Эликсир таланта

      После того, как Матильды не стало, Идан частенько заглядывал в таверну, слушал местных музыкантов, и каждый раз нехотя видел её призрачный силуэт. Вещи, люди и даже свет напоминали о Матильде.       В один из вечеров он припомнил момент, когда застал Матильду, внимательно разглядывающую рисунок. Он часто замечал, как девушка после своих выступлений возвращалась домой с изображениями леса или ее собственными портретами на холстах и коре дерева.       Тогда это сильно веселило Идана. Все эти художества напоминали мазню, висевшую на стене трактира, и не имели для Идана совершенно никакого значения до тех пор, пока Матильда не умерла. После её смерти всё приобрело другой смысл. Он ближе подошел к картине в таверне, чтобы рассмотреть ее и понять, в глупой надежде распознать, почему так глупо ноет его сердце. Он сравнивал свои воспоминания с портретом, но так и не смог объяснить себе, что заставило его увлечься. Сейчас женщина на портрете не ускоряла его пульс, не порождала странную робость. Его больше интересовала кривая подпись в углу портрета.       Вскоре мысли о Матильде сменились амбициозными идеями, и Идан почувствовал нервное подрагивание пальцев от того, что нашел нового подопытного для своего эксперимента.       Алхимик с трудом мог вспомнить имя незадачливого поклонника Матильды, но он запомнил недовольно сморщенное лицо и то, как презрительно тот косился на Идана. Оставалось надеяться, что и в этот раз он прибудет вовремя. Паренька, как позже узнал Идан, звали Жаком. Он не подвел и появился точно в срок. Идану стоило огромных усилий убедить мальчишку в том, что он мечтает скупить все картины, которые вышли из-под кисти незадачливого художника. И тот тихо признался, что автором картин был его отец, Эмиль. После недолгих уговоров, Жак провел алхимика к будущему испытуемому.       Эмиль явно обрадовался пусть и странному, но покупателю, который проявил желание потратить достаточное количество денег. Жена художника тоже разулыбалась, то и дело фальшиво любезничая с гостем, выспрашивая его о том, кто он и чем занимается. Идан хорошо понимал, что хозяйка добра к нему лишь потому что скатерть изношена, а на столе мало блюд.       Эмиль не был рожден для того, чтобы стать художником, про себя заметил Идан. Его широкие плечи и огромный рост, скорее, намекали на военную службу или работу в поле.       Эмиль бодро принялся рассказывать о себе. Мол, с детства любил чертить палочкой на земле, воскрешать в своей голове облик старых знакомых или воображать необычных зверей и невиданные доселе миры, но насмешки и упреки окружающих его утомляли и подавляли в нем абсолютно любое стремление к рисованию. Никто не верил в то, что когда-нибудь он сможет творить поистине поразительные вещи. Забыв на много лет про свое увлечение, он стал помогать своему отцу в его гончарной мастерской, а после его смерти стал полноправным владельцем. Познакомился с прелестной хохотушкой по имени Марго, от которой позже у него появились дети.       Из сплетен Идан уже знал, что сперва Эмиль казался Марго идеальным мужем, но после поездки в город, где он поглядел на мозаики и расписанные глиняные горшки, все изменилось. Эмиль больше не замечал снующих вокруг детей, только перебрасывался словом с их старшим, Жаком. Теперь, сочувственно отмечали соседки, Марго точно жалеет, что не приняла предложение сына мельника.       Мысли Идана прервал неприятный басок художника с его воображаемыми мирами и мифические созданиями. Алхимик устало заметил, что к ним Эмиль питал больше любви, чем к родным детям и дорогой жене.       Идан оставался подчёркнуто-холоден. В его голове беспрестанно крутилась мысль, каким же образом ему подлить зелье в стакан, если рядом то и дело снуют дети.       Наконец, одарив хозяйку улыбкой, он наклонился к уху Эмиля и прошептал, что стоило бы обсудить дела без посторонних. Дело было сделано. Комната почти опустела. На пороге застыл лишь недоумевающий Жак.       — Если уж вам, богатым, золота много, то раздали бы людям на улицах.       Марго шикнула на него и выволокла за дверь. Наступила тишина. Идан не сомневался, что вся семья притаилась, прислушиваясь, о чем зайдет разговор. Как хорошо, что ему всего лишь надо подмешать зелье.       Идан заговорил с Эмилем о значении творца для мира, о смысле таланта и цене труда, и полностью убедился, что несчастный — это тот, кто ему нужен. Пока окрылённый Эмиль ходил за картинами и набросками, Идан совсем немного добавил таланта в его дешевое пойло.       Внимательно проследив, как Эмиль выпивает кружку до капли, Идан спешно распрощался и забрал все, до последней бездарно расписанной чашки.       Жака Идан встретил спустя месяца два вдали от этого села. Мальчишка был одет в хороший костюм и чинно расхаживал под ручку с дамой. Алхимик довольно про себя хмыкнул: значит удалось. Одни говорили, что Эмиль стал настоящей сенсацией. Другие — что он бросил семью и целыми днями рисует какие-то необычные пейзажи.       Жак же и вовсе проигнорировал давнего знакомого, так что Идану оставались лишь обрывки разговоров. Через полгода до Идана донеслись вести, что Эмиль то ли нашел, то ли ищет какую-то ведьму, чтобы оживить свои картины, но алхимик не обратил внимания на эту чушь: ведьм не существует.       Некоторое время спустя он понял, что ужасно ошибся.       Стояла тихая осенняя ночь, когда Идана разбудил Жак. Парень нервно носился по постоялому двору и требовал, чтобы «проклятущего еретика» наконец-то разбудили. Идан понятия не имел, откуда вообще Жак мог узнать о том, что алхимик решил заночевать именно тут, но яростные крики не дали засомневаться в том, кого назвали еретиком. С тихим стоном, явно принимая свою судьбу, Идан быстро оделся и вышел из комнаты, как раз вовремя, чтобы услышать, что его в самую пору сжечь на костре за все его злодеяния. К несчастью, алхимик никак не мог понять за какой из грехов его хотят сжечь в этот раз и предпочел дождаться тишины.       Жак, потерявший запал для шумной ругани, довольно быстро затих, но стоило ему увидеть Идана, как он решил выразить все свои мысли в более простом виде — «съездить по этой смазливой роже» — как он куртуазно объяснил алхимику. Идан бы предпочел поговорить, и, совсем хорошо, поговорить днём, но выбора ему не дали.       Жак без лишних слов схватил алхимика за грудки и резким движением вытолкнул на улицу. Идан, не ожидавший подобного, не удержался и повалился на землю, ошарашенно глядя на паренька. Однако столкнувшись взглядом с взбешённым Жаком, он счел нужным промолчать.       — А ну верни моего отца.       Идан усмехнулся.       — Я твоего отца последний раз видел, когда покупал его картины, — алхимик предпринял попытку подняться с холодной земли и, стараясь больше не смотреть на паренька, продолжил отряхиваясь: — Слышал, он пользуется успехом в некоторых кругах. Рад за него.       Глухой звук удара — и что-то хрустнуло. Идан, схватившись за кровоточащий нос, отшатнулся.       — Я не лгу! Твой отец и вправду пропал?       Жак нахмурился, потирая ноющие от удара костяшки пальцев.       — Он нас бросил. Поселился в какой-то лачуге и днями рисовал. Сперва он мне и мамке моей денег давал, а потом…       Идан скривился, скорее от боли, чем от одолевающего его злорадства, и саркастично протянул:       — А потом ты решил стрясти деньги с меня?       В этот раз Жак ударил его в плечо, но совсем легко, будто и не желал этого делать. Алхимик даже удивился, но тихо осел на холодную землю, прикладывая к носу белый платок.       — Пошел ты, еретик. Надеюсь, ты сгоришь в аду. Ты не только моего отца погубил — ты и её… Я все знаю про тебя, ирод! — Идан услышал, как Жак, плюнув совсем рядом с его ногами, шумно развернулся и ушел куда-то.       Взглянув на удаляющийся силуэт юноши, алхимик убрал руку от своего лица. На щеках он почувствовал влагу, глаза защипали. Слезы? Перед глазами дымка из-за застилающих взгляд слез, а в руках он держал её платок с вышитым на нем яблоневым цветком. Разжав кулак, он выпустил из ладони белую ткань, рукавом серой накидки вытер мокрые дорожки на щеках и рванул обратно в комнату. На холодной земле так и остался лежать белый платок, окропленный багровым цветом.       Эта ночь не прошла бесследно для алхимика. Все следующие недели его терзало желание навестить художника, поэтому он написал с десяток писем тем, кто, как ему казалось, мог заинтересоваться в самородке и поддержать его творчество звонкой монетой. И как только Идан узнал заветный адрес, ни секунды не медля он направился к Эмилю.       Его дом напоминал заброшенную избу. Покосившийся, с подгнившими досками пола и неприятным запахом сырости. На разваливающемся столе валялись краски, а к стене прислонился большой холст. Идан бесцеремонно схватил написанный пейзаж и с удивлением обнаружил среди зыбких белых скал одинокую широкоплечую фигуру. Сначала Идану показалось, что он не вполне здоров, так как нарисованный Эмиль то и дело передвигался по картине. Позже он понял, что художник и впрямь передвигался по пейзажу и, судя по всему, очень хорошо себя там чувствовал. Посреди большого поля он соорудил себе небольшой дом, в тени которого он, удобно устроившись, коротал вечность за своим самым любимым занятием — рисованием.       Алхимик поставил картину на место и медленным шагом вышел за дверь.       «Неужели снова провалился? Но что пошло не так?» — безрадостные мысли одолели его сознание, Идан потерянно уставился на свои руки. — «Что мне делать?»       Угрюмым взором он окинул старый домик, последнее пристанище Эмиля, и быстро зашел внутрь вновь. В башню он возвращался уже с полотном, на котором блаженно улыбался широкоплечий мужчина на фоне необыкновенного пейзажа.       Идан не мог так просто забыть случившееся и решил расспросить местных, чтобы восстановить последние дни художника.       Как оказалось, на следующий день после визита алхимика Эмиль заперся с раннего утра в хозяйской спальне и не выходил оттуда до заката. Отперев наконец дверь, первое, о чем он попросил жену, было не принести еду или воду, а достать ему новую и чистую одежду. Он собирался уезжать в город. Из деревни он уехал на повозке, полностью заполненной исписанной посудой, корой и белой тканью, послужившими ему холстами. Домой вернулся через три дня хмурый и уставший, но с увесистым кошелем денег. Половину заработанных денег он отдал жене, на остальное он купил холсты и новые краски, а затем вновь исчез в спальне, попросив его не тревожить до утра. Проснувшись на следующее утро Марго решила проведать мужа, однако комната была пуста: ни красок, ни картин, ни Эмиля. Не на шутку испугавшись этого неожиданного исчезновения, женщина отправила старшего сына на поиски отца. Жак вернулся с маленьким мешком монет и уверил мать в том, что с отцом все в порядке, что он скоро вернется, мол, ему нужно время и тишина для работы. Марго разрыдалась от одолевшего ее горя: она потеряла своего мужа!       Жак изредка навещал отца. Он приносил ему еду, новые полотна и забирал деньги, вырученные за необычные пейзажи. Парень не пытался понять или проникнуться творчеством Эмиля. Лишь однажды он обратил внимание на самую большую картину. На ней были изображены белые скалы, густой синий лес с причудливыми деревьями и невиданными животными, мирно лежащими на поляне в центре холста.       — Отец, почему ты рисуешь такие странные картины? — поинтересовался старший сын. — Ведь таких животных и деревьев наверняка не существует! Разве кому-то могут быть интересны рисунки с синими деревьями и оленями с ветвями вместо рогов?       — То, что творится у меня в голове, куда интереснее того, что творится снаружи, — отчужденно ответил Эмиль и, не поворачиваясь к сыну, кивнул на кошелек с деньгами. — Не приходи ко мне какое-то время. Мешаешь.       Последнее слово, так грубо брошенное отцом, ошеломило Жака. Пару секунд он стоял с открытым ртом, словно пытался что-то произнести, но голос пропал, в горле как будто застрял ком. Он порывисто схватил деньги и выбежал из избы, где обосновался Эмиль.       Художник тяжело вздохнул, подхватив со стола мешок со звенящими монетами, он спешно покинул жилище.       Долгое время он искал того, кто будет способен помочь ему воплотить мечту: сбежать из этого мира. Совершенно случайно пару дней назад он заглянул в таверну, чтобы продать одну из своих картин хозяину, который на удивление полюбил фантастические пейзажи. Там он услышал, что в деревню пришла подозрительная женщина, обосновалась она в постоялом дворе и ни в чем не отказывает тем, кто ей дорого заплатит. Разузнав о ней у тех немногих смельчаков, отважившихся выдать все свои секреты и потаенные желания, он смело вошел в ее комнату.       Старуха встретила художника хмурым взглядом и сразу попросила величать ее «Ведьмой», чтоб за глаза никто не посмел ее оскорблять. А что было дальше, никто не знает. Пробыв без малого час в комнате ведьмы, Эмиль безмолвно вышел оттуда, крепко держа в руках лист с витиеватыми узорами, понятными лишь ему одному.       Как только он переступил порог своей хижины, сразу завесил все окна, поджег свечи и, удобнее устроившись перед своей последней, самой любимой, картиной, он принялся зачитывать с листа, который он получил от старухи. Словно мантру он повторял одну и ту же фразу. По щекам текли горячие слезы, перехватывало дыхание от переполняющего его чувства предвкушения, но он не останавливался. Казалось, что если он замолкнет, то просто задохнется.       Художник, проговаривая волшебные слова, начал рисовать свой силуэт, одиноко стоящий в поле с синими цветами, похожими на ромашки. Недалеко от своего изображения он добавил небольшую хижину, похожую на ту, в которую сбежал от своей семьи. Поток слез не прекращался до тех пор, пока он не сделал последний мазок, а затем неожиданно затих. Из рук выпали краски и кисть и глухо ударились об пол. Эмиль закрыл глаза руками и глубоко вдохнул.       Не открывая глаз он ощутил на своей коже неясно откуда взявшийся ветерок и легкое касание травы к своим ногам. Где-то сверху доносилась звонкая трель птиц. Опустив руки, мужчина выдохнул с блаженным облегчением. Теплые лучи закатного солнца касались его лица, ласково грея, будто пытались стереть влажные следы от слез. Перед глазами было огромное поле с синими цветами, похожими на ромашки.       — Наконец-то. Последнюю часть истории Идан услышал от пьяного деревенского парня, в слова которого едва верилось, но алхимик почему-то был убежден в его правоте.