Иногда лучше проиграть

Говорят, русский человек до вина большой охотник. До алкоголя в принципе. Что ж. Наверное, не врут. Тарасов готов поклясться, что ещё неделю назад он бы поспорил с этим высказыванием и привёл бы огромное количество крайне логичных аргументов. Но это было неделю назад. А сейчас заслуженный тренер СССР методично напивается. Ну, как напивается. Пить он никогда не умел. Кулагин над ним ещё двадцать лет назад подшучивал, называя «дилетантом в алкоголизме». Можно согласиться. До мастера ему ещё далековато. Тарасов вроде бы и выпил немного, а перед глазами уже плывет. Мысли расползаются в разные стороны, как неспешные и чрезвычайно омерзительные улитки. Медленно так и вязко. Оставляя за собой уродливый след. И на душе от этого погано становится. Блять Знал же, что нельзя этого юного испанца в ЦСКА брать. Чувствовал. Чересчур он настырный. Самовлюбленный. Эгоистичный. Эгоцентричный. Импульсивный. Харизматичный. И, черт возьми, талантливый. С первого взгляда было понятно, что Валера Харламов не просто многообещающий хоккеист. Он - сам хоккей. Неподвластная никому стихия. Когда Валера оказался на льду, перед властным взором Тарасова, сердце Анатолия Владимировича замерло. Потому что Харламов не просто гонялся по льду за шайбой. Он, словно танцевал. Словно жил единственно этим. Словно кроме него и этого маленького чёрного круга не осталось ничего в этом мире. Это завораживало. Но Тарасов тогда сказал себе, что такой игрок ни за что не научиться взаимодействовать в команде. Кстати, тогда же он поклялся, что не возьмёт его в ЦСКА. Что ж. 2:0 в пользу Харламова. Ну, ничего. Не зря же Тарасов заслуженный тренер. Он ещё отыграется. Когда-нибудь потом. Анатолий Владимирович пьёт из горла. Красное вино катится по губам, подбородку, шее, затекает за шиворот белоснежной рубашки. Тарасов смеётся, крепко сжимая горлышко бутылки. А перед глазами стоит шальная улыбка Харламова. В ушах звучит его просительно-ласкательное: «Анатольвладимирыч». Дьявол. Отчего-то хочется напиться до бессознательного состояния. Чтобы не слышать, не видеть, не чувствовать. Тарасов успешно движется к поставленной цели, методично вливая в себя стакан за стаканом. Перед глазами все неумолимо плывет. Пьяный запал ударяет в голову. Возникает глупая и ненужная мысль позвонить Харламову, съездить к нему, поздравить с победой. «Старый дурак» Кому нужна эта нелепая забота? Валере? Победителю канадцев, заслуженному мастеру спорта? Это ему-то, чей портрет напечатан во всех советских и американских газетах нужно внимание старого тренера? Да, он, наверняка, и думать забыл про Тарасова. Напивается сейчас где-нибудь, победу отмечает. Что ж. В этом они с Анатолием Владимировичем похожи. Только Тарасов празднует скорее своё собственное поражение. Капитуляцию. Сейчас он отлично осознаёт, когда совершил ошибку. Это случилось тогда, когда он с дуру крикнул: «Харламов, а ты чего тут вертишься?! У тебя все открыто!» Да, именно тогда. Потому что, поймав взгляд тепло-карих удивленных глаз, он понял: все, пропал. Как в омут провалился. И до сих пор выбраться не может. Только тонет. Все глубже и глубже. А как он испугался, когда Харламов в аварию попал. Ему ведь не удосужились сказать, что Валеру в больницу отправили. Нет. А Тарасов его уже и похоронить успел, и отпеть мысленно. Когда же узнал, что жив испанец... Он не помнит, что чувствовал. Голову тогда заволок туман, а в глазах все покачивалось. Почти, как сейчас. Ожидание в больнице было смазанным. Он помнит только, что провёл несколько дней среди белых стен госпиталя. Там была постоянная боль и вечный всепоглощающий страх. Руки сводило судорогой, и дрожали колени. Тарасов вспоминает, как ему мерещился мёртвый Валера, лежащий на операционном столе. Анатолия Владимировича передергивает. К черту все. Тогда он списал все на стресс и отцовские чувства. Сейчас списывает на алкоголь. Знает, что это ложь. Вино тут не причём. А вот валеркины шальные глаза и улыбка очень даже причём. Только вот не признаешь такого. Противозаконно. Звонок в дверь разбивает мысли напополам. Блять И кого в такое время принесла нелёгкая? Тарасов чертыхается и нехотя плетётся к двери. Звонок надрывается надсадным дребезжанием. Вгрызается в уставший от постоянной рефлексии мозг Анатолия Владимировича. Тарасов открывает дверь, даже не удосужившись спросить, кто там. В чёрном проеме сияет жизнерадостное лицо Кулагина. Анатолий Владимирович цепким взглядом оглядывает друга, ища подвоха. Ох, не нравится Тарасову эта хитрая лукавая ухмылочка. Борис Павлович всегда был сволочью. Вряд ли с возрастом что-то поменялось. Анатолий Владимирович с трудом подавляет желание захлопнуть дверь прямо перед носом Кулагина. Чтобы не видеть его ебучей улыбки. -Толя. А ты чего не спишь? Н-да. Все-таки он так и остался мразью. Тарасов вздыхает и мрачно смотрит на своего друга. Борис Павлович, кажется, замечает бутылку в руке Анатолия Владимировича и удивленно вглядывается в темные глаза товарища. Да, да. Это все тот же Тарасов. Когда-то читающий лекции о вреде алкоголя. Да, знаменитый трезвенник Советского Союза. Сталинист и спортсмен. Настоящий победитель. И, да, это он в одиночку напивается в 12 часов ночи. Да, это он хлещет вино из бутылки. Ничего удивительного. Просто жизнь в глаза попала. -пиздец, - глубокомысленно замечает Кулагин, проанализировав внешний вид Тарасова. -ага... - Толя даже не спорит, легко соглашается с Борисом Павловичем и делает очередной глоток из бутылки. -даже не поделишься? - нагло спрашивает Кулагин, указывая на вино. -да, ты вроде как не пьёшь, - как-то обреченно фыркает Тарасов и протягивает другу бутыль. -нет, это ты у нас вроде как не пил. что случилось с нашим вечным трезвенником и противником вредных привычек. неужто, Харламову таки удалось тебя укусить, и теперь ты мутировал в нормального человека? Блять. Тарасов изумленно таращится на Кулагина. Такую хуйню его товарищ ещё ни разу не придумывал. Может, стоит вызвать скорую? А то мало ли его удар хватит. Ну, или их обоих. Если они вообще ещё не свихнулись. Анатолий Владимирович следит за тем, как Борис Павлович пьёт из бутылки, чертыхаясь и пачкая руки липким красным вином. Это зрелище оказывается неожиданно смешным. И Тарасов заходится истеричным хохотом. Твою мать. Только истерики не хватало. Кулагин меняется в лице, хмурит брови и резким движением приоткрывает Толе рот, буквально силой вливая в него вино. Тарасов давится, но послушно глотает живительную жидкость. Благодарно кивает и ждёт комментариев от Бориса Павловича. -херово, Толь? -а сам как думаешь? - хочется, чтобы звучало зло так, с сарказмом. Получается устало и обречённо. -думаю, переутомился ты совсем. но я тебя как раз повеселить пришёл. мы там с командой твоей собрались, празднуем. а тренера-то нет. не правильно. вот, Валерка и предложил за тобой съездить... -Х-харламов?.. - отчего-то не хватает воздуха. Отчего-то сердце колотится в груди. -Харламов, Харламов. а ты я смотрю совсем поплыл, старик. ничего. я обязан тебя привезти, сам понимаешь, обещал, - Кулагин хватает его за локоть, осторожно выводит из квартиры, привычным движением достаёт из-под коврика ключи и закрывает дверь. За что Тарасов действительно любит Бориса, так это за его своеобразную чуткость. Он не начинает разговора о Валере. Не спрашивает, почему заслуженный тренер, презирающий алкоголиков, методично напивается. Он даже не задаёт осточертевших вопросов о семье, жене и детях. Просто молча ведёт Толю к машине, аккуратно усаживает его на переднее сиденье. Наверное, они выглядят комично. У Тарасова в руке все ещё зажата бутылка, а у Кулагина - ключи от Толиной квартиры. Два старика в поисках приключений. На свои седые головы. Хотя, конечно, надо признать, что у Тарасова-то седины поменьше. Да, простит его Борис Павлович. Анатолий Владимирович не следит за дорогой. Не все ли равно, куда они едут? Главное, что там будет Харламов. Такой далёкий и такой близкий. Пропахший запахом соленого пота, знойной Испании и дорогого одеколона. Может быть, Тарасову даже удастся снова побывать в его крепких объятиях. Как тогда, перед Канадой. Уткнуться в его мужественное плечо и почувствовать, как перекатываются под загорелой кожей упругие мышцы. Блядь. Он уже и размышляет, как девица. О «мужественных плечах» и «крепких объятиях». Все. Это клиника. А Кулагин хмыкает так понимающе. И от этого удавиться хочется. Много он понимает, позёр старый. Но вообще-то молодец он, Борис Павлович. Мудрый человек. Мысли в голове у Тарасова путаются, а мнение о Кулагине меняется со скоростью света. Внутренняя стрелка колеблется между «уебком» и «гением». Эти категории, разумеется, на звание лучшего друга повлиять никак не могут. Потому что, хоть уебок, хоть гений... а ближе Бориса Павловича у Толи никого нет. Понимает он Тарасова с полуслова. Всегда так было... -Толь. пообещай мне, что поговоришь с ним. Ебать -Борь... - ужасно устало и почти с вековой мудростью, - не смеши меня... ты что Конституцию нашу не читал? статья это. подсудное дело. а я Харламова подставлять не намерен. да и вообще... Он странно ясно соображает. Для пьяного-то. В глазах только плывет и в ушах звенит. А так все хорошо. -статья есть. дело подсудное. ну и что? ты теперь гробить себя будешь? алкоголем тушить огонь любви? глупо это. спиться от чувств. -ха-ха. мне кажется, ты всегда говорил, что смерть от алкоголизма - это лучше всего. -говорил. только, это для меня она лучше. а для тебя... ты даже и пить-то не умеешь. Тарасов только усмехается. Не умеет. Правда. И от алкоголизма вряд ли умрет. Да, и Боре не позволит. Ещё чего. Но вот Харламову он все-таки не скажет. Никогда. Заслужил Валерка счастье. И жизнь спокойную. Не на нарах же ему свою юность гробить. Из-за странных пристрастий своего тренера. Учителя. Наставника. От этих мыслей становится тошно. Толя делает глоток из ставшей уже родной бутылки. А Кулагин рядом снова хмыкает. Который раз за вечер. Ебанный в рот. Катился бы куда подальше с этим своим вечно понимающим лицом. Тарасов знает, что никогда не скажет так Боре. Потому что Кулагин - единственный, кому он ещё доверяет. Единственный, кому он кажется по-настоящему дорог. -ты бы бутылку-то выбросил. или прямо так к орлам своим пойдёшь? - насмешливо спрашивает Борис, смотря на Толю. Приехали. Они выходят из машины, и Кулагин все-таки отбирает у Тарасова вино. Оглядывает критическим взглядом. Сводник хренов. Поправляет волосы. А Толе смешно. Потому что знает: его редеющую прическу уже ничего не спасёт. Даже Боря. Каким бы хорошим парикмахером он не был. Тем временем, Кулагин одёргивает когда-то белоснежную рубашку Тарасова и застегивает его измявшийся пиджак. -а ты что, всегда при параде напиваешься? - смеётся Боря. Вот же сука. -нет. только, когда наша сборная канадцев побеждает, - ехидничает Толя. Они бредут к одинокому бару. Навалившись друг на друга, в попытке поддержать, помочь. Но выглядят они, как два потерпевших. Бессмысленно цепляющихся за последнюю надежду. Тарасов думает, что они нелепы и смешны. Так и есть. У Кулагина вся голова седая, у Толи - припорошило виски. У них уже слишком часто ломит кости, и болит что-то в районе сердца. Наверное, это заблудшая душа. Хотя. Если верить партии души не существует. Ну, и пусть. Тарасов запрокидывает голову, ветер треплет старательно причесанные Кулагиным волосы. Ветер, наверное, тоже дует с позволения партии. И лично Леонида Ильича. Бред. Толя смеётся и давится воздухом. Блять Кулагин открывает перед Тарасовым дверь. От его галантности хочется утопиться. Надо же, джентльмен. Анатолий Владимирович хмыкает и заходит внутрь, слегка зацепив стоящую у порога вазу. Разумеется она падает. Блять. Ну и что это интересно? Хрупкое фламандское стекло, за которое Тарасову, чтобы расплатиться, придётся продать почку? Однако отчего-то Толе все равно. Почка, так почка. Жизнь, так жизнь. Как-нибудь сочтёмся. Кулагин тихо матерится в дверном проеме. Да, Тарасов - сволочь. Да, свинья пьяная. Доставил Боре хлопот. Но, с другой стороны, Кулагин сам виноват. Он же вытащил Тарасова из уютной квартиры, где спиваться было гораздо легче, чем в этом странном заведении. Анатолий Владимирович уже собирается изложить все соображения Борису. Чтобы заткнулся, наконец, и перестал усиливать пульсирующую в голове боль своим старческим бормотанием. -Анатолий Владимирович, здравствуйте! А мы Вас только и ждём! Блять Этот жизнерадостный голос Толя узнает из тысячи. Ему хочется убежать. Он даже делает неловкую попытку, дергается к двери. Но его, разумеется, останавливает Кулагин, что-то шипящий на ухо. И Тарасову приходится развернуться. И посмотреть в эти светло-карие глаза. В эту карамельную патоку. В эту янтарную сладость. Ебать. Ну, почему именно он? Толю тошнит и слегка ведёт в сторону. Он, кажется, пялится на Харламова. Хорошо, если не пожирает Валерку взглядом. Хотя, наверное, по его мутным глазам сейчас трудно что-либо понять. -Анатолий Владимирович... - понизив голос, произносит Харламов, - что с Вами? Вам плохо? За него отвечает Кулагин. Сука. -плохо-плохо, Валер. ваш тренер-то пить совсем не умеет. а из-за вашей победы вон как набрался. так что он у нас сегодня лыка не вяжет. но пить лучше компанией, вот, я и привёз его. Харламов смотрит удивленно. Да, Валер, это нажравшееся тело - твой обожаемый тренер. Нет, ему нисколечко не стыдно за своё состояние. По крайней мере, до завтрашнего утра. А там - посмотрим. Харламов переводит взгляд с Тарасова на Кулагина и вопросительно приподнимает брови. Мол, вы серьезно полагаете, что он пьёт из-за нашей победы? Ха-ха. Нет, Валерочка, Борис-то знает правду. Поэтому и усмехается так ехидно. -ладно. проходите. Блять. Ну, почему ему кажется, что Валерка несказанно расстроен их враньём? Какая этому золотому мальчику разница, отчего напился его руководитель? Харламова-то, наверняка, ждёт дома та девочка хорошенькая. Ирочка. Вся такая безгранично доверчивая и отзывчивая. Пахнущая персиками и ранними незабудками. Не то что Тарасов. От которого несёт дымом и потом. И вином. И Кулагиным. Не тот аромат. Они проскальзывают за Харламовым в лоно бара и погружаются в тошнотворно-яркую атмосферу дискотеки и вечного праздника. От музыки раскалывается голова, дергающиеся в диком трансе тела не вызывают ничего кроме омерзения. Валерка тянет их куда-то вглубь, подальше от этого надоедливого мельтешения. Они заходят в какую-то комнату и захлопывают за собой дверь. Так гораздо лучше и тише. За большим столом собралась вся команда. Ребята радостно вскакивают и наперебой приветствуют тренера, норовя похлопать Тарасова по плечу или пожать его старческую руку. А Толе херово. Так херово, что хочется выть. Он кое-как отвечает на радостные возгласы ребят и старается не смотреть им в глаза. Вроде бы получается неплохо. Что ж, в поединке Тарасов/алкоголь заслуженный тренер пока ведёт 1:0. Однако следующий тайм проходит не так гладко. Потому что сесть на стул, ни разу не покачнувшись, почти неразрешимая задача. Толя тяжело падает на деревянную поверхность, по пути роняя несколько пустых стаканов со стола. Ребята затихают и сверлят его своими удивленными взглядами. Но Кулагин ловко отводит удар, с укором смотря на хоккеистов, предупреждая, что не нужно ничего выяснять и никого поддерживать. Блять. Ебанный Борис. Ебанная жизнь. Ебанный мир. -АнатольВладимирович... вам уже хватит, - уверенно заявляет Харламов, когда Тарасов неверной рукой тянется за бутылкой. -а хватит мне или нет решать буду я, Харламов. и только я... -Толь, мальчик дело говорит. Ну, конечно. Без Кулагина никуда. В каждой бочке затычка. Тарасов глубоко вздыхает. И отпускает коньяк. Пусть. Пусть сегодня они командуют. Потому что хлебать алкоголь под укоризненным взглядом Валерки кажется Толе невероятным свинством. Он закатывает глаза и наполняет легкие кислородом. Тарасов чувствует на себе общее внимание и молится, чтобы от него все отстали. Просто отстали. Он делает фантастическое усилие и все-таки накладывает какой-то салат из стоящей рядом миски. А потом смотрит на мешанину в своей тарелке. Н-да. Пить на голодный желудок - это была очень плохая идея. Тарасова воротит от еды. Он чувствует запах майонеза и странной кислинки, который исходит от несчастного кушанья. И ему хочется блевать. Просто взять и выблевать все, что так болит внутри, выплюнуть это едва бьющееся сердце. Чтобы все они увидели, какой он на самом деле. Чтобы Валерка понял, что его тренер - самый настоящий мудак. Потому что его сердце ещё бьется только благодаря заветной фамилии, которая янтарным мёдом перекатывается по языку. Хар-ла-мов. -я предлагаю выпить за Вас, Анатолий Владимирович! благодаря Вам мы одержали эту победу! - помпезно восклицает Гусев. Дурак. Какой же он дурак. Победу вы, лоботрясы, одержали только благодаря одному человеку. Который сидит сейчас совсем рядом с Тарасовым. Благодаря Валерке, который и ребят из депрессии не раз вытаскивал, и командный дух перед Канадой поднимал, и с тренером умел договориться, и играл филигранно. Толя чуть заметно усмехается и качает Гусеву головой. Пускай выпьют за своего старого тренера. От Харламова невыносимо несёт чем-то приторно сладким, оглушающе свежим. Тарасов зажмуривает глаза до цветных всполохов под ресницами. Ему не хочется смотреть на Валеру, не хочется тонуть в этих тёплых карих глазах. Потому что Толя знает, если взглянет, то больше не сможет оторваться. Странно, что и Кулагин, кажется, понимает, почему Тарасов так старательно гипнотизирует салат. Почему не смотрит на хоккеистов, которые ему победу принесли. Почему одобряет тост легким наклоном головы. Почему, почему, почему... А пошло оно все! Толя резко поднимает голову и наталкивается на убийственный взгляд Харламова. Валера хмур и насторожен. Будто обижен на что-то. И Толя смотрит. Как зачарованный глядится в янтарные глаза и видит в них своё отражение. Тарасов заторможенно думает, что Валерка сейчас похож на восковую фигуру. Недвижную и одинокую. Харламов смешно сутулит плечи, съёживаясь под хмельным взглядом тренера. Смешно, Валера. До боли смешно. Где-то сбоку смущенно кашляет Кулагин. Сам виноват, не нужно было пьяного Тарасова поздно ночью тащить в бар. К непосредственной причине его внезапного пьянства. Блять Время течёт нестерпимо медленно. Надо уже что-нибудь сказать. А то Гусев, замерший с рюмкой в руке, кажется, потерял малейшую надежду на ответ. Внезапно Тарасов начинает смеяться. Как помешанный. Ха-ха-ха. Смех получается вымученным, каркающим, неживым. Толя насильно выталкивает его из опухшей глотки. Силится выплюнуть свои ненужные чувства. Смех переходит в кашель. И Толя надсадно хрипит, на глазах выступают предательские слёзы. Судорога сводит горло, и на мгновение Тарасову кажется, что это конец. Что сейчас он трагически умрет от алкоголизма. Заслуженный тренер СССР. Сгорел от любви к своему воспитаннику. И это от чего-то ужасающе смешно. Наконец, Толя успокаивается, приступ паники отступает. Он снова видит перед собой знакомые до дрожи лица. Только теперь они светятся беспокойством. Тарасов запоздало понимает, что полулежит на коленях у Харламова, а сверху нависает Кулагин. И у него такое серьезное лицо. Будто хоронить кого-то собрался. Толя вымученно улыбается. -Боря, Боря. ты чего такой хмурый? что Валька не дала? - их излюбленная шутка получается несколько скомканной из-за боли в горле, которую все ещё ощущает Тарасов. -блять. Толя, я тебя убью! - орет Кулагин и притягивает к себе темную макушку, заключая Толю в крепкие дружеские объятия. И ребята снова смеются и радуются победе. И Гусев снова предлагает выпить за Тарасова. Толя соглашается и чокается с ребятами своим стаканом, который до краев заполнен яблочным соком. Тарасова все ещё тошнит. А сок в стакане какого-то светло-карего цвета. Как глаза Харламова. И пахнет от Валеры всегда также: свежими хрустящими яблоками. Толю ведёт. Тарасов пьянеет ото всех этих неожиданных ощущений. От терпкого запаха, забирающегося в ноздри, от тёплого бедра Валерки, которое прижимается к толиной ноге, от этого яблочного сока и сладкого послевкусия на языке. -Толь, пойдём... - тянет Кулагин, и волшебство тёплой ночи рассеивается. Хоккеисты торопливо собираются, будто вспоминают о существовании каких-то чрезвычайно важных дел. У них ведь семьи. Они молодые. А от Тарасова недавно ушла жена. И он ее совсем не винит в этом. Если подумать, между ними не было ничего общего. Она любила клубничные коктейли, а он - безумно крепкий чай с мятой. Она жила их семьей, а он - своей работой. Тарасов знает, что он - эгоист. Но, черт возьми, как же больно было слышать это от родного человека. Раньше он любил ее страстно, как любовницу, сейчас же он обожает ее, как подругу. Поэтому она и ушла. Не могла терпеть его отношения, его ночёвок на работе. Она ревновала его к Харламову. Какая ирония! Ребята, прощаясь, норовят приобнять Тарасова. Он не возражает. Только после целомудренных объятий с Гусевым Толя ловит на себе такой знакомый взгляд потемневших от злости глаз. Харламов выглядит разъяренным. Тарасов заторможенно думает, что это из-за Гусева. Потом спохватывается и смеётся над собственной глупостью. Конечно-конечно, Анатолий Владимирович. Валерка, наверняка, именно вас ревнует. Но отчаянная надежда не желает умирать в его сердце. Вдруг действительно ревнует. Действительно любит. Кулагин перехватывает руку Тарасова и ведет его к машине. За ними почему-то увязывается Харламов. -стойте, АнатольВладимирович. мы же ещё не попрощались. -проща-ик-ться, Чебаркуль, на кладбище будем... а сейчас достаточно одного «до свидания». А Тарасов ничего. Несмотря на своё состояние, острит, ворчит, как обычно. Только в глазах Валерки плещется обида, и становится понятно: как обычно уже не будет. Толя неловко выворачивается из хватки Бориса и, вздёрнув подбородок, вплотную подходит к Харламову. Тарасов ждёт, что Валера отступит и улыбнётся. Харламов не отступает, а упрямо стоит рядом и рассматривает лицо тренера. Считывает эмоции. Толя закуривает. Он недавно вернулся к этой пагубной институтской привычке. Тарасов выдыхает едкий дым и понимает, что Валерка отчего-то стал невероятно высоким. Тарасов отрешенно думает, что ему теперь придётся встать на носочки, чтобы дотянуться до валериных губ. Харламов смотрит куда-то за плечо Тарасова, и Толя оборачивается. В тусклом свете наступающего дня заслуженный тренер наблюдает, как смывается с места преступления его бывший лучший друг. -обижаетесь на него? - спрашивает Валерка, выхватывая из закоченевших пальцев Тарасова ядовитую сигарету. -на дураков не обижаются. -он не дурак. -ну, да. -АнатольВладимирович... -Чебаркуль, я слишком пьян для разговоров. -а я слишком трезв. -хммм... Все происходит чересчур стремительно. Валера притягивает Тарасова ближе к себе, обнимает мужчину за талию и наклоняется к его тонким и таким язвительным губам. Харламов целует Толю, нежно скользя своим языком по чужому рту, исследуя ровные белоснежные зубы. Ему отвечают. Несколько рассеянно и оглушённо, но отвечают. Тарасов встаёт на носочки и перехватывает инициативу. Он целуется рвано, горячо, неистово, кусая валеркины губы до крови. Харламов тянет Толю за волосы, и впивается губами в нежную шею тренера, оставляя на ней весьма красноречивый засос. Тарасов стонет. Он жутко возбуждён, и у него от желания подгибаются колени. Стон несколько отрезвляет Харламова. Он отстраняется и оглядывает Толю, оценивая нанесённый ущерб. Тарасов видит загоревшиеся огнём глаза Валеры. Харламову определенно нравится увиденное: растрепанные волосы, очки набекрень, наполовину расстегнутая рубашка, зацелованные губы, засос на шее и явные признаки возбуждения. И все это сделал со своим тренером он, отправленный в Чебаркуль хоккеист. Валера, словно опомнившись ото сна, стремительно осматривается, подхватывает Тарасова на руки и идёт к своей машине. Оказавшись в салоне, Харламов первым делом ещё раз целует Толю, проводит горячей ладонью по его ноге и слушает низкий гортанный стон. Потом Валера заводит машину, и они несутся по ещё не проснувшейся Москве. На светофоре Тарасов приникает к Харламову, целуя того за ухом, перебирая и оттягивая темные волосы. Очки уже давно отброшены, поэтому Толя делает все наощупь, наугад. -дьявол. мы сейча-ах-сссс светофор пропустиииим... - выгибается Харламов и легко отталкивает Тарасова. Когда Толя снова лезет к Валерке, тот, не задумываясь, кладет ладонь на пах тренера и аккуратно сжимает пальцы. Тарасов втягивает воздух и зажмуривает глаза. Харламов неспешно ласкает Толю и шепчет какой-то бред о том, что осталось немного подождать и они приедут домой. Блять. Другого слова для описания ситуации в пьяной голове Тарасова не находится. Они с трудом попадают в квартиру Валеры. Лихорадочно целуясь, сбивая на своём пути какие-то предметы и срывая друг с друга такую ненужную одежду, они все-таки добираются до кровати. А дальше... все теряется в вихре безумия. Что ж. Это уверенное 3:0 в пользу Харламова. И кажется, Тарасов совершенно не против проигрыша.