Три дня в Портленде

Слэш
R
Завершён
71
автор
Размер:
15 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
71 Нравится 6 Отзывы 15 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
День первый Они прибывают в город ночью, никто не видит — как и на чем. Их никто не встречает. Они снимают номер в «Комфорт Сьютс Саусвест» — два номера: один — для Гретель с Эдвардом, другой — для Гензеля и Бена, именно так. Гензель тут же заваливается спать — кто знает, что будет дальше, лучше выспаться впрок. Бен вздыхает и тоже ложится. Возможно, в номере напротив все проходит не так гладко. Возможно, там сдвигают кровати, и любимая сестра Гензеля седлает тролля для бешеной скачки. Гензель не хочет знать об этом. Он спит. Наутро они встречаются с заказчиком. Гензель долго вглядывается в породистое лицо. Дело заканчивается тем, что он выхватывает мини-арбалет. — Ты ведьмак. — Я знаю, — невозмутимо отвечает ведьмак, а перед ним, прикрывая его собой, уже вырос охотник, их местный охотник, как они там себя называют? — ах да, Гримм. Забавно. В собственной истории охотников тоже присутствуют гессен-кассельские братья — в качестве создателей прототипов. Гензель и Гретель — что может быть убедительнее, красочнее и достоверней? — Он хороший ведьмак, — говорит Гримм. — Хороший ведьмак — мертвый ведьмак. — Милая Гретель, она всегда на его стороне, подбрасывает дрова в разожженный им костер, играет в кегли снесенными им головами. Они идеальная пара, несмотря на Эдварда и Бена. Несмотря ни на что. Глаза Гримма черны, как ночи в горах Трансильвании, где было так весело всаживать осиновые стрелы в мертвые сердца. — Я тебе поверю. — Гензель склоняется так близко, что чувствует дыхание Гримма на подбородке. — Скажи, почему нет, и я обещаю поверить тебе. — Просто поверь на слово, — отвечает чертов Гримм. У него открытый взгляд, горячее сердце и пухлые губы. Он из тех, кому хочется верить на слово. — Будь осторожней, братец, — насмешливо говорит Гретель за спиной. — Я всегда осторожен, — отвечает Гензель, не меняя позы. Ведьмака это злит. Гензель чует запах его злости. Он выпрямляется. Он совершенно доволен собой. — Так кого мы должны убить?

* * *

— Может, просто найти Ромео для этой Джульетты? — спрашивает он, ознакомившись с делом. — Неудовлетворенность убийственно влияет на характер. — Своего Ромео она уже попыталась убить, — объясняет ведьмак. Его зовут Шон Ренард. Это хорошее имя, сильное и мягкое. Гензель понимает, почему Гримм на него запал. Не на имя — на ведьмака. — Это бывшая девушка Ника. Как же ты такое допустил, капитан, думает Гензель, как ты позволил этому Гримму быть с кем-то другим? Я бы на твоем месте… — Говоришь, необычайно сильна? — вторгается в его мысли голос Гретель. — Иначе нам не пришлось бы обращаться к вам. — Она была ранена, и серьезно, — подхватывает Ник. Они дополняют друг друга, как два стендап-комика, сами того не замечая. — Мы надеялись, что она мертва, но она выжила. И вернулась. — Она опьянена силой. — Снова Ренард. — Мы не смогли достучаться до нее. А теперь, думаю, слишком поздно. Не думаешь, а надеешься. Хороший ведьмак-начальник и плохая ведьма-бывшая — у кого больше шансов заполучить Гримма в постель? Гензель нахально считает, что у него. — И почему она охотится именно за вами? Плохо расстались? Ревнует к удачливому сопернику? — Не твое дело, — говорит Ренард, подтверждая все, что думает Гензель, и даже больше. — У нее родился ребенок. Девочка. — Понятно. А какое ты имеешь к этому отношение? — Непосредственное. Гензель присвистывает. Лицо Ренарда кривится. — Зуб? — сочувствует Гензель. Взгляды с трех сторон равно выразительны, чтобы временно прикусить язык. — Ее ребенка забрали, и Джульетта считает, что это сделали мы. — Безосновательно? — будто мимоходом, уточняет Гретель. — На этот раз — да, — твердо говорит Ник. Гензель ловит его взгляд и решает, что для разнообразия можно побыть доверчивым. Только на этот раз. — Мы хотим заманить ее в один лесной домик, — продолжает Ренард. — Вы будете нашим козырем, которого она не ожидает. Тузом в рукаве. — Четыре туза — не многовато ли? — смеется Гретель. — Лучше много, чем недостаточно, — отвечает Ренард. Боже, кажется, они не шутят. Они действительно всерьез опасаются этой ведьмы. — Не беспокойтесь, — говорит Гензель, глядя на Ника. — Мы справимся. И не с такими справлялись. Вы слышали, как в тысяча восемьсот девяностом мы накрыли ведьминский шабаш на горе Силигул? — Нет. — Это хорошо. Потому что нас там не было. Но легенды приписывают нам многое: сверхъестественную силу, долгожительство, неуязвимость. Но это не так. — Гензель обращается только к Нику, будто остальных нет в комнате. — Мы почти обычные люди и бываем очень уязвимы. Особенно здесь. — Он прикладывает ладонь к груди, слева. Ренард скрипит зубами так, что на улице, наверное, слышно. Но Ник не слышит. Он смотрит на Гензеля, пока тот первым не разрывает контакт. — Бесить того, кто тебе платит, — очень умный ход, — замечает позднее Гретель. — Плевать, — беспечно отвечает Гензель. — Мы им нужны. Днем они отправляются в какую-то фито-лавку, привлеченные возможностью покопаться в старинном оружии. Ник уверяет, что в коллекции его предков есть много стоящего. Гензель не верит, но молчит об этом и от прогулки не отказывается. Ренард занят на работе, и это просто замечательно. Гретель тоже не едет — они с Эдвардом намерены осмотреть достопримечательности, и Гензель знать не хочет, что сестричка подразумевает под этим. Возможно, какое-нибудь специальное извращение — поездку по городу в экскурсионном автобусе или селфи на фоне горы Маунтхуд. Бен увязывается за ними. Это слегка раздражает. В лавке много трав, склянок, книг, прелестная хозяйка и громила-муж в вязаной кофте, как волк в овечьей шкуре. От них несет зверем. Гензель переводит вопросительный взгляд на Ника. — Они существа. Это вроде оборотней. — Плохие? — Разные. Ник выдвигает ящики с оружием. Арбалеты, палицы, секиры, моргенштерны — все в саже и копоти. — Очищали огнем? Зачем? — Не мы. Джульетта. Решила, что корень зла — трейлер с наследием моих предков. Или просто хотела показать силу. Гензель кладет руку ему на плечо. У них с сестрой нет ни предков, ни наследия. Но он понимает, почему Ника все еще мелко потряхивает при виде закопченных стволов. — Я обещал, что мы справимся. — Я на это надеюсь. Они складывают в сумку арбалеты — никогда не бывают лишними, крупнокалиберное ружье, дротики с ядом. Подумав, Гензель выбирает еще моргенштерн по руке. Ему нравится это безжалостное оружие. — Заедем куда-нибудь выпить? — Пожалуй, не стоит. Конечно, Ренард будет злиться. Они не вместе, но ведьмаку на это плевать. Вот в чем все дело. Ведьмы считаются только со своими желаниями. Они эгоистичны, жадны и неразборчивы в средствах. Этого достаточно, чтобы Гензель не испытывал угрызений совести, кроша их в труху, сжигая и отсекая головы. Бывают исключения, да, но мало — только чтобы было чем подтвердить правило. Он не намерен забирать Ника у капитана. Наверное. Но тот чертовски хорош, а Ренард не замечает этого. Привык, присмотрелся. Похоже, Джульетта единственная, кто осмелился посягнуть на это сокровище, попытался его отнять. Ах да, и еще сам Гензель. Эту заварушку Ренард запомнит надолго. Вечером они знакомятся с еще одним охотником-Гриммом — да Портленд просто кишит ими! — и едут в лес, туда, где все должно произойти. Домик уютный, но заброшенный, многочисленные салфеточки и полотенца отсырели, поверхность столов покрывает пыль. Ник открывает дверь в подвал, зажигает свет. Они спускаются вниз. — Это было мое первое дело в качестве Гримма, — говорит Ник. — Он держал здесь девочек. Выбирал по цвету толстовки. — Красный? — наугад спрашивает Гензель и попадает в цель. — Краснее некуда. В подвале тихо. Слышно, как где-то капает вода. Гензель представляет страх запертых здесь девчонок. Уютная могила. — Ты любил ее? Ник сходу понимает, о ком речь. — Да, наверное. — А сейчас? Если бы она стала той, кем была? — Все начало рушиться еще до ее превращения. — Кто-то другой? — Не знаю. Это сложно. Да уж куда сложнее. Из огня да в полымя. Интересный экземпляр этот охотник. Ведьм на него так и тянет. — Это единственные ведьмы в твоей жизни? Джульетта и капитан? — Нет. Была еще одна. Бинго! — И что в тебе такого? — Говорят, я уникален в своем роде. Обычно Гриммы не очень-то дружат с существами. И не влюбляются в ведьм. — Подтверждаю. От тебя так и веет… уникальностью. Его губы так близко, что можно пересчитать морщинки. Взгляд понимающий и насмешливый, но если приглядеться — усталость и тоска залегли совсем неглубоко. Ренард — идиот в своих железных доспехах. Самое время раскрыться, дать немного тепла, смыть тени прошлого девятым валом настоящего. Если он не поторопится, Гензель сам сделает это. Простите, капитан. — Вы там уснули, что ли? — Легок на помине. — А если и так? Будить полезете? Сверху долетает заливистый смех Гретель. — Зачем ты дразнишь его? — спрашивает она за ужином. — Ну я же не могу его убить. — Неужели Гримм настолько сильно зацепил тебя? Молчаливое привидение Бен вздыхает так протяжно, что жалость берет. — Ясно, — смеется Гретель. — Надеюсь, ты не собираешься осесть в Портленде, чтобы иметь возможность сразиться с капитаном за его благосклонность? — Не выдумывай, сестренка. Мне просто нужно развлечься. Каждый из них время от времени задумывается о том, что будет, если другой встретит кого-то, кто окажется важнее жизни вольных стрелков и очищения мира от скверны. Каждый игнорирует эти мысли, потому что если думать об этом, можно сойти с ума. Страх прорывается лишь в таких вот разговорах, когда важно услышать суть, облаченную в шутовской кафтан. «Ты еще с нами? — Я с вами». Этого достаточно. День второй Они не разводят огня, не зажигают свет. Передают по кругу фляжку с виски. У каждого есть своя, но из одной лучше. — Не увлекайся, — предостерегает Гензель Бена. Тот вспыхивает свечкой — на него обратили внимание. — Я знаю. Я осторожно. Гензель ерошит его волосы. Это приятно, и настраивает Бена на нужный лад. Нехорошо, если он будет чувствовать себя брошенным перед работой. — Надеюсь, у них получится заманить ее. — Ренард был уверен. — Ведьмы хитры. — О чем и речь. В этот момент они слышат шум машины. В мгновение ока комната пустеет. Гензель и Бен спускаются в подвал, Гретель устраивается в углу под потолком — черт знает, на каком честном слове. Эдвард без своей магической маскировки слишком велик для пряток, он просто скрывается на кухне. Дверь открывается и закрывается, слышны спокойные шаги. — Ждем, — голос Ренарда. — Она скоро будет. Гензель не отказался бы услышать голос Ника, но тот молчит. Приближение ведьмы они чувствуют, как приближение грозы — по тягостному беззвучному вою и нехватке воздуха в легких. Дверь срывает с петель. В гостиной воздух трещит от сдерживаемой магии. — Где она? Где моя дочь? Голос ведьмы Гензель различит из тысячи. — Здесь только твоя смерть, — невозмутимо отвечает Ренард. Ведьма хохочет. В ее смехе неприкрытая ярость, ненависть и боль. — Вы мне надоели. Вы умрете сейчас. — Пора, — говорит Ренард. Гензель слышит свист арбалетного болта, голос сестры. Они с Беном уже наверху. Горло Гретель сжимает невидимая рука, другая удерживает Эдварда — похоже, с трудом. Гензель обрушивает на ведьму моргенштерн. Та выпускает Гретель, отбрасывает Эдварда в угол и оборачивается. Выдергивает шар из головы. Застрявшие в черепе шипы с хрустом ломают кость, но ведьма лишь морщится. — Смешно. Шар раскаляется в ее руке докрасна, потом начинает светиться белым. — Лови, охотник! Гензеля впечатывает в стену, и шар мчится прямо ему в грудь. И падает на полпути, столкнувшись с тяжеленным болтом. — Буду должен, Бен! Тот счастливо улыбается и ныряет под лестницу — как раз вовремя. Ступеньки разносит в щепу. Гретель прыгает сверху, сжимает бедрами шею ведьмы и вонзает кинжал над ключицей. — Не туда, — с досадой стонет Гензель, прицеливаясь. Ведьма мечется по комнате, пытаясь сбросить Гретель, бьет ее о стены. Падают шкаф, полки. Гензель делает несколько выстрелов на чистой интуиции и оглядывается, ища Ника. Разбитое окно становится ответом. Вой ведьмы, кажется, срывает с домика крышу. Кинжал Гретель торчит из правой глазницы. — Ты ее достала, сестренка, — смеется Гензель и видит, как Гретель, словно снаряд, вбивается в перегородку. Трещат доски. — Не смей ее трогать, уродина, — предупреждает он и целится в нетронутый глаз. Сзади слышится стон. Болт пробивает череп насквозь, но ведьма жива. Она идет к нему, невзирая на слепоту и череду выстрелов, вырывающих из нее куски плоти. Жесткая, словно покрытая чешуей рука сжимает его горло. Ноги Гензеля болтаются над полом, и он пинает ведьму в колено. — Сдохни! — Не дождешься… — хрипит он. Не в первый раз. Сейчас кто-нибудь придет на помощь, отвлечет ведьму, и круговерть начнется по новой. Пока Эдвард не улучит момент облить гадину горючей смесью, и тогда останется чиркнуть зажигалкой… Кто-то сбивает ведьму с ног. Она разжимает пальцы, Гензель поднимается, держась за горло и выравнивая дыхание, и видит, как ведьма поворачивается к тому, кто остановил ее. Это Ник. Она выбрасывает руку… — Нет! — кричит Гензель, бросаясь на выручку. Другой рукой ведьма перехватывает его, примеривается и стукает их затылками, как пупсов. Как ты мог не удержать его, капитан, спрашивает Гензель, как ты мог позволить ему влезть в чужую драку? Еще секунду он ждет ответа на этот вопрос, а потом приходит темнота.

* * *

Темнота остается с ним, и когда он открывает глаза. Темнота и боль. Последняя — хорошее свидетельство того, что он жив. Гензель осторожно ощупывает себя. Болит голова, болят ребра — тут точно найдутся сломанные, — болит спина, будто стадо носорогов танцевало на ней джигу, ломит под глазом. Во рту привкус крови — зубы и, возможно, легкие. В целом терпимо. Рядом кто-то стонет. — Ник? Гензель уверен, что догадка верна. Он медленно проверяет карманы, шипит от боли, находит зажигалку, щелкает «язычком». Это Ник. Темные волосы слиплись от крови, губы приоткрыты, пересохли, насчет остального сказать сложно. — Ник, это я. Надо сделать факел, чтобы был свет и руки были свободны, надо осмотреть Ника. Гензель оглядывается. Это другой подвал, не тот, что в домике. Этот каменный, неуютный, и найти в нем кусок сухого дерева, или тряпку, или бумагу — тот еще квест. В конце концов Гензель стягивает с себя куртку, вынимает из карманов всю бумагу, что есть, — старые билеты, упаковку от крекеров, смятые доллары, визитки клиентов. Складывает шатким колодцем и поджигает. Потом, закусив губу, осторожно снимает футболку и рвет на клочки, которые подбрасывает в огонь. Подкладка куртки отправляется следом. Горит хреново, но какой-никакой свет. И тепло. — Ник?.. Ник провалился в полузабытье. Гензель бережно ощупывает его. Кости вроде целы, не считая ребер и, возможно, челюсти. Могут быть отбиты внутренние органы, но сейчас гадать бесполезно, что есть, то есть. Надо как-то выбираться. Уходит всего около четверти часа, чтобы убедиться, что подвал — это каменный куб с единственной дверью на две кирпичных ступени от пола. Можно попытаться вывернуть кирпич, чтобы дать им ведьме по башке, когда придет. Фактически, кроме плохо действующих рук и ног, это их единственное оружие. Есть еще мозги, но Гензель не слишком в них верит. Будь у него нормальные мозги, он давно бы купил квартиру в Нью-Йорке, вложил деньги в оружейный бизнес, а в выходные адреналина ради участвовал бы в боях без правил. Только это была бы не его жизнь. Его жизнь — заказы, ночные перелеты, риск, переломанные на десяток раз кости и изредка — люди, ради которых стоит все это делать. Он надеется, что помощь близко, но рассчитывать на это не стоит. Металлическая емкость объемом в порцию виски упрятана в каблук. Ведьма обыскивала их не очень тщательно. Ей ни к чему — они не сумели выстоять против нее даже с оружием. Каблука она точно не испугается. Гензель зубами срывает жестяной «язычок», делает глоток, часто дышит, борясь с тошнотой. Потом приподнимает голову Ника и льет зелье ему на язык. Зажимает рот. — Глотай, — просит он, стоя на коленях и прижимая голову Ника к груди. — Знаю, что гадость. Нужно. Иначе не выживешь. Они оба не выживут, если не случится чуда, но об этом Гензель молчит. Через несколько минут Ник выпутывается из его объятий и садится. — Что это, Гензель? — Он сглатывает. — Хорошее средство, но не на вкус. — Сейчас самый неподходящий момент, но Гензель не может не смотреть, как движется кадык Ника при глотании, как тот облизывает губы. Долбаный извращенец, сказала бы Гретель, но все гораздо хуже. Гензель готов остаться в этом подвале и сдохнуть любым приемлемым для ведьмы образом, если та пообещает отпустить Ника. Жаль, ей это и в голову не придет. — Действительно, отличное, — констатирует Ник, крутя головой. — У меня ничего не болит. — У тебя болит все, просто ты этого не чувствуешь. — Гензель знает, о чем говорит. В теле необыкновенная легкость, кажется, что он заново родился. Зелье обладает колоссальным эффектом обезболивания. Отходняк от него тоже колоссальный, но что толку предупреждать об этом, пока неизвестно, доживут ли они до отходняка. — Хватает примерно на три часа. — Надо было принять, когда появится Джульетта. — Кто знает, когда она появится. Может, ты сдох бы к тому времени. Может, она вообще не придет, и мы оба здесь сдохнем. А так у нас есть три часа относительно нормальной жизни. Если не помешают. — И на что бы ты хотел потратить эти три часа? — спрашивает Ник. — Ну-у… я бы предпочел пляж, ласковое море и ласковых красоток. Много. — Красоток? — смеется Ник. — Можно и красавцев. Бронзовых, сочных, блестящих от масла. — Ты их есть, что ли собрался? — Нет, но на вкус попробовал бы. Не смешно, но оба хохочут. — А если серьезно? — Если серьезно… — Гензель задумывается. Потом прижимает ладонь к щеке Ника, обнимая его лицо, и целует — сначала нежно, потом напористей, задыхаясь, загораясь, пьянея от вкуса крови, зелья и Ника. Остановиться трудно, но он останавливается, отстраняется, переводит дыхание — Если серьезно, то только так. В каком-то смысле я чертовски благодарен судьбе за этот подвал. — Надеюсь, недостаточно, чтобы оставить ведьму в живых? — Ник улыбается этой своей быстрой, солнечной улыбкой. Гензель старается не думать, что, возможно, внутри он сейчас истекает кровью. Они оба в любую минуту могут умереть. Это аксиома. Но оставшееся время они вольны использовать по своему усмотрению. — Так ты не против? — спрашивает Гензель. В ответ Ник кладет ладонь на его живот, на старый шрам от когтя оборотня и ведет выше, цепляет сосок, обхватывает шею и притягивает к себе, к сухому жадному рту. Другого ответа Гензелю не нужно. — Давно никого не было? — спрашивает он, по слюне разминая Ника. Они не спешат, но и не медлят, будто время в их власти. Глаза Ника блестят в слабом свете почти прогоревшего костра. — В этом смысле — никогда. Гензель застывает на секунду. — А как же твой… — Он ищет подходящее слово и находит самое нейтральное: — Капитан? — Его здесь нет. А я хочу знать, что теряю. Пожалуйста, не останавливайся больше. Гензель обещает не останавливаться, даже если перекрытие подвала обрушится на их головы. Это несложно, куда сложнее было бы пообещать обратное. Перекрытие, кажется, и впрямь обрушивается, когда Гензель берет Ника, и тот стонет под ним и поднимает колени выше. Темнота захватила подвал, ничего не видно даже лицом к лицу, но Гензель и без того знает, как красив сейчас Ник — до боли в сердце, до сладкого безумия. Они двигаются как идеально подогнанный поршневой механизм, переплетенные пальцы сжаты так, что немеют. Переломы наверняка разошлись, но если они все равно умрут, это не имеет никакого значения, а если выживут… Что ж, тогда и придет время чинить сломанное. — Ник, — шепчет Гензель, целуя его лицо. Ник выпутывает руки из его хватки и обнимает отчаянно крепко. Это стресс, напоминает себе Гензель сквозь марево подступающего наслаждения, это выброс гормонов, это реакция на шоковую ситуацию — и у него тоже, но как же это сладко! Полторы — нет, две минуты: прижаться к Нику, вдохнуть еще раз запах его разгоряченного тела, послушать, как колотится сердце, накрыть поцелуем губы. Потом опуститься ниже, довести его ртом до края, запоминая и этот вкус — яркий, как и все, что бывает в последний раз. Нет, вкус Ника он запомнил бы в любом случае. Они молча одеваются, садятся на теплый пол у погасшего костра, прижимаются друг к другу. Обоих колотит — в подвале совсем нежарко. Гензель, недолго думая, распахивает бесподкладочную куртку и прижимает Ника к себе, к голому боку. В странном оцепенении они теряют ощущение времени. Дверь распахивается неожиданно. Свет слепит глаза. В сияющем прямоугольнике — высокая тонкая фигура. Ведьма делает шаг внутрь, и дверь с лязгом захлопывается за ней. Лампа в руке вспыхивает ярче, заливая подвал обманчиво теплым светом. — Оба живы, — довольно замечает ведьма. — И пахнет сексом. Вот уж не знала, что ты такая блядь, Ник. — Я тоже многого о тебе не знал. — Ник поднимает голову, все так же прижимаясь к Гензелю. — Верно, — смеется ведьма. — Но сейчас узнаешь. Она вздергивает его на ноги. Гензель вскакивает следом. Ворох лихорадочных мыслей кружится в голове. Просить, умолять забрать его вместо Ника? Ведьме это понравится. Только она никогда не сделает того, о чем ее просят. Угрожать? Волшебная мысль, когда из всего оружия — полусдохшая зажигалка. Торговаться? А почему бы и нет. Это ведьмы тоже любят. — А может, договоримся? Ведьма поворачивает голову. В ее глазницах что-то копошится. Как же она видит? — Что ты можешь предложить мне за свою жизнь, охотник? — Не за свою. — Гензель тяжело сглатывает. — За его. Ведьма смеется. В ране над ключицей булькает и хрипит. Живучая. — Гензель, не надо. «Я должен попробовать, Ник». — Нет на свете такого сокровища, ради которого я бы отказалась увидеть его смерть. — Даже твоя дочь? — Что ты знаешь о моей дочери? — Ее потряхивает, мелкие алые черви сыплются из глазниц на пол. — Что? — Например, где она сейчас. Отпусти его, и я все тебе расскажу. — Нет. — Она облизывает серые губы, темный язык собирает отмирающую плоть из трещин, как сахарную глазурь. — Сначала я убью его. А потом вернусь, и ты все мне расскажешь. — Если ты убьешь его, я не скажу ни слова. Она колеблется. Гензель боится перевести дыхание. — Нет, — падает лезвием гильотины. — Все будет по-моему. Она поворачивается, чтобы уйти, держа Ника на невидимой рогатине. Гензель бросается на нее, скручивает шею, толкает в глазницу зажигалку. Ведьма выгибается дугой, визжит. Он бьет мыском тяжелого ботинка под колено, она переворачивается в падении, оказываясь на четвереньках. Он пытается ударить под ребра. Но ведьма выбрасывает руку, и его основательно прикладывает об стену. Ведьма сбрасывает оседлавшего ее Ника, швыряет его к двери, поднимается, подходит к Гензелю и бьет. Как он и хотел, мыском под ребра. Хлопает дверь, и на Гензеля наваливается темнота — снаружи и изнутри.

* * *

— Ты меня напугал, братец. — Голос Гретель, как из старой сказки. — Я уже подумывала, как приличнее нарядиться на похороны. Полторы секунды Гензель счастлив ее слышать, а потом вспоминает все. — Где Ник? — спрашивает он, рывком садясь на постели и чувствуя каждый перелом и каждый синяк. Его явно хорошо подлатали, но боль все еще сильна. — Мы думали, ты скажешь. — Жестяная броня Ренарда вскрыта тупым ножом. На нем лица нет. Это хорошо. На Гензеле, наверно, тоже. — Она увела его. А меня вырубила. Как давно я здесь? Как вы нас нашли? — Три часа. — Ренард отвечает четко, как робот. — Пришлось позвать Монро. Он взял след ведьмы, но несколько раз сбивался. Джульетта предполагала, что без Потрошителя не обойдется, и предприняла кое-какие меры. В последний раз мы думали, что потеряли вас окончательно. — Мы все еще можем потерять Ника. — Он встает, держась за спинку кровати. Приходится закрыть глаза, чтобы голова перестала кружиться. — Я должен его найти. — Все искусство моей матери понадобилось, чтобы собрать тебя заново, — рычит на него Ренард. — Напомни, чтобы я послал ей коробку печенья. Ренард собирается что-то ответить, но машет рукой. Гретель помогает натянуть футболку. Травница — кажется, ее зовут Розали — протягивает стакан. — Пей. Гензель выхлебывает зелье в два глотка. — Бодрит. — Еще бы. Там мозги летучих мышей и свежая болотная плесень. — Отлично. — Силы возвращаются к нему, как прибывающая вода — только что было по щиколотку и вот уже можно плыть. — Тебе я тоже пришлю печенье. — Я люблю миндальное. — Надо найти Ника, — говорит Монро, разом возвращая их в реальность. — Если он еще жив, — негромко добавляет Гретель. Она всегда была реалисткой. — Он жив, — говорит Гензель. Ренард вцепляется в него взглядом. — Откуда ты знаешь? И что он должен ответить? «Охотники так устроены, что долго чувствуют того, с кем переспали, особенно если это не по пьяной лавочке»? Он чувствует Ника так остро, будто тот на расстоянии вытянутой руки. Он знает, что Нику больно. Очень больно. — Неважно. Он еще жив. Девушка-Гримм влетает в лавку как раз вовремя, запыхавшаяся и взволнованная. — Кажется, я знаю, где они. Бад подсказал… Старая ветеринарка. Я съездила. Там машина Джульетты у черного входа. Пыталась позвонить, телефон сел. Пришлось на велике… Надежда вспыхивает с такой силой, что, кажется, ломает ребра изнутри. — Тебе я тоже должен печенье, — смеется Гензель. — Господи, я разорюсь! Гретель несильно бьет его по щеке.

* * *

Заброшенная ветеринарка похожа на все сюжеты Кинга разом. Они атакуют с разных сторон: Эдвард — с черного хода, Ренард заходит через центральный, остальные распределяют между собой окна. Ведьма почуяла приближение — она ждет их в холле и встречает нападение в полной боевой готовности, вертится волчком, отбивая удары, сила хлещет через край, но Гензель чувствует, что это — последний, отчаянный всплеск ярости. Ведьму держит только ненависть к обидчикам. Против стольких противников ей не устоять. Вскоре Ренард оказывается с ней лицом к лицу. Чистая магия искрит между ними, словно вольтова дуга. Гензель делает несколько шагов назад, ведомый инстинктом самосохранения, остальные, не сговариваясь, поступают так же. Гензель смотрит на лицо ведьмака — настоящее лицо. Он не понимает, как это можно любить. Видимо, можно, думает он, когда ведьма падает на колени, прогибается назад, словно на дыбе, и страшно хрипит. Ренард ударяет ее в грудь, рука проваливается в тело и выныривает с чем-то вроде сердца — только сизо-синим, чуть светящимся, мерзостным. Ренард сжимает комок, пока тот не лопается. Слизь течет по пальцам. — Свяжите, — бросает он. — Она не опаснее змеи с выдранными зубами. — Ее нужно убить! — Гензель не может даже подумать о том, что это чудовище останется ползать по земле. Во взгляде Ренарда — ало-черное бешенство, но он качает головой. — Ее нельзя убивать, пока мы не найдем Ника. Она может пригодиться. Да, его действительно можно любить. Когда они находят Ника, Гензель понимает, что еще не видел настоящего бешенства. — Помогите ему, — говорит Ренард. — Я ненадолго. Вскоре снизу доносится вой, переходящий в визг. Бен бледнеет, остальные будто не слышат. Когда они снова оказываются в холле, ничего не видящий Гензель — перед глазами только Ник, кровь, плоть, голое мясо — наступает на что-то, чертыхается, отпинывает. Это оказывается оторванной кистью. — Надо бы сжечь то, что осталось, — говорит он, обводя взглядом заляпанный свежей кровью холл. — Ведьмы чертовски хитры. — Я сделаю, — вызывается Гретель. — Езжайте. «Скорая» уже умчалась, завывая сиреной. Они отъезжают на двух машинах — малютке Монро и капитанском «юконе». Спустя два квартала навстречу попадается пожарный автомобиль. Гензель смотрит в зеркало, на столб огня за спиной. Сестренка подошла к делу ответственно. День третий — И что ты будешь делать? — спрашивает Гретель, укладывая в сумку арбалет. — Посоветуюсь с тобой. — Хорошее решение, — одобряет Гретель и, отложив сборы, присаживается рядом. — Знаешь, если бы не Ренард, я бы первая сказала — давай, братец, вперед, завоюй этого Гримма и держись за него, раз уж он так запал в душу. Но скажи честно, ты веришь, что у вас что-то выйдет? Гензель смотрит в пол. Его плохо вымыли сегодня. — Нет, — говорит он. — Ты права. И дело не в Ренарде. Дело в Нике. — В том, кого он любит. И это не ты, братец. — Да, — снова соглашается Гензель. — В том, кого он любит. Они заезжают в больницу перед тем, как покинуть город. Ренард там. Похоже, он прописался в коридоре у палаты Ника. — Как он? — спрашивает Гензель, становясь рядом с капитаном у стеклянной стены. Ник там, плавает в ванне специального раствора. Лишиться почти восьмидесяти процентов кожи — обычные люди после такого не выживают. Но у Гримма есть надежда. — Он выживет, — говорит Ренард в ответ на невысказанные мысли — свои ли, чужие. Его броня рассыпалась в прах, обнажив уязвимое тело — и стальной стержень внутри. — Я все для этого сделаю. Если понадобится, сниму кожу с каждого, кто причастен к истории с Джульеттой. Чья-нибудь точно подойдет для пересадки. Гензель понимает, почему тот не отходит от палаты. Ведьмовская магия удерживает Гримма по эту сторону жизни. — Удачи, — говорит он. — Спасибо. — Ренард на секунду задумывается. — Я буду сообщать, как дела. — Спасибо. — И когда он поправится… ты можешь приехать. Навестить Портленд, так сказать. — Спасибо, — как попугай, повторяет Гензель. Он хочет снова увидеть Ника — до боли в сердце, до спазма, до смерти. Так что ему лучше держаться подальше. — Я больше не вернусь в Портленд. Слишком опасный город. — Слишком опасный, — кивает Ренард. Они отбывают ясным полднем — тролль, оруженосец и двое охотников. Их никто не провожает. В дороге они молчат, и это молчание уютно и понятно. Гретель дремлет, откинув голову на широкое плечо Эдварда, Бен ведет машину и изредка косится на Гензеля. Тот не замечает — или делает вид, что не замечает — и не сводит глаз со стелющейся под колеса дороги. Его пальцы ласково поглаживают шипы изрядно закопченного моргенштерна.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.