчины. Где-то к девяти утра они подъехали к жилому дому. Мустаев снял там две квартиры на одном этаже, чтобы немного сэкономить. Всё лучше, чем платить за кучу номеров. Водитель же поселился у тех самых родственников, забрав машину с оборудованием на стоянку. Мустаев и КО ни разу не пожалели о выборе именно этого человека. После того, что он для них сделал, хотелось этого мужика забрать на постоянку. Пашу, Юру и Анечек поселили в двухкомнатной квартире. Остальная часть команды заселилась в трёшку. Серговна тут же собрала всю волю в кулак и потопала в магазин. Юрка, конечно, ради приличия предложил своей даме помощь сильных рук, но та лишь отмахнулась от мужа и наградила его поцелуем за благородство. Личадеева, всё же, напросилась с ней. Всё же после таких приключений хотелось немного выдохнуть и ограбить винно-водочный на пару с аптекой. Музыченко с Пашей снова остались одни. Парень чувствовал себя максимально разбито, поэтому тут же отправился в кровать, выразив другу лишь одну просьбу — больная голова требовала самый сладкий на свете чай. Слава богу, это у них имелось. Юра бахнул в найденную кружку четыре ложки сахара. Себе же он намутил самый крепкий на свете чай, закинув в тару сразу две заварки. Ему не хотелось ни спать, ни есть. Его мучала совесть за то, что произошло у клуба. Он должен был получить по лицу, не Пашка. Но случилось так, как случилось. — Пашка, — Юра зашёл в комнату Личадеевых, неся в руках две кружки. Паша лежал на кровати, накрывшись одеялом по грудь. Вещи лежали на спинке стула. Даже носки сложил, засранец, — Я тебе тут чая намутил. Четыре ложки. Надеюсь, ты останешься доволен. Я не великий кулинар, но… — Говори потише, пожалуйста, — Личадеев повернул к Юре голову и посмотрел самыми жалобными на свете глазами, — ложись. Спасибо за чай. Юра исполнил просьбу парня. Протянув тому кружку и снова задев чужие пальцы своими, мужчина почувствовал себя так тепло и уютно, что выходить из этого состояния, казалось, было бы равно смерти. Паша сделал пару больших глотков и снова улёгся на подушку, закрыв глаза. Юра отставил свой чай в сторону и приобнял парня за талию, уткнувшись в волосы носом. Паша пах каким-то очень пряным гелем для душа, который ещё и шампунь, и дезодорант, и средство от комаров. Только такие в турах и спасали. Личадеев подвинулся к Юре и улёгся тому на грудь головой, как лежал тогда, в машине. Музыченко снова перебирал его волосы своими пальцами. Мысль поцеловать парня в макушку пришла не сразу, но выполнена была незамедлительно. Паша поднял на мужчину глаза и максимально мягко прильнул своими губами к чужим, стараясь не сильно тревожить повреждённую кожу. Юра улыбнулся в поцелуй и положил пальцы на неповреждённую щёку парня, проявляя нежность и показывая, что вот он, рядом, никуда не пропал. И не пропадёт уже больше. Паша опустил голову снова. Полежав молча ещё минут пять, он, наконец, решил завести не самый приятный для них разговор: — Юра, тебе не кажется, что мы себя ведём неправильно? — Ты хотел сказать, как козлы? — ответил Музыченко после нескольких секунд тишины. — Вроде того, — Паша крепко сжал руку мужчины, сцепив пальцы в замок, — неправильно это всё. — Согласен. — И что мы будем делать, Юра? — Напишем об этом песню, — Музыченко усмехнулся, продолжив перебирать Пашины волосы. — Я серьёзно, — в голосе Личадеева проскользнуло раздражение, — мне кажется порой, что все всё знают давно. Не может всё так хорошо и беспалевно складываться. Эти случайности когда-нибудь закончатся. И тогда случится что-то очень хуёвое. — Случайности не случайны, Паш. — Такое ощущение, что я один тут беспокоюсь о чём-либо. А ты всё шутишь, — Личадеев отодвинулся и заглянул Юре в глаза. — А что мне, плакать? Паша, понимаешь, иногда бывает так, что люди испытывают чувства. И, судя по тому, что происходит, я не один такой здесь, — Музыченко сел на кровать, сложив ноги в недо-позу лотоса. Паша последовал его примеру, неотрывно глядя в глаза другу… Нет, уже точно не другу. Любовнику? Возлюбленному? Парню? — Конечно не один. Но вот у меня ощущение, что я один испытываю паранойю и засосы в зеркале выискиваю. Неужели ты так спокойно принял… Это всё? — Я просто не парюсь по хуйне. — По хуйне?! — Паша вскипел. По хуйне. Он только-что назвал его переживания хуйнёй, или ситуацию в целом? — Ты сам понял, что сказал? Это вообще не смешно. — Ну, а что, ты хочешь меня нахер послать, Паш? Ну так шли! Обнимемся и вместе пойдём, — Юра старался выглядеть спокойным, но внутри явно закипал настоящий пожар, — мы можем забыть то, что произошло и больше никогда к этому не возвращаться. Только скажи, и я сделаю это. Просто потому, что мне меньше всего хочется причинять тебе боль. Ты меня слышишь? Одно слово, — Юра поднял лицо Паши за подбородок, — одно твоё слово. — Поцелуй меня, — Паша сказал это. Впервые, с лёгким сердцем и душой, просто поддался порыву. Голова вмиг стала лёгкой и пустой из-за мысли о том, что всё, что они строили эту неделю… Нет, эти годы, по крупицам собирая осознание неизбежного, могло просто исчезнуть из-за банальной паранойи и страха. Юра впервые сам потянулся за поцелуем. Всё также мягко и нежно, будто боясь спугнуть, он аккуратно забрал Пашины последние сомнения из головы. Личадеев приподнялся и обнял его за плечи, крепко-крепко. Кажется, вот именно сейчас паззл сложился. Перед ними в тот момент предстала полноценная картина того, к чему всё шло. В замочной скважине заскрипел ключ.***
На кухне во всю шла готовка. На съёмной квартире нашлись и кастрюля со сковородкой, и тарелки, и даже столовые приборы. Паша вертелся рядом с Анной Серговной и подносил ей то приправу, то ложку, то лопаточку, чтобы та могла помещать соус для макарон. Они гордо окрестили это блюдо из сосисок, рожек и кетчупа с луком «пастой от шефа» и искренне отдыхали и душой, и телом, распивая на четверых уже вторую бутылку белого полусладкого. Как говорится, дали набухнуть блюду и набухались вместе с ним. Теперь уже Личадеева сидела и с кем-то переписывалась в телефоне. Юра же наблюдал за тем, как на кухне порхают два его любимых человека. Он очень хотел бы, чтобы это не кончалось, но… — Ребят, мне Даня написал, что вечером ждёт нас в их квартире. Будет пьянка, — Анька отставила свой бокал на стол и положила рядом телефон, — отказы не обсуждаются. — Ничего себе Мустаев расщедрился, — Серговна влила в соус немного вина, — а как же Саша? — Думаю, Кикирону будет не до этого. Даня положит его спать, закроет комнату и никого туда не пустит. А мы посидим, выпьем, за жизнь поговорим, — Юра многозначительно глянул на Пашу. Тот подмигнул фронтмену и улыбнулся. У этого сукиного сына явно созрел план. — Тебе как всегда — выпить да поорать. — За это ты меня и любишь, — Музыченко подошёл к жене и приобнял её со спины. Та взяла его за подбородок, притянула к себе, оставила на губах красный след от помады и снова отодвинула, продолжая готовку. Паша приметил для себя пару деталей: первое — Юре явно нравилась власть над собой, и второе — ревности парень не испытал. Хотя должен был. Но всё ощущалось так, как должно быть. Отвратительно. И замечательно в то же время. После обедо-ужина девушки ушли наводить марафет к вечеру, а Паша с Юрой остались на кухне, допивать вино и доедать остатки макарон. Резко весёлая и громкая атмосфера сменилась на интимную. Личадеев пьяненько стрелял в Музыченко глазами, смотрел из-под опущенных ресниц и изредка отпускал какие-то реплики мягким голосом. Юра напротив него буквально плыл от всего того, что творил Паша. Ему это явно нравилось. — Слушай, как насчёт вечера? — Личадеев старался выглядеть максимально непринуждённым и блядским одновременно, — Какие планы кроме как «нажраться и устроить пьяный дебош»? — Да так, есть у меня один план, — Юра особенно долго протянул последнее слово, кинув на парня выразительный взгляд, — очень… Соблазнительный. — Интересно-интересно… — Паше в голову пришла мысль. Вино эту мысль подняло и понесло куда-то не в мозг, а ниже, настолько, что и думать стыдно. Ступня Личадеева погладила пальцы на ноге Юры, голень, поднимаясь выше и выше. Наградил же боженька этого засранца длинными красивыми ногами, чтоб его черти драли. Музыченко абсолютно замер и не подавал признаков жизни. Только смотрел на Пашу огромными глазами и, кажется, даже не дышал. В то же время нога Личадеева уже покоилась на его бедре, оглаживая и дразня. Ситуация повышенной опасности только разгоняла кровь и алкоголь по венам, уступая место здравому смыслу. И вот ступня уже покоится меж разведённых бёдер и грубо оглаживает член Юры сквозь штаны. Тот покрывается румянцем и всё ещё не двигается. Кажется, весь здравый смысл в тот момент просто испарился. В коридор резко вылетает Личадеева и несётся на кухню. Паша убирает ногу в панике и ударяется коленом об стол. Один из бокалов подпрыгивает и не успевает с грохотом приземлиться, так как отвисший в секунду Юра его ловит. Какофония из гремящих вилок, тарелок и бутылки разносится по комнате, пугая Аню. На кухне она видит мужа, держащегося за ногу и Юру с бокалом в руках. — Ань, чё там за грохот? — раздаётся голос Серговны из соседнего помещения. — Да тут Паша стол разносит ногами. — Задолбали калечиться! — Да не говори, — Аня роется в шкафчике, достаёт оттуда что-то и снова уносится в комнату. В глазах Паши ни капли совести. В глазах Юры бегущей строкой «пизда тебе, Личадеев».***
«У тебя десять минут». Юра абсолютно ошалело смотрит на экран своего телефона. Личадеев смылся где-то полчаса назад под предлогом «голова болит». Ему поверили, ведь те гопники знатно приложили парня об асфальт, так чего его голове не поболеть-то. Музыченко сматывается из квартиры Мустаева через минут пять после получения интересной весточки. Кажется, он сказал, что ему срочно нужно что-то сделать, но внимания на это особо не обратили. Пьяный кутёж тогда шёл полным ходом.***
Он был изрядно бухой, но казалось, что смс-ка от парня его отрезвила буквально за секунду. На негнущихся от мгновенно вспыхнувшего возбуждения ногах Музыченко влетел в квартиру, на ходу скидывая кроссовки и запирая за собой дверь. Шум воды из душа давал понять, где находился Паша. Мужчина вошёл и сразу же стянул с себя майку, откидывая ту в сторону. Следом за ней улетели брюки и носки. Бельё Музыченко принципиально не носил. Шторка почти слетает с колец. Юра входит в ванну и, развернув Пашу на себя, наклоняет его и обхватывает руками лицо, и, жарко целуя, запускает пальцы в мокрые волосы любовника. Личадеев хватает мужчину за талию и абсолютно бессовестно прижимает того к себе, ластится всем телом, отвечая на горячий поцелуй, сразу же углубляя его. Короткие ногти проходятся по голой спине и пояснице, оставляют полосы на лопатках и ниже, до ягодиц. Мурашки бегут табуном следом за этими действиями. Напряжение чувствуется на кончиках пальцев. Электричество буквально витает в воздухе, окутывая небольшое помещение. Кажется, что от любой вещи можно было бы схватить разряд и умереть. Паша стонет протяжно и громко, прижимая голову Юры к своему плечу, прямо тому в ухо. Музыченко рычит, подхватывает его под бёдра и ведёт руками выше, оглаживая ладонями каждый миллиметр светлой кожи. Паша толкает его с стенке ванной и опускается перед ним на колени. По красивому, абсолютно бесстыдному лицу стекают струи воды из всё так же включенного душа. Музыченко мягко запускает пальцы в чужие волосы и подталкивает парня к себе. В который раз он убеждается, что Паша прекрасно работает ртом. И в тот момент он думал даже не про пение. Мысли в голове хаотично сменяют одна другую. Язык скользит вместе с пальцами, дразнит и без того распалённого мужчину, готового просто сдохнуть от одного лишь взгляда вниз. Хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Неужели они правда сделают это? И никто не прервёт их на самом интересном месте? Не вломиться в квартиру, не дёрнет дверь душа вот прямо… Нет. Ничего не происходит. Голова пустеет и становится намного легче. Юра тянет Пашу наверх, наслаждаясь его пьянющей улыбкой и блестящими от возбуждения глазами. Губы припечатывают слово «мой» к чужим губам, пальцы снова скользят по телу, подхватывают одну ногу парня и заводят её на талию обладателя. — Ты уже?.. — Да, — чёткое. Музыченко почему-то был уверен в этом на миллион процентов. — Мне нужно помочь? — Можешь сразу, — и ластится, придвигаясь максимально близко. Юра на пробу всё же проталкивает пальцы — один, второй. Паша абсолютно отвратительно-пошло улыбается и кусает его то за ухо, то в шею, то в плечо, выстанывая имя любовника из раза в раз. Его откровенно ведёт от всего того, что творит с ним Музыченко. Медленно и на пробу, а потом быстро и уверенно, абсолютно откровенно и по-собственнически — вот, как Юра берёт Пашу в ту ночь. Искры летят во все стороны, стоны оглушают мужчину на одно ухо, на плече Личадеева алеет след от зубов — не слишком глубокий, чтобы перейти в синяк, но на несколько часов точно останется. Паша абсолютно никакущий выползает из душа в одном полотенце и падает на кровать. Юре же не хватает сил даже вытереть себя. Похуй, похуй абсолютно. Когда он приходит, Паша уже спит, накрывшись одеялом с головой, как он это любит. Юра в последний раз целует его, одевается и уходит на хату к ребятам, чтобы не палить контору. Очень хочется остаться, но даже охуевший от всех событий мозг хочет оставить в Музыченко хоть немного совести. — О, вернулась, пропажа. Ты куда ходил? — Дима Вечеринин смотрит на него с ухмылкой в глазах и, получив ответ «за пивом ходил», даже не спрашивает, где же оно. От Юрца разит Пашкиным гелем для душа, волосы мокрые, а майка надета наизнанку. Как же Музыченко повезло, что девочкам сейчас явно было по барабану на то, чем там от него несёт и куда он там ходил. Насрать абсолютно. Спасибо Богу, что Дима в этой группе один внимательный. И кстати, ему тоже абсолютно насрать.