...From the ranks of the freaks who suspect they could never love anyone
В такси радио заплетается языком, пахнет псиной, мятой и табаком; таксист – хитрощурый мексиканец – на дорогу смотрит чуть не вполовину меньше, чем в сколотое зеркало заднего вида. За окном старенькой развалюхи, едва справляющейся с холмиками и ямками, плывут тяжёлые, набухшие розоватыми комьями облака. Озноб раннего утра проникает в салон сквозь слегка приспущенное стекло водительской двери. – Моя дочь ваша большая поклонница. Вы ведь Королева Мэйв, так ведь? – задает таксист вопрос, колющий ему язык прямиком от бульвара Сенчери. Девушка, едва не уснувшая на заднем сиденье, вяло качает головой – ты ошибся, дружок. Она догадывается, что тот ей не верит (в таком-то костюме), равно как знает, что завтра (уже сегодня) Стелла отчехвостит ее как третьеклассницу за то, что она опять не воспользовалась корпоративным такси. «Черт подери, Мэйв, каким местом ты думаешь? На кону имидж Семёрки!» На кону – звучит громко, по-супергеройски. «Черт подери, Мэйв» – слова эти несколько недель стали мантрой для Стеллы – с них она начинает завтрак, ими же завершает отход ко сну. Мэйв иногда кажется, что даже во время секса со своим хлипким дружком-пиарщиком с семьдесят восьмого этажа, Стелла не его имя бормочет, а грязно стонет «Черт подери, Мэйв». Мысль эта заставляет ее легонько ухмыляться – в конце концов, разве не из-за подобных штучек она третью неделю глотает лос-анджелесскую пыль вперемешку с дерьмовыми коктейлями? Изгнанница Мэйв. Бедняжка. Чего только «Воут» не сделает, лишь бы на выбеленном, вымаранном, начисто выстиранном полотнище репутации их королевы не появилось ни единого темного пятнышка. «Мэйв, детка, эта девушка...Мы не порицаем, не смей даже мысли такой допустить! Это так смело – за это мы тебя и любим, ты же знаешь, но не мы придумываем правила. Арканзас, Оклахома...» Мэйв скороговорку из штатов, где людям отчего-то больше других любопытно, с кем она спит, заучила давно и накрепко. Попервой пыталась возмущаться – что нам, суперам, чертов Арканзас? В Арканзасе по пятницам верят в НЛО, по субботам – в круги ада, а в воскресенье – в божье провидение. В Серси, штат Арканзас живёт ее двоюродный братец Перси с женой и четырьмя детьми – и Мэйв достаточно хорошо его знает, чтобы вскорости замолчать навсегда, и тему эту никогда больше не поднимать. Споры с менеджерами обязательным образом заканчиваются не в ее пользу – что-то вроде негласного корпоративного правила, где широкие улыбки, понимающие кивки, а после – возведённые долу очи и устало-покровительственное «как бы тебе объяснить» неизменно приводят к поражению в два-три хода. Это шахматы, а Мэйв, хоть и королева, конкретно в этой партии явно не крупнее пешки. – Приехали, ваше Сиятельство. Таксист торопливо открывает дверь, чуть не выносит ее плечом – машина ходит ходуном, словно лодочка на море. После, смущенно улыбаясь, он робко сует Мэйв что-то в ладонь. – У меня вот есть...подпишите, пожалуйста, если не трудно, дочка будет так рада, так рада... Она разглядывает коллекционную карточку с загнувшимся краешком; с карточки в бой рвется бравая девушка с холодным красивым лицом и тяжёлым мечом в правой руке. Рыжие волосы девушки летят по ветру языками пламени, юбка слегка прикрывает крутые бедра – на ней почти тот же костюм, что сейчас на самой Мэйв, разве что декольте чуть глубже – прошлогодний вариант. На обратной стороне карточки серебряными блёстками выклеена эмблема «Семерки». – Как зовут вашу дочку? – Молли, мисс, – таксист сияет начищенным четвертаком. Мэйв рисует услужливо предложенной ручкой витиеватую подпись, где слово «Королева» воедино сплетается с простеньким девчачьим именем. Эта старенькая карточка, эта заученная подпись – плохонькая индульгенция для несчастного папаши, дочь которого тут же обзовет его дураком за то, что тот не выпросил совместное фото. Мэйв осаждает себя – дочь может быть послушной и покладистой, а значит рада будет любому подношению от любящего, пусть и недальновидного отца. – Спасибо, мисс! Большое спасибо! Мэйв вежливо кивает, благодарит за поездку, идёт в сторону отеля. В отелях особой разницы она не видит – что в дешёвом, что в дорогом ей представляется, будто из-за угла вот-вот выплывут пузатенькие близняшки с просьбой с ними поиграть. Семнадцатый этаж строго, с достоинством молчит, будто не дышит: весь коридор выделили специально для двух суперов «Семерки» – любопытно, во сколько это обходится «Воуту», и могут ли они позволить дать кождому отдельно по этажу? Дверь в конце коридора – апартаменты Хоумлендера, ее номер – через три двери налево. Ключ не срабатывает ни в первый раз, ни в пятый, ни в десятый. В конце коридора мелко трещит и мигает белая лампа, намекая на то, что жизни в ней уже почти не осталось. – Блять. Мэйв медленно оседает на пол. Мелочь какая – всего-то и нужно позвать кого-нибудь из персонала, но усталость, вся эта трехнедельная усталость словно намеренно выгадала момент, чтобы навалиться на плечи именно сейчас. Три недели назад она порвала с Еленой – в четвертый и последний раз. Елена частенько с усмешкой называла их отношения «ходиками» – уже привыкли ходить друг за другом, выклянчивая прощения. В этот раз она говорила без улыбки, после и вовсе расплакалась. Мэйв для себя приняла решение – мучить и мучиться она больше не станет, раз ничего не может изменить. Да и хочет ли? Менеджеры предложили уехать на месяц в Лос-Анджелес чтобы посниматься в бестолковом реалити «Звездный патруль» – на восемьдесят втором этаже позарез хотят продать на запад Искристого Ловца в качестве местного супера, и для этого придумали шоу-замануху с нью-йоркскими звёздами. Мэйв бодро согласилась. Хоть к черту на рога – лишь бы поменьше думать обо всем, что было до этого. Работа всегда помогает. И джин. И случайные связи. И... – Какие-то проблемы? Открыв глаза, она видит Хоумлендера, с интересом поглядывающего на нее из дверей собственной комнаты. Гордый сын Америки выглядит неизменно бодро, свежо – будто только проснулся. – Даже в номере ходишь в костюме? – вместо ответа интересуется Мэйв, устало потирая виски. – Я был на облете, – кисло улыбается он, – Кто-то ведь должен искать преступников, чтобы потом мы дружно могли их ловить с красивой картинкой. – Кто-то должен, это верно. Полиция Лос-Анджелеса, например, – Мэйв, не вставая, тянется рукой с ключом к двери в новой попытке ее открыть. Снова не удается. – Грустно слышать такое от тебя, Мэйв, – качает головой Хоумлендер, – Где былая страсть к приключениям? Куда делась дерзкая юная супергерл, полная желаний искоренить преступность во всем мире? – Супергерл поняла, что эта корзина фруктов для нее слишком велика и с нее вполне хватит одного яблока, – округляет глаза Мэйв, – Будь героем, прошу тебя – сходи на ресепшн, спроси ключ от номера 1454. Я умру, если пройду больше трёх шагов. Хоумлендер со скучающим видом смотрит сначала на нее, после – на электронный замок. Алая вспышка – замок трещит, искрится и дымится, дверь с громким щелчком отпирается. – Ну да, сломать ведь куда проще, – ухмыляется Мэйв, поднимаясь с пола. – Это мне вместо «спасибо»? – Спасибо. Нет, серьезно, спасибо. Ты в который раз спас мне жизнь, не дал умереть в холодных коридорах отеля. Мэйв делает вид, что дрожит, Хоумлендер слегка хмыкает. – У каждого свои методы. Недоделок Дип, к примеру, часа два бил бы замок электрическим скатом. – Не цепляйся ты к Дипу, бедняге и без того не повезло – он больше всех хотел к океану. Но я в любом случае рада, что мы поехали вместе, – Мэйв широко зевает, – Извини, кажется, мне пора на боковую. – Рада, Мэйв? Почему? – взгляд Хоумлендера теряет свою безмятежность, становится дотошным, ищущим. Мэйв не знает что и сказать – не понимает, что именно сделала не так. – Потому что...мне с тобой проще, чем с остальными. Честнее как-то, не надо...выделываться. Звучит больше как вопрос, а не утверждение, но Хоумлендера такой ответ неожиданно устраивает – на лице привычно растекается широкая улыбка. – Что ж, не позволю тебе больше клевать носом. Завтра надо быть на высоте, верно? Доброй ночи, Мэйв. – Доброй ночи и тебе. Двери закрываются поочередно. В номере Мэйв тут же валится на постель – не раздеваясь, не смыв макияж, над чем завтра вволю распричитаются гримеры. Она сладко спит, зарывшись в шуршащие чистотой подушки. Минут десять еще чужой, не знающий препятствий задумчивый взгляд гуляет по комнате и ее спокойному лицу, будто пытаясь найти ответы на вопросы, озвучивать которые время пока не пришло.***
– Этот был мой, – Хоумлендер указывает на крупного бородатого мужика, скорчившегося от боли в дальнем углу. Мэйв пожимает плечами – не удержалась, извини. Мужик с яростью смотрит на вновь приближающуюся воительницу. Звук ее стремительных шагов гулко бегает по стенам полупустого ангара. – Отцепись ты, сука! – Не за что, ублюдок, – одними губами шепчет она, не сильно стараясь, чтоб ее услышали. Резкий удар – мужик с тихим стоном валится на бок. В себя он придет очень не скоро. – Этот все, – Мэйв показывает большой палец, – Твой тебя ждёт наверху. Будь осторожен, у него автомат. Хоумлендер кивает и резко взлетает вверх, в щепки разнося часть крыши. Битва ее глазам недоступна, но представить ее себе она может легко – с перекошенным от ужаса лицом парень с автоматом будет стрелять куда ни попадя, пока суперу не наскучит уворачиваться – тогда стрелку конец, и он мешком с дерьмом слетит вниз на асфальт. Парень уже мертв, хотя этого ещё не знает, и до рокового момента у него остается ещё пара нелегких минут. Хоумлендер не боится пуль, но очень не любит, когда на него наставляют стволы. Мэйв надевает на запястья мужика тяжелые наручники – тот что-то мычит, не открывая глаз. Говнюк вряд ли поблагодарит за то, что помогла ему остаться в живых, но она хорошо знает, кто способен это сделать. Отдел маркетинга не единожды намекал Хоумлендеру, что «обезвредить угрозу» и «уничтожить угрозу» – вещи разные, но каждый раз он находил возможность повернуть историю в свою сторону. Что он должен делать, если преступник начинает стрелять по гражданским? По коллегам? По нему самому? Исков и петиций сознательных активистов, недовольных кровавыми банями, тем не менее, с каждым разом становилось все больше, и в отделе решили, что проще будет внятно проговорить проблему с другими членами «Семерки». – Ваша задача – минимизировать потери, – Моника Роут, сухая стерва из пиар-отдела патрулей, поджимает губы в тонкой улыбке, – Сделать так, чтобы задержанных было больше, чем убитых. Сделать так, чтобы было кого показывать в сводках новостей, не травмируя при этом зрительскую психику. Сделать так, чтобы Хоумлендер не выглядел супером, которому нравится наносить увечья, что, разумеется, правдой не является. Чаще всего в патрули к Хоумлендеру ставили Мэйв. Любимцы Америки, бесспорно, эффектно смотрелись вместе, и ей лучше других удавалось «минимизировать» – подбежать туда, куда нужно, отвлечь внимание на более опасного преступника, оттащить одного, пока супер расправляется с другим. Девушка порой задумывалась, почему в подобные игры не приходится играть, к примеру, с Черным Нуаром или А-Трейном, которые были так же беспощадны в бою. Тогда же ум услужливо подкидывал случай: группа террористов захватила казино в Джерси – Хоумлендер единолично спас двести сорок три человека, добравшись до каждого террориста персонально. Ни один преступник не покинул казино в ту ночь живым – но разве это было важно для толпы вопящих от облегчения родственников и друзей спасенных заложников? Хоумлендер как никто другой надёжен – если, конечно, ты находишься на одной с ним стороне. Быстрая съёмка бэкстейджа – Мэйв даёт интервью прямо в ангаре, рассказывает о том, что поймать преступника так быстро она смогла в том числе благодаря питательным завтракам Lokad's (черт побери, такие теперь у нас интеграции?), на землю с грузным шлепком падает тело, первый оператор истошно орет, чтобы тело немедленно убрали («сучьи дети, блять! и эти долбоебы ещё просят прямой эфир!»), на заднем плане пузыриться неловкая суета. Хоумлендер залетает в кадр, чтобы пожать руку будто бы первому попавшемуся парню в форме («вот наш настоящий герой»), после чего скукожившийся от возложенной на него ответственности полицейский деревянным голосом сетует на то, что в городе нет местного супера, который как следует помогал бы полиции. Наконец камеры выключаютя. С лица Хоумлендера тут же слетает приторная улыбка. – Полный город актеров, а нашли это мямлющее убожество? – жалуется он Мэйв, пока оба ждут кофе на выходе с ангара. Та слегка усмехается – сама она просто рада тому, что все прошло настолько гладко, насколько могло. – Засели они нас в отель подешевле – может и смогли бы пригласить Аль Пачино, – отвечает девушка не сильно задумываясь. – Дилетантизм и бездарность – вот что погубит это шоу, – бормочет Хоумлендер больше сам себе. Мэйв вертит головой, пытаясь понять, придет ли Мэйси с кофе или ждать ее уже не имеет смысла. Мэйси на горизонте нет, но то, что Мэйв видит, отчаянно ей не нравится – навстречу им решительно выдвигается Стелла. – Блять-блять-блять, – стонет Мэйв. Хоумлендер подмечает ее взгляд и тут же забывает все свое недовольство. Он похож на школьника-заумника, однокласснице которого вот-вот грозит взбучка за небрежно сделанное домашнее задание. – Малышка Мэйв боится злую тетю Стеллу? – Не представляешь себе как сильно. Злая тетя выкручивает яйца даже тем, у кого их нет. Ох, Стелла, здравствуй! Как ты, как твой день? – Весь посвящен тому, чтобы поговорить с тобой, – бурчит Стелла, игнорируя приветствие, – Ты ведь знаешь, что вчера... – Да, я... – Значит, знаешь и без меня. Прости, дорогая, но мы уже не раз это обговаривали. Думаю, ты согласишься с тем, что нам придется отменить твою сегодняшнюю вечернюю прогулку. Вынужденные меры. Верно ведь? – Что за хрень? – тут же вспыхивает Мэйв, – Вовсе блять не верно, я не согласна, Стелла! Разве она собака, которую можно выводить на поводке когда вздумается? – Все это я не беру с потолка, все это прописано в контракте, Мэйв, – Стелла стучит по жёлтой папочке остреньким ногтем, – Мы подписывали его вместе, читали его вместе. Там сказано... – Там сказано, если не ошибаюсь, что за лицо, проигнорировавшее пункты два, пять, семнадцать и тридцать четыре в части третьей, ответственность несет в том числе и куратор. Куратор «Семерки» – это лидер «Семерки». Стало быть, ответственность в некотором роде лежит и на мне. Хоумлендер широко разводит руками, всем своим видом выражая раскаяние. Стелла смотрит на него с недоумением и опаской. – Да, но... Он подходит к ней почти вплотную, улыбаясь так ласково, будто пиарщица только что сообщила ему о выигрыше в лотерею, сдобрив приятные вести порцией клубничного мороженого. – Мы с Мэйв сегодня запланировали чудесный ночной пикник на окраине города, Стелла. Я как куратор имею право взять ее с собой, поскольку все это время буду за ней приглядывать. Видишь как у нас все славно улажено? Без сучка, без задоринки. – Да, но... пожалуй...Да, так можно, – неуверенно бормочет Стелла, поглядывая то на Мэйв, то на ее вежливого защитника, после чего спешно ретируется. – Я ведь даже не читала, – чуть позже признается Мэйв, сидя на лавочке рядом с ангаром; наконец им принесли долгожданный кофе, – Не читала все то, что они там пишут. Без толку – они ведь все равно каким-то образом все выворачивают себе в карман. – Как видишь – не всегда. – Ты, стало быть, читаешь? Хоумлендер пробует кофе, кривится – холодный – и тут же закидывает стаканчик куда-то в небо. Пара темных капель мелко падает на землю. – Без моего присутствия в качестве лидера «Семерки» они не имеют права составлять эти договоры, – поясняет он спустя пару секунд молчания, – Они думают, что я скуки ради сижу на этих собраниях, что я обыкновенный стальной дуболом, но это вовсе не так. Поверь – без моего каждодневного вмешательства в их дела мы бы только и делали, что крутились как эти...хомяки. Он показывает на виднеющийся издалека краешек колеса обозрения лос-анджелесского парка развлечений. Лицо его напряжено, голубые глаза холодны. – Что ж, сегодня нас ждёт достойная награда за все наши труды, – легко парирует Мэйв, пытаясь настроить своего раздражённого спутника на более веселый лад. – Какая? Кто-нибудь всё же принесет нам хороший кофе? – Мы сами его добудем – или чего-нибудь покрепче. Ты же говорил, что сегодня у нас вечерний пикник. – Ах, это, – Хоумлендер пусто машет рукой, усмехается, – Не волнуйся, иди куда хочешь, они слишком трусливы, чтобы проверять, буду я с тобой или нет. Да если и проверят – скажешь, что я летал за корзинкой или покрывалом, или какую ещё ерунду берут на эти... Он не договаривает, замолкает, на нее не глядит. Сердце Мэйв радостно ёкает – черт побери, да она на весь вечер свободна! – но ей тут же становится стыдно. Все это выглядит неправильно, вся ситуация в целом, будь она неладна. Они молча наблюдают за тем, как двое грузных работников деловито собирают в мешки то, что осталось от парня с автоматом. – Я бы хотела, чтобы ты пошел со мной, – наконец говорит она просто, без обиняков. Хоумлендер косится на нее, явно о чем-то раздумывая, после наклоняется – так, что сидят они теперь близко-близко, на расстоянии ладони. – Можешь даже пульс мой пощупать, если угодно, – хмыкает Мэйв, зная, что он пытается ее прочесть, – Просто идём, окей? Он быстрым взглядом пробегает по ее лицу. Мэйв окончательно теряет уверенность в том, что хочет этого вечера, но сделанного уже не воротишь. Хоумлендер с попеременным успехом пытается выстроить беззаботную рожу. – Окей. Сегодня в восемь? – Сегодня в восемь. Больше говорить не о чем, и оба молча тянутся в ангар к съёмочной группе. Вечером планируется мелкое ограбление в китайском ресторанчике, хорошо бы успеть туда к пяти.***
– Моника, детка, скажи, у нас осталось что-нибудь из мерча? Майки, брюки? Мужское? Вот на такого мужчину, – Мэйв руками пытается кое-как обрисовать рост и объем. – Мужское? – пухлая Моника с подозрением смотрит на Мэйв – что это суперше опять удумалось? – Подождите, я гляну, конечно, но ничего не обещаю... Моника никогда никому ничего не обещает, но на ее складах есть все, что нужно. За подобную предусмотрительность она получает шестизначную зарплату, что костюмерам может только сниться, а также право хамить тому, кому посчитает должным. Возможно, даже мистеру Эдгару, но эту теорию проверить на практике пока не представилось возможным. – Вот, мисс, выбирайте, – Моника возвращается; ее почти не видно под ворохом цветастых шмоток. Мэйв придирчиво мнет майки и брюки. На глаза ей попадается футболка, вид которой заставляет чуть не задохнуться от смеха. Эту она точно с собой заберёт. – Да чего с вами в самом деле? – недовольно тянет Моника, – Выбирайте скоренько, мне их ещё занести надо. Мэйв берет три футболки, две пары брюк, благодарит ворчливую костюмершу и отправляется на свой этаж. Лёгкий стук в дверь... – Открыто. В номере Хоумлендера все точно так же, как в ее собственном – до одури роскошно, до тошноты изысканно. Здесь есть все то, что никогда не понадобится, если ты приехал в чужой город с мыслями иными, чем пить и трахаться в отельных стенах круглыми сутками, прерываясь разве что на разглядывание золочёных спинок стульев и их же кривых ножек. В этом царстве рококо-безвкусицы Хоумлендер, в своем синем суперском костюме с полосатым флагом-плащом, смотрится как африканская крупная бабочка, приколотая к рамке с золочёными вензелями. Увидев ее наряд, он слегка щурится. – Что это на тебе? – Маскировка. И для тебя принесла кое что. Мэйв одета так, как сотню лет назад (вот уж действительно – в прошлой жизни) одевалась, когда жила дома с родителями – клетчатая рубашка с подвязанными концами, узкие джинсы, два высоких рыжих хвоста, темные очки на пол-лица. Выглядит отлично, и сама это знает, потому позволяет себе немного покрасоваться. Хоумлендер придирчиво осматривает девушку с ног до головы. – Таким болезненным образом напоминаешь себе о том, от чего именно убежала в большой город? Прозвучало невежливо, но Мэйв легко отбрасывает обиду – сейчас ее задача куда сложнее и серьезнее. – Все мое уже на мне. Выбирай свой костюм на сегодня, – она бросает на кровать ворох вещей, – Размеры примерные, но, уверена,что на тебе сидеть будет хорошо. У тебя ведь есть с собой какая-нибудь обувь? Он в ответ широко улыбается и грозит ей пальцем – бросай свои штучки, детка. – Все мое уже на мне, Мэйв. – Не пойдет. Это тайный пикник, я не хочу каждые десять минут раздавать автографы и фоткаться на память, мне этого добра завтра с лишком хватит на фотосессии. – Фотосессия послезавтра. – Перенесли? – Кевин не успевает. Проблемы с семьей. «Проблемы в семьей» в устах Хоумлендера могли означать все, что угодно – от сломанного тостера до похорон в закрытом гробу. – Не важно. Выбирай майку – и поехали. Никто не будет пялиться, никто не будет тыкать пальцем. «Обозя, это же Королева Мэээйв! Омама, это же Хоумлееееендер, у которого точно найдется минимум полчаса, чтобы выслушать о том, какой же он бесконечно крутой!» Лицо Хоумлендера болезненно кривится – стрелы Мэйв попадают прямехонько в яблочко. – Подожди пару минут. Выберу что-нибудь. У меня тоже есть... За то время, пока Хоумлендер меняет майки, Мэйв успевает подкраситься и отведать глоток джина из бутылочки, выуженной из мини-бара. Вензеля в комнате выглядят уже куда симпатичнее, дружелюбнее. Что же будет, если сидя в подобных орнаментах выдуть целую бутылку? Лёгкий стук в дверь... – Снова пьешь? – Снова шикарно выглядишь? Мэйв пытается припомнить, когда она видела Хоумлендера в обычной, не суперской одежде. Наверное, очень давно, потому как сейчас он ей представляется совсем другим человеком, которого со знакомым ей Хоумлендером роднит разве что колючий взгляд да упрямо сжатая челюсть. Простенькая белая майка и летние брюки смотрятся на нем чуть нелепо, с чужого плеча, сам он явно чувствует себя в этих тряпках неловко, но такой его вид Мэйв неожиданно для себя находит приятным. Хоумлендер, Великий и Ужасный, стал человеком. Всегда им и был, если верить сказке про волшебника Оз. – Тебе идёт. Похож на преподавателя истории права в колледже, любящего щипать студенток за задницы. – В таких джинсах тебя щипать бы не стал, – парирует он, – Я оценил. – Что именно? – Майку с Дипом, которую ты мне подсунула. Мэйв пырскает смехом, не может сдержаться. – Оценил, но все равно не надел. – Будем считать, что это редкая моя слабость, – кисло смотрит на нее Хоумлендер, – Я не вижу сквозь цинк, не могу стрелять лазерами из задницы и мучительно умираю, стоит мне натянуть на себя майку с мордой Дипа. Тебе почти удалось убить главного супергероя Земли, Королева Мэйв. Почти, – он отмеряет воздух пальцами, – Но я всё ещё жив. – Это ненадолго, – хмыкает Мэйв, – Уверена, ты еще просто не пробовал местных тако.***
– Господи, что за дрянь! Как и зачем люди это едят? Хоумлендер с отвращением откладывает лепешку, брезгливо отирает пальцы салфеткой. – Ага, гадошть, – соглашается с набитым ртом Мэйв, – Эшо надо шалить это вше колой. Супер недовольно смотрит на то, как Мэйв долго, громко, с наслаждением тянет из гигантского стакана. – Это как в детстве, – говорит она, сделав невероятной силы глоток, – Ты просто набиваешь пузо всяким дерьмом, какое только увидишь в забегаловках по дороге домой. Когда я была маленькой, то на спор дралась с парнями, а они мне потом отплачивали гамбургерами – разумеется, ни один из них не мог выиграть. Ты разве не выходил в город за фастфудом? Тебе...тебе же разрешали выходить? Лицо Хоумлендера разрезает язвительная улыбка. – Если помнишь, Мэйв, детка, у «Воута» в середине 90х был контракт с рестораном куриных крылышек Barry's Fries. «Наши супер-крылышки с сууууупер соусом просто супер!» – вот эта хрень. Я был лицом рекламной кампании. Как-то раз при съёмках ролика для тв мне пришлось откусить от крылышек тридцать девять раз, пока все в кадре не встало так, как нужно. Как думаешь, люблю я фастфуд? – Ужас какой, – качает головой Мэйв, – Представляю сколько людей на съёмочной площадке пострадало в тот день. – Не так много, как следовало бы, – равнодушно отвечает Хоумлендер, то ли не заметив шутки в ее голосе, то ли не пожелав замечать. Все вокруг них – обычный теплый вечер, какой, однако, балует лишь тех, кому посчастливилось встретиться с ним именно на окраине Лос-Анджелеса. Небо уже почти догорело закатом, темные шапки пальм кажутся обожженными, в угли спаленными жестоким дневным солнцем. Слабо прорезаются бледные водянистые звёзды. Воздух цветет магнолией, шумит близким морем. Темнеет медленно, но неотвратимо. Над столиком, за которым они сидят, доедая свои тако, одна за одной загораются мелкие гирлянды цветных лампочек. – Ты ведь должен был бывать здесь раньше? – Здесь? Что я, по-твоему, здесь забыл? – Хоумлендер в притворном недоумении оглядывается, будто пытаясь найти в маленькой забегаловке хоть что-то примечательное. – Не именно здесь. В самом Лос-Анджелесе. – Ах, это...Бывал – и не раз. Съёмки, промо, знакомства с нужными людьми – все здесь. – И тебе здесь не нравится? – С чего такие мысли? – он механически улыбается, но улыбка тут же слетает с лица, стоит ему увидеть серьезный взгляд Мэйв, – Не вижу особой разницы – что здесь, что в Нью-Йорке. Люди все так же вопят по любому поводу, и их постоянно надо спасать, как и везде. – Это ведь наша работа. Не самая плохая работа, верно ведь? Мэйв сама не знает, что заставляет ее произносить подобные речи. Начни ей самой вдруг кто-то разливаться о том, что жизнь ее – сахар в патоке, а ее работа нужна и важна, она бы без сожалений вылила на собеседника остатки колы. – Как вам наши тако? – невысокая темноволосая девушка в синей униформе украдкой подбирается к их столику. Хоумлендер в ответ тут же лучится обаянием и тактом. – Почти самые лучшие, что я ел в своей жизни. Самые вкусные – такие, знаете, с чуть подгоревшими краешками – готовила тетушка моей матери. Старушка была родом из Нью-Мехико, так что, сами понимаете..., – он виновато улыбается, – Но ваши просто объедение. Мне нравится, когда сыр... Мэйв с интересом следит за тем, как ее спутник не произносит ни единого правдивого слова, ни разу при этом не задумавшись и не запнувшись. Девушка расцветает, слегка мнется, будто хочет чего-то еще, но все же уходит, так ничего и не спросив. – Почему не сказал, что не понравилось? – любопытствует Мэйв. – Я думаю, что они нас узнали, – Хоумлендер легонько кивает в сторону кассы, где бестолково топталась шайка девчонок, – Официантка и ее подруга. Они не уверены на сто процентов, но уже почти готовы поверить своим глазам. – Могу сказать, что они точно нас узнали, – пожимает плечами Мэйв. Хоумлендер капризно смотрит на нее – как и всякий раз, когда не ему первому выпала честь отгадать загадку. – Часто ли к тебе в подобных кафешках подходили официантки, чтобы узнать, понравилась ли стряпня на вынос? Все равно что полковник Сандэнс лично поинтересовался, вкусный ли баскет ты купил, – поясняет Мэйв. – Понятия не имею, – хмуро отзывается Хоумлендер, тут же потеряв остатки интереса к заведению, – Все говорит о том, что пора сматываться. – Пора – значит пора. Мэйв скоренько расплачивается, прихватывает с собой свой огромный стакан колы – на нем изображено пару ничем не примечательных холмов, на которых кольями насажена надпись из всем знакомых белых букв.***
Они неторопливо бредут по каким-то совсем уж не туристическим дорогам – Мэйв думает о том, что именно мешало ей съесть парочку тако все эти три недели. Она таскалась по лучшим клубам города каждый день, но так и не могла добраться до маленькой кафешки? Она ведь любит тако. Елена делала отличные тако, когда подхватывала «кулинарный зуд». – Куда пойдем? – спрашивает она своего спутника, карикатур но смирно вышагивающего рядом. Странное дело – Хоумлендер так легко находит общий язык с воющими от восторга толпами, умеет заговорить зубы любому членососу на благотворительных вечерах «Воута», весело рассказывает о пользе зарядки по утрам на тв – но болтуном в известном смысле его назвать никто бы не смог. Мать Мэйв называла такое состояние – «весь в себе». «Твой папа сегодня «весь в себе», деточка. Не утомляй его, поиграй пока на дворе». Папа безбожно пил, и Мэйв знала обтом с десяти лет. Здесь же явно было что-то другое. Хоумлендер пожимает плечами, лица его в темноте переулка не разглядеть. Без своего костюма он выглядит неладно, неправильно. Вдруг какая-то мысль приходит ему в голову: – Можем вернуться в отель, сегодня отдел продаж собирается как следует... – Господи, только не это, – Мэйв закусывает губу, пытаясь придумать хоть какое-нибудь приличное местечко. Пока идёт задумавшись, ногой попадает в ямку, смачно чертыхается. С другой стороны улицы раздается весёлый свист. – Эй, красотка! Не хочешь с нами? Парочка ребят с комковатыми бицепсами развлекается как умеет – воздух вокруг сладко пахнет травкой, гогот становится все громче и громче – Нет, парни, не хочу, – так же громко отзывается Мэйв. Она с тринадцати лет не боится гулять по подворотням. Знали бы парни, кто она такая, слиняли бы задолго до своего рождения. – А может все же хочешь? Твой дружок – он как? – не против? – Дружок не против, – неожиданно отзывается Хоумлендер. Он чуть отходит в сторону, делая эдакий реверанс, и даже в темноте заметно, как азартно загораются его глаза. Мэйв тихо хмыкает. Вечер вновь становится нескучным. – Вот видишь, красавица. Даже твой дружок не против. Пойдем-ка с нами – нам есть что тебе предложить. Один из парней – с козлиной бородкой, в драной джинсовой жилетке – решает подойти поближе. Мэйв терпеливо ждёт, пока его рука не окажется у нее на плече. Дальше в дело вступают принципы танго. Ведёт, разумеется, только она. – Блять! Что ты делаешь, сука! – Не нравится, милый? А чего так? Ты тоже ещё один...из Арканзаса? – Какого нахер Арка..аааарх, мать твою! Парень кувырком летит под ноги своим дружкам. Один из них решает было к ней подойти, но все же осекается, трусит. «Козлиная бородка», прихрамывая, даёт деру, а за ним толпой отправляются и другие, выкрикивая на ходу все ругательства, какие только могут припомнить. – Догнать их? – с ленцой спрашивает Хоумлендер чуть погодя. – Не стоит, – Мэйв поправляет чуть сбившийся в драке хвост, – Совсем уж хлипкие. Думала, хотя бы двое рискнут доказать, что мне место разве что у них между ног. Хоумлендер довольно щурится, слегка кивает головой в знак почтения. Он никогда не лезет в бой за нее, предпочитая страховать со стороны – и для неё это лучшая награда, какую только можно пожелать. Хоумлендер – лидер «Семерки» – признает за ней право собственноручно надрать задницу любому говнюку, посмевшему поднять на нее руку. Именно он однажды предложил репортёру Бобби Брайсу, задавшему вопрос «не считает ли Мэйв себя самой слабой, пусть и прекрасной часть команды», выйти с ней на ринг один на один. Именно Хоумлендер способствовал тому, чтобы Бобби Брайс больше не работал в «Нью-Йорк Таймс», хотя об этом Мэйв даже и просить не думала. Хоумлендер не видел ее слабостей – даже в те редкие минуты, когда она сама могла об этом забыть. Они, казалось, целую вечность стоят в загаженном темном переулке, глядя друг на друга, ничего не говоря, ничего не спрашивая. Мэйв знает, что подобный момент разделить с кем-либо еще она бы не смогла – ни с человеком, ни даже с другим супером. Она отряхивает джинсы – и замечает свой упавший стакан, валяющийся у бордюра. Кола разлилась на асфальт, надпись Hollywood подтекла и замаралась, смешавшись с дорожной пылью. – Пойдем вот сюда, посмотрим на главную достопримечательность Лос-Анджелеса, – она чуть не тычет стаканом в лицо Хоумлендеру. Тот, приглядевшись, отрицательно качает головой. – Серьезно? Не хочешь? – Мне надоело ходить, Мэйв. Давай уже слетаем.***
– Здесь как-то...черт, неудобно. А охрана нас не заметит? – Если и заметит, то что с того? – беззаботно усмехается Хоумлендер, – Их пост – вон там, видишь? Пока доедут – я трижды успею искупаться в океане. Он указывает на едва различимую будочку где-то внизу. Мэйв смотрит на огромный город, подающий сигналы жизни огнями и бликами, после – на небо, звёзды которого стали ближе и ярче. Они кое как усаживаются на перекладине буквы W, и Мэйв пытается вспомнить, мечтала ли о чем-то подобном в детстве. Пожалуй, что просто не успела – кажется, будто ее детство закончилось как-то слишком быстро. – Ты бывал здесь раньше? – Много лет назад. Может даже в первый приезд в Л.А. Не помню. – Отсюда ведь не видно самого слова. – Вот именно. Зачем смотреть издалека, если можно разлечься прямо на нем? – И задница болит, – Мэйв все еще пытается разместиться поудобнее, – Самый настоящий Голливуд, черт его дери. Если бы люди знали, что отсюда открывается такой шикарный вид, то им точно не нужны были бы эти огромные никакущие буквы. – Ты думаешь, они не знают, Мэйв? Фотками со знакомыми буквами проще хвалиться, вот и все. Мэйв думает о том, что где-то в Нью-Йорке Елена уже наверняка спит, а если нет, то безрезультатно борется с зевотой, досматривая какую-нибудь глуповатую киношку. По вечерам она постоянно включает очередную романтическую чепуху, оправдываясь тем, что «усилий для мозгов и без того хватает на работе». Под ее собственными ногами – ночной Лос-Анджелес, рядом с ней, рука об руку, сидит самый известный супер Земли. Здесь нечего сравнивать, нечего просить, нечего хотеть, и никто не может упрекнуть ее в лицемерии и лжи – уж точно не Хоумлендер, который с легкостью мог бы сбросить ее с высоты всего за одно неправдивое слово или жест. Она и не говорит ничего – просто целует его, потому что в этот момент ей так захотелось – и спустя мгновение получает неловкий, жадный, ищущий поцелуй в ответ. Кому какое дело, верно? Даже человек из Арканзаса ей здесь не судья.***
Их фотографии – неясные, размытые, где и с лупой едва-едва можно разглядеть целующихся – уже на следующий день облетели газеты и порталы всего мира. Их тут же назвали самой романтичной парой года, телеведущие гадали на скорую свадьбу. Это было быстро, слишком быстро, но в отделе пиара посчитали, что объявление о том, что Хоумлендер и Королева Мэйв встречаются – лучшее, что могло бы произойти с их маленьким скромным бизнесом накануне 4 июля. Они стали крепким союзом всего лишь после одного поцелуя – и с этим, как говаривала Стелла, "теперь надо работать". За все то время, что они встречались, Мэйв никогда не спрашивала, знал ли Хоумлендер о том, что тогда их снимали. Много позже, в минуты горечи, гнева и разочарования она думала, что он вполне мог чувствовать сердцебиение чужих людей рядом. В минуты радости подобные мысли ей в голову не приходили. Мэйв могла бы спросить – он и впрямь никогда ей не врал по каким-то своим, не до конца ей ясным причинам – но сам вопрос казался сродни предательству. Не мог же Хоумлендер согласиться стать ее партнером только для того, чтобы укрепить ее шатающуюся репутацию? Не мог же?