Ты просила меня жить

      Короткий вскрик, в котором кажется был слышен его позывной, утонул в выстрелах. Автоматная очередь за спиной сменилась несколькими точными одиночными выстрелами где-то сбоку. Парень оборачивается и успевает подхватить хрупкое тело, насквозь прошитое теперь уже бесполезными кусочками металла. Глаза открыты и ещë пока осмыслены, губы пытаются что-то сказать, но язык не слушается. Он аккуратно укладывает девушку на землю, пытается заткнуть рану тканью куртки, уже пропитавшейся тëплой липкой жидкостью.       - Не надо... - тихий хриплый шëпот режет слух, - Это бесполезно... - она рвано дышит между словами и пытается не корчится от боли.       - Молчи! - почти приказ. Он никогда не приказывал ей. Ведь командир она. На два звания выше. Но сейчас, когда горькая улыбка кривит еë губы, это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Только, бьющая толчками из такого любимого тела, кровь. Она хватает его руку, пытающуюся зажать рану, своими холодными пальцами.       - Я... - она делает вздох, в попытке сказать такие простые, банальные, но такие важные сейчас слова, - Живи... Пожалуйста, живи...       - Не говори! - он срывается на крик, словно через толщу воды слыша, как кто-то из товарищей просит вызвать скорую.       - Я люблю тебя... - она говорит это на последнем выдохе. Веки тяжело опускаются, навсегда закрывая собой два голубых озера, в которых старший лейтенант утонул много лет назад. Она обмякла в его руках и, кажется, даже кровь в ней застыла. Холодные пальцы разжались, тонкие руки упали на землю. Голова откинулась назад, обнажая белоснежную шею и, кажется, что парень всем собственным телом почувствовал последний удар еë сердца... Такого любимого сердца...       Он не успевает ей ответить. Подоспевшая подруга падает перед ними, не жалея собственных коленей. Она растерянным взглядом проходится по еë, обмякшему в сильных руках, телу. Касаясь пальцами шеи любимой подруги, девушка искренне надеется услышать хотя бы лëгкий, чуть уловимый, призрачный удар под пальцами. Но его нет. Она держит руку, как будто может что-то изменится... Но нет. Прекрасно понимает, что нет. Она видит, сквозь пелену, как старлей прижимает еë к себе, что-то шепча и мысленно отмечает про себя: не слышит. И уже не услышит. Никогда.

***

Две красные розы противно кололи пальцы. Выстрелы заставляют очнутся от внутренних мыслей, в которых каждый провëл последние трое суток. Слëз не было. Ни у кого. Ни когда врачи скорой констатировали смерть капитана третьего ранга. Ни когда всей группой писали рапорты. Ни когда они увидели бледное тело в деревянном гробу, обшитым красным бархатом. Ни когда сквозь пальцы сыпалась горсть земли.       Вернувшись в еë квартиру после похорон, слëз по прежнему не было. Не было ничего. Ни боли, ни слов, ни чувств. Была только пустота... Пустота, которая давила изнутри, распирала сердце, заставляя его отстукивать очередной удар. Та самая пустота, которая теперь была в этой квартире. Всë точно так, как оставила хозяйка, которая больше сюда не вернëтся. И от осознания этого пустота перерастает в нечто большее, рвущее душу и заставлявшее набрать в лëгкий больше воздуха, чтобы дать ей как можно меньше места. Это было то, что заставляло дышать. Их память - это то, что заставляло их жить.

***

      Он никогда не простит себе эту смерть. Нет, не так. Ни один из них не простит себе эту смерть. Но он будет корить себя всю жизнь, и ежегодно просыпаться в холодном поту, в холодной постели, которую никто, кроме неë не сможет согреть. Как и его сердце, которое всë ещë стучит, а лëгкие расширяются, набирая в себя очередную порцию воздуха, но всë это теперь кажется таким бесполезным. Он садится в машину и едет, к такой знакомой могиле - кажется дорогу до неë он найдет с закрытыми глазами. Опустив на сырую после дождя землю две алые розы, он проведëт рукой по холодной поверхности гранитного камня. Такому же холодному, как еë пальцы тогда... - Я буду жить, Сань... Ты просила...