Воздушный змей

      Свою историю я начинаю не с дня рождения, не со счастливого детства, проведенного в кругу большой и дружной семьи, не с долгих, но не менее интересных школьных будней, и даже не с бурной студенческой жизни, с ее бесконечными экзаменами, тренировками и гулянками до раннего утра, а с обычного ноябрьского дня, к которому я шел медленными, но осознанными шагами, словно на неминуемую встречу со своей несчастной судьбой. Я до сих пор не в состоянии до конца осознать, как один день, сотканный из миллиона принятых нами, ранее, решений, может перевернуть с ног на голову нашу упорядоченную, и как нам кажется, достойную простого человека, жизнь. В тот день мое мировозрение раскололось на части, но только для того, чтобы воссоединиться и принять совершенно иную картину.       После окончания университета, я не спешил съезжать от родителей, в свободное время, помогал отцу заниматься садом, а матери выполнять некоторую работу по дому, нашел временную, как мне тогда казалось, подработку в местной кофейне, пару раз в неделю встречался с друзьями, пожалуй на этом все. Такой была моя жизнь, на протяжении нескольких долгих лет, пока, однажды, я не остановился около свободной, окрашенной в бардовый цвет, лавочки, в полупустом сквере и не опустился на нее, взглянув на затянутое серой дымкой бескрайнее небо. Я вспомнил, как в детстве, любил выбегать в наш просторный двор, укладываться на зеленую траву в чистых и, только что заботливо выглаженных мамой, светлых льняных шортах и белой рубашке, раставлять руки и ноги в стороны, прикидываясь морской звездой и часами наблюдать, как медленно проплывают мимо меня пушистые облака. Очнувшись от воспоминаний я слегка улыбнулся, приветствуя теплоту, что разлилась в области груди, и в тот момент, в поле моего зрения, попал красный воздушный змей. Он летел со стороны берега, который находился неподалеку от сквера, и я позволил себе представить картину, что где-то там, наверняка, какой-нибудь беззаботный мальчуган, по собственной глупости и невнимательности, выпустил его из рук, тем самым давая старт его свободному полету. Змей был средних размеров, с ярко оранжевым, словно языки пламени, хвостом. Но, при всей своей величественности, он не мог держаться ровно и благородно следовать своему собственному пути. Жестокий ветер, которому мой новый знакомый, явно уступал в силе, кидал его из стороны в сторону, словно за что-то наказывая. У меня появилось совершенно иррациональное желание, вскочить и побежать вслед уплывающему змею, попытаться поймать его и защитить от всех невзгод. Но, здравый смысл заставлял меня оставаться на месте и бездействовать, нашептывая, что змей справится сам и, что в моей помощи он не нуждается. По телу пробежали мурашки, то ли от ветра, то ли от внезапного осознания. Я, на всякий случай, плотнее закутался в легкую куртку и постарался покрепче уцепиться за осознание, которое моментально поселилось где-то внутри моего мозга, забилось, дрожа от страха и сигналя мне красным мигающим светом. Но как бы я не пытался дотянуться, объяснить это странное чувство, у меня не получалось ровным счетом ничего. Внутри меня что-то неприятно скрежетало заставляя зажмуриться до белых точек перед глазами. Несколько минут я старался выровнять дыхание: «вдох», «выдох», снова глубокий «вдох» и долгий «выдох». Все это время я не переставал тянуть невыдимые руки к тому, что вызвало во мне такой спектр диаметрально противоположных эмоций за такое короткое время, и когда, наконец, смог ощутить еле уловимые контуры этого сгустка, мои глаза широко раскрылись, а мысли наконец сформировали логическую последовательность. Все это время, пока я жил здесь размеренной жизнью, считая себя счастливым человеком, другая часть меня, на самом деле, хотела перемен. Почему же эта часть меня так долго молчала? Молчала, пока я проводил пустые, однообразные дни за стойкой в кофейне, вырисовывая дурацкие узоры на пенке и обжигая пальцы паром, молчала, когда я пытался поддерживать абсолютно не несущие никакой смысловой нагрузки, разговоры друзей. На это у меня не было ответа, но какая теперь разница, ведь сейчас она заявила о себе. И, уходя из сквера, в тот вечер, я твердо решил изменить свою привычную жизнь, и начать, пожалуй, следовало, в-первую очередь, с самого себя.       Через несколько дней я завел свой первый личный дневник, надеясь на то, что он поможет мне понять себя чуточку лучше. И это действительно оказалось ненапрасным занятием. Каждый день я оставлял на цветных страницах свои мысли, переживания, чувства, планы и все больше осознавал, что никогда не делился этим ни с кем, даже с собственными родителями. Еще через месяц я уволился из кофейни и принял решение переехать в Бангкок. Заработанных денег должно было хватить на простую комнатку и первое время, пока не найду подработку. Родители поддержали мое решение, даже помогли материально, не принимая моего отказа. Я собрал свои вещи, прогулялся по родным местам, попрощался с родителями, крепко обняв их напоследок, и отправился навстречу тому самому ноябрьскому дню.       Первые пару дней я потратил на поиски жилья и прогулкам по незнакомому городу, который так разительно отличался от привычных родных мест. Центральные районы, буквально, кричали о своей роскоши, но этот блеск не привлекал меня. Вечерами я сидел за деревянным столом, в маленькой съемной комнатенке, при тусклом свете старой настольной лампы, и старался понять, что мне делать дальше. Я смотрел на свои мысли, написанные аккуратным почерком, они же смотрели на меня в ответ, будто побуждая взглянуть чуть глубже, и тогда, возможно, они откроют мне доступ к тому, что написанно между строк. Я потратил ни одну ночь, но наконец смог понять, чего я действительно хочу. Мне хотелось делать добро, не только себе и своим близким, но и совершенно незнакомым людям. Поэтому на следующий день, я отправился в бедные районы, проходя улицу за улицей, я искал что-то, но конкретно что, понять был не в состоянии, пока не уперся в здание в конце захламленной улицы. Оно было небольшим, окрашенное в белую краску, которая местами уже подкоптилась от дыма исходящего из труб соседних домишек, невысокий деревянный забор и небольшой ухоженный полисадник при входе. Я сразу же с улыбкой представил, какие цветы здесь можно было бы высадить, чтобы оживить это место. В дальнейшем, мне откроется истина, и я смогу понять, что никакие цветы не способны оживить это место настолько, насколько живым его делают старания добрых людей, которые здесь работают. Волонтерский Центр «Надежда» — разглядел я на небольшой вывеске. Пара шагов, и я оказываюсь во дворе, еще несколько, и я переступаю порог приемной заставленной мешками с рисом, вокруг снуют люди, в ручную перетаскивая щедрые пожертвования из центра комнаты на скла. Я без лишних слов кидаюсь к женщине, которая склоняется, чтобы взять сразу три мешка, слегка кланяюсь ей, она молча улыбается и отходит, позволяя мне перехватить их. Я делаю это машинально, не думая, о грязных следах на моей белой футболке, не думая о тяжести и количестве мешков, что я успел перенести на склад. Не задумываюсь, потому что впервые в жизни понимаю, что мне действительно нравится то, что я делаю. Следующие несолько дней я прихожу сюда уже осознанно, рано утром, под открытие, пусть это не очень удобно, ведь комната, которую я снимаю, находится в другой части города, и чтобы добраться вовремя, мне приходится вставать в 5 утра, добираться на двух автобусах, а после тратить еще 20-30 минут на прогулку пешком, от конечной остановки до центра. Но я совершенно не жалею о своем решении, не жалел, когда заполнял анкету волонтера, не жалел, когда задерживался допоздна, чтобы помочь сотрудникам выполнить их работу, не жалел и тогда, когда впервые увидел его, не жалею и по сей день.       Надев футболку, приглушенного зеленого цвета с эмблемой Центра на левом кармашке, я выглянул в холл, где передо мной, будто из-под земли выросла низенькая девушка, с папкой в руке и небрежным пучком на голове, она быстрым движением руки поправила очки на переносице и хитро улыбнулась мне. Я ответил ей тем же. — Сегодня, что-то очень рано, даже для тебя, — бодро начала она.       Я только неопределенно пожал плечами. Не признаваться же ей, что уснуть этой ночью почему-то так и не получилось. — Погода испортилась, — девушка скривила губы, поглядывая в окно, на крупные капли осеннего дождя. — Может хочешь кофе? А то я могу сделать и на тебя, — она выжидательно подняла одну бровь, но получив от меня отрицательный ответ, шутливо надула губки, — ладно, тогда можешь помочь Корну во дворе? Ты же знаешь, вечно он жалуется, что никто ему никогда не помогает.       Я закатил глаза и негромко рассмеялся. — Конечно, — заверил я Крис. — Ладно…тогда, — она покрутила головой по сторонам, словно искала кого-то, и видимо найдя, радостно щелкнула языком. — …Сэйнт, как хорошо, что ты здесь!       Я повернулся и посмотрел в том же направлении, моментально застывая на месте. Мы оба смотрели на высокого парня, в такой же футболке, что и я, заправленной в светлые джинсы, удачно подчеркивающие его талию и атлетическую фигуру, в целом. Его кожа была такой светлой, что я даже немного удивился, «этот парень что, вообще не бывает на солнце?». Его светло-каштановые волосы были уложены наверх, открывая небольшой лоб. Парень заметил Крис, и его пухлые губы расплылись в улыбке, демонстрируя ряд белоснежных зубов и милые щечки. И я готов был поклясться, что никогда еще не видел такой искренней улыбки. Она, буквально, поражала своей чистотой, убеждала, что с тобой не произойдет больше ничего плохого, дарила надежду. Я смог стряхнуть с себя оцепенение только тогда, когда Крис уже оказалась около парня, что-то быстро ему рассказывая. Любопытство взяло надо мной верх и я постарался незаметно подойти ближе, делая вид, что навожу порядок на столике. Перекладывая стопки брошюр, с места на место, наверное уже в десятый раз, я смог услышать разговор, позволяя себе иногда поглядывать на них из-за плеча. — Сэйнт, я не видела тебя целую неделю, думала ты больше не вернешься к нам, — голос Крис выдавал ее. Она действительно переживала, что больше не увидит здесь этого улыбчивого мальчугана с добрым сердцем. — Что ты, Крис, — парень выставил вперед руки и потряс ими, — я бы не стал уходить, тем более не попрощавшись со всеми, ведь вы моя семья…       Я вздрогнул, а в голове еще несколько минут, эхом отдавалось последнее слово, сказанное незнакомым парнем. Мне вдруг так сильно захотелось стать частью того круга лиц, которых он смело называл «семьей». — …просто мне нужно было время, чтобы прийти в себя. — Да, конечно, я понимаю тебя, Сэйнт, мы все ее любили. — Госпожа Сомбун была хорошим человеком и мне ее очень не хватает, — парень запнулся на последнем слове, слегка склонив голову и пряча взгляд. На секунду мне показалось, что он даст волю своим чувствам и заплачет, но он лишь тряхнул головой, и снова поднял голову, расплываясь в улыбке. Не в одной из тех, фальшивых, которыми мы пытаемся убедить всех вокруг себя, как у нас все замечательно, когда, на самом деле, внутри высыхает океан, до дна, а в той искренней доброй улыбке, которой, как я после понял, мог улыбаться только он. И уже в третий раз, за последние десять минут, ч поразился своей реакции на его появление. Поразился его контролю и внутренней силе, которую источали его теплые карие глаза. — Я понимаю, что это, наверное, очень скоро, но у меня для тебя есть кое-что, — Крис виновато пожала плечами и протянула парню папку, которую держала все это время в руках. — Вчера приходила женщина, заполнила все формы и дала ряд рапоряжений. Все находится в папке, я подумала, что ты, лучше всех справишься, потому что отзывчевее тебя здесь никого не сыскать.       Сэйнт только смущенно усмехнулся и покачал головой. — Это не так, Крис, все люди, что здесь работают, и те, кто приходят помогать, прекрасные и добрые люди. — Да, конечно, как скажешь, — Крис коснулась его плеча и слегка его сжала, показывая свою поддержку, и получая в ответ благодарный взгляд. — Его зовут господин Харада Даичи, ему 63 года, всю другую информацию ты найдешь в его анкете. Первое посещение должно будет состояться уже через две недели…прости, — быстро добавила Крис. — Ничего, не извиняйся, ведь это моя работа, — заверил ее Сэйнт и открыл папку. Его лицо слегка вытянулось, а губы дрогнули, и тогда меня, почему-то обдало холодом, а после жаром, я оттянул ворот футболки, будто это способно было мне помочь, а лицо Сэйнта, к этому времени, уже приобрело обычное выражение. Он внимательно извучил первую страницу и закрыл папку. — Если ты не против, Крис, — Сэйнт вежливо улыбнулся, — я пойду в кабинет и в тишине ознакомлюсь со всеми бумагами. Крис кивнула, вспоминая о своих делах, и помчалась дальше по коридору, оставляя нас только вдвоем в непривычно пустом холле. Парень еще какое-то время стоял, задумчиво разглядывая красную обложку папки, после чего кивнул своим мыслям и, повернувшись ко мне спиной, направился в сторону кабинетов, так и оставив меня стоять с полным беспорядком в голове и непонятным мне зарождающимся чувством в груди.       С того самого ноябрьского дня, я стал, буквально его тенью. В надежде узнать о нем как можно больше, я брался за любую работу, которая находилась в той же локации, что и он, вызывался добровольцем в те группы, что он организовывал для запланированных выездов в приюты, присоединялся ко всем волонтерским походам, помогал раздавать еду на улицах, убирал склад, если он находился там, даже посещал те же храмы, что и он. Два раза в неделю, Сэйнт брал выходной и посещал храм, неподалеку от центра, посвящая ни один час молитвам. Я всегда находился в нескольких рядах от него, опускался на колени, складывая руки в молитвенном жесте. Но мои молитвы были обращены не к богу, а к человеку, которого я даже не знал лично, к человеку, чью спину я прожигал своим взглядом, боясь, что однажды он поймает меня с поличным, испугается и, что еще хуже, возненавидит меня. Но он никогда не оглядывался, просто молча поднимался с колен, прощался с монахом и выходил из храма с низко опущенной головой. В какой-то момент, я пытался остановить себя, поймать и настроиться на волну своего здравого смысла, но ничего не получалось, я не хотел признаваться себе, что превратился в сталкера. Я так отчаянно хотел познакомиться с ним, чтобы его теплая улыбка, что он дарил людям, с которыми взаимодействовал, была адресована и мне. И только чувство дежавю, которое оглушило меня, когда я стоял в холе и снова наблюдал, как Сэйнт и Крис беседуют все о том же таинственном господине Харада Даичи, побудило меня к действиям. Парень должен был уже завтра нанести ему первый ознакомительный визит. И, как мне показалось, я смог разглядеть небольшое волнение, которое словно аура окутывало его всего прямо сейчас. Мне показалось, что он не хочет идти туда один, но попросить о помощи Крис, он не решался. Поэтому, когда девушка, отошла, чтобы ответить на звонок, я медленно подошел к Сэйнту, впервые вставая так близко к нему. По телу пробежали мурашки и я, еле заметно, поежился, как раз в тот момент, когда Сэйнт поднял глаза и посмотрел на меня. Первый зрительный контакт, а я уже готов был расплакаться, так сильно сжималось что-то внутри меня. Парень слегка склонил голову и поприветствовал меня улыбкой. А я расстерялся. Моментально забыл все слова. Сэйнт улыбнулся еще шире. — Ты что-то хотел спросить?       Я прочистил горло, мысленно отвешивая себе затрещину, и выдал: — Я бы хотел нанести визит господину Харада Даичи, вместе с тобой.       Сэйнт удивленно посмотрел на меня, никак не прокоментировав тот факт, что я не должен был подслушивать их с Крис разговор. Вообще-то, я многого не должен был делал из того, чем занимался последние несколько недель, но теперь, когда я находился рядом, разговаривал с ним, отступать было бы непростительной ошибкой. Вместо того, чтобы отчитать меня, Сэйнт снова улыбнулся. — Ты ведь здесь недавно, а уже рвешься в бой? Это похвально. К тому же, ты Пи'. На самом деле я наблюдал за тобой…       В горле моментально образовался комок, который грозился перекрыть дыхательные пути и позволить мне задохнуться, поверьте, я желал этого, в тот момент, больше всего на свете, однако, услышав следующие слова, я понял, что окончательно попался. — …ты хороший, парень, Пи’Зи. И ты мне нравишься.       Он протянул мне руку, а я изо всех сил молился про себя, чтобы моя, протянутая в ответ, не дрожала так сильно. — Мне нравится то, с каким рвением ты берешься за любую работу, даже грязную, никогда не жалуешься, встречаешь и провожаешь новый день в этих стенах. Я видел как ты ходил в храм, чтобы помолиться.       Я застыл как вкопанный, опустив глаза. — Я тоже хожу молиться, не так часто, как мне бы хотелось, конечно. Храм это мой второй дом, если не считать родной и этот, — Сэйнт мечтального огляделся. А я не мог оторвать от него глаз, так красив он был. Наблюдать за ним издалека было очень приятно, но иметь возможность смотреть на него почти в упор, слышать его звонкий голос и видеть эту улыбку, адресованную именно мне — дорогого стоило. — Но почему ты хочешь поехать к господину Харада Даичи со мной?       Я поджал губы, сам не до конца осознавая. Достойных причин для ответа, у меня не нашлось, поэтому я выпалил на одном дыхании: — Потому что я хочу подружиться с тобой!       Неужели именно его слова придали мне уверенности? Никогда бы не подумал, что смогу вот так просто признаться в чем-то подобном, тем более, при первом же разговоре. Мне страшно было снова посмотреть ему в глаза после этого, но услышав его мелодичный смех, я осмелел и взглянул на него, а он, в свою очередь, сделал то, что в дальнейшем послужило началом наших сложных взаимоотношений на грани. Сэйнт протянул руку и положил ее на мое плечо, слегка сжимая. — Считай, что мы уже друзья.       На следующий день, около восьми часов утра, мы встретились у входа в здание Центра. Сэйнт обещал, что нам выдадут служебную машину, потому что дом господина Харада Даичи находится за городом. Сэйнт занял водительское сидение, я расположился рядом, на пассажирском. Дорога предстояла долгая, поэтому Сэйнт во всех подробностях пересказал мне то, о чем сам узнал из папки с документами и еще немного фактов из интернета. Оказалось, что господин Харада Даичи родом из Японии, но еще в раннем детстве его семья переехал в Бангкок. По профессии он писатель, его книги издаются и переиздаются и по сей день, но сейчас он взял небольшой перерыв по состоянию здоровья. Приступы падагры стали чаще и интенсивнее, поэтому он был вынужден прекратить заниматься любым делом. Его жена давно умерла, а единственная дочь получила работу в Китае, поэтому обратилась в нашу организацию. — Я читал практически все его работы и остался под большим впечатлением от каждой, — признался Сэйнт, внимательно вглядываясь в дорогу. — Они словно помогают мне раскрывать спрятанные внутри меня чувства, которые я постоянно подавляю, и наконец встретиться с ними лицом к лицу, без страха, но с пониманием.       Я задумчиво кивнул. — Так значит познакомишься со своим кумиром? — выдал я, скосив глаза в его сторону.       Сэйнт улыбнулся и покачал головой. — Я бы не стал употреблять такое громкое слово, чтобы описать мое отношение к господину Харада, но я определенно считаю его очень мудрым человеком и готов к нему прислушиваться.       Дальнейшая беседа прошла в легкой форме, мы непринужденно болтали обо всем и ни о чем. Я рассказал о себе, о своем детстве, о родном городе, Сэйнт же поведал мне о себе. И я был несказанно счастлив, потому что моя мечта начала сбываться, мы сделали еще один шаг ближе друг к другу. Я понимал, что шагать придется еще очень долго, прежде чем этот парень действительно сможет мне довериться, но я готов был шагать. Шагать, даже если вокруг нас будет кромешная тьма, шагать наощупь, шагать и падать, вставать и снова шагать, лишь бы только он тоже хотел шагать…ко мне навстречу.       Припарковав машину на подъезной дорожке около небольшого двухэтажного коттеджа, выполненного в японского стиле, что очень сильно отличало его от традиционных тайских домиков, которые обступали его с обеих сторон. Мы миновали высокий железный забор, прошли по мощенной дорожке и оказались около выдвижной двери, украшенной традиционной японской росписью. Сэйнт уже собирался постучать, но дверь неожиданно бесшумно отъехала в сторону, а за ней показалась женщина средних лет, она поприветствовала нас без слов и пропустила внутрь. Сняв обувь, мы последовали за ней, на второй этаж. — Господин Харада сейчас отдыхает в своих покоях, но он попросил меня провести вас именно туда, так что, проследуйте за мной.       Мы молча поднимались по ступеням деревянной лестнице, выполненной из твердой, и несомненно, дорогой древесины, оттенка, которого я еще ни разу не видел. Стены были украшены традиционными японскими картинами и хокку в деревянных рамках. Наконец мы дошли до спальни господина. Женщина постучала три раза, после чего открыла дверь, пропуская нас вперед. Мы сразу же поклонились, и только после его приветствия, произнесенного слабым голосом, мы выпрямились, как по команде и посмотрели на него. Господин Харада Даичи оказался мужчиной, который выглядел явно моложе своих лет, его аккуратно уложенные волосы, некогда иссяне черные, теперь были тронуты сединой, морщины на его лице были едва заметны, а живые глаза, будто смотрели сквозь тебя. — Прошу меня простить, господа, что встречаю вас в таком неподобающем виде, еще и сидя в постели, — мужчина покачал головой, разводя руки в стороны, — но мой недуг сегодня разыгрался не на шутку.       Я бросил быстрый взгляд на Сэйнта, что все это время тихо стоял рядом со мной, и расстерялся, потому что выражение его лица было абсолютно нечитаемым, он стоял ровно, как туго натянутая струна, и, кажется, даже не моргал. Я подавил неприятное чувство, которое словно червяк, прогрызало себе выход наружу. Понимая, что тишина немного затянулась, а парень рядом со мной все также молча продолжал стоять, не зная куда деть свой взгляд, я набрался храбрости и представился первым. — Меня зовут Зи Прук Панит, я являюсь помощником, господина Сэйнта Суппапона Удомкэукантчана, — я указал на Сэйнта, который, наконец, пришел в себя, и, быстро извинившись, как подобает представился господину Харада.       Мужчина одарил нас улыбкой и я поймал себя на мысли, что она отдаленно напоминает мне улыбку парня, стоящего рядом со мной. От этого мне сделалось не по себе, а червяк внутри, продвинулся на несколько сантиметров вперед, продолжая безжалостно вгрызаться и жадно поглащать негатив, что расползался в области ребер. Принесли чай, Сэйнт помог мужине, дойти до чайного столика, мы удобно устроились на мягких подушках, положив начало традиции, которую я, в дальнейшем не смог повторить ни с кем. Самые прекрасные и душевные беседы происходили за этим столиком или же за столиком из белого дерева, на небольшой террасе, с видом на садик, выращенный, в лучших японских традициях. Я забывал о времени, о своих потребностях или проблемах, все это оставалось на фоне, а главными становились эти два человека, несомненно самые мудрые и особенные, изменившие и сделавшие меня тем, кем я являюсь сейчас. — Господин Сэйнт, я хотел бы попросить вас о долгосрочной услуге. Обратите внимание на вазу позади вас. Прошу вас, не дайте мне, просыпаясь по утрам, видеть в ней увядающие цветы, это было бы оскорблением для моей покойной жены.       Сэйнт с улыбкой кивнул, поклонившись.

***

— Господин Харада, почему же вы не наняли специализированный персонал, который смог бы находиться рядом с вами на постоянной основе? — осмелел я, допивая свой чай из изящного китайского фарфора, украшенного птицей с огромным золотистым хвостом, плавно переходящим в ручку. Я покосился на Сэйнта, ожидая грозного взгляда, но тот лишь благоговейно взирал на нашего собеседника.       Господин Даичи подавил смешок, слегка закашлявшись, после чего ответил: — Мне не нужна прислуга, мне нужна приятная компания, и кажется, я нашел то, что искал, в вашем, господа лице. «Фраза, которая дала еще одно начало нашей прекрасной дружбе на века, и конец моим мечтам.»       После первого визита, я даже не надеялся, что Сэйнт позовет меня с собой еще раз, но он сделал это во второй раз, в третий… Именно так я стал его неофициальным помощником и свидетелем зарождающихся запретных чувств. Я никогда особо не прислушивался к своей интуиции, не слушал ее и сейчас, хотя с каждым новым визитом, она кричала, пытаясь достучаться до меня, заставляла меня, дурака, раскрыть глаза пошире. И, возможно, если бы я послушал ее, то разглядел это гораздо раньше, но смог бы я что-то изменить? Вряд ли. Да и кто же я, собственно, такой, чтобы рушить столь тонкое и светлое чувство, что каждый раз загоралось в глазах Сэйнта, при виде господина Даичи. Со временем, он предложил нам поселиться в его доме, в роли дорогих его сердце гостей, так бы мы смогли видеться гораздо чаще, чем два раза в неделю. Мы поселились в другой части дома, отведенной для гостей, но большую часть времени мы проводили либо в фамильной библиотеке, либо в кабинете господина, либо в его спальне, либо в саду, наслаждаясь видом. В один из теплых весенних вечеров, я попросил госпожу Дыанпхен, сделать нам поздний чай, и приняв из ее рук поднос, я поднялся на второй этаж, тихо ступая по мягкому ковру, прямиком к приоткрытой двери в комнату господина. Но стоило мне подойти ближе я увидел то, что еще долго преследовало меня во снах. Сэйнт стоял около кровати господина, помогая ему лечь поудобнее перед сном, его руки ловко расправляли подушки, и когда он потянулся, чтобы укрыть мужчину одеялом, господин Харада накрыл руку парня своей. Сэйнт замер, но всего на несколько секунд, после чего наклонился ближе и невесомо коснулся губами губ господина Даичи. Это длилось всего долю секунды, после чего парень отстранился, мужчина нежно погладил его по щеке, и лица обоих озарились теми особенными улыбками, что согревали меня минувшими зимними вечерами, лучше любого дорого чая. Сжимая поднос в руках, я боялся даже пошевелиться, то, чему я стал свидетелем, напугало меня, разбило внутри меня что-то понастоящему драгоценное, что-то настолько же тонкое как изысканный фарфор, который я творил так долго, но боялся показать, а теперь опаздал. Я бросился в свою комнату и запер дверь на несколько дней. Я трусливо прикинулся больным, чтобы не показываться на глаза двум близким моему сердцу людям, двум людям, которые могли сделать мне больнее, чем кто-либо еще в этом мире. Эти несколько дней, я провел в раздумьях. Я прошел все стадии от отрицания, до принятия. Я не мог разобраться в том, что злило и расстраивало меня больше. Я никогда не имел ничего против разницы в возрасте или любви между мужчинами, я сам был безответно влюблен в мужчину. Тогда почему же я так злюсь? Ведь Сэйнт никогда не принадлежал мне. То, что между ними нет места непристойностям, было неоспоримо также, как день, сменяющий ночь. Это была чистая, аутентичная любовь, постоенная не на желании, похоти и плотских утехах, а на духовности и нравственности. И за это, я снимаю шляпу, дабы выразить свое уважение, перед господином Харада, потому что сам я ни раз, во снах, представлял во всех подробностях то, как мы с Сэйнтом могли любить друг друга бесконечными ночами, иногда страстно и необузданно, иногда нежно и неторопясь, а иногда грубо и властно.       Спустя неделю я смог принять это. Я не стал для них третьим лишним, никогда не чувствовал себя таковым, потому что, даже увлеченные друг другом, они никогда не давали мне повода думать о себе, как о ненужном, в этой компании, человеком. Они принимали меня, а я учился принимать их чувства друг к другу. Мы продолжали беседовать о книгах, живописи, политике и других вещах, ничего не изменилось, за исключением того, что я теперь имел представление о природе всех тех взглядов, которыми они одаривали друг друга. Эта странная связь могла длиться бесконечно, как нечто настолько же естественное, как наше существование, но все имеет свой конец, точно также, как букет цветов, который увядает вне зависимости от того, в хрустальной он, поражающей своей красотой, вазе, или в стеклянной неуклюжей банке.       В послеобеденные часы, я, по обыновению, проводил свободное время за очередной увлекательной книгой, слушая размеренный стук стрелок, отсчитывающих минуты до неизбежного, на антикварных часах. Ноги затекли, поэтому я решил прогуляться, и во второй раз, невольно, стал свидетелем близости между Сэйнтом и господином Даичи. Я остановился и скрылся за шторой, снова ненавидя себя за то, что подглядываю, становясь ненужным свидетелем их единения. Парень аккуратно разминал плечи мужчины, зачитывая ему наизусть поэму, название которой я не знал. Я невольно заслушался, потому что голос Сэйнта не мог оставить равнодушным никого на этой планете. Господин Харада накрыл своей рукой руку Сэйнта и слегка сжал ее, после чего медленно поднес к губам и оставил на тыльной стороне ладони невидимый след своей привязанности. Сэйнт улыбнулся, после чего наклонился, чтобы обнять мужчину за шею, даря ему тепло, которое я никогда не способен буду почувствовать. Я сжал мягкую ткань шторы в кулак, но проглотил обиду, продолжая наблюдать. Господин Харада не останавливаясь целоввал руку парня, сначала каждую подушечку, спускаясь до самого основания фаланги, затем ладонь, запястье. Сэйнт же, стоял не шевелясь, его глаза были прикрыты, он выглядел таким счастливым, почти светился изнутри, и я не смог сдержать улыбку. В тот момент я открыл для себя еще одну истину: «Если Сэйнт счастлив, я рад.» Его счастье заполняет пустоту внутри меня, только бы быть рядом с ним, наслаждаться его светом. Но, к сожалению, эта комната, таила в себе не одного свидетеля, в лице меня, но и еще одного. — Что здесь происходит?       Сэйнт моментально отскочил от господина Харада, как испуганная лань, желая провалиться сквозь землю, прямо на месте.       Я повернулся в ту сторону, откуда послышался возмущенный крик и увидел в дверях застывшую грузную женщину средних лет. Я вглядывался в лицо, понимая, что вижу ее не в первый раз. Мозг все подкидывал мне идеи, пока я не уцепился за якорек — «Надежда», холл, эта женщина, заполняющая бумаги и ругающая Крис за то, что та такая нерасторопная. Должно быть это дочь господина, которая получила работу в Китае и уехала. Приступ тошноты подступил к горлу и я не мог больше сдерживаться, порываясь выйти из своего укрытия и заслонить Сэйнта собой. Называйте меня рыцарем в сияющих доспехах, мне плевать, главное, что в ту самую минуту, мне хотелось взять Сэйнта за руку и увести куда-нибудь подальше, к океану, на пляж, чтобы подарить ему чувстово спокойствия, но я понимал, что это ничего не изменит. Внутри появилось это неприятное чувство и осознание, которое проявилось как пленка в красном цвете. «Ничего уже не будет как прежде». Тогда же я заметил увядший букет в изящной вазе. Сэйнт впервые за все это время не выполнил данное, при первой встрече, хозяину дома обещание. Может это повлекло за собой дальнейшие действия, а может это всего лишь осколок, который опасно поблескивает среди сотни других таких же осколов, недавно составлявших единое целое.       Дальше все, как по, плохо проработанному сценарию, бездарной мыльной оперы: невыносимая угнетающая атмосфера, сотни оскорблений, которые безжалостно сыпались на голову Сэйнта, уговоры господина Даичи, которые его дочь успешно игнорировала. Ее целью был Сэйнт, она хотела растоптать его, унизить, называла его грязными словами, которые не имели никакого отношения к этому светлому человека, но надо отдать ей должное, ее план, по уничтожению, начал давать плоды. Сэйнт неосознанно отступал назад, пока не забился в угол, закрывая уши руками. А я стоял и смотреть, как ломают моего любимого человека, но все о чем я мог думать — это его красная рубашка и ярко оранжевые языки пламени в глазах. По спине пробежал холодок, а я зажал свой рот, чтобы сдержать крик. Все это время, я ассоциировал себя с тем бумажным змеем, которого так ненавидел ветер. Но этим воздушным змеем, всегда был Сэйнт. Такой же благородный, но слабый перед грубостью других людей. Его алая шелковая рубашка, растегнутая на несколько верхних пуговиц, демонстрировала острые ключицы и аристократическую бледность. Мой воздушный змей. Мой спутник. Мой маяк.       Я отдернул штору и вышел вперед, озадачив всех присутствующих. Я быстро поклонился господину Даичи, и получив от него негласное одобрение, подошел к Сэйнту, по щекам которого текли слезы, и не дожидаясь его разрешения, позволил себе обхватить его тонкое запястье и потянуть за собой, в сторону выхода. Подальше от гнева, подальше от незаслуженных оскорблений, подальше от всего мира. Я увез его оттуда. Но если бы все было так просто.       Разумеется госпожа Харада не остановилась на достигнутом. Она специально приехала в Центр, вознамереваясь опозорить Сэйнта перед всеми его коллегами, написала жалобу руководству, после чего, его уволили, благополучно забыв о всех его заслугах и достижения. Сэйнт не позволил мне быть рядом, ни тогда, когда забирал свои вещи из кабинета, ни тогда, когда прощался с теми, кто не отвернулся от него. Он просто закрылся в своей квартире, не выходил со мной на контакт, а я не находил себе места. Прошло несколько месяцев, и из новостей я узнал, что господин Харада Даичи умер от сердечного приступа. Я без раздумий кинулся к Сэйнту, но обнаружил пустую квартиру. Какое-то время после, я не переставая собирал по крупицам любую информацию о нем, любой слух, но он словно испарился. Кто-то говорил, что он уехал в Японию, кто-то в Китай, кто-то строил более плачевные доводы. Все это время, я понимал одну вещь, но принять смог только сейчас. Он исчез, потому что нуждался в покое, ему нужен был чистый белый лист. И я отпустил его. Да, я стал тем самым мальчуганом, по собственной глупости, отпустившим его из рук, тем самым давая старт его в свободному полету.       Прошло уже много лет с тех пор, но я ни на минуту не забыл ни Сэйнта, ни господина Харада Даичи. В те ночи, когда мне все же удается уснуть, я вижу один и тот же сон. Сэйнт, сидит на коротко стиженном газоне, в японском садике, в котором я проводил много времени, пока Сэйнт и господин Даичи, пили чай и наблюдали за моей работой, чтобы через время восхититься резултатом. Он опирается на руки, подставляя лицо теплым лучам. Его улыбка сияет ярче, чем солнце, когда рядом с ним опускается господин Даичи. Они смотрят друг на друга влюбленными глазами, им не нужны слова, чтобы поддерживать диалог, они понимают друг друга на совершенно ином уровне восприятия. Я же сажусь напротив, там где кончаются их ноги, располагаюсь между ними, но не для того, чтобы разлучить, а потому что, что я тоже их часть. Я смотрю на Сэйнта, и мои глаза говорят ему многое, они гораздо красноречивее слов, а после на господина Даичи, мой взгляд меняется, но в нем нет места ревности и зависти, в нем только безграничное уважение и сожаление. Они стали частью меня в тот день, и являются частью меня до сих пор.