Другая история Андреа Сакс

— Миранда Пристли, — с трепетом шепчет Шэрон, — Её зовут Миранда Пристли. Вот с этого всё и началось. I. Она сидит в своём кабинете — необычайно светлом, ярком и строгом; стол внушительных размеров. Мой взгляд невольно останавливается на её туфлях. Какой размер она носит? Неужто тридцать пятый, как Золушка? Впрочем, она вся такая миниатюрная, что я задумываюсь — вероятно, она испытывает, сидя за своим огромным столом, комфорт равный комфорту на спине у мамонта. Хотя по её глазам, оценивающе пробежавшимся по мне, я сразу же понимаю, что её очень даже устраивает не только обстановка, но и мебель. Осознание совершенно детского интереса к какой-то деревяшке заставляет меня покраснеть. Я оглядываю женщину с головы до ног. Блондинистые волосы перевязаны белоснежной лентой, подозрительно похожей на шарф; шёлковая блузка с воротником-шалькой почти сливается с кожей, неестественно гладкой и будто бы светящейся изнутри; узкая юбка-карандаш без единой пылинки на чёрной ткани; губы, подкрашенные, совсем не тонкие, но сейчас сжатые в ниточку; маленькие ладошки с длинными тонкими, как у пианиста, пальцами и аккуратным маникюром. Сама она явно намного ниже меня, при этом держится подчёркнуто прямо, как застывшая фарфоровая кукла. Нечеловечески стройная, миленькая и ничего устрашающего в ней нет. «Что ж, — размышляю, — Какой же коровой я смотрюсь на её фоне?» Когда от её пристального взгляда начинает громко пульсировать в ушах, а молчание продливается уже больше минуты, голос, в котором отчётливо слышатся стальные повелительные ноты, распарывает тишину: — Представьтесь. II. — Давай хотя бы задушим её вместе, — делаю последние попытки вывести вечно равнодушную ко всему Эмили из себя. Она мне никогда особенно не нравилась, а изощренные способы позлить её на некоторое время отвлекают от работы на кошмар в лице главреда. — Заткнись! — лицо коллеги искажается от гнева, и моя уставшая-дерганая-голодная напарница делает то, о чём, наверное, мечтала с первого дня знакомства со мной. Эмили даёт мне пощёчину. Сказать, что это больно? Нет, совсем нет. Наоборот, удар слабый, нерешительный и, возможно, первый в её жизни. Я не обижаюсь, остаётся только примирительно похлопать эту несчастную девушку по плечу и подправить макияж. — Ан-дре-а! — внезапно раздаётся откуда-то, предположительно только на подходе к дверям секретариата. Как больная собака Павлова, я мгновенно вскакиваю и мчусь галопом навстречу, чтобы прямо на скаку поймать летящую в меня верхнюю одежду. Это уже стало утренним ритуалом — я ловлю, она кидает. Причём вообще неизвестно, барахло какой тяжести бросит мне Миранда. Если лёгкое пальто, то я сразу же вешаю его на плечики, а вот если, например, дорогая шуба из чернобурки, то тут дела обстоят хуже — сначала мне нужно удержаться на ногах под весом чёртовых пушистых шкурок, сдуть со лба выбившуюся прядь и лишь потом виляющей нетвердой походкой, будто бы в меня влили несколько бутылок текилы, направиться к шкафу. Прошло ровно три месяца со дня моего крещения в «Подиуме». Кстати, крещение произошло так: в первый же день работы мне на стол прилетел плащ, а сумочка просвистела в миллиметре от моего шокированного лица. Миранда же, не наградив меня и взглядом и ничего не говоря, исчезла в проёме своего кабинета. Как будто всё так и должно быть. Да-да. И вот тогда, оскорбленная до глубины души, захлопывающая дверцы шкафа и одновременно задохнувшаяся от возмущения, я поняла одно: друзьями мы не будем. Конечно, не в том прямом смысле, что друзья до гроба и всё прочее, а в том, что я спокойно смогу выносить факт её существования. Как оказалось, с этим фактом мириться не так-то просто. — Это же Миранда Пристли, — как-то резонно заметила Джуди, роясь в ворохе моих старых юбочек, футболок и штанов. — Не жди от неё ни-че-го человеческого. Она покажется тебе невероятно хорошенькой во всех отношениях, но только до того момента, пока не раскроет свой рот. А вот гардеробчик, Энди, надо сменить, — и с этими словами девушка, с которой я знакома ещё с безоблачных времён университета, ни о чём не спрашивая, собрала все мои немодные вещи и вынесла на помойку. Я даже не успела метнуть в неё первое, что попалось под руку. Зато через несколько мучительно долгих часов, пока я находилась в полуобморочном состоянии, гадая, в чём я завтра пойду на работу, Джуди объявилась, принеся мне целую кучу сумок с логотипами Gucci и Chanel. — Это на первое время, — пояснила она и очень смутилась при виде моих навернувшихся слёз. С тех пор я щеголяла в тщательно подобранных сапожках, полусапожках, ботильонах и туфлях. Однако всё равно не могла понять тех, кто за такие дорогие шмотки готовы продать душу. По молчаливому соглашению всех трещоток и трескунов из отдела моды наша начальница любовно именовалась Сатаной, а её кабинет, в который, как гласит легенда, зайдёшь живым и невредимым, а выйдешь покалеченным и на трех ногах, ласково звался Разделочной. Однажды меня вывел из задумчивости громогласный Найджел — знаменитый арт-директор и, по совместительству, единственный человек в редакции, имеющий право смело заговаривать с Мирандой первым и благоговейно величать её «душечкой»: — Это журнал «Подиум», детка! Забудь о морали и купи себе кофе! III. Я никогда не носила каблуки. И в старших классах, и в университете мне их заменяла более удобная обувь. Например, кроссовки. Вся прелесть в том, что они на плоской подошве, и, соответственно, риск разбить себе нос резко снижен. Но будучи той ещё бунтаркой, с которой не то что родители, но и старшая сестра не могла совладать, почти всегда я носилась вообще босая. И искренне недоумевала, наблюдая за нашей молодой учительницей, вертящейся в кресле так и этак, чтобы продемонстрировать свои новенькие туфельки от Маноло Бланик, зачем носить подобные «копыта». Но, знаете ли, тяжёлые времена приходят на смену беззаботным так же быстро и неожиданно, как и на голову сваливается кирпич. Тогда радость действительно прямо-таки зашкаливает, и ты пытаешься игнорировать факт, что эта радость очень похожа на ту, какую испытывает человек, лёжа на операционном столе. Острую потребность в работе я ощутила только после того, как Джуди — моя очень хорошая подруга — не прокатила меня с ветерком на новой «Ферари» сочно-красного цвета. Правда, как призналась она, это был всего лишь подарок от её богатенькой мамаши, которая бросила своего супруга с трёхлетней Джуди на руках и вышла замуж за красавчика-миллионера, но после того, как дочь получила свою первую зарплату, протянула ключи от машины, с невообразимым оживлением прощебетав: «Мы так гордимся тобой!» Причём под словом «мы» подразумевалось: я — накрашенная дурочка и тот мужик, зовущийся твоим отчимом, и которому ты нужна ровно так же, как внезапный сердечный приступ. Моих же родителей беспокоило одно — отсутствие у их двадцатипятилетней дочери подходящей кандидатуры в мужья. И никакие увещевания «Во-первых, работа! А брак будет лет через пятнадцать!» не остужали их день ото дня растущий пыл. — Ан-дре-а! Вы отдали туфли мастеру? — прямо передо мной буквально из ниоткуда вырастает Миранда и упирается в меня таким взором, каким крокодил буравит потенциальную жертву. — Да, Ваши туфли будут готовы завтра, — терпеливо отвечаю я, пытаясь не брать во внимание, что вот уже на протяжении целого дня она исправно задаёт мне один и тот же вопрос с интервалом в два-три часа. — Хорошо. Мне нужен кофе, — она смахивает невидимую пылинку с рукава и растворяется за дверью секретариата. Кстати, туфли, отданные в починку, принадлежат к той категории вещей, которые Миранда использует достаточно часто — облачается в них аж два раза в месяц! Впрочем, после этих двух несчастных раз данные шмотки подлежат неминуемой утилизации. Но эти туфли Prada стали единственным исключением — в них она ходит уже три дня. Правда, их неубиваемости пришёл конец, потому что вчера заверещал телефон, и раздалось невозмутимое: — Ан-дре-а, мой каблук сломался. Пришлите сюда людей. Как оказалось, многострадальный каблук непонятным образом застрял между дверями лифта, вздохнул и… испустил дух. Разумеется, редакция стояла на ушах и ударными темпами отыскивала хозяйке новую пару от Jimmy Choo. И пока сотрудники сновали туда-сюда, на пороге возник Найджел и проревел оглушительным фальцетом: — Народ, разойдись! Все моментально обернулись и, конечно же, покорно освободили дорогу, потому что на руках двухметровый арт-директор нёс Миранду — Её Величество отказалась идти самостоятельно. Под шокированные взгляды Найджел лишь поиграл мускулами плеч, покрепче прижал к себе хрупкое создание, по-прежнему сохраняющее суровый вид, и размашистым шагом полетел в кабинет, приговаривая: — Ну что же Вы так, душечка, неосторожны сегодня? Было видно, ему нет никакого дела до окружающих и их мнения, для него в ту минуту существовала лишь ОНА. Он вовсе не боялся Миранду, наоборот, нёс её, будто дорогущую изящную куклу на шарнирах. — Почему она такая спокойная?! — потрясенно зашептала я, уставившись на Эмили. — Я положила ей успокоительное в стакан с водой, — пояснила коллега, захрустев костяшками пальцев. — И её нервы в порядке, и наши тоже. Объяснять подробности она не стала… С тех пор я зауважала эту девушку. IV. — Расскажи лучше, как ты умудрилась, — присаживаюсь рядом с откинувшейся на подушки Джуди. — С тех пор, как мы дружим и делим квартиру, у нас нет секретов, верно? Квартира, кстати, очень хорошая. Главное, моя. Она мне досталась почти что даром. За пятьсот долларов. Недалеко от Элиас-Кларк я заприметила пустующие тёмные окна и после некоторых колебаний, споров с жильцами выбила-таки эту красавицу, которая в принципе не особенно была нужна прошлым хозяевам. Кухонька, коридор и средних размеров спальня с двумя нашими кроватями и небольшим столиком. Жаль только, балкона нет. После переезда, затянувшегося на мучительно долгую неделю, я схватила в охапку свою подругу, кукующую в холодной грязной общаге, и поселила у себя. Причём до самого конца Джуди упиралась, как могла, отнекивалась и чуть ли не клялась жизнью будущего первенца, что ей очень хорошо и вообще условия в общежитии шикарные, словно в пятизвездочном отеле. Но всё же сдалась и призналась, что не знает, почему её мать, вышедшая замуж за такого богатенького, вовсе не беспокоится о дочери, которая вынуждена делить затхлую комнатушку с армией тараканов и мышей. — Да, Энди, — улыбается подруга, поглаживая себя по пока что плоскому животу. — У нас нет секретов. Через восемь месяцев я стану мамой! — Ты хоть знаешь, кто будущий папаша? — наверное, мои глаза говорят намного больше, чем нужно, потому что Джуди обиженно надувает губы: — Конечно! И он сделал мне предложение. Я хотела тебе об этом сказать. Ещё с минуту я сижу совершенно ошарашенная, усваивая информацию, как горная лавина скатившуюся на голову. Похоже, моё лицо заметно проясняется, и подруга, радостно взвизгнув, прыгает в раскрытые объятия. — Боже мой, ты такая счастливая! Как я рада, Джуди! — мы дружно смеёмся и падаем на подушки. — Свадьбу планируем на конец лета, когда родится малыш, — сообщает она, приняв максимально серьёзный вид. — Ты будешь подружкой невесты, Энди. — Слушай, давай посмотрим какой-нибудь фильм и наедимся попкорна. Завтра понедельник. А я не хочу быть такой же недовольной, как Миранда, — я вскакиваю и бегу отыскивать пульт среди разваленных подушек. Впервые за три месяца у меня появился свободный выходной, и сейчас я собираюсь раскрутиться на полную катушку. И никакая Пристли не испортит мне настроение! V. — Но ты должна! — вскрикивает Эмили с душераздирающими нотками в голосе. — Что, прикажешь, я скажу Миранде? «Извините, Андреа сидит на диване с чипсами в обнимку»?! Ага, нужна мне сейчас эта модная стерва, как сломанные руки. — Да, так и скажи. И вообще ничего я не должна. Я оформила больничный, и если хоть одна душа посмеет возмутиться, то я… Не знаю, что сделаю, но у меня всё законно. Ах да, передай нашей мисс Белый-Шарфик пламенный привет. Саднящее горло, высокая температура — ангина стала невероятно приятным сюрпризом. Настоящим раем, потому что лежать пластом на кровати намного легче, чем носиться по городу в поисках неизвестного предмета, выпавшего из сумочки моей до-ро-гой начальницы. Напротив меня восседает Джуди с четырехмесячным, уже заметным животиком и с любопытством слушает, как мы с Эмили препираемся по телефону, чуть ли не брызжа слюной. Да уж. Работа в журнале мод никогда не входила в мои планы. Однако после того, как я узнала, что перед ассистентами Миранды открываются абсолютно все двери, я решилась. Уж больно перспектива заманчивая. Проработать год на требовательную и жёсткую главную редактрису всё же лучше, чем шнырять по разным сайтам в поисках подработки. По крайней мере… так мне казалось раньше. Моя мечта — «Нью-Йоркер». Но вот запарка — туда не берут без годового стажа в издательском бизнесе. А тут как раз «Подиум» со всеми его красотами-широтами-прелестями! Грех не ухватиться за возможность. Блаженно закрываю глаза, смакуя приятный кисло-сладкий вкус лимонного чая. Ангина… Повезло-то как! На неделю я избавлена от океана приказов, поручений и задачек из раздела «Они созданы для того, чтобы свести с ума». — Как ты? — заботливо воркует Джуди, натягивая мне тепленький плед прямо до ушей и касаясь моего лба. — О, температура начала спадать. — Угу, — на что-то более вразумительное нет сил и голоса. — Намного лучше. Спасибо. Роберт, будущий муж моей подруги, предлагал ей поселиться у него, но она наотрез отказалась и заявила, что пока я не поправлюсь, никуда не уйдёт. Золотая девушка. Неприятный визг мобильного вырывает меня из лихорадочного забытья. — Кто у нас такой общительный? — я тянусь через бортик кровати и, прищурившись, смотрю на экран телефона. «Миранда». О Господи! Что ей от меня ещё нужно?! За чёртовой Митци в ветеринарку я не поеду! Забавно, но за трое суток моей упорной борьбы с болезнью Пристли не позвонила мне ни разу. Решила пойти на рекорд, не иначе. Эмили сказала, что эстафета по утренней ловле верхней одежды перешла к ней, а Миранда, кстати, вовсе не подаёт виду, что моё отсутствие создаёт кучу проблем. Удивительно, просто удивительно. — Здравствуйте, — силясь проговорить, я принимаю сидячее положение. — Чем могу быть полезна? — Ан-дре-а, — эта привычка никогда не здороваться сначала ужасно раздражала, теперь же у меня самой есть привычка относиться к привычкам своей хозяйки очень спокойно. — Как Ваше самочувствие? Не сплю ли я? Неужто единственная и неповторимая Миранда справляется о моем здоровье? Вероятно, я в бреду. — Иду на поправку, — выдавливаю я, и так некстати задыхаюсь в мучительном приступе кашля. — Что ж, — стаккато в трубке на секунду стихает, будто задумавшись. — Поправляйтесь. Щелк. — Кто это был? — Джуди отбирает у меня сотовый и вручает очередной бокал с лекарством. — Не поверишь, — я с остервенением глотаю сладковатую жидкость. — Мой босс. — Охренеть можно, — подруга шокирована не меньше меня. — Неожиданно. Я лишь согласно киваю. Может, за пять месяцев она наконец осознала, что я тоже человек? Вряд ли. Или это тщательно продуманный план, цель которого сначала запудрить мне мозги, а далее убить в кладовой «Подиума»? — Ты у нас теперь фаворитка, — если бы Джуди не была бы беременной, я бы не отказала себе в удовольствии запустить в неё чем-нибудь и посмотреть, сможет ли она увернуться. Но! Джуди беременна, и я должна быть самой лояльностью. — Ага. И первый кандидат на уничтожение, — недовольно хмыкаю и, самозабвенно чертыхаясь, пытаюсь дотянуться до кружки с водой. А Джуди просто весело хлопает в ладошки… Но мне не совсем понятно, чему она радуется, как двухлетний ребёнок, порвавший мамину футболку — тому, что мне позвонила Миранда и, как вроде бы нормальный человек, поинтересовалась моим самочувствием или тому, что меня, возможно, поджидают с автоматом наперевес, который заряжен всевозможными аксессуарами вместо патронов? VI. — Что же надеть?! — моему терпению приходит конец, и из шкафа летит всё: и обувь, и брюки, и юбки, и блузки, и туники, и вешалки, и коробки. На шум прибегает Джуди — обеспокоенная, с мороженым в руках и запачканной шоколадом рожицей. Увидев её, весь гнев куда-то испаряется, и я начинаю кататься со смеху, как умалишенная. — Не знаю, в чём мне завтра пойти, — приступ гомерического хохота немного отступает, и теперь я занимаюсь тем, что по очереди подбрасываю чёрные лакированные босоножки. — Ну-ка, — Джуди с бешеной скоростью бросается к огромной куче сваленных вещей и выуживает оттуда комплект кожаных мини-юбочки и топа, которые отправляются на кровать. К ним присоединяются чёрные капроновые колготы вместе с полусапожками на тракторной подошве. — Вот в этом. — Издеваешься?! Я на кого буду похожа? На проститутку?! — я волком смотрю на подругу, которая ухмыляется, качая головой: — На дорогую проститутку! — в неё сейчас же летит подушка, и Джуди, хихикая, еле уворачивается. — Ладно-ладно. Надень вот то платье. — Расшитое пайетками? — недоверчиво спрашиваю я, в ответ кивок. — Дорогущее, как твой «Ферари»? — ещё один кивок. — От Gucci? — третий кивок. — Ну хорошо. — Ты работаешь на чёртову Миранду Пристли. Зачем удивляться? — разводит руками Джуди и с важным видом удаляется на кухню. Действительно. Зачем удивляться, собираясь на работу в платье, которое стоит наверняка дороже чугунного моста?.. — Ан-дре-а, измените моё расписание. Сегодня я ухожу в четыре часа, — на мои протянутые руки приземляется лёгкий полушубок, насквозь пропитанный мартовским дождливым утром. Таким же неприветливым, как и Миранда. — Так точно, — бурчу себе под нос я, отчего всё же удостаиваюсь мимолетного взгляда. Закрываю двери шкафа, собираюсь пройти к своему столу, но внезапно появляется Миранда, вновь будто выросшая из-под земли, и впивается в меня своими льдистыми глазами, положив правую руку себе на бедро, а левой для пущей убедительности уперевшись в стену, тем самым перекрыв мне все пути к отступлению. Напряжение нарастает так, что его можно коснуться пальцами. И я уверена, оно ударит мощным колючим зарядом электричества. Я умоляюще гляжу на Эмили, она понимает меня на удивление быстро и, обречённо вздохнув, со всей силы швыряет на пол журнал, аккуратно пристроенный между компьютером и кипой бумаг. От резкого громкого — шлёп! — я инстинктивно передергиваюсь, а Эмили на долю секунды крепко зажмуривается. Но только не Миранда. Реакции с её стороны вообще не следует. Она не оборачивается, не вздрагивает. Ни-че-го. Кажется, что даже не дышит. Краем глаза замечаю, как Эмили пожимает плечами. Мол, тогда помочь ничем не могу. На фоне миниатюрной Миранды я чувствую себя дылдой. Её белокурая макушка, сегодня оказавшаяся впервые так близко, едва достаёт мне до подбородка. Я с трудом подавляю желание прямо сейчас, на месте, стоя перед готовой в любой момент растерзать меня начальницей, откусить себе обе ноги. Наверное, проходит целая вечность, пока не раздаётся мелодичный звонок телефона. Миранда плавно моргает и наконец — наконец-то! — переводит свой кусачий взор на пиликающий предмет. И в этот момент и я, и Эмили тихо выдыхаем, а Миранда самостоятельно отвечает на звонок. Разумеется, на том конце провода царит таинственная тишина. — Странно, — констатирует наша хозяйка, и опять-таки впервые в её голосе слышится не досада, раздражение или недовольство, а непривычная озадаченность. Мы с напарницей украдкой переглядываемся и удивлённо вскидываем брови, шокированные тем, что Миранда сама — сама, черт возьми! — взяла трубку. — Почему ты всё-таки попыталась выручить меня? — шепчу я, как только босс, облаченная в светлый брючный костюм Prada, скрывается в кабинете. — Потому что, — закатывает глаза Эмили, — Ты, конечно та ещё засранка, но в принципе мне нравишься. — Ничего себе! — пораженно выдаю я. — В смысле, Эм, ты тоже мне нравишься. Вообще, Эмили Чарлтон (старший секретарь, зазнайка, немного сплетница, воздыхательница Миранды и просто рыженькая) никогда меня не любила. Нет, не то чтобы её любила я, — нелюбовь была полностью взаимна — но я терпела её. Железный факт, который нельзя опровергнуть. Я прикрывала её улизнувшую на обед задницу, отважно принимая удар на себя; я помогала, чем могла; и отнюдь не намеренно отравляла ей жизнь, когда задерживалась на улице, докуривая сотую сигарету. Впрочем, вышеперечисленные пункты относятся и к Эмили. Вот только она никогда и не при каких обстоятельствах не задерживалась. Соответственно, именно этим жизнь мне не портила. Однако портила по-другому, потому что мстила умеючи. Чарлтон выставляла меня полной дурой перед Мирандой. То есть звонила мне и сообщала, что якобы Её Величество затребовала кофе. Тогда я круто меняла траекторию своего движения и гнала в «Старбакс». Соответственно, когда я приносила ничего не подозревающей Её Величеству латте, то в меня вперивались две пары глаз. Одни смотрели холодно и отстраненно, другие же светились злорадством. Поэтому тогда я под звенящий стаккато «А не сходить ли Вам к врачу, Ан-дре-а?» выметалась прочь и, униженная-оскорбленная, мечтала лишь об одном: как пролить это самое кофе на ультрамодную блузку коллеги. VII. — Ду-у-ушечка, — надрывается Найджел так громко, что закрытые двери кабинета вовсе не кажутся закрытыми. — Взгляните на эти снимки, на эти за-ме-ча-тель-ны-е снимки! В ответ слышится тихое журчание, какой-то шелест и одобрительный хмык: — Да, неплохие. — Неплохие?! Душечка! Это платье я бы не отказался надеть на собственную свадьбу! — заявляет арт-директор, и я уверена, что он, как обычно, отчаянно жестикулирует. За его словами следует зловещая продолжительная пауза, будто Миранда вонзает свой спрятанный кинжал в мускулистое тело, и Найджел крючится в предсмертной агонии. Но далее картина проясняется, когда раздаётся нарочито тяжёлый вздох, именно такой, какой способна издавать только моя работодательница: — Конечно, Найджел. Снимки очень хорошие. — Ты это слышала?! Нет, ты это слышала?! — выпучив глаза, шепчу я, обращаясь к тоже подслушивающей Эмили. — Да, я это слышала, — вздыхает она, опускаясь на своё кресло с таким стоном, будто её спину вот уже несколько дней, как заклинило, и раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но я почти вскрикиваю: — Стой! Хватит с меня историй на сегодня! Да, я ещё нахожусь под впечатлением от предыдущего рассказа Эмили про бывшего мужа Миранды. По словам всезнающей Чарлтон, её гуру жила аж целых восемь лет с супругом-гомиком! Но меня добило другое — наша мисс Белый-Шарфик знала об этом. Вообще, брак был мирным, не идеальным, конечно, но меня успокоило то, что они хотя бы не пытались убить друг друга. Однако не было понятно, зачем мой босс вышла замуж, заведомо пребывая в абсолютном ведении о сексуальной ориентации мужа. Результатом их совместного проживания стали совершенно одинаковые близняшки Каролина и Кэссиди. Причём, как сообщила Эмили, Каролина на две минуты старше и невероятно кичится этим фактом. Но на восьмой год мужинек пошёл вразнос — стал пить и принимать запрещённые препараты. Миранда изо всех сил терпела, но под конец нервы не выдержали-таки, и она заставила неудавшегося супруга, сидевшего у неё на шее и не собирающегося слезать, подписать документы о разводе. Тогда заголовки газет пестрели «Снежная королева разводится!» или более мягкое «Верховная жрица моды подала на развод!» Впервые за несколько месяцев работы на этакое чудо-юдо я прониклась к ней искренним сочувствием. И, должна признать, даже симпатией. К тому времени, как я появилась в «Подиуме» Миранда носила статус «развелась и теперь свободна, как ветер» вот уже год. Эмили подтвердила, её гуру находилась не сказать, что прямо в активном поиске, но потихоньку приглядывалась, да. Причём её избранник должен: а) любить детей; б) хорошо зарабатывать; и стальное в) быть натуралом! Как оказалось, подходящих кандидатов не нашлось, и теперь Миранда утратила всякий интерес к художественному «оформлению» своей личной жизни, покинула категорию «разведенных стерв» и теперь находится в категории просто «стерв». — Ан-дре-а! Принесите мне кофе. Ну да, ну да. Стоит мне присесть на несчастные три минуты, как эта невыносимая женщина опять подаёт голос! Закон подлости необъясним. Я никак понять не могу, откуда во вроде бы таком хрупком и милом создании столько желчи?! — Приве-е-ет, — весело тянет Роберт, которого даже не видно за огромным букетом роз — таких пышных и алых, что и коснуться-то их будет преступлением, — Зайка, — с этими словами он вручает цветы Джуди, сразу же зарывшейся носом в бутоны. — А ты Энди, да? Рад познакомиться, — он поворачивается ко мне и широко улыбается, хотя мне кажется, что ему крайне неловко находиться в центре моего пристального, оценивающего взгляда. — Взаимно, — наверное, моя улыбка так доброжелательна, что напоминает не менее ласковую улыбку хирурга, потому что молодой человек сначала с некоторым опасением пожимает мне руку. — Наслышана о тебе, — ситуация становится ещё более неловкой, когда Роберт, явно пересиливший себя, обнимает меня так крепко, что я отчётливо слышу хруст собственных костей. — Мы же теперь одна семья, — добродушно смеётся он, и его слова пропитаны неожиданным энтузиазмом, очень похожим на тщательно замаскированную неискренность, но подозрения рассеиваются, как только у меня получается перехватить его взгляд, направленный на Джуди — в нем столько трепетной нежности, заботы и невообразимой любви, что я уверена, Роберт станет отличным мужем и отцом. Как оказалось, Роберт Стюарт — начинающий бизнесмен, продолжатель дела своего отца, который счёл сына достаточно взрослым и ответственным и передал компанию в его, так сказать, надёжные руки, ибо сам «уже немного устал». Помимо импозантной внешности, тугого кошелька и клятвенной верности моей подруге, Роберт обладал и многими другими достоинствами. Например, умел играть в карты и выпускать безукоризненные облачка сигаретного дыма. Последнее меня впечатлило ещё больше, и весь вечер мы провели, соревнуясь, кто сколько сможет произвести идеальных колечек. А Джуди смотрела на нас и поедала третий кусок бисквитного торта. — А где же ты работаешь, Энди? — запыхавшиеся и наглотавшиеся сизых облаков, мы повалились на диван, Роберт усадил себе на колени избранницу, как маленького ребёнка, а я заварила себе чай. — Секретарём в модном журнале «Подиум». У Миранды Пристли, — вздохнула я, безмятежно прикрыв глаза и вытянув затекшие ноги. — А, выходит, ты — самая везучая девушка на свете, — понимающе сказал он. — Я знаком с мисс Пристли. Она время от времени посещает наши мероприятия. Конечно же, только ради того, чтобы встретиться с парой человек и всё. Как правило, заскакивает минут на пятнадцать. Умная, амбициозная и, в целом, славненькая. Славненькая? Ну, не знаю, не знаю… В тот вечер меня интересовало лишь одно: как я смогу вверить Джуди её жениху спокойно и без слёз. — Не пропадай, — делая тщетные попытки не разреветься, мы обнимаемся, и я обращаюсь к Роберту. — Береги её, понял? — Конечно, — серьёзно кивает он. — Буду охранять, словно зеницу ока. На том и распрощались. Чёрная легковушка Стюарта, весело бибикнув, унеслась в далёкие дали… VIII. — Сегодня тебя вообще не должно быть слышно! Книгу на стол, одежду на крючки около шкафа. У Миранды важный гость, кажется, её юрист, который до сих улаживает дела по опеке над Каролиной и Кэссиди, потому что их отец-придурок качает права. Но сейчас не об этом. Ты никому не помешаешь, ясно? — Эмили нависает надо мной, словно коршун? — Хорошо, хорошо. Клянусь, — торжественно объявляю я. Вообще, обязанность доставлять Книгу была, наверное, самой ужасной и самой приятной одновременно. Ужасное заключалось в том, что пока все текущие материалы будут оформлены и распечатаны, стукнет уже половина одиннадцатого ночи. А приятное в том, что я могла успеть полюбоваться на дорогущие портьеры и фарфоровые статуэтки в пентхаусе Миранды Пристли. Дверь не скрипит. Каблуки не стучат. Книга не выскальзывает из вспотевших ладоней. Одежда послушно висит на крючках и не собирается падать. Отлично. Миссия выполнена. Или почти выполнена… — Мило. И что же я должна тебе, Арчи? — звонкий голос моей начальницы заставляет меня чуть ли не подпрыгнуть. Я с трудом перевожу дыхание и стараюсь сообразить, где может находиться хозяйка. Похоже, в гостиной на первом этаже. И… Твою мать! Гостиная ведёт прямиком в коридор! Мне нужно немедленно бежать. Немедленно. Но подозрительный шорох заставляет меня остановиться. «Дура, дура, беги скорее!» Но я, движимая странным чувством, словно загипнотизированная, снимаю туфли и, абсолютно босая, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и направляюсь вглубь дома. Стоило мне сделать два широких шага, как моим вмиг округлившимся глазам предстала этакая сногсшибательная (в прямом смысле) картина: в поистине королевских размеров кресле, откинув голову на спинку, сидит Миранда. Какие-то бумаги покоятся на её коленях, длинные пальцы переплетаются, глаза закрыты. Рядом, а точнее, напротив, склонившись над ней и уперевшись руками в мягкие бортики по обе стороны от Миранды, стоит неизвестный мне мужчина. С небольшим брюшком, сединой в волосах и строгом чёрном костюме. Глаза… Тоже закрыты. Их губы, кажется, двигаются в такт дыханию. Её, например, такое же размеренное, спокойное, как и обычно. А вот мужчина дышит так, будто как минимум бежал настоящий марафон, почти задыхается. Не хватит ли его приступ? Я, обомлевшая, юркаю за угол и уже оттуда, не обращая внимания ни на голос разума, ни на орущую совесть, продолжаю наблюдать. Не знаю, почему, но в данный момент этот странный поцелуй, пожалуй, самый странный из всех, что я видела, действительно захватил моё существо. Ещё я никак не могу понять, почему ноги приросли к полу. И ещё почему я, нормальный человек, вроде бы не сумасшедшая и вроде бы не озабоченная, стою и пялюсь на них, как действительно сумасшедшая и до крайности озабоченная! Глаза мои снова и снова щурятся, а мозг пытается доказать — всё это просто-напросто плоды моей больной фантазии. Как бы не так! Спустя несколько мучительно долгих секунд Миранда наконец вскакивает на ноги. Да так прытко и неожиданно, что тот мужчина чуть ли не падает. С минуту они оба смотрят друг на друга, будто бы силясь осознать, что, собственно, сейчас произошло. Она, кажется, приходит в себя первой и выжидательно вскидывает брови, продолжая буравить мужчину ледяным взором, и тот слегка кивает: — Больше ничего не нужно. Спасибо. Спасибо?! За что спасибо?! Я начинаю лихорадочно соображать. Неужели этот тип — её юрист, который в качестве платы за свою работу потребовал простой чмок вместо денег?! Нет, серьёзно? Я преодолеваю расстояние до входной двери одним бешеным прыжком и прежде, чем оказаться на улице, успеваю расслышать фирменное и стальное: — Это всё. Хорошая деловая встреча, ничего не скажешь. Может, и мне перенять такой стиль? «— Ан-дре-а, свяжите меня с Лагерфельдом! — Нет. Сначала поцелуйте меня в лобик, пожелайте доброго утра и скажите «пожалуйста»!» На этих мыслях я внезапно… просыпаюсь. На часах три ночи. Сердце стучит, как бешеное, а в голове одно лишь «поцелуйте в лобик». О Господи, какой бред! Я со стоном переворачиваюсь на другой бок и с сожалением понимаю, что вставать мне через два с половиной часа… IX. — Здесь должно быть четырнадцать! — доказывает Кэссиди, крича высоким голоском и складывая руки на груди. — Нет! Тринадцать! — перечит Каролина, топая ножкой и тоже переходя на крик. Почти визг. Митци, французский бульдог, похожая на беленькую сардельку, сидит в сторонке и, высунув язык, с явным интересом наблюдает за черноволосыми хозяйками. У меня ужасно болит голова. За два часа, проведённые вместе с этими обормотками, я, махнув рукой на противопоказания, инструкцию и так далее, пила уже несколько раз лекарство от головной боли. Но боль и не думает стихать. Поэтому я снова лезу в свою сумку, достаю ещё две таблетки и невидящими глазами осматриваю комнату в поисках стакана с водой. — Держи, — понимающе хмыкает Кэссиди и протягивает мне свою бутылочку. — С нами не так-то просто. — Стой! — вдруг пищит Каролина, вцепляясь мёртвой хваткой в мою руку. — Не пей! Это же будет передозировка! — Деточка, — говорю как можно спокойнее, — Не переживай. Со мной всё будет хорошо. Но Каролина отрицательно качает головой — так яростно, что её милые кудряшки вихрем взлетают вверх, — и только крепче сжимает ладошки. Что ж. Хоть кто-то заботится о моем мнимом благополучии. Даже приятно, что это две восьмилетние малышки. — А как ты думаешь, Андреа? — спрашивает Кэссиди, указывая на математическую задачку. — Я думаю, что двенадцать. Смотрите. Если из восьмидесяти вычесть восемь, то сколько получится? — восемь раз хлопаю руками по коленям я. — Семьдесят два, — наперебой гудят девочки. — Отлично. Семьдесят два разделить на шесть? — я хлопаю по коленям ещё шесть раз. — Двенадцать, — задумчивым хором выдают они, и лица их мгновенно проясняются. — Точно! — Молодцы. Записывайте ответ, — и обе близняшки кидаются к тетрадям, аккуратно выводят цифры и, довольные, вновь возвращаются ко мне. — А теперь обнимите друг друга, потому что ссориться из-за подобных мелочей — последнее дело. Каролина вздыхает и протягивает оттопыренный мизинчик: — Мир? — Мир, — Кэссиди хватает её за руку, резко притягивает к себе и сжимает сестру в добрых, выбивающих дух объятиях. Я облегчённо опускаюсь на стул и смотрю на часы. Семь вечера. Подумать только! Ровно два часа и пятнадцать минут назад я бежала к Миранде под сочувствующими взорами сотрудников. — Ан-дре-а! — без всякого перехода начала она. — Вы едете ко мне и помогаете моим дочерям с домашним заданием. У них там какая-то проблема, а няне я не доверяю. — Конечно, — кивнула я и понеслась к лифту. Времени на раздумья, почему Миранда не доверяет няне, которую сама же и наняла, у меня не было. Зато было на то, чтобы трижды — или даже больше — промотать в голове её фразу, что она не доверяет няне. Потому что мне практически в открытую признались в любви — Ан-дре-а, Вам я верю больше, чем мною нанятой няне. Здорово! — Мама! — радостный визг девочек вырывает меня из мыслей, и я оборачиваюсь, как раз вовремя, чтобы расплыться в улыбке. Потому что близняшки бросаются к только что пришедшей и раскрывшей свои объятия Миранде. Каролина достигает цели первой и, издав громкий «при-и-ивет!», виснет на матери, как заправский альпинист, покоряющий горные вершины. Кэссиди с опозданием в несколько мгновений кружит вокруг них голодной акулой и, как только первая малышка затискана-зацелована, чуть ли не сбивает мать с ног и обвивает её своими ручками с сокрушительной силой. — Ан-дре-а, — я мгновенно фокусируюсь на начальнице, — Можете быть свободны, — румяная, всё ещё улыбающаяся, с несколькими выбившимися прядями из прически, Миранда вовсе не похожа на Миранду. Сейчас она так пленительна, так ярко сверкают её глаза, что у меня невольно пересыхает горло и начинает предательски сосать под ложечкой. — До свидания, — только и успеваю сказать я, когда Миранду уже утаскивают в детскую с восторженными воплями. X. — Ан-дре-а, где автомобиль?! — недовольно вопрошает главред, направляя всё раздражение на меня. — Я опоздаю, а это неприемлемо! Вот как мне объяснить этой женщине, что не я проклятый шофёр этой проклятой клячи, которая сейчас неизвестно, где находится? — Минутку, Миранда, — воркую я, выискивая мобильник в сумочке. — Сейчас ему позвоню. — Уж будьте любезны, — рычит она. — Кстати, передайте, что он лишится работы, если не материализуется перед нами сию же секунду! Я стоически игнорирую лестное «нами» и не позволяю радости растечься по венам. Нет-нет, рано расслабляться. После третьего гудка водитель, к счастью, берет трубку, и я сразу же перехожу к делу: — Где, черт возьми, Вас носит?! Мисс Пристли нужно на важную встречу, а Вы до сих пор не подъехали! — и где я только этого набралась?.. — Извините, пожалуйста, остался один поворот. Я вот-вот буду, — почти кричит шофёр приятным басом, и на мгновение моё сердце екает, но я перебарываю себя и прежним жёстким тоном лаю дальше: — Разочаровываете! В идеале Вы уже должны стоять возле Элиас-Кларк. И, не дожидаясь ответа, отключаюсь. Перевожу дыхание и замечаю, что Миранда не сводит с меня глаз, в которых плещется нечто, подозрительно похожее на гордость. Гордость?! О, это уже перебор! Кажется, у меня глюки, и я схожу с ума! Впрочем, она быстро отворачивается, поправляя пояс на платье, и я лишена возможности убедиться в том, что зрение меня не подводит. Водитель появляется через пару минут, выходит и открывает заднюю дверь, Миранда проносится мимо него смертоносным торнадо и исчезает в салоне. А мне остаётся лишь набрать в лёгкие больше воздуха и сесть с противоположной стороны. Нас доставляют к ресторану «Таун», разумеется, жутко дорогому и, разумеется, излюбленному месту Миранды для встреч с дизайнерами. Приглушенная музыка, свет, запах — всё создано для того, чтобы гипнотизировать людей этакой роскошью. И, конечно же, на моего босса это не производит особого впечатления. Меня всегда поражало то, что её никогда не трогает никакое великолепие. Она остаётся неизменной леди Пристли — требовательной, придирчивой, всегда готовой к разочарованию и очень, очень скептически настроенной. — Идите, — махнув рукой в неопределённое место, журчит Миранда. И я иду. Если честно, я не знаю, зачем меня притащили в этот ресторан, ведь я могла прекрасно обойтись и без него. Но, видимо, моя хозяйка решила, что лучше объявиться здесь с сопровождением, барабанной дробью и трубами — одним словом, как полагается. Когда белокурая макушка теряется в зале, я тру переносицу и чувствую, как вибрируют от напряжения ноги, закованные в туфли на шпильках. Убийственные пятнадцать сантиметров! — «Перье», пожалуйста, — обращаюсь к подошедшему официанту, и тот, качнув головой, испаряется. И через секунду появляется снова, подавая мне мой заказ. — Энди? — я, подавившись минеральной водой, оборачиваюсь на знакомый голос. — Здравствуй! Как дела? — Роберт выглядит и удивлённым, и растерянным, и обрадованным одновременно. — О, привет. Отлично, — поднимаю руку в знак приветствия. — Я тут с боссом, — многозначительно киваю в сторону сидящей Миранды. — А, понял, — улыбка парня становится ещё шире. — А у меня тут тоже встреча. Вот тебя увидел. — Как сам? Как Джуди? — подпираю подбородок рукой и готовлюсь к оживленной беседе. — Сам в порядке. У Джуди тоже замечательно, единственное, ребёночек беспокойный. Пинается постоянно, — Роберт поправляет галстук и полностью погружается в описание всяческих хлопот. И даже, отойдя от темы, успевает пожаловаться, как неприятная майская жара больно бьёт по носу при выходе из дома. — Ан-дре-а! — тихое и настойчивое. Нас прерывают на самом интересном месте душераздирающих подробностей о родах (что-то рожать мне резко расхотелось!). Она замечает моего собеседника. — Здравствуй, Роберт. — Добрый вечер, Миранда. Рад видеть. — они обмениваются ослепительными белозубыми улыбками. — Я немного задержал Энди, — и он обращается ко мне. — Беги, подруга, беги. — Бегу, как могу, — слезая с удобного стула, бурчу я и семеню к хозяйке. — Передавай привет Джуди! — Передам, конечно, — Роберт машет мне рукой, но у меня нет времени ему ответить, потому что я уже вовсю скачу к выходу. Как только мы садимся в подъехавший мерседес, Миранда направляет всё своё внимание на меня. Сначала она долго меня разглядывает, будто бы пытаясь понять, есть ли во мне что-то особенное; тишина сменяется неловким напряжённым молчанием; пропитанного электричеством воздуха категорически не хватает; наконец раздаётся вопрос: — Вы дружите с мистером Стюартом? — Что? — как пришибленная, переспрашиваю я, но мгновенно исправляюсь. — О, да-да. Моя подруга — его невеста. — Вот как, — кажется, её интерес начинает стремительно увядать, но не тут-то было! Миранда вновь поворачивается ко мне. — Вчера мои девочки сильно замучили Вас? Так. Она что, прощупывает? И с какой стати ей это делать? — Ваши дочери ведут себя так же, как и все дети в их возрасте. Совершенно неудивительно, что они такие… активные. — Ах, — Миранда издаёт короткий смешок. — Ан-дре-а. Она выразительно смотрит на меня, и до моего ошарашенного сознания не сразу доходит, что Миранда Пристли до сих пор не предъявила претензий, не обвинила меня во всех грехах, даже не попыталась изловчиться и сделать моей самооценке ещё больнее. Чудо из чудес, не иначе! Под влиянием момента накрываю её пальцы своими, и кожу обжигает неожиданно приятным теплом. Миранда не вырывается, не шипит и не запускает мне в голову сумочкой, а просто пожимает плечами и, будто делая одолжение, переворачивает руку ладонью вверх. Вот так и едем. Рука в руке, как закадычные подружки. А что? Неплохое завершение дня, правда? Жаль только, завтра она об этом даже не вспомнит. Или не захочет вспоминать. Как там говорится? Рвотный рефлекс и отторжение? Вот. XI. — Сейчас же соедините меня с Демаршелье! — поступает приказ от раздраженной хозяйки, которая находится во взвинченном состоянии вот уже очень, очень много недель. Как я и предполагала, Миранда не только якобы забыла нашу до удивления мирную поездку из ресторана, но и теперь хорошо отравляет мне жизнь, потому что ежедневно изводит меня с удвоенной — даже с утроенной — силой. Кажется, она делает всё, абсолютно всё (от неё зависимое), чтобы я возненавидела её. Но пока что я стоически терплю. И, доброжелательно улыбнувшись, соединяю мою хозяйку с Демаршелье. Лучше не медлить. — Ну, признаю, такого даже у меня не было, — вздыхает Эмили, устало уткнувшись лицом в ладони. — Уж больно она тебя любит. — Любит? — уточняю я, но получив в ответ отрицательный взлёт огненных локонов, собираю собственные волосы в хвост и покрасневшими от недосыпания глазами упираюсь в монитор компьютера. — Да, это действительно что-то непередаваемое. Почему эта женщина так взбеленилась? — Она просто испытывает тебя на прочность, — невозмутимо заявляет коллега, в её тоне проскальзывает зависть. — Не каждый сотрудник может похвастаться тем, что Миранда не обращается с ним, как с мебелью. — А я тогда кто? Непробиваемый танк, что ли? Или она желает, чтобы я подохла как можно скорее? — кричу я громким шёпотом. — Нет же. Старайся, не дуйся и увидишь результаты, — Эмили разминает затекшее тело. — Моя шея просто убивает сегодня, — со стоном жалуется она. Ну да, ну да. За черт-знает-сколько месяцев в «Подиуме» я боялась, возмущалась, злилась, билась головой о стол, ругалась (очень много), кричала в телефонные трубки, жаловалась, недоумевала, голодала, не спала по несколько суток, кидала подушкой в будильник (при этом всегда промахивалась) и представляла, как машина Миранды, не доехав до Элиас-Кларк, благополучно взрывается (очень редко). Но! Я вовсе не ненавидела её. Факт, который я никак не могла объяснить. — Я боюсь! — рыдает в трубку Джуди, и сердце моё обливается кровью. — Меня же разорвёт! — ох, уж эти беременные. Ну как можно быть такой наивной?! Хотя… Наверное, я бы на её месте ревела ещё громче. — Успокойся, дорогая, — увещевающе мурлычу я, больше всего на свете желая оказаться рядом с моей милой маленькой Джу и крепко-крепко обнять её. — Все рожают. Ничего плохого не случится. Главное, не накручивай себя заранее. — Тебе-то легко говорить! — вздыхает подруга, похожая на капризного и надувшего губы ребёнка. — Я вот где-то прочитала, что… — А ты не читай, — медленно, с расстановкой советую я. — В Интернете много всяких сказок. Нервно начинаю теребить свои серёжки-гвоздики, чуть ли не отрывая себе уши — так дрожат руки. Джуди рожать со дня на день. Точнее, с минуты на минуту. За её огромным животом уже не видно и самой будущей мамочки. Она еле-еле передвигается по дому (лучше сказать, перекатывается), не может собственноручно обуваться/одеваться/даже мыться. Роберт опекает невесту, как только может. Он даже порывался рассказывать ей что-нибудь на ночь, но я быстренько отговорила его от этой затеи. — Хорошо, пуся, не буду, — я не вижу Джуди, но точно знаю, что она улыбается, ведь, слыша это смешное прозвище, я начинаю фыркать. «А когда ты фыркаешь, я смеюсь» — вот так просто мне объяснила подруга всю суть. XII. — Мальчик. Три двести — что надо! Крепким будет. Мамочка, берите, — с этими словами захлебывающейся счастливыми слезами Джуди дают маленький синий свёрток, который визжит громче полицейской сирены. Рядом стоит Роберт, похоже, тоже в полуобморочном от радости состоянии, принесший целое море воздушных шаров и огромный букет из пионов. — Идемте, — командую я, силясь перекричать новорождённого Стюарта, и вся процессия, целиком и полностью состоящая из охов-ахов, «дай подержу!» и «ой, какой славненький!» направляется за мной к выходу. И, как только оказываемся под вечерним летним солнцем, не настолько припекающим, что может хватить удар, Роберт объявляет во всеуслышание: — Я стал папой! Под восхищенное кудахтанье родственников мы рассаживаемся по машинам и направляемся праздновать появление малыша Джонни. Сегодня я даже пораньше ушла с работы. Долго же я упрашивала Миранду, чуть ли не на коленях стояла, и наконец моя госпожа смягчилась, узнав про роддом, новорожденного и так далее («Выписка, говорите? Сегодня вечером? Хорошо. Можете идти»). Я было задалась вопросом, к чему такое милосердие, ибо Миранде оно было чуждо, как и огню чужд холод, но вовремя узнала от Эмили, что наш Дьявол питает некую слабость к детям. Джуди произвела ребёнка на свет второго августа, в воскресенье. Я тогда осталась у них ночевать и ровно в четыре часа утра меня разбудил громкий стон подруги, которая жаловалась — не может встать, а ещё она лежит в мокрой луже. Было очевидно, у Джу отошли воды, поэтому я сперва растолкала Роберта, впрочем, находившегося и так в боевой готовности, достойной даже самой Миранды; потом мы помогли подняться Джуди, усадили в машину и сломя голову понеслись в роддом. Бедная девушка! Тужилась около часа, пока врачи не вынесли «очень воодушевляющий» вердикт — ребёнок никак не шёл. Выход один — кесарево сечение. После этих слов Джуди начала задыхаться, цвет лица Роберта стал безукоризненно белым, а я едва держалась на ногах. Но когда родильную огласил детский надрывный плач, и показалось маленькое влажное тельце, то у всех, как говорится, отлегло. Дело оставалось за малым — наложить швы роженице. И через несколько часов Джуди уже баюкала малыша на руках. А свадьба была назначена на двадцать девятое августа — Роберт сказал невесте, невеста сказала мне, а уж я позаботилась о том, чтобы о дате свадьбы знали все остальные. Вообще, подготовка, потихоньку начавшаяся до родов, а после разгоревшаяся полным ходом, шла очень быстро. В рекордном темпе договаривались с мэрией, обзванивали гостей, подбирали невесте платье. Кстати, с нарядом вышла небольшая запарка — не получалось выбрать между платьем с рукавами-фонариками бежевого цвета и белоснежным платьем с рукавами три четверти (плюс вырезом на спине). — Вот это, — Миранда указала на последнее, великодушно согласившаяся собственноручно нанести удар молотом выбора. Поскольку это была свадьба начинающего бизнесмена, то она решила принять в подготовке к ней непосредственное участие, помогая тем, что советовала лучших дизайнеров, фотографов и предположительно выгодные ракурсы. Энтузиазмом, конечно, и не пахло, но снисходительный интерес был. Миранда великодушно согласилась почтить визитом свадьбу, поставив два несокрушимых условия — никаких хризантем (по неизвестным причинам она их терпеть не может) и никаких кошек (у Миранды на них аллергия, хотя не до конца ясно, какое отношение имеют кошки к свадьбам). — Застегнешь молнию? — Джуди поворачивается ко мне спиной, и я осторожно помогаю с застёжкой. Подруга до конца не оправилась после родов и малейшее движение на каблуках сейчас доставляет ей жуткий дискомфорт. — Потерплю, — улыбается она при моем обеспокоенном осмотре. — Ты красавица, Джу, — кладу руку ей на плечо. — Церемония скоро начнётся. Я пойду, — расправляю подол её свадебного платья и сдуваю пылинки с собственного — персикового цвета, достаточно строгого, длиной до колен, от Versace. В целом, думаю я, выгляжу не так уж и плохо. Конечно, моей роскошной хозяйке и в подметки не гожусь — а кто ей годится?! — но сегодня я полностью довольна своим экстерьером. — Спасибо, пуся, — Джуди обнимает меня, и мы расходимся. Зрелище, которое открывается моим глазам, поистине захватывающее. Гости ещё не до конца расселись, некоторые даже не прибыли, и найти Миранду не составляет особого труда. Она сидит, как всегда, изящно, прямо и гордо, укладка идеальная — волосок к волоску, на костюме ни единой складочки, и вообще вся сияет. Но! Как только на горизонте объявляется вздыхающая няня с воющим Джонни, Миранда мгновенно навостряет ушки и приказывает подать карапуза ей («О, ради Бога, дайте мне ребёнка, пока он не посинел!»). Да быть такого не может! Я сплю! Или нет? Тем временем, она устраивает малыша поудобнее на руках и, склонившись над ним, начинает тихо ворковать, словно заправская многодетная мамаша. И — чудо! — новорождённый Стюарт решает поберечь свои голосовые связки и барабанные перепонки окружающих. Он смолкает быстро, будто по щелчку пальцев. — Ничего себе, — хлопаю глазами я и, осознав, что уже несколько минут открыто пялюсь на свою начальницу, потерявшую фирменное хладнокровие, едва увидев ребёнка, практически убегаю в другой конец зала. Церемония прошла гладко, без сучка и без задоринки. Молодожёны поклялись друг к другу в верности, родители не сдерживались и рыдали чуть ли не в голос, я украдкой высмаркивалась в платочек, гости наблюдали за действом с нескрываемым восторгом, а Джонни мирно сопел в объятиях… Миранды Пристли. Сдаётся мне, они таки нашли общий язык! Моя гуру, похоже, уже желает уехать с празднования после двадцати минут стояния в менее шумном уголочке со скучающим видом и бокалом так и нетронутого шампанского. С малышом она рассталась нехотя, смахнув с плеча лёгкую пушинку от детского комбинезончика («Ах, дети так быстро растут, не успеваешь оглянуться!») Я наблюдаю за Мирандой украдкой, не шевелясь и не подавая признаков жизни, чтобы не быть обнаруженной. А вот её взгляд бродит где-то между гостями, явно выискивая нужного человека; лазерным лучом приближается ко мне и… останавливается на моём лице. Ч-чёрт! Меня нашли. Её плечи становятся менее напряженными, губы из ниточки моментально превращаются в бантик, доселе сурово сдвинутые брови взлетают; и она пальцем манит меня к себе. — Вам нравится здесь? — Миранда, внимательно рассматривая мое платье (словно под лупой!), решает начать издалека. Сначала мне хочется ответить «да, конечно!», но будет ли это правдой? Миранда способна раскусить лжеца ровно пополам — так, чтобы у бедолаги заплелся язык, слова застряли в горле, а желание бессовестно врать сразу же испарилось. — Не слишком, — признаюсь я. Громкая музыка, от которой начинает плавиться мозг, выпившие гости и море алкоголя — действительно не для меня. — Тогда я забираю Вас с собой, и Вы не станете возражать, Ан-дре-а, — опасно поблескивая зрачками, она готова меня убить на месте, если вдруг я посмею отказаться. Выбора нет, да и я не горю желанием остаться. Джуди, конечно же, огорчится, и мне совестно покидать её в самый разгар торжества, в день, о котором подруга так долго мечтала, но, кажется, я заболеваю только от одного запаха спиртного. — Конечно, Миранда, — киваю я и про себя добавляю: «Я с радостью разделю с Вами Вашу маленькую преисподнюю!» Мы одновременно хлопаем автомобильными дверцами; водитель нажимает на газ; машина присоединяется к оживленному движению на дороге; я запутываюсь пальцами в ремешке от сумочки и смотрю в окно; Миранда проверяет сообщения на своём телефоне, отключает его и поворачивается ко мне; воцаряется ужасающая тишина. — Как Вам Джонни? — желая разрядить накалившуюся обстановку, выдавливаю я, прекрасно зная о том, что с моей хозяюшкой лучше никогда не заговаривать первой. Правило номер один в сборнике правил «Подиума» под кодовым названием «Встреча с Мирандой Пристли, или как остаться в живых». Но, как ни странно, она не начинает рычать или смотреть на меня, как на полнейшую идиотку, нет. Наоборот, её губы трогает едва заметная улыбка: — Милый мальчик, очень милый, — журчит Миранда, продолжая следить за моими действиями. И, когда я, порывшись в сумке, выуживаю пачку сигарет вместо телефона, презрительно фыркает. — Вы курите? И хотя это вопрос, звучит он уверенным утверждением. И произнесен так, будто бы вместо этого было: «У Вас гельминты?» — Да, — отвертеться у меня в любом случае не получилось бы. Бросив в последний раз мрачный взгляд на сигареты, Миранда демонстративно отворачивается. Для неё, настоящей леди, наверное, это за гранью понимания. Она никогда не пьёт (за исключением пары мизерных глотков дорогого вина или шампанского) и никогда не курит. Вообще, единственная её вредная привычка — это обходиться со своими сотрудниками, как с ненужным хламом, подлежащим скорой утилизации. — Мой водитель отвезёт Вас домой, — бесцветно произносит она, продолжая буравить взглядом встречные автомобили. Я готова уже искренне поблагодарить её, но Миранда резким взмахом руки ясно даёт понять, что ничего не желает слышать в ответ. XIII. К своему стыду, проработав в «Подиуме» больше семи месяцев, я не знала о своём боссе ровным счётом ни-че-го. Нет, я, конечно, подозревала, что биография у Пристли весьма захватывающая, что Мирандой её нарекли с целью выпендриться, но всё остальное для меня было абсолютной тайной. — Эм, не расскажешь про нашу императрицу? — жалобно ною я, пока у нас обеденный перерыв. Коллега рассыпает горсточку винограда и заходится в приступе кашля — подавилась. — Ты что, до сих пор не знаешь? — Эмили наконец удаётся выплюнуть абрикосовую косточку и теперь она судорожно глотает воздух, точно выброшенная на берег рыба. — Да, — я наливаю ей полный стакан воды и, не доверяя её дрожащим рукам, начинаю поить, как маленького ребёнка. — Сама читай. Интернет тебе на что? — выдыхает Чарлтон и смахивает выступившие слёзы. — Сегодня она подозрительно тихая, — задумчиво шепчу я, с опаской смотря на закрытую дверь кабинета. — Или это затишье перед бурей? И тут, будто услышав мои слова, чуть ли не по всей редакции разносится звучное: — Ан-дре-а! — Всё. Прорвало плотину, — констатирует Эмили с видом кровожадного хирурга из фильма ужасов. Мне ничего не остаётся, как рвануть к своему столу за ручкой, записной книжкой и побежать на зов так грациозно, как это только может делать стреноженный жираф. Устроившись под одеялом с максимальным комфортом, я погружаюсь в чтение о знаменитом главном редакторе журнала мод «Подиум». Выясняется, что Миранда была самой младшей из одиннадцати — одиннадцати, черт возьми! — детей в семье с неплохим достатком. Отец — начальник завода, мать — школьная учительница. С раннего детства Миранда (названная в честь шекспировской Миранды) воспитывалась в «ежовых рукавицах». Старшим детям внимания почти не уделялось, ведь всё внимание было направлено на младшую дочь. Оба родителя верили, что в ней заложен настоящий потенциал, ибо Миранда рано научилась читать, говорить на французском и испанском; излагала свои мысли красиво и предельно ясно на любом из языков; проявляла большой интерес к литературе. Почти все родственники прочили ей прекрасное карьерное будущее. И ведь не ошиблись. Едва ей стукнуло девятнадцать, Миранда подалась во Францию. Прожив там несколько лет и дослужившись до гордого звания редактора во французском «Подиуме», она и не думала останавливаться на достигнутом — не позволяли амбиции. А амбиции были, вероятно, выточены из стали. Пока наконец «Элиас-Кларк» не решил отправить многообещающую Миранду Пристли руководить американским «Подиумом», едва той стукнуло двадцать шесть. К моему появлению в журнале она стояла у штурвала уже пять лет. Безукоризненное знание этикета, высокий профессионализм, надменно поднятый подбородок, неизменная походка от бедра и, разумеется, знаменитый британский акцент — вскоре весь мир стал знать её как «леди с о-о-очень тяжёлым характером». Воспитанная строго и без поблажек, Миранда унаследовала от родителей жёсткость, граничащую с деспотизмом, но в отличие от отца она не была мстительной и льстивой, а в отличие от матери — никогда не юлила, не умалчивала что-либо и не была злопамятной. Почувствовав вкус полной независимости, никогда не питавшая к семье тёплых чувств и затаившая глубокую обиду на отца за то, что тот почти каждый день за малейшую провинность хлестал её ремнем, сначала Миранда отдалилась от родственников, а позже (уже будучи всем королевам королева) она порвала с ними все контакты и больше никогда о них не вспоминала. «Она незаменима, требовательна и — несмотря на внешнее очарование — вовсе не ангел, а, скорее, его противоположность.» Такой вывод я только что прочла в статье. Мило. XIV. — Ан-дре-а, как Вы знаете, Парижская Неделя Моды открывает перед моими сотрудниками все двери, — Миранда делает внушительную паузу, чтобы посмотреть, произвели ли её слова на меня впечатление. — В этом году со мной поедете Вы, — вносит она окончательную ясность. У меня в голове начинает проноситься вчерашняя просьба мамы приехать к ним в Огайо в следующие выходные. Папу недавно выписали из больницы — в середине октября ударили до странного кошмарные морозы, которые половина американцев никогда не видывала, — что творится с природой? — на дороге был жуткий гололёд, папа не справился с управлением капризной «Тойоты» и вылетел на встречную полосу. Отделался довольно легко — сломанной ногой, царапинами да ушибами. К тому же, если я поеду с Мирандой в Париж, то, чует моё сердце, живой не выберусь оттуда. В последнее время я начала сдавать — глаза (постоянно сухие и красные) вылезают из орбит, насморк, мигрень, заплетающиеся ноги и даже кратковременная потеря сознания прямо в коридоре собственной квартиры. Первое, что мне приходит в голову, это упасть ничком прямо перед столом Миранды и притвориться умершей. Второе, это сойтись с начальницей лоб в лоб, прекрасно зная, на чьей стороне сила. И третье, самое нормальное — просто отказаться и быть готовой к увольнению. — Миранда, я… не могу. Наступает неловкое молчание. Она осматривает меня с головы до пят — медленно, угрожающе; громко стучит ноготками по столу — верное предупреждение; видно, что Миранда желает сказать многое, но гнев стихает, не успев полыхнуть пожаром. — Это всё, — отрезает она. И в этой фразе слышится настоящий взрыв разочарования. А мне стыдно. — Джу, что мне делать? — я со стоном падаю на кровать, включив громкую связь. После пережитых треволнений хочется уткнуться подруге в плечо и ощутить хоть какую-то поддержку. — Энди, милая, успокойся, — Джуди на том конце провода тяжело вздыхает. — Знаешь, мне кажется, что тебе нужно прислушаться к себе. Ещё раз взвесь все перспективы, плюсы и минусы. Нет ничего невозможного. Помнишь, как в старые добрые времена это было для нас мантрой? — Помню, — дрожащим голосом шепчу. — Я скучаю по тебе, Джу. И по старым добрым временам тоже скучаю, — так много успело измениться — я, немодная пацанка, стала носить Gucci и Chanel, а Джуди, думавшая, что родит не раньше тридцати пяти, родила в двадцать шесть… — И я скучаю по тебе, пуся, — подруга всхлипывает, — Роберт с Джонни пошёл гулять… Ну что, будем реветь? — Будем, — вою в трубку я, и мы дружно рыдаем в голос, как когда-то во времена пятого курса из-за парней-козлов, заваленной контрольной и буйства гормонов (само собой). — Ан-дре-а, — я замираю с вытянутыми вперёд руками — схватить сумочку хозяйки раньше, чем она приземлится на мой стол, — Вы поедете со мной в любом случае, — Миранда выразительно смотрит мне прямо в глаза, будто заглядывая в самую душу, в её голосе какая-то определённость. — Хорошо, — сглатываю я и перевожу взгляд на вещи, которые до сих пор она не выпускает из рук. — Давайте. — Нет, — с этими словами Миранда, не отрывая ярко-голубого взора от моего лица, подходит к шкафу и самостоятельно — самостоятельно, мне не мерещится! — вешает туда своё дорогое пальто. — Душечка, Вы ли это? — на пороге возникает Найджел и, как обычно, громогласным фальцетом заставляет нас с Эмили подпрыгнуть на месте. — Что-то случилось, Найджел? — невозмутимо вскидывает брови Миранда, проигнорировав вопрос и положив руки на свою тонкую талию. — Нет, ду-у-ушечка, просто зашёл пожелать доброго утра! — широко улыбается арт-директор. — Утро не бывает добрым, — она закатывает глаза и уходит к себе, бросив через плечо. — Принесите кофе, Ан-дре-а. Что ж, сегодня мне даже удалось присесть на несколько секунд. XV. — Итак. Что мне потребуется? — с видом полного дилетанта спрашиваю я у Эмили, которая сокрушенно качает головой. Сегодня эта девушка очень терпима ко мне. Вчера мы весь день не разговаривали — моя напарница отказывалась признавать, что в Париж лечу я (младший секретарь и вообще дурочка с переулочка), а не она (старший секретарь и, по правде говоря, звезда с неба). На все мои вопросы отвечала свирепым взглядом и только через некоторое время отправляла мне сообщения по почте, темы которых были призваны оскорбить меня до глубины души. Но я не велась, была настоящей паинькой, даже по дороге из «Старбакса» не останавливалась, чтобы закурить, и крепость таки оказалась взятой. Эмили смирилась и принялась натаскивать меня с новой силой. — Если вкратце, то куча одежды и куча косметики, — коллега указывает на время. — Через час чемоданы будут окончательно собраны. Успокойся, всё сделают за тебя. А пока смотри, — с этими словами она начинает рыться в выдвижных ящиках стола и, издав не то радостный визг, не то победное «ага!», выуживает инструкцию длиной аж до края стола. Название гласит «Как сделать макияж» — всё предельно ясно и чётко. Очевидно, инструктаж составляли именно для меня. Там представлены чуть ли не пятьдесят вариантов боевого раскраса (и с матовой помадой, и с блеском для губ, и с персиковыми тенями, и со смелыми синими), идут подразделы а) вечеринки и коктейли; б) официальные мероприятия (приёмы, банкеты и т.д.). Для каждого раздела — по несколько вариаций макияжа. Далее следует «Одежда». И вот тут-то глаза мои лезут на лоб. Подразделы здесь точно такие же, как и в «косметике», но список платьев, брючных костюмов и обуви зашкаливает настолько, что я бы без зазрений совести могла одеть всю Америку и, кажется, даже тогда шмоток осталось бы ещё с верхом. — Удачи тебе, солнышко, — видно, что мама сильно переживает из-за меня. Ровно так же она переживала за мою старшую сестрёнку, Джил, три года назад, когда она переезжала жить в Афины. — Спасибо, мам. Не волнуйся, жива буду, — я пытаюсь выдавить из себя какое-то жалкое подобие юмора, хотя на самом деле мне нестерпимо хочется пустить слезу — время половина двенадцатого, мне вставать в четыре утра, а я ни в одном глазу. Вообще… я сильно нервничаю. Это мой первый перелёт в Париж и первый перелёт по длительности больше трёх часов. Побывать во Франции — моя давняя мечта. Когда мне было около пятнадцати, я жизни своей не представляла без фильмов, снятых именно в этой стране. Я изучала историю Парижа, знала интересные факты о многих достопримечательностях, но вся ирония заключалась в том, что я не хотела учить французский. Для меня иностранные языки представлялись огромной бетонной стеной, которую мне никогда не получалось пробить. И если Миранда в совершенстве владеет не только французским — как бы не так! Эта женщина не знает языковых барьеров! — она вовсю шпарит на испанском, итальянском и немецком (уж не знаю, зачем ей потребовалось учить немецкий, ибо Миранда ненавидит Германию и абсолютно всё, с ней связанное), то я предпочитаю свой родной язык всем остальным и невероятно этим горжусь. Я не хочу спать. Вот никак. Почему, думается мне, мою мечту детства осуществляет начальница, а не спутник жизни (которого, правда, и в помине нет)? Хотя, наверное, это не столь страшно. В данный момент страшно то, что будильник, дремлющий на прикроватной тумбочке, оживёт и начнёт противно визжать через три минуты. Мне повезло. Я сижу у иллюминатора да ещё и в бизнес-классе. Да-да, в работе на Миранду Пристли есть несомненные плюсы. Прохладно, не душно, но меня всё равно тошнит от этого типичного запаха в самолёте. Перевожу часы на парижское время. Миранда сейчас тоже находится в воздухе (наверняка сидит, закинув ногу на ногу, и что-нибудь читает, всё равно находясь в состоянии непрерывной боевой готовности), только вот её рейс «Милан — Париж», а мой «Нью-Йорк — Париж». Ноги потихоньку затекают, и аккуратная прическа уже не кажется такой аккуратной. Наверное, сейчас я смогу заснуть. Поспать мне так и не удалось. После семичасового перелёта я чувствую себя такой разбитой, будто весь день разгружала несколько машин с коробками дизайнерской одежды. Едва моя голова касается взбитой подушки на огромной кровати в поистине шикарном номере «Ритца», как я сразу же проваливаюсь в сон, великодушно разрешённый Мирандой, отпустившей меня сегодня с миром. XVI. Миранда не жалует колёса обозрения. Миранда не жалует собственный день рождения. Очевидно, что ещё больше она не желает в свой день рождения сесть на колесо обозрения. — Ан-дре-а, в самом деле, — презрительно кривит губы моя хозяйка, когда я сообщаю, что нас доставят к объекту её неприязни. В этом году природа действительно сходит с ума. Если в Америке царит какой-то хаос из холода и постоянных дождей, превращающих дорогу до Элиас-Кларк в сплошную полосу препятствий, то в Париже удивительная благодать — солнце, улыбчивые туристы и чуть ли не двадцать градусов тепла. Разумеется, все парки развлечений и не думают закрываться — ещё бы, такой наплыв посетителей (аж душа радуется!). Её день рождения, двадцать пятое октября, попал прямо на начало Парижской Недели Моды, и сегодня её расписание очень гибкое. Поэтому я еще вчера решила устроить небольшой праздник своей вечно чем-то недовольной начальнице. Быть может, мне удастся-таки увидеть её в хорошем настроении? Итак. РОВНО в восемь утра курьер, отправленный мной, доставил в её номер огромный букет, состоящий только из пышных роз кроваво-алого цвета (я всегда находила их немного жутковатыми, хотя все остальные говорили, что это у меня немного жутковатые причуды). Далее РОВНО в полдень я позаботилась о том, чтобы ей принесли чашку горячего латте с милым сюрпризом — смешно распластавшимся котёнком, сделанным из кофейной пенки. Затем РОВНО в четыре часа дня, пока Миранда была на встрече с дизайнерами (к счастью, не требовавшей моего присутствия), я положила ей на стол открытку — с блестящими буквами, сделанную на заказ. И вот сейчас, РОВНО в восемь вечера я чуть ли не тащу её к колесу обозрения, а Миранда занимается тем, что неустанно шипит на меня, но, дабы не привлечь внимание, ей приходится смириться с мыслью, что сегодня, в её день рождения, похоже, удача не на её стороне. То ли шокированная моей дерзостью, то ли на самом деле пребывая в хорошем расположении духа (даже очень хорошем), Миранда, благополучно усаженная в кабинку, решает меня не увольнять и повременить с сокрушительными выговорами. Вообще, сейчас она кажется вполне спокойной. Но её, конечно, никак нельзя назвать подобревшей (просто она понимает — куда денешься с подводной лодки?). Скорее всего, сейчас она прикидывает в уме, выгодно ли ей убить меня прямо сейчас (или это лучше сделать по дороге в «Ритц»?). — Ан-дре-а. Грядёт мощнейшая буря. Воздух вокруг неё вибрирует напряжением, всё мнимое спокойствие бесследно улетучивается. Колесо медленно крутится, и мы потихоньку поднимаемся вверх. — Ваша инициативность впечатляет, Ан-дре-а, — Миранда наконец поворачивается ко мне чуть ли не всем корпусом. — Тот кофейный котёнок был… очень милым. Меня мало кто может удивить. Вам удалось. О-ого-о-о! Я по-птичьи начинаю вертеть головой. Похоже, мы на самом верху. Колесо замирает, позволяя увидеть город, словно на ладони. Ночные огни приятно мерцают, оживленное движение на дорогах — Париж никогда не засыпает. Стоит прикрыть глаза, как в нос ударит аромат свежей выпечки, корицы и ванили — этим пропитан весь город. Странное дело, раньше я жаждала оказаться здесь, чтобы прочувствовать всю романтику Франции, а теперь думаю, что я вернусь сюда лет через двадцать, но только за тем, чтобы вновь вдохнуть приторный запах французской сдобы. Но размышления мои быстро прерывают. Во-первых, ветер налетает так внезапно, что хочется незамедлительно вздрогнуть. Становится прохладнее, и я ёжусь. А во-вторых, без всякого предупреждения цепкие пальцы обхватывают моё предплечье, и я ощущаю тепло, исходящее от Миранды, оказавшейся прямо у меня под боком. «Здрасте, приехали!» — проскакивает мысль в голове. — До Эйфелевой башни рукой подать, — зачем-то говорю я. На вопрос ответа не следует, лишь короткий смешок. — Вы бывали здесь раньше, Ан-дре-а? — она прижимается ко мне всем телом. — Нет, Миранда. Я здесь впервые, — на душе становится так неожиданно легко, словно я общаюсь с человеком, которого знаю много лет. — Думаю, Вы ещё не раз прилетите сюда, — она крепче впивается ногтями мне в плечо, а её шикарные блондинистые волосы щекочут нос. Миранда в типичной для неё манере не благодарит меня, первой выходит из машины и направляется к себе. Делает вид, будто сегодня ничего такого не произошло, всё, как обычно. Она вновь холодна, как сталь; отстраненная и натянутая, словно струна. Хоть что-то не меняется. XVII. «Здравствуй, Энди! Как у тебя дела? У Джонни болит животик, Роби на работе, но в принципе всё хорошо. Звонила твоя мама — говорит, что не хочет тебя отвлекать разговорами, передаёт привет от папы. Ну что, пуся, тебе нравится Париж?» Голосовое сообщение от Джуди заставляет меня улыбнуться. Я уехала только три дня назад, но несказанно рада услышать подругу. Помимо её голоса успеваю уловить жалобные хныки малыша, и моё сердце невольно сжимается. «Привет, Джу. У меня тоже всё хорошо. Спасибо, что не забываешь. Если моя мама снова позвонит, то скажи, что я шлю им с папой воздушный поцелуй. Да, Париж очень красив. Представляешь, днём температура как летом! Расскажи, как у вас там погода?» Я нажимаю кнопку отправить и чуть ли не роняю телефон, когда визгливый сигнал оповещает о том, что абонент «Миранда» резко спускает меня с небес на землю. — Добрый день. Чем могу быть полезна? — любезно спрашиваю я, уже готовая к марафонскому забегу. — Я жду Вас у себя в номере, — не обратив внимания на моё приветствие, вещает в трубку босс. Щелк. О, как мило. — Позвоните прямо сейчас в «Подиум». Мне нужно знать, чем занимаются сотрудники в моё отсутствие, — приказывает она, и я повинуюсь. — Эмили? — уточняю дрогнувшим голосом. Не дай Бог кому-нибудь похвалиться новыми домашними тапочками! Потому что стоит главреду пропасть из зоны видимости на несколько дней, все автоматически переходят на свободную форму одежды (а-ля «дома у бабушки»). — Нет. Джонатану. Эмили в журнале больше не работает, — всё так же ровно произносит Миранда, а я, тем временем, пытаюсь принять то, что рыжую Чарлтон уволили. Пусть близкой подругой я её и не смогу назвать, но последние месяцы мы отлично ладили. Конечно, не обходилось без разногласий и споров, но эта девушка действительно любила свою работу и пусть доверия она не особенно вызывала, я прониклась к ней уважением. Как оглушенная, набираю Джонатану и, когда после нескольких гудков он снимает трубку и серьёзным басом отчитывается перед Мирандой, даже не хочу его слушать. Очередной телефонный звонок. Я не сразу понимаю, что звонят ей, а не мне. Сидя на мягком пуфике, я, словно от удара, дергаюсь при подозрительном ощущении, что ничего хорошего ей не скажут. Мои глаза фокусируются на Миранде. Доселе уверенно стоявшая передо мной, она внезапно теряет равновесие, вовремя ухватываясь за край комода. Я не понимаю ни единого слова и не желаю понимать — я просто смотрю, как шевелятся её губы. Как только Миранда отключает телефон, я подхожу к ней и, несмотря на предостережения своих более опытных коллег, хватаю за плечи. — Каролину доставили в больницу, — шепчет она и, несмотря на свою дорогую юбку, которая после таких испытаний обязательно помнется, опускается на пол. — Она выпала из окна школы! Как это могло случиться?! — Нет-нет, так не пойдёт, — бормочу я и, осторожно обхватив её за талию, усаживаю в кресло. Она такая лёгкая — кажется, что тяжелее Джонни всего на пару кило, — При каких обстоятельствах это произошло? Милая и приветливая восьмилетняя малышка, которая всегда была ко мне на удивление добра — неужели девочка сама полезла на подоконник? Главное, с какой целью? — Не сказали, — она говорит это с таким отвращением, что у меня инстинктивно начинают дрожать колени. — Предпочитают отмалчиваться, — а вот сейчас Миранда практически плюётся ядом. — Ан-дре-а, уйдите. Сейчас не время и не место, — явное предупреждение об опасности. Кажется, вот-вот и начальница сорвётся на меня. Но я решительно мотаю головой в отрицательном ответе. — Уйдите, — повторяет она, но уже гораздо жёстче. Приказ. Но имеет ли она право мне приказывать? Впервые этот вопрос застывает у меня в голове дольше, чем когда-либо. — Нет, я останусь! — едва сдерживаюсь, чтобы не топнуть ногой. — Это же моя обязанность — делать для Вас всё возможное. — Обязанность? Да, обязанность, — Миранда усмехается, но как-то криво, неестественно. Создаётся впечатление, что она огорчена моими словами. Более того, она будто бы разочарована. — Но Вы ничем не поможете, — она смотрит на меня в упор, словно хочет сказать что-то крайне больное, крайне отвратительное. — Сейчас Вы бесполезны, — о, точный удар под дых! — Могу я хотя бы узнать, что с Каролиной? — смело поднимаю глаза, мои руки сжимаются, и я не собираюсь размышлять над тем, с чего вдруг мне важно самочувствие чужого ребёнка. — Вывихи и ушибы, — Миранда неопределённо машет в сторону двери. — Оставьте меня. И я нарочно громко хлопаю дверью. «Привет, Эм. Это Андреа. Мне очень жаль, что больше мы не сможем ссориться, мириться и работать вместе. В общем, удачи тебе во всём. Я уверена, ты обязательно добьёшься карьерных высот.» Над голосовым сообщением для Эмили я долго думала. Ведь сначала не знала, о чём ей можно сказать. Конечно, за время работы мы успели отлично узнать друг друга, но на что-то большее и длинное у меня просто не хватило времени. XVIII. Я, не раздеваясь, падаю на кровать. Но тут же с нечеловеческим кряхтением поднимаюсь, чтобы посмотреть, далеко ли улетят сброшенные мною туфли. Сегодня тяжёлый день. Ровно в семь утра меня разбудил звонок Миранды, которая о-о-очень недовольным голосом сообщила, что через два часа мы должны быть на церемонии тыры-пыры, где будут вручать награду тыры-пыры главному редактору американского «Подиума», то есть единственной и неповторимой Миранде Пристли, и что я обязана в кратчайшие сроки написать речь длиной в две-три минуты. Разумеется, я сразу же кинулась к листку бумаги, нацарапала несколько слов на нём и, подумав, села за компьютер, ведь речь требуется в печатном виде. В результате, когда я на всех парах пригнала в королевские апартаменты Миранды, та, взглянув на меня исподлобья, точно на врага номер один, сказала, что уже сама составила себе речь, ибо «Вас, Ан-дре-а, не дождёшься»! Конечно же, церемония прошла отлично, Миранда с поистине ангельским терпением не обращала внимания на трещоток за соседним столиком и, в целом, все были довольны. Ну, или почти все. — Алло, — скрипучим голосом отвечаю я на очередной звонок. — А, привет, Роберт. Как там у вас дела? Мужинек моей подруги обычно передавал мне привет через саму Джуди, редко звонил (да и зачем?) и несказанно радовался встречам. Феномен, не иначе. — Энди, — загробным голосом начинает он; видно, что ему категорически не хватает воздуха. — Энди, — вновь повторяет он, задыхаясь ещё сильнее, и кровь у меня в венах мгновенно хладеет. — Джуди… Джонни, — Роберт переходит на судорожный шёпот. — Они… — тут он делает паузу, будто пытается не перейти на истошный крик. — Энди, их больше нет. — Стой, подожди! — я вскакиваю с кровати и начинаю метаться по номеру. — Что ты такое говоришь?! Что за чушь?! Или это шутка какая-то?! Что вообще… — Энди, — прерывает Роберт. — Я пришёл с работы и нашёл их около лестницы. Сейчас я жалею, что встала, потому что ноги мои подкашиваются. — Ч-что? — выдавливаю я. — К-как?! — У нас высокая лестница, ты сама знаешь, Энди, — еще немного, и он разрыдается. — Похоже, они упали с неё. У Джуди… сломан позвоночник. У Джонни… свернута шея, — судя по всему, он чуть ли не рвёт на себе волосы. Да и я, если честно, готова делать то же самое. Роберт продолжает выть в трубку… А я не понимаю, текут ли слёзы по щекам, пульсирует ли в висках, впиваются ли ногти в ладони, кровоточат ли прикусанные губы… Моя самая лучшая подруга из самых лучших подруг, которую я с уверенностью могла величать названой сестрой; которая в любое время дня и ночи моментально отвечала на мои звонки; которая была со мной всегда уже на протяжении шести лет; которая мчалась ко мне с охапкой носовых платочков и всяческими сладостями, чтобы успокоить ревущую меня; с которой я только вчера обменивалась сообщениями, весёлыми смайликами и делилась желанием встретить Рождество вместе — больше никогда не улыбнётся, не засмеется, не увидит Италию, что так желала увидеть. Её нет. И Джонни — вообще золотой мальчик, который так любит сидеть на руках у взрослых… Его тоже нет. Что, черт возьми, творится в этой жизни?! — Ан-дре-а, что-то случилось? — я прижимаюсь щекой к ледяному автомобильному стеклу и чувствую, как к горлу поднимается ком, её взгляд прожигает меня. Да, видок мой оставляет желать лучшего. После дневного известия я действительно похожа на саму смерть. — Всё хорошо, Миранда, — хриплю сухим, надломленным голосом. Я привыкла к дежурной фразе «у меня всё в порядке». — Но это же не так, правда? — она говорит неожиданно мягко. Со вчерашнего дня я стараюсь избегать общения с ней — а-ля «я в обиде», хотя обижаться на Миранду очень трудно. А она вдруг резко сменила тактику и теперь зачем-то чуть ли не любезничает со мной. Нет, её невозможно понять. Можно подумать, я какая-то важная персона, а не последняя козявка в её жизни. — А Вам есть дело до этого? — слабо огрызаюсь я и тут же жалею о своей несдержанности. Ладно, если хочет, то пусть увольняет. Но она лишь сдержанно качает головой: — Да, мне есть дело до этого, Ан-дре-а. — Сегодня мне звонил Роберт, тот, у которого Вы были на свадьбе, и сообщил, что его жена, моя единственная подруга, и сын, месячный малыш, — я решаю уточнить. — Вы держали его тогда на руках, — после этих слов Миранда медленно кивает, и я тихо продолжаю. — В общем, они… э-э-э, — всё, снова слёзы щиплют глаза. — Это несчастный случай. Несколько минут оглушающая тишина; потом раздаётся: — Бедная девочка, — до меня не сразу доходит, что Миранда имеет в виду меня, а не Джуди. — Соболезную Вам, — хотела бы я удивиться такому неожиданному участию с ее стороны, но сил на это у меня просто нет. — Мне действительно жаль Джуди и Джонни Стюарт, — надо же! Она помнит их имена! Но в данный момент мне нужно сказать что-то ещё. И, несмотря на всю боль, сдавившую внутренности, я говорю от всей души: — Спасибо. Моё сознание никак не хочет принимать тот факт, что даже если бы я осталась в Нью-Йорке, то вряд ли смогла бы предотвратить случившееся. Я всё равно чувствую вину, и от этого становится совсем скверно. Ближе к восьми вечера я плетусь мерить себе температуру. Такой подавленной и уставшей я себя ещё никогда не чувствовала. Градусник выдаёт тридцать восемь с половиной. Я забираюсь под одеяло и с тоской смотрю на белоснежную дверь с золотистой ручкой, всегда открытой и ведущей в потайной коридор, который связывает мои апартаменты с апартаментами Миранды. Да, в «Ритце» предусмотрено абсолютно всё… Но этот коридор действительно упрощает мне жизнь, ибо я могу за считанные секунды оказаться в номере хозяйки по первому же её зову, а не возиться с вечно застревающим ключом в замке и не нестись, как сумасшедшая, под осуждающими, удивленными, насмешливыми взглядами посторонних людей. Перед глазами начинают проноситься воспоминания о беззаботном детстве, школьных буднях, университетских треволнениях и Джуди. Вот мы вместе едим мороженое и смеёмся над смешным анекдотом. Вот смотрим ужастик и трясемся от страха. Вот катаемся на велосипедах в парке… Всё время вместе. Теперь порознь. А ещё у меня не получится прийти на похороны — в этот день я буду только вылетать из Парижа… Я просыпаюсь от пульсирующей головной боли, колотящей, словно отбойный молоток; а ещё от того, что кто-то медленно, задумчиво гладит меня по волосам (так обычно, воркуя колыбельную, меня гладила Джил, когда я была маленькой). С трудом сдерживаю желание попросить, чтобы мне рассказали сказку, и чуть ли не подпрыгиваю, когда в полумраке комнаты (не считая жалкий свет настольной лампы) вижу пронзительно-голубые глаза, которые, не мигая, упираются куда-то мне в лоб. «Что за…» — успевает промелькнуть мысль прежде, чем я успеваю разглядеть знакомый перламутр светлых волос. — О Господи, — облегчённо выдыхаю я, но тут же снова напрягаюсь. Стоп! Какого черта Миранда здесь делает?! — Вот, — впервые я застаю босса врасплох. — Выпейте, — она протягивает мне на раскрытой ладони беленькую пилюлю и указывает на неизвестно как оказавшийся на прикроватной тумбе стакан с водой. — Это что? — я недоверчиво тычу пальцем в лекарство. — От головной боли, — поясняет она мне. — А-а-а… — слабо улыбаюсь я и всё же принимаю таинственную таблетку. — Спасибо большое. Пока глотаю воду, поверх стакана с любопытством рассматриваю сидящую на самом краешке кровати (будто постель кишит клопами) Миранду. Видимо, она только что вернулась с какого-то мероприятия, ведь сейчас старается не помять струящееся чёрное платье. Мой взгляд невольно останавливается на обнажённых плечах — они у неё невероятно острые. Даже дотронуться боязно. — Завтра банкет. Вы… в состоянии на него пойти? — Миранда больше не поворачивается ко мне, резко встаёт. Будто бы она только за тем и пришла, чтобы известить меня о банкете. Ню-ню. — Конечно. Я сделаю всё, что от меня требуется, — серьёзно киваю я. — Хорошо, — всё. Миранда делает вид, что её сильно утомил разговор. Пора закругляться. XIX. — Как Вы себя чувствуете, Ан-дре-а? — до этого точно застывшая с Книгой на коленях, Миранда неожиданно приходит в движение и прикладывает свою ладонь к моему лбу, желая убедиться, что на протяжении вот уже нескольких часов сильнейшего жара не наблюдается. — Отлично. Спасибо, Миранда, — бодро отзываюсь я, хотя на самом деле мне невероятно хочется спать. Пожалуй, последние парижские дни выдались для меня особенно тяжёлыми. Я разрывалась между телефонными звонками, бегала за начальницей на всяческих торжествах и только поздно-поздно вечером (к слову, когда мы обе, утомлённые и мечтающие хотя об одной спокойной минуте, возвращались в отель) могла позволить себе, предварительно сняв макияж, вдоволь нареветься. Говорят, время лечит… Ни черта оно не лечит. Со временем становится только хуже, я лично убедилась в этом. Образ Джуди продолжает преследовать меня во снах, а сердце каждый раз обливается кровью. Нет, так невозможно жить. От прежней меня мало что осталось. Раньше я думала, что моя жизнь не будет состоять из плохих новостей, вечность проживу с улыбкой, при этом буду ненавидеть своего босса (как все нормальные люди) и, вынашивая ребёнка под сердцем, смеяться над прошедшими годами. Теперь же я понимаю, в жизни не обойтись без плохих новостей, нельзя вечность улыбаться, не стоит смеяться над прошлым, насчёт ребёнка пока ничего неизвестно… И… Ах да! Какие нормальные люди ненавидят своего работодателя? Тучи над таможенным контролем сгущаются и сгущаются — очередь и не думает уменьшаться. У меня ужасно затекли ноги. Уши заложены, сильно тошнит — я всегда плохо переношу посадку. Миранда стоит рядом со мной. Ей вообще всё нипочём — ни семичасовй перелёт, ни каблуки. Она как была аккуратно причесанной, в одежде без единой складочки, такой и осталась. Как только мы оказываемся в просторном салоне мерседеса, Миранда снова вспоминает о моём существовании (или она не забывала?), с некоторым подозрением смотрит на мою сумочку, потом переводит взгляд на меня: — Вы продолжаете курить, Ан-дре-а? — Нет, — я мотаю головой. — Больше нет, — после того достопамятного разговора я, пересилив себя, выбросила все пачки сигарет, которые только нашлись у меня в квартире. Её поджатые губы сделали мне гораздо больнее, чем любой из многочисленных выговоров. — Хорошо. Больше мы не разговариваем. Я просто не решаюсь начать беседу, а она, очевидно, хочет ехать в безукоризненной тишине. Но, отрицать бесполезно, обстановка явно разрядилась и вроде бы больше кусаться не грозит. И, лишь добравшись до дома, щёлкнув ключом в замке и стащив с себя уже ставшей второй кожей одежду, я понимаю, что сегодня были похороны Джуди и малыша. А ещё понимаю, что больше не плачу, слёз нет. Я полностью опустошена. XX. — Эй, Энди, лови! — мне в руки прилетает большое спелое яблоко, и я с благодарностью смотрю на младшую секретаршу: — Спасибо, Рози. Вообще-то её зовут Роуз, но с самого первого дня, как эта девушка появилась в «Подиуме» и заняла моё место, я стала ласково звать её «Рози». Впрочем, она и не возражала, сама величала меня «Энди», и мы подружились. Она очень славная. Конечно, к обязанностям старшего секретаря мне пришлось привыкать, ибо Миранда, не посчитав нужным предупредить, повысила меня до этой должности чуть ли не на следующий день после Парижа. И теперь я потихоньку натаскиваю новенькую, помогаю ей, чем могу, подбадриваю («Выше нос, хвост пистолетом!») и ощущаю себя «Эмили номер два». Давнишнюю мечту о «Нью-Йоркере» я забросила. Зачем она нужна, если я уже отдана «Подиуму»? Как говорится, поезд ушёл в далёкие дали, его не догнать… Каждую субботу звонят родители, спрашивают, как у меня дела. Благо, в подробности не вникают, лишь хмыкают, услышав моё затасканное «как обычно». А я предпочитаю благоразумно отмалчиваться на «Энди, а почему у тебя постоянно такой веселый голос?», ибо рассказывать, что завтра ко мне зайдёт на чай Миранда Пристли, которая каждое воскресенье лично ездит и закупается белоснежными шелковыми шарфиками «Hermes» (они являются её излюбленным аксессуаром и, по совместительству, ещё и расходным материалом; уж не знаю, куда деваются эти шарфы, но к концу недели из двадцати приобретенных остаётся только пара — и то в лучшем случае) и которая по дороге из магазина непременно ровно в четыре часа дня заскочит в мою новую трехкомнатную дорогущую квартиру (Роберт подарил на день рождения). Обычно воскресенье является у нас днём под кодовым названием «Чайный», когда и я, и Миранда забываем про кофе и пьём исключительно чай. Такие вот а-ля «добрые посиделки» стали неизменной традицией ровно три месяца назад и, разумеется, нашей общей тайной. В этот день Миранда выходит из режима «леди с о-о-очень тяжёлым характером» и превращается в нормального человека, с которым можно говорить на все темы, реветь, шутить и вообще спасаться от одиночества. Почему я удостаиваюсь такой чести — большой вопрос. Ведь я единственный человек, который не может ей дать того, что могут дать какие-либо важные персоны — нет, я могу лишь отдать ей всё своё тепло. А начались наши совместные чаепития с весьма курьезного случая. Три месяца тому назад Миранда внезапно вызвала меня к себе в кабинет и тоном капризного ребёнка сообщила мне о том, что мирные выходные не только мои, но и её накрываются медным тазом из-за того, что какая-то чета богатеньких банкиров приглашает Миранду в гости. Соответственно, эти несчастные два дня я должна держать ушки на макушке, если вдруг моей хозяйке что-то понадобится, или же она всё-таки потребует срочной эвакуации. Легкая снисходительность и признание меня как человека, а не мебель сделали своё дело. И я, нисколько не сомневаясь, что прозвучат мои слова довольно нагло и совсем не по правилам общения с Мирандой Пристли, слегка улыбнулась: — А знаете, что, Миранда? Бросайте-ка этих гостей и приходите лучше ко мне на чай. Впрочем, своего предложения я сразу же постыдилась, потому что вспомнила о позорном беспорядке, царившем у меня дома. Белокурая макушка вскинулась, глаза недобро блеснули, губы сначала сжались, потом изогнулись в ухмылке: — А знаете, что, Ан-дре-а? — повисла значительная пауза. — Я не терплю таких вольностей. Душа моя, екнув, ушла прямо в пятки, а противная кошка выпустила когти и заскреблась где-то в области сердца. — Тем не менее, — продолжила Миранда, — Оставьте свой адрес. Ощутив предательскую слабость в ногах, я дошла до стола Роуз, взяла маленький листок розовой бумаги и максимально аккуратным почерком вывела улицу, дом, этаж и квартиру. «Ну что, — вздохнула я, — Можно готовиться к бомбардировке?» Однако бомбардировки не последовало. Вместо этого я в ударных темпах наводила порядок в каждой из трёх комнат — чуть ли не вылизывала полы, внимательно смотрела, не приземлилась ли какая пылинка на комод, и заталкивала разбросанную обувь в шкаф, хотя, если честно, была уверена, что Миранда забавы ради надо мной просто решила поиздеваться. Суббота прошла спокойно, не считая искусанных локтей, зато ровно в четыре часа дня в воскресенье Пристли, положив руки себе на бедра, стояла перед моей дверью. Вот с этого всё и пошло-поехало. Сказал бы мне кто годом раньше, что я буду чаи гонять с верховной жрицей моды, то я бы с готовностью повертела пальцем у виска… — Я, наверное, женюсь, — задумчиво вздыхает Роберт, когда я, сжимая в руках гартензии, любимые цветы Джуди, сажусь в машину. — Одному слишком тяжело. А особенно по вечерам… — Женись, — равнодушно пожимаю плечами. — Может, лучше станет. — Мо-о-ожет, — всё также вздыхает он, и от жалобно протяжного «о», точно ветер в окне свистит, мне становится ещё печальнее. Автомобиль шелестит шинами по мокрому асфальту, на встречной полосе жуткая пробка, а на нашей почти что гоночное движение. — Ну что, пошли? — даже грустную улыбку выдавить не получается при одном только виде кладбища. Оно невероятно благородное, будто здесь захоронены члены какой-нибудь старинной королевской династии; пестреет разноцветными букетами на могилах — чья-то буквально завалена розами, пионами и всевозможными игрушками (видимо, это ребёнок; подхожу ближе — да, верно, девочка «Кэтрин Белл, годы жизни 2000-2005»); а вон на той могиле лежит одна-единственная алая роза, но зато такая красивая, что невольно хочется протереть глаза («Мэгги Пристли»… Прочитав, я прикрываю ладонью рот и оглядываюсь — ровно в ряд располагается двенадцать надгробий с одной и той же фамилией — «Мэгги Пристли» и «Джеймс Пристли», далее могилы чуть поменьше — «Лилиан Пристли», «Бекки Пристли», «Мишель Пристли», «Джордж Пристли», «Себастиан Пристли», «Шерил Пристли», «Патрик Пристли», «Молли Пристли», «Александр Пристли» и последняя «Марибелль Пристли»… Ох, тут просто буйство имён, «Миранда» из него не выбивается. Самое интересное, что дата смерти у всех одна и та же «15 декабря 2004 года», на каждой могиле лежит одинокая пышная роза). Я внезапно вспоминаю, что в каком-то источнике было написано типа «Вся семья Миранды Пристли погибла по неизвестным причинам». Выходит, теперь моя начальница остаётся последней продолжательницей рода? Неожиданно. — Энди, идём! — громкий шёпот Роберта заставляет меня вздрогнуть, я резко поворачиваюсь: — Да… Идём… Надгробие «Джуди Стюарт» украшено венком белоснежных искусственных хризантем, рядом — надгробие «Джонни Стюарт» обложено вокруг маленькими игрушечными слонятами. Я с трудом сдерживаю судорожный всхлип. — Ужасное место, — шепчет Роберт, и мы дружно смаргиваем выступившие слёзы… Эпилог. — Привет, сестрёнка! — весёлый голос Джил разносится эхом в ушах. — Как ты, дорогая? — в свои тридцать три она не то что о ребёнке, даже о браке не думает. К слову, Миранда — младше Джил на два года и пару месяцев, уже успела развестись и самостоятельно управляется с девятилетними дочурками. Лично для моего упрямого сознания было просто дико то, что моя начальница мисс Гроза Издательского Бизнеса старше меня всего лишь на шесть лет! — Здравствуй, Джил. Давай не будем про меня, ладно?.. — я слегка улыбаюсь, будто сестра меня может увидеть. — Как у тебя там дела? — Всё за-ме-ча-тель-но! Праздную повышение, — поёт в трубку Джил. — Знаешь, милая, может, переедешь ко мне в Грецию? Точно скучать не будешь! Я тебя на работу устрою, ты же всегда увлекалась журналистикой. — Переехать? — я прикусываю щёку, в голове начинает пульсировать. — Думаю… Это хорошая идея, — сердце болезненно сжимается, закрываю глаза. — Я оформлю визу, — всё. Я никогда не решала так быстро, но сейчас я постепенно становлюсь той, кто живёт исключительно работой. Я боюсь такой жизни, она невыносима. У меня нет ни подруг, ни свиданий… Только Prada, «Подиум» и Миранда Пристли. Но я больше не могу оставаться в Америке, кажется, что скоро сойду с ума. Может, правда, мне станет легче, когда уеду отсюда? — Я увольняюсь, — отставляю чашку в сторону и смотрю на сидящую рядом Миранду. Наши взгляды встречаются. — Могу я узнать причину? — она тоже ставит свой чай на стол и складывает руки на коленях. — Уезжаю из страны. К сестре в Афины. Займусь журналистикой, наверное. Мне просто нужно развеяться после потери Джуди… Понимаете? — я протягиваю ей раскрытую ладонь, но она игнорирует это. Она просто молчит, время от времени позвякивая браслетами. — Вероятно, — наконец молвит Миранда. — Но отказываться от тех возможностей, которые предоставляет «Подиум»… — Я не отказываюсь, — мягко прерываю её. — Это вынужденная мера. Иначе в итоге я окажусь в психушке. Быть такой сильной, как Вы, действительно сложно, — частота моего пульса явно зашкаливает, я жду ответа. — Ясно, — немного растянув «я», медленно кивает она. Её голос предательски дрожит. — Что же. Выходит, больше некому будет меня согревать, — последние слова сказаны с различимым смехом, но мы обе знаем, что этот смех также искреннен, как и самая бессовестная ложь. С визой я не затягивала, и на седьмой день она была готова. — Отлично, Энди, я встречу тебя в аэропорту, — дышит в трубку запыхавшаяся Джил. — Сестрёнка, я тебе перезвоню. И прежде, чем я успеваю спросить, что же такое случилось, она отключается. Вылет у меня назначен на одиннадцать утра в субботу. Чемоданы собраны, квартира продана за рекордные сроки и сейчас я кукую на временном проживании у Роберта. — Чай будешь? — предлагает он, появляясь так внезапно, что я подпрыгиваю от неожиданности. — Да, пожалуй, — вздыхаю, чувствуя ужасную тяжесть на душе — подумать только, я больше никогда не спрошу у Миранды: «Какой будете: зелёный или чёрный?», прекрасно зная, что она всегда выбирает зелёный, а Миранда больше никогда не фыркнет: «Ах, будто Вы не знаете!» — Вот, — Роберт протягивает мне дымящуюся кружку ароматного чая с бергамот ом. — Я отвезу тебя завтра в аэропорт. — Не стоит, спасибо. Я лучше своим ходом, — поймав его вопросительный взгляд, пожимаю плечами. — Мне ещё нужно кое-куда заехать. — А, понял, — понимающе улыбается Роби и, к моему удивлению, сгребает меня в охапку. — Ты — солнечный человек, всем тебя будет не хватать. — Кому это «всем»? — подозрительно щурюсь я. — Мне. И ещё той, с кем ты решила попрощаться, — улыбается он мне. — Не волнуйся. Умру, но никому не скажу. — Дуралей ты! — качаю головой я, усмехаясь, хотя на самом деле так хочется разрыдаться в голос. — Ан-дре-а? — Миранда сама открывает дверь и, увидев меня, распахивает свои и без того огромные глаза ещё больше. — Что Вы здесь делаете? — Заехала попрощаться. Она отходит в сторону, впуская меня внутрь: — Уже? — Уже, — соглашаюсь я и, не дожидаясь разрешения, беру её ладони в свои. — Говорю от всего сердца — я буду скучать. Миранда смотрит на наши сцепленные руки, немного помолчав и сжав в ответ мои пальцы, кивает: — Я тоже. — Хорошо, — я пытаюсь набрать в лёгкие больше воздуха. — Хорошо… — мы одновременно делаем шаг назад, минуту просто ловим своё отражение в глазах друг друга. И я, шагнув к ней, прижимаюсь к её сжатым губам. Мы обе задыхаемся, но Миранда не плачет. Она не станет плакать из-за меня. — Скажете что-нибудь ещё? — Это всё, — она указывает на время. — Вам пора. И я ухожу. Меня встречает радостная Джил. Наверное, ещё полчаса мы обнимаемся. — Что случилось? Ты такая зарёванная, — сестра берёт моё лицо в свои ладони и заглядывает мне в глаза. — Ничего, — поспешно отвечаю я и ловко выворачиваюсь. — Поехали. Я хочу есть. — Эх, Энди, ты не меняешься, — смеётся Джил. Ага, если бы… *** Пять лет спустя. — Ну что, Андреа, — Джил так называет меня, когда хочет похвастаться мной перед кем-то, — Открывает свой бизнес! Наконец-то! Вот теперь можно сказать, что я устроилась в жизни. Гости взрываются поздравлениями, звенят бокалами, а я сижу и… смотрю на этикетку подаренного сестрой наряда, где напечатаны известные буквы — «Prada». — Думаю, даже Миранда гордилась бы тобой, — шепчет мне на ухо Джил, и я пожимаю плечами: — Кто знает. С Мирандой мы не общаемся. Сначала я отказывалась признавать очевидное, но со временем пришлось принять данный факт — если она сказала «это всё», то значит, это действительно всё.