***
День выдался пасмурным. На земле – оттаявший снег, превращающийся в серо-коричневое месиво, и, несмотря на витающую в воздухе предпраздничную атмосферу, Чонгук думает, день отвратительный. Дни отвратительные уже несколько лет. Университет утащил размеренную жизнь Чонгук прямиком в ад, порой он думает, что, наверное, он на самом деле давно сдох, а сейчас просто отсиживается в камере за все свои грешки. Другого объяснения для всего дерьма, которое Чонгук пережил – нет. Студенческие вечеринки были своего рода его мечтой еще со старшей школы. Насмотревшись фильмов про американских подростков, в свои семнадцать, переживших столько эмоций, сколько Чонгук не переживет, наверное, никогда; он, во-первых, почувствовал себя неполноценным, и во-вторых, мечтал только о том, как съедет от родителей и будет припеваюче проживать свои студенческие деньки, как обзаведется друзьями, с которыми уже до конца и, может быть, встретит кого-нибудь, кто проделает дыру в сердце, заполняя ее собой. Его заполнили, распотрошили и оставили незаделанным. Чонгуково сердце теперь с виду обычное, но абсолютно полое. В итоге сейчас, все, что Чонгук получает – это сессию, тычущую в задницу, депривацию сна на уровне: «боже, зачем я выбрал медицину?» и тухлую тусовку. Чонгук ненавидит вечеринки, не беспричинно, но яро и всем своим нутром. «Ты должен развеяться, будет весело» – говорил Чимин, который сейчас полулежит на диванчике с клоунским париком и сверкает голой пяткой – носок Чонгук замечает плавающим в стаканчике. А с начала «тусовки» – Чонгук смотрит на невидимые часы – прошел час, как максимум. Чонгук уже давно нашел местечко в своем списке «я уже разочарован во всем, а мне только двадцать три» и записал о том, что тусовки это не тусовки вовсе, а блестящая обертка для дикой попойки, потому что все, что студенты, которым выпадет возможность и время смогут – это прийти, напиться и забыться. Это правило не распространяется на всех, конечно, скорее на самых отчаянных (большинство), Чонгук отслеживает и другие явления, как эротичные сцены раскиданные по уголкам помещения и рядом с Чимином, также алкогольную интоксикацию, проявляющуюся в странных навязчивых идеях, как трусы на люстре и плюшевый медведь, выглядывающий из холодильника, также процесс извержения внутренностей в несчастный горшочек с фикусом. Чонгук трет переносицу, устало вздыхая, хиты 00-х все еще тихо выкарабкиваются из старенького музыкального центра, придавая атмосфере большую комичность, он почти уверен, что это дело рук Намджуна, который включает старые песни, чтобы абстрагироваться в своем эмо-уголке. Чонгук еще раз обводит взглядом комнату с чуть ли не перевернутой мебелью, осколками от каких-то декоративных элементов интерьера и цветастыми пятнами от баллончика с краской на стенах, не то чтобы смотреть очень хочется, но Чонгук здесь тридцать минут, а он еще стаканчик в руке не подержал. Он замечает парочку, которая жмется друг к другу в медленном танце под «Dilemma», выглядит мило до самого скрежета в зубах. В этом танце каждый отдает движение своему партнеру, и наплевать, что они стоят на остатках разгромленной квартиры. Парочки для него, в принципе, остаются больной темой, а наблюдение за чужой любовью и вовсе заставляет все внутри сжиматься. Свою любовь он похоронил в себе уже давно, но держит, в страхе отпустить, то, что так бережно лелеял. Чонгук слышит скомканные и отрывистые вздохи, которые отвлекают его от сладкой парочки. Он оборачивается пару раз, подумывая над названием для еще одной категории людей на таких вечеринках, но в комнате не находит ни одного, кто бы мог издавать подобные звуки. Он проходит на кухню, отделённую от зала только дверным проемом, и заглядывает внутрь. Тут Чонгук натыкается на пепельную макушку, лицо спрятано в руках и придвинутых к груди коленках. Парень сидит под окном, его голова упирается в подоконник, а плечи вздрагивают каждые две секунды. Первое, о чем он думает, это о том, что у паренька ненормально блестящие волосы, и второе, плачет он или смеется? Чон присасывается к горлышку стеклянной бутылки, направляясь к нему. Вблизи он видит, что его волосы, окаменевшие из-за лака для волос с блёстками, слиплись между собой в несколько плоскостей и отливают золотом; наполовину отодранный голубой лак покрывает длинные ногтевые пластины, а изящные пальцы украшены множеством колец. — Хэй, — Чонгук садится на корточки прямо перед ним, чуть касаясь оттопыренным указательным пальцем руки с пивом, парня, — ты в порядке? — Тот резко вскидывает голову, ударяясь об подоконник, Чонгук морщит лицо, когда видит боль в зажатых губах и сведенных бровях на переносице. — Мать твою! — Он ругается, хватаясь за свою задеревеневшую макушку. — Ну во-от, — тянет Чонгук, цокая, — чего сразу мать моя-то? — он замечает раскрасневшиеся, налитые кровью глаза блестящего пацана, его слипшиеся в треугольники, черные, как смола реснички и соплю, тянущуюся из левой ноздри. К слову, он все еще не уверен, какие именно испытывает эмоции парень, но Чонгук готов слушать. — Что с тобой блестяшка? — Чонгук ему улыбается как-то слабовато и нежно. — Я тебе не блестяшка! — Он дышит через раздутые в обиде ноздри, складывая руки на груди. — Разве может быть все в порядке у человека, который плачет? — Так ты плачешь? — Чон потягивает пиво, скучающе кивая. — Сопли подотри, — парень скептично поднимает бровь, будто Чонгук только что нассал на его проблемы с высокой колокольни, — я серьезно, у тебя сопля течет из носа, — Чон засовывает руку в карман, чтобы ненароком не утереть ему лицо самому. — Ничего не течет! — блестяшка плечом пытается вытереть нос так, чтобы заметно не было, скрывая свое смущение. — Ты кто такой вообще? И что делаешь на моей вечеринке? — Он прищуривается, оглядывая Чонгука, уже сидящего в расслабленной позе, с одной ногой вытянутой и второй, прижатой рукой к груди. — А, все равно, — он смахивает вопрос рукой, словно муху со стола. — Так это все твое? — он пальцем водит по неопределенным местам, указывая на беспорядок, хочется прокричать ему свое имя и отчаянно плакать до самого рассвета, но они это проходили – нельзя его случайно напугать. — Много же тебе убирать придется, — Чонгук вспоминает симпатичный фикус и морщится. — Мне стоило снять видео, — он осматривает последствия погрома своего просторного жилища, которое ему подарили родители, когда узнали, что их сын поступил получил грант на специальность с большой конкуренцией, — «я устроил свою первую вечеринку, и вот, что из этого вышло», — парень невесело смеется, подтирая слезы рукавом светло-голубой джинсовой куртки. — Тогда у меня – «я пошел на свою первую вечеринку, и вот, что из этого вышло», — Чонгук врет, но подсаживается к нему под подоконник, протягивая пиво. — Вышло говно, а я хотел по-хорошему, — блестяшка делает пару глотков, протягивая бутылку назад, шмыгая носом. — Студенты – это просто отдельная экосистема, не переживай так, — Чонгук пожимает плечами, склоняя голову вбок, он прекрасно знает, что нужно говорить в такой ситуации, — уверен, они проснутся более, чем удовлетворенными. Ну, если пропустить часть с чудовищным похмельем. — Дикари. — Не то слово, — Чонгук смотрит в горлышко пустой бутылки, наблюдая за тем как под покровом изумрудного стекла искажается мир, — тебя как зовут, блестяшка? — Тэхен, — парень протягивает руку, и Чонгук засматривается татуировку на ребре указательного пальца «i’m okay» в готике, — журналистика. — Чонгук, в будущем лучший хирург в мире, — он гордо улыбается, ни на секунду не сомневаясь в сказанном. — Я думал, ребята с медицинского вообще от конспектов не отрываются. — В такой знаменательный день не оторваться от конспекта было бы кощунством, конец семестра все таки, — Чонгук пожимает плечами и плевать ему на эту традицию с вечеринкой в конце семестра, он тут не для этого. Тэхен пожимает плечами в ответ и сводит брови в непонимании, когда видит игрушку в холодильнике. — День действительно знаменательный, — грустно выдыхает Тэхен, просовывая палец в свои рванные джинсы, еле уловимо всхлипывая. — Идем, — Чонгук встает на ноги, протягивая Тэхену руку, одаривая его своей самой обольстительной улыбкой. Тэхен замечает, что у них одинаковые кольца. Он встает, ударяясь головой об подоконник. Чонгук включает «disco tits» на ноутбуке, присоединенному к музыкальному центру, и начинает двигать грудной клеткой и бедрами в стороны в ритм песни. Где-то под барной стойкой Тэхен находит мартини, и боже, Чонгук всей душой ненавидит мартини. На вкус напоминает ему сироп, который мама вливала в него, когда он болел. На вкус напоминает что-то, что он очень долго пытался забыть. Но Чонгук отпивает с горла и продолжает танцевать, так будто он хочет кого-то впечатлить. Впечатлять тут толком некого, кроме Тэхена. Чон может принять некоторые движения Тэхена за флирт, например то, как он смотря на него заправляет прядь за ухо, или как потом он поворачивает голову чуть вбок и улыбается, приподнимая подбородок. Но когда Тэхен пристраивается к нему спиной и трется о чонгуков пах, Чонгук воспринимает это как чистую провокацию. Он кладет ладони на уровень тазобедренных косточек и направляет Тэхена. Тэхенова шея пахнет ромашками и очень сладкими духами, а волосы на затылке растирают нос. Чонгук обхватывает его указательный палец, когда Тэхен отодвигается, позволяя ему кружиться до тех пор, пока он не валится на чонгукову грудь. Какие-то зеваки корчат морды на внезапный шум, но Чонгуку все равно, он держит в руках Тэхена, который обхватывает его за плечи и горячо дышит в скулу. — Мы раньше когда-нибудь виделись? — у Тэхена блестящие глаза, наполненные всей, блять, вселенской красотой, он прикусывает нижнюю губу и смотрит на Чонгука. — Хм, — Чон натягивает улыбку и очень, очень старается сдержать слезный водопад все себе, — думаю, в университете виделись? — Такое чувство, будто я знаю тебя вечность, — Тэхен обвивает чонгукову шею, начиная медленно покачиваться из стороны в сторону, когда песня меняется на какую-то из нового альбома ланы. — Ты такой… не знаю, выглядишь, как моя первая любовь, — он тихо смеется в плечо Чонгуку, пока тот не моргает, высушивая глаза. — Какой была твоя первая любовь? — Чонгук обнимает его за талию, поддаваясь движениям, он ласково улыбается Тэхену, вдыхая химозный запах лака для волос. — Я… — Тэхен резко останавливается, застревая в давящем пространстве, он абсолютно неподвижен, и сейчас, кажется, даже не дышит, — не помню? Чонгук хочет вдарить себе по лбу как можно сильнее, не прошло и полночи, а он уже облажался – теперь Тэхен начнет переживать. Чего он собственно добивался? Он замечает, как тэхеново лицо меняется: брови сводятся у переносицы и подбородок начинает подрагивать, он видит, что Тэхену страшно, и боже, он это ненавидит, он сделает что угодно, чтобы перенять весь тэхенов страх себе; Чонгук обхватывает его лицо ладонями, прижимаясь губами к губам Тэхена. Он мягко оглаживает щеку большим пальцем, перебирая верхнюю и нижнюю губы в своих. Тэхен не сопротивляется, не удивляется и не отталкивает – он млеет и тянется ближе, тихо выдыхая стоны в чонгуков рот. — Что это было? — Тэхен шепчет не с претензией, скорее с робким интересом, когда отлипает от губ Чонгука с причмокивающим звуком. — Ты тоже выглядишь, как моя первая любовь. — Чонгук, я… — медовые глаза с золотистыми крапинками бегают по лицу Чонгука, и плечи начинают мелко дрожать, — ничего не помню. — Я знаю, милый, — Чон соприкасается своим лбом с тэхеновым, и, выравнивая дыхание, закрывает глаза, — я знаю, но все хорошо, ладно? Я здесь для тебя. — Я не понимаю… — у Тэхена мокрые щеки, мокрые губы, и сопли текут с новой силой. — Ты – призрак, Тэхени, — Чонгук открывает глаза, уже не пытаясь сдержать крупицы скорби в уголках глаз, он натыкается на любимые глаза, и хотелось бы ему остаться в этой секунде на всю жизнь.***
Комната выглядит, как примитивная нора студента, с хламом разбросанным по всему периметру, запылившимися книгами и безделушками. Комната Тэхена выглядела совсем иначе, Чонгук помнит, что в ней сосредоточивалась вся нежность этого мира, он помнит бежевые стены и светлый гарнитур, полупрозрачную тюль, тянущуюся к центру комнаты вместе с порывом ветра. Он помнит Тэхена все еще мягкого и чувствительного после пробуждения, его тонкие пальцы гуляющие по чонгуковой пояснице, его губы, выдыхающие все самое теплое на кожу Чонгука. Чонгук помнит все, что связано с этой комнатой, и честно, хочет взять Тэхена за руку и убежать куда-нибудь подальше от этого злополучного места, но Тэхен привязан к этой квартире, кажется, навсегда. — То есть я умер? — Они перебрались в бывшую спальню Тэхена, прихватив с собой оставшееся пойло. Тэхен сидит на кровати раскачивая ногами, и Чонгук замечает, что с каждым годом его реакция меняется – он воспринимает все намного спокойнее. — Умер, — Чонгук кротко кивает, сидит у его ног, выливая в себя что-то до жути горькое, но напоминающее сливу. — В этот день? — В этот день. — Несчастный случай? — Да, — Чонгук еще раз кивает, закусывая щеку. — Да я же сам – несчастный случай, — он втирает в макушку пальцы, чуть ли не выдергивая волосы. — И ты терпишь это три года? — Тэхен поворачивается к нему, виновато поджимая губы. — Я не терплю, Тэхен, — Чонгук встает с пола, подсаживаясь ближе к своему (бывшему?) парню, — я скучаю, очень. — Я тоже скучаю, вроде. Я не знаю, — он выглядит зажато, как потерявшийся в торговом центре ребенок, — но… мне спокойно с тобой. Я осознал, что вообще существую, когда понял, что сижу под окном и плачу. — Ты всегда был плаксой, блестяшка, — Чонгук горько усмехается, соединяя их пальцы, он аккуратно поглаживает руку Тэхена, задевая кончиком ногтя парное кольцо. — Ты устраивал вечеринку в тот… день, попросил меня помочь тебе с волосами, — Чон растягивает улыбку, еще чуть-чуть и его лицо треснет, и он расплачется. — Мне жаль, что я умер с такой прической, — Тэхен срывается на рыдания, утыкаясь Чонгуку в плечо. — Ну, Тэхени, — Чонгук обнимает его, бережно гладит по спине, успокаивая, — если ты не перестанешь плакать, я тоже начну – и мы просидим так до рассвета, — Тэхен выныривает из объятий, хлопая мокрыми ресничками, и Чонгук целует его в покрасневший носик. Тэхен ложится головой на чонгуковы бедра, и чувствует, что ему впервые за долгое время тепло. Он даже чувствует легкую тень усталости, прокрадывающуюся к нему и заливающую все тело свинцом. Чонгук что-то ему говорит, но Тэхен пропускает мимо ушей, концентрируясь на том, что его парень – явление понеобычнее призрака. Сидит тут, распинается перед мертвым о том, как чуть не завалил практику, рассказывает о делах их друзей, мельком улыбаясь, и Тэхен думает, наверное, Чонгук остался в окружении хороших людей. — У тебя красивая челюсть, — Тэхен ведет пальцем по клиновидной кости, слегка улыбаясь. — Спасибо, — Чон негромко смеется, — тоже самое ты сказал мне в первую встречу. — Не может быть, — Тэхен прикрывает лицо руками с протяжным стоном. — Так и сказал, — Чонгук морщит носик, и Тэхену хочется его поцеловать, — а я сказал, что красивый здесь только ты. — Какой кошмар, — Тэхен покрывается слабым румянцем, но кончики его ушей становятся горячими, — расскажи еще. Чонгук рассказывает о том, что потом почти преследовал Тэхена, после того, как увидел его в кофейне у кампуса. Тэхен до конца притворялся, что ничего не замечает, а Чон отправлял Тэхену бумажные самолетики в столовой до тех пор, пока тот не разрешил ему сидеть с ним и его друзьями, позже их компании просто объединились в одну большую и громкую смесь врачей и журналистов. Он говорит, что Тэхен очень сильно смущался, когда Чонгук целовал его на людях, или приносил ему ромашки прямиком в аудиторию за пару минут до начала занятий, или когда притащил в университет гитару, чтобы спеть Тэхену что-то о космической любви. Говорит, что Тэхен хотел набить себе татуировку, но боялся, поэтому Чон пошел первым. Чонгук говорит, что Тэхен любил вдевать те самые ромашки в его волосы, любил читать книги на двоих, любил парные вещи и поцелуи в загривок. Чонгук говорит, что просто любил. Чонгук целует его буквально, как в последний раз, он распорот и открыт, и хотел бы всю свою кровь перелить Тэхену, но Тэхен приоткрывает губы, оглаживая языком верхнюю губу, пробирает языком Чонгукову душу, расцарапывая зажившие раны. Чонгук глубоко и громко вдыхает родной запах, водит кончиком носа по щеке, задевая любимые родинки, мажет по подбородку и спускается ниже, притираясь к теплой шее. Он целует от ключиц, поднимаясь до мочки, целует от скулы до губ, позволяя себе прочувствовать разнеженного Тэхена в своих руках. Чонгук думает, что любит не от начала до конца, а безгранично и навсегда, но время не хочет поддаваться его прихотям, и он замечает проблески в распахнутом окне. — На втором курсе Чимин притащил меня сюда, сказал, что мне нужно развеяться, — Чонгук играет с тэхеновыми пальцами у себя в руках, — парень, которому эта квартира теперь принадлежит, в основном, и устраивает все тусовки, я все же пришел и… услышал, как ты плачешь. — Чонгуки, — Тэхен прикладывает руку к его скуле, Чонгук целует ладонь, разливаясь нежностью в глазах, целует дорожку от второй костяшки до пятой, — пообещай, что больше не придешь. — Ты оставил нам чертовски мало времени, — Чон шепчет ему в изгиб шеи. — Я не оставлял, Чонгук, я умер, — Тэхен зарывается пальцами в чонгуковы волосы на затылке, у него они мило пушатся и завиваются в кончиках, — это ненормально. Чонгук отсчитывает секунды. Отсчитывает рассветы. Отсчитывает тэхеновы ресницы. Краем глаза Чонгук видит вползающие в комнату лучи, как предшественники скорого горя, видит блеклые звезды, как то, что заберет с собой Тэхена. Тэхен прижимается к нему, закрывая глаза, Чонгуку кажется, если он будет держать достаточно крепко, он сможет обыграть ночь, кажется, если он будет просить усерднее, Тэхен останется. Тэхен мажет горьким поцелуем по щеке. И Чонгук не хочет прощаться, но: — Я приду через год, чтобы услышать тебя, — Чонгук шепчет в пустоту, обнимая себя руками.***
Чонгук приходит к двенадцати, когда большинство уже готовы: забытые и забывшиеся, и, слава богу, со всей прилагающейся к ним одеждой. Он отслеживает и другие явления, как эротичные сцены раскиданные по уголкам помещения, также алкогольную интоксикацию, также процесс извержения внутренностей в несчастный горшочек с фикусом. Чонгук слышит скомканные и отрывистые вздохи, он оборачивается пару раз, но в комнате не находит ни одного, кто бы мог издавать подобные звуки. Он проходит на кухню, отделённую от зала только дверным проемом, и заглядывает внутрь. Тут Чонгук натыкается на пепельную макушку, лицо спрятано в руках и придвинутых к груди коленках. Парень сидит под окном, его голова упирается в подоконник, а плечи вздрагивают каждые две секунды. Чон присасывается к горлышку стеклянной бутылки, направляясь к нему. Вблизи он видит, что его волосы, окаменевшие из-за лака для волос с блёстками, слиплись между собой в несколько плоскостей и отливают золотом; наполовину отодранный голубой лак покрывает длинные ногтевые пластины, а изящные пальцы украшены множеством колец. — Хэй, — Чонгук садится на корточки прямо перед ним, чуть касаясь оттопыренным указательным пальцем руки с пивом, парня, — ты в порядке? — Тэхен резко вскидывает голову, ударяясь об подоконник.