***
Они совсем недолго гуляют возле озера, хотя вопросов Джек успел задать уже столько, что хватило бы и на недели две вперед. Питч, в свою очередь, не спрашивал практически ни о чем: только интересовался чем-то важным, что касалось бы самого Джека, а в остальном слушал и отвечал сам. Вскоре неутомимый «журналист» все же почувствовал сонливость, с которой не мог долго бороться, пусть и упирался, что спать ни капельки не хочет, когда Питч укладывал его к себе на колени. В конце концов Джек терпел поражение, уже явно заплетающимся языком пробуя доказать, что это совершенно точно не «сонливое состояние». Питч красноречиво закатывал глаза, и Джеку пришлось смириться. Он устраивался поудобнее, с трудом не засыпая после каждой даже самой короткой паузы в разговоре, а потом замолчал. Однако о том, что он все-таки уснул, думать было рано: Питч едва собирался проверить свою догадку, как Джек шумно выдыхал, сильнее утыкался в него и тихо спрашивал: — Ты точно не уйдешь? В воздухе неуловимой нитью повисла тишина. Питч зарылся рукой в мягкие светлые пряди, огладил. — Точно. Спи, Джек. И он уснул. Совершенно счастливый в этот момент, ощущая бесконечно желанное тепло, и с самым сильным страхом глубоко внутри. Питч чувствовал его. И знал, что никуда не уйдет.Часть 1
13 августа 2020 г. в 02:49
Он пришел, когда над озером повисла тишина.
Вьюга успокоилась всего часом ранее, разметала сугробы под черными оскаленными стволами, отполировала озерный лед до блеска. Волчий вой мешался с воем вьюжным; природа затихала пугливо, жалась под камни и поваленные стволы, засыпанные снегом. Холод пробирал до самых костей, ветер сбивал с ног: упади здесь, среди деревьев, и навечно погрузись в неспокойный, дикий сон. Сон о вольном течении, полете облаков, высоких голых стволах, глубоком и мертвом дне самого темного водоема.
Теперь же над лесом искрились звезды, а набегавшие облака застенчиво цеплялись за яркую взошедшую луну. Джек задремал относительно недавно, совершенно измотанный прошедшим днем и началом ночи, но сон был достаточно чутким, чтобы через полчаса он проснулся, ежась от неприятного предчувствия. Луну снова закрыли облака, стояло безветрие. Джек распрямлял затекшие плечи и вглядывался в противоположный берег озера, надеясь... на что? Увидеть нежданного заблудившегося среди холодного леса путника? На такое не надеются.
Джек шумно вздыхал, не то от раздражения на самого себя, не то от растущего в груди жгучего недовольства на все его окружавшее, и садился, свесив ноги с ветки.
— Ты так мило хмуришь брови, когда спишь.
Пространство вокруг на мгновение словно замирало, затих каждый звук; Джек вздрагивал от неожиданности, едва не ударившись затылком о ствол.
Питч смотрел на него из тени рядом с легкой усмешкой во взгляде.
В ответ смотрели не так дружелюбно: Фрост вскидывался, подобно недовольному коту, правда, не шипел.
— И это все, что ты скажешь спустя три... — он запинается, выпалив, будто даже в мыслях избегал этой цифры. — Три года?
Молчание окутывает пространство вокруг мягким бархатом — Джек ненавидел его, всегда ощущал неловкость, а потому стремится поскорее занять себя каким угодно действием. Он ловко спрыгивает, мягко приземляясь на мыски, и смотрит с вызовом.
— Ты — невыносимый эгоист.
— А ты нет, верно?
Они смотрят друг на друга неприлично долго, прежде чем Джек все же сдается: выдыхает, закатывает глаза и взъерошивает волосы.
— Ладно. Ладно, хорошо. Но это правда не та встреча, на которую я... то есть, не совсем та. Я не так это представлял спустя столько времени.
Питч смотрит на него с тем спокойным выражением, какое часто посещало его, когда они проводили ночи на крышах, просто давая себе отдохнуть от гложущих обязанностей и забот. В глазах даже скользнуло сожаление — Джек был готов поклясться, что точно видел его там, но оно тут же скрылось за печальной и глубокой усталостью.
— Я понимаю. Но я не думал о чем-то более оригинальном. Твоя очередь?
Джек смеется не сразу: еще с секунду хранит ту редкую ненаигранную серьезность и только потом посмеивается. От его искренней и теперь уже теплой улыбки неуловимым огнем колет где-то между ребрами.
— Не знаю, я бы сказал что-то вроде «ого, ты еще не превратился в сосульку» или «дерево» в твоем случае.
Питч без злобы скалится:
— О, это намек?
И пространство вокруг снова наполняется смехом. Джек подлетает, игриво делает дугу и останавливается на все том же расстоянии, смотрит задорно.
— Шуточки ниже пояса не в моем стиле.
Питч смотрит почти даже ласково, и Джек до последнего не замечает подвоха; чуть щурится только когда голос звучит уж слишком тихо и мягко.
— В самом деле?
Но возмутиться Джек не успевал. Несколько мгновений — и он непременно бы огрызнулся, мигом растеряв все веселые искорки, посмотрел бы хмуро, не без легкой — во многом даже напускной — обиды, возможно, отлетел бы подальше (временно, конечно), не получив никаких извинений. Но он оказывался совершенно беспомощным, когда Питч появлялся под носом — вернее, даже над, прилично возвысившись, — и приподнимал за подбородок пальцем, заставляя посмотреть в глаза. Легкая полуусмешка медленно пропадала с его лица, пальцы начали нежно оглаживать бледную кожу, и через долгие минуты Джек поймал себя на мысли, что это вязкое, печальное состояние передается и ему. В самом деле, было сложно держать себя «на плаву»: горло отчаянно саднило где-то изнутри, а взгляд то и дело норовил соскользнуть, как и голова — опуститься, чтобы не было так заметно всего того, что творилось внутри и отражалось в глазах. Но он держался. Хотя бы потому, что Питч наверняка держался тоже.
Джек поднимал руку, осторожно касался пальцами скулы. Уже рассеянный взгляд вновь приобретал осмысленность, и Питч смотрел на него с прежней ласковой печалью. Джек податливо прильнул к ласкающей руке, и так они стояли, кажется, вечность, просто наслаждаясь касаниями друг друга. Спустя тысячу и девяносто пять дней — смешная цифра в их реалиях, но почему тогда было так сложно переживать ее наяву?
Когда Питч притягивает его ближе, наклоняясь, Джек не вздрагивает, не нервничает, а покорно тянется следом, давая поцеловать себя. Питч делает это нежно, поначалу даже невесомо, но затем поцелуй становится глубже и чувственнее. Джек не сразу осознает, что щеки жжет предательскими слезами, и обращает на это внимание только после того, как Питч спрашивает.
— Эй, — он снова оглаживает его щеки аккуратными пальцами, заглядывает в глаза. — Все хорошо?
Сначала Джек почти автоматически кивает, но следом стремительно мотает головой, что вызывает пусть и грустную, но все же улыбку. Питч продолжает успокаивающе гладить его, не давит вопросами, позволяет прийти в себя. Наконец, Джек расслабляется — грудная клетка больше не сковывается судорожными вдохами, и он может смотреть прямо, не смаргивая слезы.
— Я... больше так не хочу.
— Как?
Между бровей вновь пролегает знакомая морщинка: Джек негодующе хмурится, и эти эмоции помогают ему отвлечься еще больше.
— Чтобы ты уходил. Так надолго. Это нечестно.
Питч тихо посмеивается, вновь притянув его к себе, и сцеловывает уже незаметные дорожки слез.
— Не волнуйся, в этот раз никаких долгих отпусков.