***
Зеркало кривое, нож кривой и улыбка Чары тоже кривая. А Фриск, бедняжка зачем то водится с Чарой. Милая-детка-пацифистка ведь прекрасна во всем, вот только глаза её выдают. Выдают, что она такая же, как Чара. А кривую улыбку она прячет, как битые зеркала в квартире. Смотрит на себя и тошно становится, поэтому у неё костяшки пальцев сбитые в кровь. «Смотрите в какой красивый фантик ты залезла, не стыдно Фриски?» Кривая ухмылка от Чары снова заставляет делать так же. Фриск до мурашек по коже становится похожей на Чару. Но даже у Чары не настолько холодные и безумные глаза.***
Теперь Фриск хуже Чары, она больше не улыбается мелочам, не ждёт мамины пироги как раньше, не хочет щадить и прощать. Она устала от этого. Она не заслужила быть грушей для битья, не заслужила издевательства. Фриск ожесточается под покровом общества, себя и Чары. Теперь Чара не видит понимания в чужих медовых глазах, не видит той лёгкой детской наивности в волосах, милые зацелованные веснушки побледнели, а улыбка стала картонной, но режущей не хуже стекла. Стеклянные глаза, стеклянная улыбка и битые зеркала по всей квартире и их куски в костяшках рук.***
Чара плачет. Ей грустно и она жива в своих слезах, эмоциях. Она забилась в угол и больше не хочет чувствовать, не хочет знать, не хочет отвечать за поступки и свои слова, сказанные вскользь. Чара хочет, чтобы ее обняли, поняли и наконец забрали это чёртово лезвие из рук, потому что единственное идеальное в ней — порезы. А главное — вернули все назад. Вернули Фриск, которая любила жить и людей, несмотря ни на что, любила мамины пироги больше всего на свете и улыбалась теплее солнца. Зеркало разбитое, стекло кривое, улыбка через чур горькая, а порезы на руках удивительно ровные. Им нужна помощь. Самая настоящая, а не разговоры под луной про странности Дориана Грея, про карты таро, что в самом деле не лгут, звёзды далёкие настолько, что даже вспомнить сложно, и не попытки вспомнить в каком же созвездии находится Алголь. Но Чара слишком любит постоянство и Фриск. Любит грубо, больно местами, так побито и от того искренне. А Фриск все равно, она не чувствует. Она спокойно плывет по течению, не злится, не обижается, не плачет. Чара хочет выбить эмоции из этой куклы, кричит на неё, плачет рядом с ней, смеётся, закуривая, но не получает ничего, помимо сухой улыбки. Чаре страшно, она боится ходить одна по улице даже днём, она не хочет испытывать страх и снова режет себя, ставит ожоги, бьёт стены, срывая горло криками, снова боится. А Фриск, как всегда, рядом. Легко целует в лоб и прижимает к себе в объятия холодные. У неё всегда руки холодные, будто она промёрзла душой и через глаза, да руки холод ищет выход. Это все не важно, ведь Чара тёплая, она согреет, ей тепла на её холодное солнце не жалко. Вот только, зачем этот альтруизм, если Фриск все равно? Если она не чувствует этого?***
Кто я? Кто я? Кто я? Чара всё чаще задаётся вопросом. Всё чаще полосует руки и рёбра, чаще курит и. реже плачет. Она ломается, так до безумного просто, из-за Фриск под боком, которой все равно, но которая делает все для того, чтобы ее сломать. Ей просто по-больному любопытно как ломаются люди. Интересно, что будет дальше. Она ждёт и, иногда, говорит местами острые слова, режущие, не хуже лезвия Спутник, бедную душу Чары. И Чара ломается. Не выдерживает. Больше не смеётся, закуривая сигареты, больше не плачет где-то в углу, обнимая себя руками, больше не любит. Не любит той внезапной и кривой любовью, не хочет любить. Зеркало кривое, улыбки больше нет, и единственный выход где-то в окне.