Chain

      Сонхва больно, почти до звездочек перед глазами, бьется затылком о белый кафель, когда его наигрубейшим образом заталкивают в ванную и с силой вжимают в стену.       Хонджун весь день с ума сходил, и вот, наконец, дорвался до желаемого.       Небольшие ладошки пробираются под две легкие майки, в которых сегодня выступал Пак, проходятся по ребрам, вызывают легкую дрожь, а потом пальцы цепляются за тонкую цепочку, болтающуюся вокруг талии и Хонджун аж стонет, тянет за нее слегка, вынуждая бедрами прижаться к бедрам.       Одной рукой Ким держится за цепь, другую вытягивает и щелкает забытой в спешке блокировкой двери, а уже через секунду стягивает с Сонхва прозрачную майку.       Боль в затылке наконец-то проходит, и Пак может оценить ситуацию: Хонджун перед ним весь почти трясется, торопливо пытаясь расстегнуть молнию на узких джинсах, дышит так, что едва пар изо рта не идет, смотрит с огнём в глазах, а еще румянцем горит, как в лучах закатного солнца. Ким всё же справляется с застежкой и чуть не пищит от счастья из-за этого, спускает джинсы вниз вместе с бельем.       Хонджун намеревается снять и вторую майку, хватает ее за нижний край и медленно задирает, касаясь костяшками оголенного живота, посылая обжигающие мурашки к позвоночнику. Сонхва чуть склоняется, тянет на себя за шею и целует Кима, так и застывшего с зажатой в руке тканью, вздернутой до груди.       Пока пальцы путаются в синих волосах, языком Сонхва размыкает розовые губы, ведет его кончиком по дёснам, чувствует рваный выдох. Он кусается, сразу же зализывая то, что натворил. Руки Пак убирает с головы и шеи Хонджуна, и принимается расстегивать черные пуговицы на его рубашке, продолжая сливаться с Кимом губами, красть его вздохи.       Всего три пуговицы успевают оказаться расстегнутыми перед тем, как поцелуй разрывают, а руки заставляют убрать от рубашки подальше, желательно — вверх поднять, чтобы всё же стянуть майку. Хонджун кидает ее на пол, туда же, куда и все остальное, оставляя Сонхва стоять в одной этой проклятой цепочке на талии и клетчатой ленте вокруг шеи.       Опустившись на колени, Ким сжимает пальцы у основания твердеющего члена и мокрыми поцелуями осыпает низ живота, свободной рукой обводит рельефный пресс и снова смотрит на блестящую цепочку, так ярко подчеркивающую тонкость талии и волшебно смотрящуюся поверх выделяющихся мышц.       Чёрт возьми, и это видели сегодня все.       Сонхва нервно облизывается и снова бьется затылком об стену, но теперь уже голову закидывая назад от ощущения обжигающего дыхания рядом с влажной головкой. На ногах становится чуть тяжелее стоять, а глаза — держать открытыми, когда Хонджун берет в рот сразу всё, перед этим лишь раз языком по всей длине пройдясь.       Ким двигает головой быстро, помогая себе рукой и всё так же смотря чуть вверх, на тонкую цепь, украшенную редкими камнями, сияние которых едва не слепило. Он чувствует, как Сонхва пальцами снова перебирает ему волосы, приятно до улыбки.       Сквозь ресницы Пак смотрит на отражение в зеркале напротив, не имея сил опустить голову, все равно обратно закинуть хотелось: его челка вся спуталась и прилипла ко лбу, рот приоткрыт и время от времени по губам пробегается влажный язык; синяя макушка, придерживаемая его руками, ритмично двигается в районе его бёдер, а все что ниже — Пак уже не видит из-за раковины, к которой зеркало и было пристроено.       — Хонджун, — на выдохе произносит Сонхва, чуть оттягивая парня за волосы, но тот и не думает тормозить. — Джуни, — он большим пальцем гладит по скуле, уводит это касание ему за ухо, и наконец-то взгляд опускает вниз, — Джуни, остановись. — На него смотрят в ответ и, не разрывая зрительного контакта, медленно слезают ртом с члена, напоследок скользят кончиком языка по уретре. — Разденься, пожалуйста.       Всё так же сидя на полу и под горящим взглядом Сонхва, Ким расстегивает оставшиеся пуговицы на рубашке и скидывает ее с себя. Он с трудом поднимается, хватаясь за упругое бедро, и неторопливо расстегивает свой ремень.       Пак вновь целует его, отвлекая внимание на свои губы, а руками быстро справляется как с все еще не расстегнутым ремнем, так и с брюками, и мокрым бельем под ними. В поцелуй Хонджун облегченно мычит, наконец избавившись от неприятного давления на члене.       — Залезай, — еле-слышно указывает Сонхва Киму, почти не отрываясь от его губ, а взглядом указывает в сторону стиральной машины.       Чертовски неудобно, — думает Хонджун, усаживаясь на узкой поверхности и спиной опираясь на холодную стену. Но того явно стоит, — как только Сонхва закидывает его ноги себе на плечи и трется членом о член, закусив губу. Он берет чей-то увлажняющий гель с ближайшей полки и обильно смазывает им ладонь.       Хонджуна даже растягивать не надо, он и так готов, но Пак водит в нем тремя пальцами, потираясь головкой о его яйца, и прекращает это лишь тогда, когда Ким кидает слишком раздражённый взгляд на него из-под челки.       Входя одним движением, Сонхва выбивает весь кислород из чужих легких и возвращает его через последующий поцелуй. Он двигается медленно и осторожно, целуя и целуя Хонджуна в губы, шею, а тот думает лишь об одном.       Хочется схватиться, притянуть, задать темп. Весь день хочется.       И он поднимает руку, берётся за мелкие звенья, да тянет с силой на себя, заставляя войти резче. Крепче хватается и притягивает так, как хочется; не отпускает дальше, чем требуется. Ким от удовольствия хищно улыбается и звуки издаёт, похожие на звериные, когда член попадает по простате.       Сонхва следует задаваемому ритму, прогибается в спине от того, как металлический поясок впивается в кожу, стоит младшему за него потянуть.       Чувствуя, что уже близок, Хонджун подцепляет пальцами чокер на изящной шее и тянет на себя, чтобы к нему склонились. Его просьбе послушно следуют, Пак сцеловывает каждый его тяжелый выдох, удерживает за дрожащие бёдра и своими двигает ещё быстрее, доводя Кима до того, что в его голове остаётся единственная четкая мысль.       Лучшее решение стилистов.