Я так устал. Я очень устал. Мне не хочется чувствовать больше никогда. И видеть не хочется после всего этого.
Я так устал, Даня.
***
Типичные кеды цвета кровавой бойни, которые ты надеваешь каждый день. Я так привык видеть тебя в них. Ты надеваешь их чаще, чем, кажется, я мог бы чувствовать отсутствие сердечных ударов при твоём прикосновении к моей руке, моему плечу…
К чему угодно, на самом-то деле. Только касайся чаще.
Ненавистная и обожаемая мною чёрная, как ночь, мантия. Каждый раз хочу укутаться в неё и больше не вылезать. Да, настолько она кажется мне уютной, как старая добрая кровать в родительском доме.
А ты, наверное, даже не замечаешь того как я переминаюсь с ноги на ногу и смотрю на свои руки, ноги…
Куда угодно, лишь бы лишний раз не замечать тебя хотя бы краем глаза.
Ты тянешь меня за запястье и говоришь, что нам нужно поторопиться, если мы не хотим опоздать и я послушно иду. Не хочу разочаровывать тебя, потому что на самом деле не имею желания никуда идти.
Я просто хочу остаться и обнимать тебя, наверное, вечность, слушая, как капли питерского дождя, будто маленькие и негромкие барабаны, стучат по навесной крыше твоего дома, в котором я бываю чаще, чем в своём.
Мы заходим в метро, а мне опять звонит кто-то. Наверное Саша или, может, Максим, чтобы просто поинтересоваться живой ли я. Конечно, меня же не было, кажется, неделю. Но я в очередной раз не беру трубку. Если нужно будет срочно, то позвонят не мне. Прекрасно знают где я и с кем.
Уходить от тебя и возвращаться в затхлую квартиру на окраине Петербурга совсем не хочется. Тем более твой кот привык ко мне. Даже спит со мной на диване и пьёт мой, а не твой, чай. А я всё ещё не могу понять, почему его зовут Хайп.
Я наугад иду за твоими красными кедами, потому что в лицо смотреть хочется. Знаю, что моя чувствительность и мой взгляд выдадут меня. Ты слишком проницательный для этого мира, ты всегда замечаешь даже небольшие изменения в моих глазах, лице… Иногда мне хочется убить тебя за это. Ну, в смысле, заобнимать до смерти.
Или расцеловать. И я даже не знаю что из этого хуже.
Мы выходим на Лиговском и я бегом поднимаюсь за тобой. У нас не такая уж и большая разница в росте, но ты в разы быстрее меня. Меня это удивило с самого начала, но со временем я привык к твоему темпу ходьбы. Мне стало удобно рядом с тобой.
И это касается не только ходьбы. Мне стало удобно рядом с тобой всегда. Мне стало уютно рядом с тобой. Ты стал для меня родным. Роднее, чем возможно было, кажется.
Мой дом, казалось бы, вообще не здесь, не рядом, не в Питере. Мой дом далеко на Алтае, в Барнауле. Но дом там, где нам хорошо, где нас всегда ждут. Там, где мы, верно?
Значит ты стал моим домом, Дань.
Мы подходим к 1703 и к тебе уже летит куча твоих знакомых, куча друзей, а я, наконец, поднимаю голову и вижу Дашу, улыбка с лица которой пропала сразу же как она увидела мои глаза. Возможно они были немного стеклянными или немного грустными, но она тут же вздохнула и даже не задала вопроса вслух, просто кивнула в твою сторону.
А я кивнул в ответ. Ты, наверное, уже забыл про меня, потому что ты отошёл куда-то с Мишей, рассказывая ему очередную идею для видео, которое вы никогда не снимите.
Я иду к бару на улице и беру стакан пива, которое первым попадается на глаза. Мне всё равно что пить, когда на душе чёртовски хреново и пусто. Когда ты не стоишь рядом, а уже разговариваешь с Лерой. Она всё ещё любит тебя, ты всё ещё любишь её, но вы, почему-то, не вместе. Мне так странно видеть это.
Я буду счастлив, если ты будешь счастлив с ней. Мне будет хорошо, если будет хорошо тебе. Просто, прошу тебя, сделай что-нибудь для этого. Не трави душу ей мне себе всем.
Не замечаю как кончается этот стакан, но не спешу просить новый. Просто стою около стены и всё ещё наблюдаю за тобой из-под капюшона куртки. Ты кажешься таким весёлым, жизнерадостным… Ты даже не смотришь в мою сторону, значит тебе хорошо. Я улыбаюсь.
Если тебе так лучше, то и мне, соответственно. Я люблю тебя, если честно.
Ты подзываешь меня к себе только через полчаса и от тебя пахнет только пивом, что даже странно для меня. Ты не любишь пить, конечно, но если пьёшь, то на это уходит, наверное, половину бутылки какого-нибудь джина.
Я разбираюсь только в пиве, прости. Я не ценитель остального алкоголя, но благодаря тебе я теперь хотя бы знаю вкус хорошего. У тебя дома много всего, чтобы чисто выпить и поговорить. Так я почти проболтался один раз, но тебе вовремя написали.
Мы отходим в сторону, пока остальные веселятся. У тебя, видимо, ко мне какие-то серьёзные вопросы или что-то стряслось.
Я даже волноваться начал, если честно.
— Почему ты избегаешь меня? — первый вопрос вылетает из твоих уст и я не знаю что ответить.
Я не избегаю, Дань. Я боюсь, но совсем не тебя.
— С чего ты взял это, мужик? — вскидываю бровь и строю максимально непринуждённое лицо, чтобы ты поверил мне.
Но ты, кажется, на это не купишься. Что же меня выдаёт-то?
— С того, что ты даже со Светой не поздоровался, потому что она рядом со мной стояла. С того, что ты даже сидя у меня дома молчишь, прежде чем ответить мне, — ты вздыхаешь и смотришь мне прямо глаза. Наверное, ищешь в них ответы.
Но можно ли прочесть по глазам то, что я чувствую сердцем?, — Что стряслось, Вась? Что так резко перекосило тебя?
Я лишь вздыхаю, потому что действительно не могу придумать ничего. И правду сказать не могу. А врать тебе я не привык.
В таких масштабах точно.
Ты смотришь на меня дольше, чем смотрят друзья. Кажется, заново изучаешь моё лицо, а глаза в особенности. Мне становится неловко, что ли.
Даже близкие друзья себя так не ведут, Дань. Скажи что-нибудь уже. Ну или поцелуй, в конце концов.
Я увожу взгляд и с трудом сдерживаю красноту на лице. А ты всё ещё продолжаешь что-то улавливать, но через пару секунд и твой взгляд уходит куда-то, находя себе новый объект для осмотра. Всё кажется таким отвратительным и правильным одновременно.
Я так давно перестал понимать свои ощущения. Мне кажется, что я задохнусь от непонимания к самому себе.
— Нет, Вась, — всё же говоришь ты через десяток секунд, прерывая гробовую тишину между нами, — Что-то всё-таки случилось, — ты вздыхаешь и неожиданно дёргаешь рукав моей куртки, заставляя посмотреть на себя, а после думаешь ещё пару секунд, — И, прошу тебя, ударь меня, если я не прав, — ты неловко краснеешь, впервые за долгое время.
Я надеюсь, что это не то, о чём я думаю.
Но нет. Ты отводишь меня за угол этого странного бара, тут мало кто появляется сейчас. Мне становится невыносимо страшно, но я продолжаю смотреть на тебя как зачарованный.
Хочется ли узнать, что будет дальше? Не совсем. Интересно ли? Очень.
Я только хотел открыть рот с вопросом, но тут же почувствовал твои губы на своих. Неловкий, но напористый поцелуй. Внутри, кажется, что-то порвалось. Я ответил, но скорее машинально, но стало только страшнее. Пару секунд и я отстраняюсь с неловкой улыбкой, а после… просто целую тебя в щёку и ухожу, не сказав ничего, хотя видел миллионы вопросов в твоих глазах. Но ты не стал меня догонять.
Ты знаешь, что мне нужно всё обдумать.
Через десяток минут я уже в метро и достаю телефон, смахивая все пропущенные и открывая диалог с тобой в сообщениях. Я долго думаю, что написать, туплю даже в вагоне. Проходит пятнадцать минут прежде чем я напишу и отправлю маленькое, но такое важное, для нас обоих сейчас, сообщение:
«Напиши как будешь дома,
я приеду.»
