sl33p t1ght plus

Дэйва Мастейна можно было назвать фантазёром, мечтателем, но отнюдь не в том детском невинном смысле, а скорее во взрослом, морально испорченном и уж точно не совсем правильном. Что только ни происходило в его неспокойной рыжей голове, какие только непристойные сцены там ни вырисовывались! Одна извращённее другой — узнал бы об этом второй герой его фантазий, Джеймс, точно бы перепугался и постарался избавиться от своего странного гостя с его больным воображением или бы задал хорошую трёпку, постаравшись выбить из того всю дурь. Впрочем, об этом тоже периодически мечтал Дэйв, вспоминая тот единственный раз, когда ему удалось разозлить Хэтфилда, и тот, грубо схватив его за руку, поволок против воли к себе домой. Да, это бы неприятно и раздражающе унизительно, — его вели, тащили как настырного ребёнка или упрямую собачонку, — но как же всё-таки заводило! Мастейн даже жалел о том, что Джеймс, наделённый невероятным стоицизмом, всячески подавлял свои эмоции, срывая накипевшую внутри злость — ну не святой же он, а обычный человек, которому, как и всем, было вполне свойственно гневаться и сердиться — на чём угодно, кроме Дэйва. Для снятия стресса блондин обычно выделял себе воскресенье, всецело тратя его на поездку с друзьями в лес охотиться — несколько раз он звал Мастейна с собой и получал отказ, ведь подобное подростка совершенно не интересовало и выглядело в его глазах лишь проявлением неотёсанности и дикости. Услышав мнение Дэйва об этом занятии, Джеймс с лёгкой улыбкой на лице махал рукой, обещал вернуться не поздно, приезжал, однако же, в десять или одиннадцать вечера, но счастливый, довольный и наполненный сил для следующей недели. В будни же порой Мастейн мог застать его сидящим за письменным столом с карандашом в руках, что-то старательно вычерчивающим в своём блокноте, а в те дни, когда и рисование не приносило Хэтфилду никакой отрады, тот прибегал к старому-доброму способу, требовавшему лишь бутылку пива в одной руке и сигарету — во второй. Подводя итоги, можно было сказать, что Джеймс прекрасно справлялся со всем свойственным жизни негативом, отчего никогда, ни при каких обстоятельствах и не думал поднимать руку на Дэйва или ещё как-либо причинять ему боль. Конечно же, подобное проявление любви и уважения к своей паре определённо считалось залогом хороших отношений, и Дэйв безусловно был рад тому, как Хэтфилд его ценил, но всё же, любившему разнообразие и всячески эксперименты подростку весьма увидеть его плохую сторону — а она существовала, посмотрев лишь на некоторые его рисунки, так и источавшие беспросветный мрак концентрированного негатива реальности, можно было оценить её масштабы и справедливо её опасаться. Требовалось только её проявить — как следует вывести Хэта из себя и, наконец, заполучить желанное. Это будет того стоить и не окажется разочарованием, вот, в чём рыжий был точно уверен. Испортить Джеймсу день Дэйв решил с самого утра, обломав его привычные планы своим, весьма многое значащим для блондина запретом — в те моменты, когда между ними двумя возникало разногласие, Хэтфилд, устало выдыхая и недовольно качая головой, всё же слушался, словно бы Мастейн был главным в доме, и его требованиям в любом случае стоило повиноваться. Что ещё необычнее, о подобном возвышении себя рыжий и не думал просить, как-то всё случилось само, отчего-то стало устраивать их обоих, и Дэйв, уже привыкнув к такому укладу, старался даже особо не злоупотреблять своими царскими привилегиями, дабы всё не испортить. Впрочем, сейчас как раз — самое время ими и воспользоваться. — Джейми, ты куда-то собираешься? — недовольно спросил Мастейн, завидев, как Хэтфилд доставал из гардероба свой стрёмненький камуфляжный комбинезон, в котором он обычно и ездил на свою дурацкую охоту. — Ну да, — услышав осуждение в голосе Дэйва, Джеймс немного занервничал, — как обычно, вернусь вечером. — А как же я? — схватившись обоими руками за его плечо подобно ребёнку, крепко сжимавшего руку матери, оставлявшей его на целый день в детском саду, к его собственному нежеланию, рыжий посмотрел в его глаза, упрашивая, или даже приказывая никуда не уходить. — Можешь со мной поехать, — спокойно предложил в ответ Хэтфилд, продолжая собираться. — Тащиться по какому-то грязному, мокрому лесу и стрелять в бедных животных? — Мастейн поморщился в отвращении. — А ты не хочешь вместо этого остаться здесь и провести день со мной дома? Посмотрим сериальчик или фильм какой-то, поболтаем, ну или в магазин одежды сходим, купим что-то классное, — одно за другим перечислял Дэйв, зная, что всё это Джеймса раздражало и ни одно из этих занятий тот бы не согласился променять на свою глупую охоту, было бы у него право выбирать, — вчера мы так почти и не виделись, ты как будто мной пренебрегаешь… — Да нет вроде, — стал отрицать блондин. Отрицать вполне себе справедливо — действительно, если бы он в самом деле относился к Дэйву так, как тот и сказал, то не стал бы, например, отдавать тому ловец на целый день, только для того, чтобы тот сходил в гости к кому-то из друзей, — ладно, могу и остаться. Идея Джеймсу не понравилось — весь его вид говорил об этом; а как же, ужасно неприятно всё-таки, когда обламывают все твои планы, на которые ты рассчитываешь как на спасение и видишь в них способ побега от поднадоевшего рутинного быта. А снять стресс Хэтфилду определённо стоило, да и просто хотелось — неделя у него выдалась тяжёлой, да и в выходные расслабиться толком не вышло; в субботу — дополнительные занятия и какая-то ещё учительская работа, всё в страшном напряжении, в окружении непрекращавшихся видений и без возможности отдохнуть, ни в школе, ни дома - оберег от этих кошмаров наяву, вечно преследовавших их двоих, Дэйв увёз с собой, невольно вынудив Джеймса бороться с ними одними лишь своими силами - не ехать же ему на тусовку школьников, обламывая им весь кайф своими нравоучениями, вполне себе привычными для рыжего, но совершенно непонятными для его компании. В воскресенье — тоже завал; с утра пришлось ехать за продуктами, чинить как назло сломавшийся кран в ванной, а теперь ещё и по своим делам съездить нельзя. Так Мастейну ещё показалось мало, и для полноты картины он решил ещё и якобы ненарочно пролить вино на рубашку Джеймса, одолженную им для крутой фотки в Фейсбуке, отчего к делам прибавилась и поездка в химчистку, да и вдобавок — съесть всё мясо из жаркого, приготовленного вчера на два дня; как же теперь без мяса, надо готовить ещё, мужики же — не козы, чтоб одну траву жевать, как Хэтфилд и говорил. В общем, проблем у него было полно, а единственного недолгого отдыха Дэйв его лишил собственноручно для своей же выгоды. — Вот и отлично, — заключил рыжий, с чувством победителя наблюдая за тем, как Джеймс, недовольно вздыхая и что-то едва слышно ворча, убирал комбинезон и сапоги обратно в шкаф, — может, «Титаник» пересмотрим? Хэтфилд негромко застонал — «Титаник» ему не нравился, ужасно не нравился. Просто замечательно.

***

Испорченное утро Джеймса уже сменялось днём, а тот так и не сорвал весь свой порядком поднакопившийся и явно давивший на него гнев на Дэйве, до сих пор мечтавшим узнать, как же это будет происходить. Хэтфилд его накажет? Если это так, то лучше уж накажет сексуально, а не в угол поставит как маленького ребёнка. Интересно же, на что хватит его фантазии, если та вообще в нём пробудится после всего этого. Собственно, чтобы это самое пробуждение и способствовать, Мастейн надел свой любимый откровенный прикид — короткие обтягивающие шорты и ничего больше; каждый раз, когда он ходил в них по дому и светил перед Джеймсом своей задницей, немного слишком уж плоской, но явно привлекавшей того, добром это не заканчивалось. Итак, Дэйв лежал на диване, расположившись со всеми удобствами — слегка расставив ноги и накинув на поясницу одеяло (как-никак, лето прошло уже, соблазнение соблазнением, а мёрзнуть подростку совсем не хотелось), что-то тыкал в телефон, якобы смотря видеоурок по физике, включив яркость на полную, чтобы Хэтфилд, зайдя в комнату, обязательно бы его спалил за неподобающим занятием и разозлился ещё сильнее. — Дэйв, иди помоги мне посуду помыть, — прервал его мысли Джеймс, появившийся в дверях и смотревший на него с ожидаемым недовольством, хмуря свои светлые брови, — всё равно ничего не делаешь, только попробуй мне затирать, что это у тебя тут физика на экране. В ответ рыжий лишь поднял руки, потянулся, что-то простонал и помотал головой. — Мне лень, сам помой, — ответил он, зевая. «Я такая скотина, — подумал он прося, не без жалости посматривая на Хэта, незаслуженно вынужденного терпеть его выходки, — давай, Джейми, разве тебя это не бесит? Оторвись на мне как следует, я только за.» Явно разозлённый подобной наглостью, но всё ещё покорный и сдерживающийся, блондин сначала неуверенно ступил к нему, приподнимая правую руку, но затем отчего-то передумал, повернулся и отправился на кухню. — Только чтоб урок посмотрел, я спрашивать буду, — недовольно буркнул он из-за угла. Нет, ну нельзя же быть таким добрым; люди же — существа противные, ищущие везде выгоду лишь для себя, чуть что — сразу начинают пользоваться тобой, немудрено, что Хэтфилда раз за разом просят остаться на сверхурочные и то поработать над расписанием, то организовать какое-то мероприятие, хоть этим должен был заниматься не он, а завуч. — Стой! — Джеймс сделал шаг обратно и с какой-то надеждой ожидающе посмотрел на Дэйва. Будто бы комплимент хотел услышать или что-то доброе, но вот только у Мастейна снова были другие планы на него. — Раз ты туда идёшь, принеси мне мороженое и топпингом полей, тем, который шоколадно-карамельный. — А не слишком многого ли ты просишь? — наконец, лёд тронулся. — Самому дойти трудно, ноги отвалятся? Труды дали свои плоды — вот, блондин уже еле сдерживается, вывести его из себя теперь будет очень легко, простым и надёжным методом, так любимым каждым американцем. Насмешливо ухмыляясь, Дэйв выразительно посмотрел Хэтфилду в глаза и показал ему средний палец. — Это что ты себе позволяешь? — сразу вскинулся Джеймс; этот годами проверенный жест выводил людей из себя, как быка красная тряпка. — Совсем уже обнаглел? Больше не сомневаясь, он решительно шагнул вперёд, тяжело дыша от гнева, сжимая руки в кулаки и… оказался встречен двумя средними пальцами, сунутыми Дэйвом чуть ли не ему под нос. Впрочем, пальцы Мастейн сразу же убрал, как только Хэтфилд крепко, до синяков сжал его запястья и потащил на себя, заставляя от боли закусившего губу подростка подняться с кровати. Стоя вплотную к блондину, Дэйв буквально осязал пучками клубившуюся вокруг него злость и в самом деле немного испугался. — Тебя, видимо, родители совсем не воспитывали, — строго проговорил Джеймс, отпуская одну его руку для того, чтобы запереть дверь, — но ничего, значит, я этим займусь. И только попробуй сопротивляться — я добавлю так, что мало не покажется. «Ого, прям то, что я хотел, — подумал Мастейн. Мимолётный детский страх перед наказанием ничуть не прошёл, но только раззадорил подростка; потирая освобождённые уже оба запястья и с интересом посматривая на Джеймса, зачем-то полезшего в шкаф, он гадал, что же его ждало дальше, — боюсь представить, чем это закончится, но так даже круче.» Как только боль утихла, оставив после себя лишь красноватые следы, определённо готовые в скором времени стать синяками, Дэйв повернулся к Хэтфилду, шумным хлопком закрывшему шкаф, осмотрел его с ног до головы, и у него перехватило дыхание — в одной руке Джеймс держал свой чёрный кожаный ремень, неторопливо размахивая им из стороны в сторону. — Быстро снял своё шлюховатоё тряпьё и лёг животом на кровать, — потребовал блондин, подходя ближе. Почувствовав абсолютную власть над собой, Дэйв покорно стянул с себя шорты и лёг, как было сказано, — ноги его остались на полу, а всё остальное тело, слегка подрагивавшее в предвкушении, лежало на кровати, — через плечо посматривая на Хэтфилда, встречаясь с его ответным взглядом, явно не сулившим ничего доброго. На глаза подростка упала тень от его внушительной фигуры, оказавшейся совсем рядом. Вроде бы от страха должно было пересыхать в горле, вот только Мастейн же, наоборот, почувствовал, как рот наполнился слюной, и что-то свело снизу. Да, рыжего можно было назвать извращенцем, но у него имелось вполне достойное оправдание — большой и злой Хэт с ремнём в руке — разве в мире есть что-то сексуальнее? — Джейми… — тихим, но манящим и томным голосом протянул Дэйв. В ту же секунду раздался свист ремня и последовавший за ним удар. Дэйв, не успевший к нему приготовиться и отвыкший от забытой где-то в детстве боли, жалобно вскрикнул и задёргал ногами, пытаясь унять невыносимое жжение, за секунду выросшее до невыносимого и теперь плавно утихающее — подростку показалось, что о его правую ягодицу одновременно затушили не один десяток сигарет, вот так сильно пекло его нежную, ничем не защищённую кожу, наверняка уже покрасневшую от прилившей к ней крови. — Я тебе не Джейми, — заметил тот, несмотря на всю следовавшую из своего образа жестокость, осторожно дотрагиваясь до отзывавшейся болью от каждого прикосновения кожи, вероятно, проверяя, насколько сильно он ударил, и стоило ли ещё продолжать. К неожиданной радости и, конечно же, ужасу Дэйва, он, решив, что всё же стоило, замахнулся для очередного удара, — пока длится твоё наказание, я для тебя мистер Хэтфилд, ясно? — Ясно, — безропотно согласился Мастейн, задерживая дыхание, приготовившись к новой порции боли, незамедлительно последовавшей сразу после его слов и пришедшейся уже на левую ягодицу. На этот раз Джеймс ударил сильнее, и Дэйв, едва придя в себя, обнаружил, что в глазах его уже стояли слёзы, — а много ещё? — Восемь, — бесстрастно ответил Хэтфилд, пропуская мимо ушей все его страдания, явно слышимые в дрожащем, готовом сорваться голосе. Мастейн слабо кивнул и уткнулся лицом в простынь, догадываясь, что та вскоре намокнет от его слёз, уже готовым вот-вот потечь по его щекам, таким же пунцово-красным от унижения, как и его многострадальный зад. На что он только подписался? Удар за ударом, новая и новая непрекращающаяся боль, казалось бы, переросшая в самую настоящую агонию, сделали своё дело — совсем уже потеряв лицо и напрочь забыв о своём достоинстве, Дэйв тихо плакал в подушку, заботливо придвинутую жестоким, но благоразумным Хэтфилдом, визгливо вскрикивая, каждый раз, когда уровень боли повышался до невозможного, от которого можно было и сознание потерять. Перед глазами уже плыло, ничего не было видно за пеленой слёз, и больше всего на свете Мастейн желал, чтобы это уже самое настоящее избиение поскорее закончилось. Закончилось, однако же, но не прервалось — ещё ни разу он не умолял Джеймса остановиться и отчего-то знал, что если бы он это сделал, тот бы сразу отбросил в сторону своё оружие пыток, поднял бы Дэйва на руки и уложил на кровать, всячески извиняясь за содеянное. Блондин бы обязательно послушался, зла Мастейну причинять он явно не желал, и даже сейчас бил не в полную силу — примерно на пятом ударе тот вспомнил, как его подобным образом наказывал собственный отец, не гнушаясь применять в дело, не только сам ремень, но и его железную пряжку, совершенно не заботясь о том, что так в разы больнее, что останутся синяки, что если ей нечаянно попасть по спине, то можно и что-то повредить… в общем, Джеймс был точно не такой; как-то разгадав замысел всей этой задумки, он лишь подыгрывал Дэйву, и хоть и в самом деле срывал на нём свою злость, но всё же не переусердствовал. Впрочем, подросток и не думал просить его прекратить — не сказать, что ему это прямо безумно нравилось, но что-то в этом было, и хоть боль оставалась столь же невыносимой, пламенный жар Мастейн чувствовал не только на содранной коже в тех местах, куда долетал ремень, но и кое-где ещё, примерно на том же уровне, но спереди. Да, ему было не то, что неприятно, а очень даже больно, он чувствовал себя униженным и опозоренным, его выпороли как маленького глупого ребёнка, и у него, откровенно противореча всему вышеперечисленному, давно уже стоял на все эти ужасы. Так что унижение увеличилось вдвойне — приходилось терпеть и это неудобство, и едва подросток попытался как-то это исправить, так сразу же получил удар по руке, к счастью, не ремнём, но тем не менее вполне себе болезненный шлепок, заставивший его отбросить все попытки как-либо ублажить себя. — Ты что это удумал? — спросил Хэтфилд, с тем же холодным безразличием отвешивая очередной удар, от которого едва только успокоившийся Дэйв сразу же разразился рыданиями и беспомощно вжался в подушку. — Ты наказан, а значит, никакого удовольствия ты не получишь. Ещё раз попытаешься запустить свои ручки куда не надо, ударю немного ниже, сразу же послушнее станешь. Лежи смирно и получай то, что заслужил. — Простите, — сдавленно всхлипнул рыжий, больше не решаясь даже вытереть слёзы со своих глаз. Не решаясь не из-за зловещей угрозы Джеймса, возможно, в самом деле способного сделать это, а больше из-за отданного им приказа не двигаться. Дэйв Мастейн, ранее свободный человек, вечно бунтующий подросток, постоянно отстаивавший свои права, чувствовал себя настолько подавленным и опозоренным, что полностью лишился всех способностей к сопротивлению и мог лишь безропотно подчиняться, выполнять всё, что говорил ему Хэтфилд, утешающе гладивший его по волосам только для того, что Дэйв, на минуту расслабившийся, не успел подготовиться к новому удару, разом возвращавшего в тело всю тяжесть и напряжение. И хоть сохранявший благоразумие Джеймс старался не бить дважды в одно место, на этот раз он нечаянно промахнулся. Лёгкое пощипывание от уже заживавшего следа моментально усилилось, мучительным жжением разрослось, казалось бы, по всей его нижней половине тела, и Дэйв, совершенно уже не контролируя себя и не зная, куда деться от этой безустанно настигавшей его боли, бешено застучал ногами о деревянный край кровати, впился ногтями в подушку, ещё недолго попытался стерпеть её молча, но в конце концов сдался и издал страдальческий крик, пытаясь хоть с его помощью от неё избавиться. Да, он всё ещё мог это прекратить, всё ещё нашёл бы в в себе силы перестать раболепно следовать всем приказам Хэтфилда — всё это у подростка с лёгкостью бы получилось, если бы он сам хотел. — Это всё? — как уже было известно, даже несмотря на своё положение и состояние, главным тут являлся именно Мастейн; у него была привилегия всё прервать, но кроме того, он же мог и продлить свои мучения при наличии желания. А желание у рыжего было, желание скручивало низ живота в узел, желание невыносимо жгло где-то в низу, желание заставляло его требовать продолжения. И Дэйв не стал гасить его в себе, а напротив, вознёс до максимума. Увидев, как Джеймс, коротко бросив в ответ: «Почти», убирал в шкаф ремень, рыжий сразу же вероломно нарушил правила, потянувшись рукой к своему члену, которому давно уже требовалось уделить особое внимание. Не найдя в себе сил повернуть голову, чтобы узнать, смотрел ли Хэтфилд на него или куда-то ещё, Мастейн оставался наедине с собой, торопливыми движениями вверх-вниз пытаясь всё побыстрее закончить. Даже представлять ничего не надо было — образ разозлённого Хэта, вертевшего ремень в воздухе и сообщавшего Дэйву, что того следовало наказать, так и не выходил из его головы; образ этот олицетворял саму жесткость и безжалостный садизм, от этого образа кожа разом покрывалась мурашками, и от него же стремительно нарастало то самое возбуждение. — Чем занимаешься? — сухо, с презрением спросил Джеймс, как выяснилось, давно уже стоявший рядом и не без интереса наблюдавший за тем, как рыжий, кое-как забравшись на кровать и найдя позу, пребывание в которой не обжигало болью выпоротый чуть ли не до крови зад, в быстром темпе, тихо постанывая, пытался довести дело до конца вопреки всем запретам. — Не припомню, чтобы я тебе разрешал до себя дотрагиваться. Резким движением отведя руку Мастейна в сторону, Хэтфилд сел рядом и посмотрел ему в глаза, так бесчувственно и равнодушно, что рыжий с испугом подумал, что тот вновь станет его бить, без грамма сострадания наблюдая за его мучениями. От одного этого взгляда у Дэйва, так и не оправившегося после первой части наказания, по давно уже опухшим глазам вновь потекли слёзы. Нет, если Джеймс сейчас ударит, надо будет просить его прерваться — перебор уже, и так сил нет. Впрочем, к облегчению для Дэйва, ещё не отошедшего от напоминавшей о себе жжением в нижней части спины пытки, к новым телесным наказаниям Хэтфилд не стал прибегать — вместо этого он сделал нечто другое. Присев на корточки рядом с подростком, он положил одну свою тяжёлую ладонь ему на плечо, а вторую запустил в его рыжие волосы. У Дэйва аж от сердца отлегло — всё, больше ему больно не будет, наконец-то Джеймс сменил гнев на милость, вопреки всем ожиданиям. Спокойными движениями блондин массировал кожу его головы, принося с каждым умелым движением пальцев чувство спокойствия, без слов внушая, что всё плохое и страшное уже осталось позади. Мастейн в самом деле поверил, в самом деле убедился, что Хэтфилд, отчего-то продолжавший следить за ним с каким-то отчуждением и холодным интересом, больше не причинит ему вреда, и так уже предоставленного в достаточном количестве и даже, если уж думать совсем уж оптимистично, поможет унять этот ужасный зуд и довести дело до конца. Поверил, расслабился и даже плакать прекратил, и всё лишь для того, чтобы испуганно вскрикнуть от новой боли, когда тот резко схватил его за волосы, куда-то потащил, заставляя упасть с кровати и ползти за ним. — На колени, — равнодушно отдал он приказ, болезненным рывком поднимая голову Дэйва, не желавшего расстаться со своей драгоценной шевелюрой и оттого сразу повиновавшегося. Он знал, что его ждало, знал и совершенно не возражал — ничего из происходящего пока что не вызвало у него внутреннее сопротивление и непринятие ситуации; да, он страстно желал завершения и заслуженного отдыха после всего им вытерпенного. Да, такого Джеймса он уже начал побаиваться, но вот только их отношения это всё никак не могло испортить, а наоборот, лишь укрепляло за счёт двустороннего доверия друг к другу. Опередив Хэтфилда, уже потянувшуюся к молнии на штанах, Мастейн легко откинул его руку в сторону и самостоятельно справился с замком, стягивая с Джеймса джинсы вместе с бельём. «Нет, в рот я ни за что не возьму,» — сказал бы Дэйв из прошлого, и если бы он каким-то образом оказался в комнате, то кто знает, что бы испытал, наблюдая за своей версией из будущего, так тщательно занятой этим мерзким делом. А вот Дэйву теперешнему было ничуть не противно; нет, конечно, если зацикливаться исключительно на деталях, то приятного всё-таки мало — не сказать, что рыжему нравилось, сдерживая рвотный рефлекс, расслаблять инстинктивно сокращающиеся стенки горла, пропуская через них казавшийся в этот момент поистине огромным член Хэтфилда, вряд ли бы по Дэйву, роняющему слёзы на свои щёки и старательно обхватывающему губами основание этого толстенного ствола, было заметно, что тот прямо-таки искрился от восторга, но на самом-то деле Мастейну реально было хорошо. Хорошо не от процесса, а от созерцания блаженства на лице Джеймса, от его тёплых рук, игравших с его волосами, просто от осознания, что сейчас, в этот момент он всецело принадлежал блондину, что все его дальнейшие движения и предстоящая судьба зависела лишь от него одного. Дэйв чувствовал себя рабом, собственностью, и ему, как ни странно, именно это нравилось, вызывая вместо привычного сопротивления не желавшей просто так сломаться бунтарской души ещё больший комфорт. Предложил, нет приказал бы Хэт называть его Хозяином, Мастейн бы согласился, конечно же, ради требований той же души попытавшись нарушить правила и получив за это соответствующее наказание. — Достаточно, — прервал его мысли Джеймс, вновь потянув его за волосы, отрывая от своего члена. Жадно хватая ртом воздух, Мастейн с гордостью посматривал на проделанную работу — возбуждённый орган пульсировал и, должно быть, Хэтфилд был готов вскоре кончить ему в рот, если бы сам не захотел доставить большее удовольствие себе и, конечно же, Дэйву, пока что получавшему его исключительно в психологическом формате. — С волосами прошу быть осторожнее, — тихо внёс замечание подросток, потирая заболевшую от грубой хватки кожу головы. Да, к этому определённо стоило придраться, что он незамедлительно и сделал, не желая терпеть то, что ему ни в каком виде не нравилось. — Хорошо, прости, — так же вполголоса извинился Джеймс, на секунду выходя из роли и меняясь в лице. Однако же, в знак прощения поцеловав рыжего в макушку, он после кратковременной передышки сразу же вернулся к предыдущему образу жестокосердного мучителя, болезненно крепко схватив его за руку и потащив на кровать. Дэйв хотел было лечь на спину, раздвинув ноги в стороны — эта поза, не один раз уже испробованная, оставалась у него в фаворитах, но Хэтфилд грубо перевернул его на живот, своевольно заставляя его согнуть ноги в коленях и привстать на локтях. Такое для Мастейна было в новинку; стоя на четвереньках, как какая-то грязная дешёвка, интересующая своего клиента лишь выставленной напоказ задницей, он не видел лица Джеймса, не смотрел в его обычно выражающие доброту глаза, не слышал, как тот успокаивающе шептал ему, что всё будет хорошо, — всего этого его лишили, оставив одну лишь способность чувствовать. Чувствовать, как Хэтфилд, сначала проведя пальцем по его спине, напряжённой в волнительном ожидании, опустился ниже, немного болезненно раздвинул руками его ягодицы и достаточно резко и сразу же глубоко ввёл два пальца, уже покрытые смазкой — впрочем, и этого ему оказалось более, чем достаточно. Джеймс был грубым, но умелым — вскоре добавив третий, обжигая болью ещё не привыкшие к тем двум стенки, он сразу же надавил куда надо, попадая в чувствительную точку и теперь задевая её всякий раз, когда слегка вытаскивал пальцы для того, чтобы ввести их обратно. — Ещё! — потребовал Дэйв, как только Хэтфилд, нарочито издеваясь, замедлил темп и вскоре даже остановился насовсем. Внутри всё горело и требовало продолжения стимуляции или даже чего-то большего — да, пальцы Джеймса превосходили по длине его собственные, вот только всё равно в отношении его другой части тела были весьма коротковаты, так что предпочтение отдавалось определённо не в их сторону. — Когда ты меня уже трахнешь? Джеймс, это же… Ау! Этого стоило ожидать — снова нарушив правила, Мастейн вновь разгневал этим блондина, за что и получил заслуженный шлепок по правой ягодице, пострадавшей в ходе экзекуции сильнее левой и до сих красневшей в тех местах, где излишне сильные удары ремня содрали нежную кожу. Попадание по старым ранам, пускай и рукой, оказалось вполне себе болезненным, но недостаточным, чтобы избавить Дэйва от гложущего его изнутри возбуждения и напротив, только лишь распалило его сильнее. — В моём доме не выражаться! — прикрикнул на него Хэтфилд, незадолго до этого сам же покрывший трёхэтажным матом обрызгавшую его маслом сковородку. Да, на пару с рыжим они оба ругались как два старых сапожника и всех это устраивало, но вот только сейчас Джеймс решил таким вот необычным способом поучить подростка правилам этикета. — И да, как я просил тебя называть, маленький паршивец? Что ж, боли на сегодня он получил предостаточно, но всё-таки, как только что выяснилось, до предела оставалось ещё многовато, да и ещё чуть-чуть точно бы не помешало, тем более что вкупе с предстоящим удовольствием. Повернув к блондину голову и демонстративно закатив глаза, Дэйв нагло, с издёвочкой перефразировал свои непристойные выражения: — Когда же настанет тот час, в который Вы соизволите заняться со мной любовью, мистер Хэтфилд? Кстати, сами Вы паршивец, сэр. Тот снова его ударил и снова по тому же месту, возможно даже слегка переборщив с силой, выбивая из глотки подростка жалобный крик. Того аж ноги чуть держать не перестали — готовый расплакаться от боли Мастейн, порядком уже от неё же и подуставший, мечтал лишь поскорее кончить и завалиться на кровать, желательно в объятиях Джеймса, только вот не этого, сурового и бесстрастного садиста, а того, кем тот являлся раньше — мягкого и ласкового, любящего покровителя и защитника. Мечтал, а сделать ничего не мог — над ним по-прежнему возвышался злой и жестокий Хэт, выведенный из себя его же стараниями. — Не паясничай, — строго отчитал его блондин. Вновь введя пальцы на полную длину и быстро подвигав ими, стимулируя простату, отчего Дэйв тяжело задышал, кусая губы, он столь же неожиданно прервался, в наказание заставив Мастейна мучиться с его возбуждением, только было затухшим, для того, чтобы разгореться с удвоенной силой. — Ну, а как тогда мне к Вам обращаться? — воскликнул Дэйв, взглядом умоляя Джеймса не прекращать. Боль и попытки её перенести высосали все силы из тщедушного тельца подростка, тот едва ли оставался в сознании и действительно надеялся, что Хэтфилд внимет его просьбе и хотя бы так поможет дойти до оргазма, раз уже ему самому дотрагиваться было не дозволено, но вместо этого тот лишь шлёпнул его снова, так, уже без поучительной цели, скорее, для собственного развлечения. — Никак, — отрезал Джеймс, окончательно уже вынимая пальцы и пристраивая ко входу нечто большее — хвала всем богам, это случилось, — рот откроешь только тогда, когда я тебе разрешу. Да ты аж весь трясёшься, — заметил он, положив руки Мастейну на плечи и медленно войдя лишь на малую часть от всей длины, — что, так сильно хочешь этого? Отвечай! — Да, хочу! — отчаянно выкрикнул Дэйв, готовый едва ли не скулить от невыносимого, превысившего всевозможные пределы желания, волнами сотрясавшего его измученное тело. — Вставьте мне до конца, я Вас умоляю! Убедившись в искренности его просьбы, блондин принялся охотно исполнять её. Ощутив то самое вожделенное чувство заполненности, Мастейн запрокинул голову, давно уже сорванным от криков голосом постанывая от каждого плавного, но глубокого толчка. Он был в шаге, совсем крошечном и незначительном, легко преодолеваемом шажке от того самого безграничного блаженства, едва ли подающегося сравнению с чем-то мирским. Плевать, как Хэтфилд его за это накажет, хоть до смерти забьёт — какая разница, он ведь не вытерпит и умрёт раньше, если это не случится. Держа равновесие на одной руке, он опустил вторую к животу и наощупь — глаза открыть у Дэйва уже не получалось, не хватало сил даже на то, чтобы поднять эти стократно отяжелевшие веки — дотянулся до своего члена, давно уже стоявшего в абсолютнейшем напряжении. Стоя в невероятно открытой позе, рыжий ничего не мог сделать, чтобы Джеймс не заметил этого, но тот, по-видимому, даже решил над ним сжалиться и, не сбавляя темпа, позволял Мастейну задавать свой собственный, с каждой секундой приближающий его к долгожданному окончанию. Опять он зря понадеялся; в самый последний момент, резко и безжалостно, Хэтфилд вновь прервал его, на этот раз действуя мягко, без насилия и боли, но оттого не менее, а даже, как выяснилось ещё более жестоко и мучительно — он просто убрал одну руку с плеча Дэйва, положил её сверху его ладони и большим пальцем надавил на головку, задерживая его там надолго, никак не давая подростку кончить. — Только со мной, — утвердил он своё решение, оспорить которое рыжий не мог уже физически, разве только что принять и смириться. Мастейну ничего не оставалось, кроме как так и поступить — наплевав на свою гордость, он ещё сильнее выгнулся, отклянчил зад, и сжал до этого расслабленный сфинктер, чтоб Джеймс входил туже, оттого и получая больше удовольствия. Жаль, правда, что относилось это только к нему, но никак не к Дэйву, лишь усилившему таким образом все болезненные ощущения, до этого практически полностью терявшиеся на фоне прочих. Впрочем, всё это было не зря — вскоре боль всё-таки поутихла, а Хэтфилд ускорил темп, яростно вбиваясь в податливое тело подростка до самого основания, самозабвенно слушая, как тот, поймав этот бешеный ритм и найдя в нём спасение, забыв обо всём, кричал в экстазе, упрашивая, со слезами на глазах моля Хэта трахнуть его ещё сильнее, так, чтобы аж кровь пошла, так, чтоб он на следующий день ходить не мог нормально, так, чтобы это услышали все на свете, и спящие, и бодрствующие. Чувствуя себя одновременно необычайно живым и сразу же едва не на грани смерти, рыжий терпел, отсчитывал про себя секунды, всё ждал и ждал того момента, когда Джеймс, достигнув пика, сдерживая договор, уберёт свой мешавший завершению большой палец и позволит этому произойти. В итоге дождался, а что было дальше, он так и не вспомнил; вроде бы после Дэйв в самом деле ненадолго покинул этот мир, просто не выдержав всеобщего чудовищного напряжения и моментального, подобно удару молнии, мгновенного и стремительного его снятия. Придя в себя, Мастейн с трудом разлепил глаза и с удивлением человека, нечаянно проспавшего вместо положенных по будильнику шести часов все десять и теперь сонным взглядом созерцавшего мир, совершенно не понимая, где теперь его место в нём, оглядел своё тело, осторожно обнимаемое со спины кем-то вторым. Кто-то положил его набок, лёг рядом и заключил в эти ласковые непривычно нежные объятия. Кто ещё, кроме Джеймса? Именно он сейчас делил вместе с ним кровать, некрепко прижимал одной рукой к себе, и рассеянно водил пальцами второй по его спине, явно обдумывая что-то многозначительное. По нему всему такому умиротворённому, довольному жизнью, и сказать было нельзя, что он только что буквально до крови избил своего парня и всячески издевался над ним, многократно доводя до слёз. Казалось бы, всё произошедшее просто-напросто приснилось подростку, и тот, совсем не сомневаясь, принял бы эти события за очередной плод своего богатого воображения, если бы они не напоминали о себе саднящей болью, уже затихающей и не такой острой как раньше, но явно намеревавшейся беспокоить рыжего ещё как минимум три дня. — Неужели тебе нравится, когда с тобой так обращаются? — спросил Хэтфилд, заметив его телодвижения. — Ты как, в порядке? — В полном, — необычайно бодро ответил Дэйв — тот, как выяснилось, совершенно недолгий не то сон, не то обморок отчего-то придал ему новых сил, — и да, мне понравилось, но опыт этот пускай останется исключительно единичным, ну или повторится, но нескоро — знай, если будешь так себя вести постоянно, я просто сбегу от тебя, — Мастейн строго погрозил Джеймсу пальцем, но затем приветливо улыбнулся и поцеловал блондина в губы, — ладно, на самом деле и вправду классно, мне всегда хотелось узнать, какой ты, когда злишься. — А ради этого обязательно было по-настоящему меня бесить? — подивился в недоумении тот, вычерчивая пальцем какой-то узор на его спине, не зная, чем ещё занять свои руки. — Мог бы просто попросить быть по-жёстче. Так необычно было слушать спокойный и ровный, казалось бы, никогда не способный на крик голос Хэтфилда в ответ и вспоминать, как тот понижал его чуть ли не до рычания, отдавая им приказы или упрекая в чём-либо. — А вышло бы неискренне, — сомнительно покачал головой Мастейн. В самом деле, у мягкого и заботливого Джеймса, пребывавшего в своём обыденном миролюбивом настрое, вряд ли бы получилось так искусно и реалистично войти в этот образ и дать Дэйву то, что тот от него требовал, и даже большее. — Вообще я с тобой согласен, — и снова их мнения сошлись, чему рыжий был несказанно рад - что-что, а прерывать этот волшебный момент ненужными спорами он явно не желал, — напомни мне, какое мороженое ты хотел, солнце? Дэйв заливисто рассмеялся — надо же, Хэт не забыл про мороженое, наверняка держал эту информацию в голове, напоминая себе о ней во время всего процесса. Да, бил ремнём и о мороженом думал, какой ужас, аж представить такое страшно. — Ты шутишь? — ухватившись за руку Джеймса, Мастейн встал вместе с ним и нежно приобнял, задерживая рядом с собой и не давая уйти на кухню. — Сейчас помогу тебе с посудой и вдвоём навернём по чашке. А что, мне жрать и смотреть, как ты трудишься? — относясь к подобному как к неслыханной наглости, подросток в возмущении вскинул вверх рыжие брови. — Ну и выдумщик же ты, Хэт. Пошли, вдвоём быстрее справимся. Не отпуская руку блондина, Дэйв вышел из комнаты с лёгкой улыбкой на лице. Джеймс шёл рядом с ним, немного печально рассматривая его худое бледное тело, покрытое тёмно-розовыми свежими синяками. Выглядело это определённо не очень, вот только рыжий всё равно чувствовал себя непривычно счастливым. Наверное, он бы ещё и по-ребячески подскакивал от радости, если бы ничего не болело при каждом даже небольшом, семенящем шаге. Что ж, за всё нужно было платить, это ведь в самом деле того стоило.