little thing called love

Если бы у Гэвина спросили, как он собирается признаться Коннору, что влюблен в него, Гэвин бы огрызнулся, ощетинился, рявкнул, мол не твоё собачье дело, нахер иди и только подумай кому-то вякнуть. Если бы Гэвин спросил сам себя о том же, то он напредставлял бы себе какую-нибудь героическую сцену, где он, раненый (разумеется в процессе защиты Коннора от шальной пули), бледнеющий и теряющий кровь под беспокойным взглядом этого вышеупомянутого Коннора, трагическим шепотом выдавливает «я люблю тебя» и андроид патетично рыдает на его груди. На этом месте Гэвин обычно плевался, проклинал хорошее воображение и закрывал тему до следующего сеанса самоанализа. Сеансы такие были только когда он пил, а пил он редко: работа посылала к черту внезапные пьянки, а запланированные Рид считал почти скучными. В результате он признается ровно через полгода после революции, как-то совсем случайно и обыденно, когда Коннор отдаёт ему чашку. Там чай (андроид все пытается отучить его от кофе) и Гэвин морщится, делая глоток — не сладкий. А затем он произносит: «спасибо». И «я люблю тебя». И «прекрати так смотреть и иди нахуй». И, конечно же, ретируется куда подальше из комнаты отдыха. Ну, как подальше, на собственное рабочее место, потому что профессиональные обязанности в отличии от Коннора (или его самого) пойти нахрен точно не могут. Чашку забирает с собой, потому что чай, хоть и не сладкий, но в общем-то ничего и внимание жестянки приятно. (Но каким же тупым Рид себя ощущает, вы вот не представляете.) В следующие три дня он почти успешно маневрирует, не пересекаясь с андроидом (в чем особенно помогает выходной, в родном доме его никакие жестянки не достанут, ну, разве что взломают дверь, убьют соседей и даже тогда Гэвин попробует спрятаться в ванной), игнорирует смски от него и от Тины, которая почему-то оказывается в курсе любовно-дружеских отношений всего отдела (Гэвин подозревает, что она просто настоящая ведьма и околдовывает людей так, что они выбалтывают секреты), ведет мысленный дневник и держит ту самую чашку на столе. Дневник, если вкратце, можно описать емким «блять пиздец я долбоеб». Добавить еще парочку красочных эпитетов и можно подшивать к личному делу Гэвина Рида. Не тому, которое рабочее, а тому, которое описывает все тупые вещи, которые он когда-то делал. На первом, месте, конечно, не это, но общение с Коннором все равно где-то в десяточке. Все целиком и данная ситуация отдельно. Если подробно, то дневник лучше всего рассматривать по дням. Чтобы, так сказать, познать бедствие в полном масштабе. День первый, того, как Гэвин ведет себя как идиот, день второй, день третий… Очень много дней, когда Гэвин так себя ведет, но все-таки рассмотрим эти. Итак, день первый. Ныкаться от Коннора очень просто, потому что тот умотал с Хэнком и просто не присутствует в участке. Зато в участке присутствует укоризненный взгляд Тины, который преследует Рида и выматывает нервы (она точно ведьма, как иначе-то). Домой Гэвин практически мчится, поскольку чувствует этот взгляд всем чем его только можно чувствовать. А дома предается самобичеванию по поводу своего необдуманного признания. Сначала, вообще, даже не парится, а потом соображает, что это ж придется объясняться, а в разговорах Гэвин не силен. Ну, зато вырубается быстро, мол, во сне думать не нужно. День второй, он же убеждающе-смсочный. Коннор в отделе есть, Тина в отделе есть, укоризненный взгляд куда-то делся, но прислал вместо себя смс. Очень много смс. Слишком много смс от всего-то двоих людей (ладно-ладно, одного человека и одной жестянки, какая разница?). Короче, под завалами сообщений Гэвин погибает, но не сдается. Тине отвечает, что это не ее дело и вообще он тут вовсе не страдает, а делом занят, не видно ей что ли. Коннора старательно игнорирует, не вижу — не знаю — какие андроиды, вообще первый раз про таких слышу. Дома приходится признать перед самим собой, что конноровское «нам надо поговорить, детектив» плавно (по мере увеличения количества смс) переходящее в «Гэвин, вы ведете себя как ребенок»… как минимум выглядит убедительно. Гэвин, правда, не убеждается. День третий — выходной. Преследует Рида только призрак неожиданно воскресшей совести (кажется, он недостаточно хорошо закопал ее в тринадцать на заднем дворе вместе с разбитыми мамиными коллекционными фигурками). Зато делает это так активно, что он уже скучает по вчерашним сообщениям. Их-то игнорировать можно было, а самого себя нет, скилл не прокачан. В результате Гэвин решает, что поговорить с Коннором ему надо. Не съедят же его… андроиды на такое не способны, правда? Он вообще собирается выдать что-то типа: «ты все не так понял», «хватит слушать Тину», «мы просто работаем вместе, отъебись, жестянка» и жалеть себя до конца своих дней. Отличный же план, одобряется самим Гэвином, а мнение всяких там тостеров не учитывается. Тостерам то он не нравится. Вообще с техникой все не очень, Рид до сих пор воюет с чайником в комнате отдыха, а то тот совсем обнаглел и включается через раз. У Коннора, кстати, работает всегда и вообще без проблем. Выходит все, разумеется, конечно же, абсолютно не так. У Гэвина с планами хуево, они всегда и методично летят в тартарары. Короче, пулю он все-таки ловит. И Коннора зачем-то закрывает (хотя, стоит признать, что больше ненамеренно, не идиот же, знает, что пластик заживает лучше, чем любые человеческие части). И даже пытается трагическим шепотом что-то сказать, но Коннор смотрит так, что Рид принимает решение заткнуться, дождаться помощи и отложить разговор до лучших времен. Лучшие времена настают еще полтора дня спустя: в больнице жестянка отказывается с ним разговаривать, а Гэвин не то чтобы активно настаивает, дома же он просто отсыпается, пытается привыкнуть снова использовать для дел исключительно левую руку (что категорически неудобно, но в общем-то терпимо) и залипает в какой-то туповатый сериал. О, чатится с Тиной еще. Записывает ей голосовые, чтобы не печатать и выслушивает особо не требующие ответа монологи о том, что он идиот, слепой и слепой идиот. И что Коннор в него также по уши, что разговаривать как нормальные люди Гэвину давно пора научиться и что Коннор (по ее настойчивой рекомендации, конечно) к нему приедет. И что если они продолжат вести себя так, как ведут, то Тина лично их обоих свяжет, запихнет в какую-нибудь каморку и не выпустит, пока не поговорят, потому что ей надоело смотреть на это шоу. Поскольку восхитительный Фредди завещал это всему миру — шоу продолжается, но с жестянкой Гэвин все-таки разговаривает. Не о чувствах ни разу, сам не хочет, а Коннор не начинает разговор, даже про сообщения свои не заикается. Нет, они просто беседуют обо всем и ни о чем абсолютно, как будто в каком-то клишированном романтическом фильме. Но Тину это вроде как устраивает, к тому же все приходит к тому же, что было в начале: Коннор таскает ему чай (вместо кофе, хотя о полезности Гэвин готов поспорить), они препираются и старательно игнорируют все эти пять с половиной дней. Действительно по клише, отделаться от этой ассоциации у Рида не выходит. Клише продолжаются позднее, Гэвин клянет свое воображение, когда снова задается вопросом про чувства и отношения, а то в голову лезут какие-то милые, отвратительно ванильные картинки. Но стоит задуматься сильнее — и все что меняется, так это то, что Коннор его целует. Таскает чай, спорит как всегда, разглядывает своими невозможными глазами, разобрать в которых точную эмоцию Рид не может, и целует его. Спрашивать себя про признание было бы как-то совсем глупо, но вот раздумывать о подобном… Гэвину даже, наверное, возможно, в самой глубине души, нравится. Как бы он не возмущался про себя, что совсем не нуждается в таком и со своими чувствами к жестянке больше не полезет. Жестянка лезет сама, когда Гэвин, видимо, окончательно надоедает. Ловит наедине с очередной чашкой кофе в пресловутой комнате отдыха, забирает ее и всовывает чай, потом забирает и его из рук офигевшего от жизни такой Гэвина, отставляя подальше, смотрит внимательно и как-то устало, а затем улыбается и спокойно произносит (и, если честно, Рид этого ждал): «я вас тоже люблю, детектив». И «нет, я не прекращу так смотреть». И «давайте поговорим после работы». И «только не сбегайте, Гэвин». Гэвин не сбегает. Усмехается в ответ на улыбку, щурится и кивает, мол «окей, тостер, только вот это свидание». Ответный кивок Коннора подтверждает, что он абсолютно точно и прекрасно понимает, что это свидание, сам ж назначил. Если бы Гэвина спросили, как он собирается признаться Коннору, что влюблен в него, Гэвин бы пожал плечами и честно ответил, что абсолютно не представляет. Потом, конечно, заявил бы, что это уж точно не твоё собачье дело и, вообще, иди нахуй, но если бы Гэвин спросил бы себя сам, то ему бы пришлось признать, что при всем своем воображении, при всех всплывавших в голове геройски-патетических сценах с безумными клише второсортных романтических боевиков, он бы точно никогда не представил себе, что второй раз (теперь вполне осознанно) признается, когда возьмет из рук Коннора кофе (наконец-то!) после работы, пока они будут плестись к остановке, потому что сегодня Гэвин без транспорта. Все также обыденно и как-то, наверное, даже скучно. Не звучит сирена, никто из них не валяется в крови (или в тириуме, но вот тут точно без особой разницы), никаких ранений, драмы и патетики. Просто вечер, стаканчик с кофе в руках у Гэвина, Коннор без надоевшего и мозолящего глаза пиджака, препирательства по поводу недавнего дела и негромкое, но слышное и спокойное: «отношения?» — «да». Если бы Гэвина спросили, как он собирается признаться Коннору, что влюблен в него, Гэвин пожал бы плечами, хмыкнул и сообщил бы всем интересующимся, что Коннор прекрасно в курсе.