Улыбка гамми

— Задание понятно?       Юнги переминается с пятки на носок и прикладывает голову к плечу, показывая фирменную, довольно знаменитую улыбку. Хозяин бросает что-то из ряда: «я и не сомневался» и жестом руки разрешает покинуть гостиную.       Прокуренные коридоры, словно туманные дали, или как там. Мужчина мог бы сравнить себя с ежом, что только что повстречал лошадь, но как-то сейчас не думается о глупостях, и голова забита более серьёзными вещами с привкусом металла. И он снова мог бы ощутить на языке этот самый вкус, но он не из тех коллег, так скажем, что фанатеют от собственной работы. Фанатеют от убийства.       Да, например – Ви, тот что Тэхён. Ибо «Ви» – потому что вишня, вишня – потому что тёмно-красный, а это ассоциация с жизненно важным соком внутри людей. Он вроде как постоянно весь залитый кровью приходит, и рот весь замажет, и одежду. Берёт только самые элитные заказы. Жестокий очень, с битой, напичканной гвоздями, работает, и в кожаном чемоданчике всякие орудия специфические носит, дабы весело было. Ну, кому весело до того, что с катушек слетать и чужую кровь по лицу размазывать, а кто о смерти лёгкой умоляет – для каждого своя грань допустимого. Для Юнги эта грань сейчас опасным лезвием ножа переливается, ибо сегодня заказ не совсем обычный. Придётся работать с друзьями по несчастью или наоборот, но у каждого свои взгляды на жизнь и если честно, Юнги никогда не считал свою работу хорошим выбором. Он не считает себя отбитым психом, что жаждет крови. Не считает себя человеком, что может причинить кому-то боль или уж тем более принести в жертву. Юнги домашний кот. Он не выбирал родиться с зорким глазом или потомственным киллером, так же, как и будущую профессию тоже не выбирал. Возможно, для хладнокровного убийцы он слишком мягок, но все его милые и податливые грани не проявляются на работе. Вперёд выдвигается безэмоциональность, не считая фишки с улыбкой гамми – такой фальшивой, что жуть берёт – маска на глаза и тихий, хриплый голос, а что за этой маской и улыбкой хранится, никому не обязательно знать.       Такси плетётся слишком долго и Юнги понимает, что потерянные зря минуты могут развернуть ход событий в совершенно противоположную сторону. На месте. Сверчков слышно больше, чем собственных мыслей. Летние ночи так прекрасны, что Юнги жалеет каждую из них, потраченную на выполнение заказа. Сейчас неимоверно тихо, а уже спустя минут пять начнётся вакханалия полная, и печальный конец барабанным перепонкам Юна придёт. Он словно кот, аккуратно пробирается в дом. Здесь нужно быть крайне осторожным, ибо это не просто особняк, это логово диких псов, что носят маски кроликов и символично себя именем этого животного кличут. Они могут без предупреждения наброситься, перегрызть глотку и мужчина держит палец на курке, ибо с этими людьми нужно быть аккуратным. Трое убийц, не наёмных, как он, а просто группировка. Они типа творцы правосудия, убивают лишь тех, кого посчитают нужным. Список велик, ибо гнилья в городе столько, что за целый век не расчистить. Юнги не нужно убирать кого-то из трёх кроликов, нет. Его цель, вообще, по сути не связана с жильцами дома, но они по мнению начальства должны дать точные координаты места нахождения мишени. Юнги не видит точек соприкосновения и вообще связи между его заказом и кроликами, но в общем-то, когда он особо заморачивался насчёт работы? Ему это интересно? Нет. Он не слышит собственных шагов, за что самолюбие снова требует, чтобы его погладили по голове, говоря приятные слова. Раз, два.       У горла лезвие ножа; не прикасается к коже, но явно пахнет опасностью. Юнги чувствует, что перехвалил себя и есть всё-таки на этой земле люди проворнее и хитрее него. — Улыбка Гамми, — словно сам себе, для подтверждения собственной догадки, убил тишину человек. — Шерлок Холмс давно следит за мной, или зоркий кроличий глаз может распознать человека со спины в темноте? — Юнги тихо, даже чуть мелодично, пытается не выдать собственного волнения, которое, к слову, присутствует. Он, как и наверное каждый, не может терпеть, когда что-то идёт не по плану. Он нервничает, ибо кролики могут не дать след на заказ, расценивая его приход без приглашения как высшую степень неуважения. — Невысокий рост, длинный плащ, который выдают там, где ты работаешь. Я видел малую часть твоей маски и если исходить из того, что ты из той самой организации, то метод исключения начинает работать. Ви – тот человек, что не будет скрывать своё лицо перед своей жертвой, а ещё портфель сзади носит. Чимин не умеет тихо ходить, пусть рост у вас и почти одинаков, но у него винтовка поверх плаща болтается и маска всё лицо скрывает, а не лишь верхнюю часть. А дальше остаются так, массовка, которых полноценными убийцами назвать нельзя. Никто из них не сунется сюда.       Юнги уже на середине чужой речи успокаивает полностью играющие барабанными палочками по рёбрам нервы и даже палец с курка убирает. Он не боится Джей Кея. Кого угодно, но не его. Организатор группировки, и, как ни странно, самый младший из них. Малый, да удалый, как говорится. Нож возвращается на своё место, в карман джинс и Юнги медленно разворачивается к человеку, что заставил немного поволноваться. Совсем каплю. Чонгук без маски, с чуть влажными волосами, что немного подвились на концах. Скорее всего, тот только что после душа, и Юнги совершенно не понимает, почему сейчас нужно этим забивать голову. — Мне нужно знать всё об этом милом, молодом человеке. Посодействуешь по старой дружбе? — протягивает фото, к которому бумажка прикреплена, где имя, фамилия и дата рождения указаны. — Вот только мы отнюдь не друзья, — Чонгук качает головой так, что кудри сваливаются на глаза, но фотографию всё равно берёт, убирая в карман толстовки. — Приходи во вторник. Парни соберут информацию, с которой ты можешь работать.       Юнги хочет казаться благодарным, но на улыбку скупится, ибо её обычно только кому-либо перед их же смертью дарит. Он протягивает ладонь для рукопожатия на прощание, но ответа не получает. — Мы помогаем лишь потому, что вы гарантированно прикрываете нам спину перед полицией. Если бы вы не оказывали нам поддержку в этом плане, то любой из вас, убийц, что устраняет всех без разбора, есть то плохие или хорошие люди, лишь вступив на нашу территорию, лишился бы головы.       Юнги преклоняет голову в ответ на чужое шипение и уходит прочь. Он покидает справочное бюро для его организации. Вторник, значит? Через два дня можно будет начать разбираться, что из себя представляет это мясо, как говорит Тэхён, и как его правильно приготовить. Юнги чурается сам своих мыслей, кривится, и обещает сам себе никогда больше не цитировать Кима в своей голове, ибо у него чуть иное отношение к заказам. Ни в коем случае не развлечение, а тяжкий труд, который требует железной самоотдачи, ведь он может и потомственный киллер, но с душой убийцы он не рождался.

***

      Сегодня всё не так напряжённо, наверное дело вовсе не в том, что утро на дворе, а просто сегодня его ждут. Он в этот раз без плаща, так как в дневное время суток разгуливать в вещице, которую пусть не все, но многие, включая органы правопорядка, могут неправильно понять. Хотя нет, правильно, но Юнги эти проблемы не нужны от слова совсем. Звонит в дверь, в этот раз без взлома. Спустя несколько минут из-за массивной деревянной дверцы показывается опухшее после сна лицо. Хозяин дома с трудом приоткрывает правый глаз и поправляет гнездо белокурых волос, забирая чёлку назад и демонстрируя бритые виски. — Пароль, — слышится сонный, совершенно скрипучий голос. — А у вас он есть? Меня не предупреждали. Я по указанию Джей Кея должен был прибыть сюда во вторник. Время он не указал и я решил, что восемь утра не так уж и рано для жнецов смерти, — Юнги тоже не особо энергично говорит. Утром хочется лежать в постели, а не гулять вокруг особняка наёмных убийц. — М, верно, пароля нет. Заходи.       Юнги вскидывает брови и пытается не думать о забавности происходящего. Кровожадные, никого не щадящие кролики, которых боится каждый нечестный в этом городе? Серьезно? Runch Randa слишком мил для этого. Дом изнутри тоже совершенно не угрожающий, наоборот же, уютен и хорошо обставлен. Цветы, мягкие подушки и шторы кремового цвета. Намджун кивает на диван и Юнги присаживается, разглядывая гостиную. После, на шум появляется Сокджин и из пухлых губ вылетает быстрое приветствие, а из рук небольшая папка в которой страницы две от силы. — Так мало? — А ты чего хотел? Это совсем мальчишка, ни в каких делах замешан не был, за ним ничего странного нет. Даже интерес берёт, за что он вскоре поплатиться жизнью, — голос мужчины звучит не столько с упрёком, сколько с некой обидой. Обидой не на Юнги или какое-то конкретное лицо, а просто от бессилия. Он знает, что у Улыбки точно такие же права на убийство, как и у него (которых нет). Он благодарит, видит в дверях Чонгука, прощается, подняв ладонь вверх и спешно покидает дом.       Если сказать, что у Юнги вместо сердца камень и ему нисколько не жаль своих жертв, тех, что являются совершенно ни в чём не виновными, то это будет абсолютной ложью. И да, после слов Сокджина остался неприятный осадок с запахом собственной неуверенности в происходящем. Он останавливается в ближайшем парке, присаживаясь на скамью. Слюнявит указательный и безымянный, дабы легче было страницы переворачивать. Чон Хосок, значит, хорошо. Вот то, что фотографий нет, это плохо, и ту Чонгук не вернул. Юнги пусть на память и не жалуется, но черты лица заказа стёрлись и никак не желают восстанавливаться. Помнит, что волосы черные, стандартные, и толстовку красную, а дальше всё – дальше аут. «Отличительные признаки: родинка на левом веке, пухлые губы (пухлее чем у меня), много пирсингов в ушах, небольшой шрам на шее.».       Юнги роняет выдох от отсебятины Сокджина про губы и пытается хотя бы основываясь на данной информации касаемо внешних факторов, вспомнить лицо парня. Безуспешно. Он слышит шаги по чуть мокрому от ночного дождя асфальту, и как рядом с ним присаживается тело. — Вы заняты чем-то столь важным настолько, что вам будет в тягость уделить мне пару минут своего времени?       Юнги слышит приятный тембр, но из-за быстро сказанных слов и собственной задумчивости совершенно не понимает, что именно от него сейчас хотят. — Что?       Мужчина поворачивается всем корпусом в сторону незнакомца, осматривает парня, отмечая, что где-то уже видел этот взгляд, но где точно чёрт его знает. Тот волосы огненного цвета назад забирает пальцами, из-за чего те, в попытке вернуться в исходное положение, становятся дыбом. Пальто слишком громоздкое и на худом теле выглядит не то чтобы нелепо, просто чуть неуместно, как считает Юнги. Тот говорит, а Мин чувствует запах арбуза и самому хочется жвачкой рот занять. — Сегодня вечером у меня дебютный, так сказать, номер, ну, точнее баттл кое с кем. У него аудитория собирается большая, а я не хочу выглядеть лузером, когда с моей стороны будут лишь друзья и пара знакомых. Поэтому сейчас я приглашаю всех и вся, чтобы хоть какая-то поддержка была. Если тебе это хоть чуточку интересно и ты не занят в восемь вечера, то вот, — незнакомец протягивает карточку ярко-красную, на которой адрес и время мероприятия, и не увидев чужой руки, что приняла бы вещь, кладёт её к нему на ногу. — Подумаю. У меня на сегодня много планов, которые, к слову, мне совершенно неприятны.       Юнги не совсем понимает, к чему сейчас надо было начинать грузить своими проблемами чужих людей, как видно, с перспективным будущим и прочим. Хотя если так, то он вроде как не первый подсел и начал жаловаться на жизнь парнишке; тот же, наоборот, попросил у Юнги помощи в личном для него деле. Сложно. — Мой псевдоним в мире танцев «j-hope», так что надежда может выслушать и даже возможно помочь взамен на поддержку в клубе. Ведь если я всё правильно понимаю, то если твои планы на вечер не будут существовать, то ты совершенно свободен и нет препятствий для того, чтобы помочь мне.       У Юнги начинает чуть гудеть голова от быстрой речи, но этой жизнерадостности в голосе так не хватает его уставшим от воплей и криков ушам. Как обычно к нему обращаются? Начальство железным, приказным тоном даёт указания; люди, которых нужно убрать, иногда агрессивны, иногда испуганы и просят о пощаде, но остаётся одно неизменным – всё это слишком громко и на эмоциях, естественно, негативных. А Хоуп говорит слишком открыто, слишком ненавязчиво, слишком улыбаясь и пусть быстро, но к этому можно привыкнуть и тогда его речь вообще будет восприниматься воспалённым мозгом словно колыбельные. Так, стоп, зачем привыкать? Юнги трёт переносицу и, положив картонную карточку в нагрудный карман клетчатой рубашки, прислоняется спиной к спинке скамьи. — Да успокойся, я приду. Но что насчёт моих проблем, то тут ты никак не сможешь мне помочь. — Всегда и во всём можно помочь нуждающемуся в этом человеку. Если делать что-то вместе, то... — Баттл какой сферы? — неожиданность – сестра таланта в профессии Мин Юнги. — Что? Танцы. — Смотри, я вообще ни черта не шарю в твоих танцах, и если у тебя будут проблемы с изучением каких-либо движений, то я, естественно, не смогу тебе с этим никак помочь, независимо от того, нуждаешься ты в этом и вместе ли мы, исходя из сказанного тобою ранее. И тут то же самое: ты не можешь помочь мне с тем, что касается сугубо меня и в... — Да, да, да, зануда. Пойдём шоколад с орео купим и чего-нибудь освежающего попить? Сегодня жарко, — он, опираясь руками на колени, со вздохом, словно старик, поднимается и не увидев активности со стороны Юнги, устало смотрит на него, до того, как взять за рукав рубашки и потянуть на себя. — Подъём! Как твоё имя? — Юнги. — Юнги-хён, поднимите свой зад, милорд.       Киллер роняет улыбку куда-то на мокрый асфальт, неловко прикрывает её рукой, дабы не вызвать никаких ассоциаций, ибо уже привычно в этом городе людей, у которых дёсны верхние видны слишком явно, чтобы обзывать его знаменитым убийцей. Он слышал, что многие безумные подростки, помешанные на криминале, и вовсе уздечку под верхней губой подрезают, дабы делить одну особенность с их кумиром. Юнги все эти дела не одобряет и, вообще, в какие-то моменты задумывается о том, что сам не хотел бы быть собой, не то что эти фанатики... Он всё-таки «поднимает свой зад» со скамьи и плетётся за надеждой в огромном бежевом пальто и клетчатых огромных брюках, завершая свой образ тяжёлыми чёрными ботинками на шнуровке.

***

      Не проходит и пятнадцати минут, как Юнги начинает корить себя за доброту, понимание и прочие светлые качества, что заставляют в итоге чувствовать себя неуютно. Шумно, странно и чем-то воняет. Он видит Хоупа и задумывается о том, что люди бывают очень даже двуликими, разносторонними, совершенно не одинаковыми в отличных между собой ситуациях. Яркая одежда, красные дреды, баленсиаги кислотно-зелёного цвета и кольца, кольца, кольца. Он танцует первым и Мин готов молиться всем существующим и нет богам, ведь как он считает, паренёк оттанцует своё и домой можно пойти. Никто не предупреждал, что у Хоупа первые только 7 минут, а потом очередь противников, а после снова его. Тот танцует просто волшебно, тело, словно из пластилина. Элитного какого-то пластилина. Сексуально, завораживающе, на высшем уровне – Юнги по душе. Он искренне удивляется, почему этому парню пришлось созывать на своё выступление людей с улицы. Такой талант, несомненно, должен быть нарасхват. Пусть долгожданная, но очевидная победа, Юнги аплодирует до покалывания в ладонях и фалангах пальцев. Звезда вечера, соскочив с импровизированной сцены, под не такой громкий, но свист обнимает за плечи Юнги, похлопав бодро по спине. — Го водички купим где-нибудь, а потом приглашаю тебя на вечер с моими друзьями, должно быть весело, — вытирая пот тыльной стороной ладони со лба, рукой держась за чужое плечо, чуть заглушенно говорит Хоуп. Юнги хочет очень много возражать, ибо с чего бы он должен это делать и с чего этот человек решил, что Юнги так легко втянуть в компанию. Хочет возражать, но в себя приходит уже когда его за запястье вытянули на приятную прохладу, солнце ослепило глаза, а парень с дредами крикнул на ухо что-то из ряда «там недалеко магаз есть».       Вода с лаймом вкусная, в квартире Хоупа уютно и прикольно. Уютно, потому что кухня в нежных, тёплых тонах, диванчик жёлтый, чудаковатый какой-то, и на обоях вырезки, стикеры и фотографии. Прикольно, потому что подушки в форме фруктов и зверей, шкаф в виде коня стилизованного голубого с фиолетовой гривой и туловищем. Весело в общем. Ещё никто из друзей хозяина квартиры не пришёл и тот говорит, что, вообще-то, его настоящее имя - Хосок, и что Юнги стоит рассказать о себе больше. Мин подразумевает под "больше" информацию о возрасте и фамилии. — Боже, и что мне дают твои двадцать девять лет и фамилия «Мин»? Больше, больше надо, — запихивая в рот печенье, обильно жестикулирует новый знакомый. — Чего тебе надо? — Ты любишь сладости? Твой любимый цвет и какую обувь предпочитаешь? У тебя есть девушка, а может быть парень? А может ты женат или фапаешь на плакаты... Ха-ха, вот это смешно сейчас было, — Хосок оголяет белозубую улыбку, а глазам месяц позавидует. — Люблю чёрный, потому что такая одежда не пачкается особо. Из обуви, не знаю, сапоги можно резиновые надеть, а то работа у меня не то чтобы пыльная, но грязи всякой хватает. Нет у меня никого, зачем? Не до отношений мне.       Хосок прыскает уже на резиновых сапогах, а потом смотрит в одну точку где-то на ковре. — Такой смешно-ой, не могу.       Юнги искренне не понимает, что в нём нашли смешного, так что игнорирует. Имеет право, как бы. Потом было шумно, ибо друзья Хосока, тому под стать, такие же энергичные, знающие толк в музыке, а значит танцующие и бесконечно смешливые. Юнги некомфортно, Юнги хочет домой в пустую комнату, где белые обои и обстановка в стиле «минимализм», из-за того, что вещей мало, а не потому что какой-то дизайнер интерьера хорошенько содрал с него деньги. Ближе к вечеру мечты сбываются.

***

      С Хосоком не только интересно, расслабляюще и в какой-то степени весело, но ещё и сердце замирательно. Юнги не знает, есть такое слово в корейском языке или в молодёжном лексиконе, просто, наверное, аритмию словил где-то, и всё. Не проходит и дня, чтобы его рук не касались костлявые пальцы, увешанные кольцами причудливых форм. Не проходит недели, чтобы пятницу и вторник мужчина проводил не в своём доме, ведь Хосок настырный и, видимо, не врал, когда кричал, что своего добивается всегда, ибо сериал-марафон до утра с Юнги в его квартире, имеет место быть. Сейчас Чон жуёт травинку и мнёт в руках свою лимонного цвета кепку; Юнги смотрит на лежащего на газоне и со скоростью черепахи средних лет жуёт чипсы. Юнги смущает полное сходство имени своего последнего заказа и нового знакомого. Кстати, так и не выполненного заказа по причине того, что найти, чёрт возьми, этого парнишу сложно, ибо университет и место работы говорят, что у них таких кадров не водится. Верить в то, что кролики, а в частности Сокджин, всю биографию с неба взяли, а для полного букета специально фото не отдали, еще и в отличительные черты бреда полнейшего написали, не хочется. Но Юнги уверен, что в столице Южной Кореи наверняка ведь не один Чон Хосок 20 лет проживает, а значит, может совпадение просто. Ведь у Хоупа нет родинки на веке и шрамов никаких, да и губы не пухлее, чем у Сокджина. Мысли снова идут на попятную о том, что написанное может быть и не правда. — О чём думаешь весь день? — О разном. Чувствую себя глупо. Не знаю с какой стороны подвох ждать, — на грани слышимости, опустив голову отвечает мужчина. —Так и не решил свои проблемы? — перевернувшись на бок, поднимает глаза Хосок. — Не спрашивай меня об этом. Не могу знать, кому можно верить, а кому нет, запутался, не понимаю ничего.       Чон с прогретой солнечными лучами земли голову перекладывает на чужие колени, корчит рожицу, пытаясь поднять настроение, но после хмурится, когда нулевую реакцию получает. Мнёт щёки, вытянув руки к лицу Юнги, цепляется большими пальцами за уголки губ, и, словно подражая Джокеру, разводит чужие губы в улыбке. Мужчина выглядит подавленным, а что ещё хуже – злым.       Бежали дни неуклюже, под адским дождём. Начало августа напомнило о том, что Юнги получает гневное предупреждение от начальства уже четвертый раз. И, может быть, для некой эстетики, нужно было дождаться пятого, но нет, четвёртая явка в кабинет босса была последней.       «Или в этом прозрачном пакете, я завтра, вижу голову мальчика, или ты увидишь в нём свой язык, пальцы, плащ, маску и оружие», — в который уже раз, эхом в голове отдаются слова директора. Юнги думает, что лишь одного киллера в отставке видел без языка и пальцев. А что, удобно, никому ничего не расскажет, не напечатает, языку жестов полноценно не научится. Стать похожим на того несчастного мужчину, он, естественно, не горит желанием точно так же, как нести в пакете голову человека, что стал для него лучом света в тёмном туннеле. Хосок оправдал самые худшие ожидания Юнги ещё на той неделе, сказав, что не случайно подсел к нему на скамейку во вторник в начале лета. Кролики работают оперативнее, чем кто-либо мог бы предположить. Безупречные. Уже утром в понедельник, Хосок знал от Чонгука, что на него ведётся охота. Сокджин наваял ложные данные, младший кролик предложил втереться в доверие и обязательно имидж сменить. Юнги не был зол. Юнги был подавлен, ибо за несколько дней до признания, они вроде бы как начали строить отношения. Всё произошло слишком быстро, спонтанно. И Юнги знал, что ему не хватало этой импульсивности в жизни, этой энергии из которой состоял полностью Хосок. Мин был влюблен настолько, что сил не хватало даже отрицать эту любовь, и он просто поддался ей, позволил, словно по течению реки, унести себя в то ближайшее будущее, в коем он находится сейчас. А сейчас, Хосок перетаскивает последние его вещи в свою квартиру, из-за чего она становится ещё более загромождённой и напоминающей гримёрку.       Сейчас Юнги, обняв колени, хватается за волосы, сидя на кафеле около кухонной тумбы, опираясь спиной о холодильник. Роняет пули из обоймы, разбрасывает ножи, задевая нежную кожу на ладонях и пальцах. Слышно, как вода из сломанного крана капает на немытые тарелки, а свет отключили за неуплату. У мужчины скупые слёзы обиды и элементарной беспомощности перед ситуацией размазываются по щекам. Он начинает ненавидеть себя ещё больше, ведь собственные увечья не могут сравниться с жизнью Хосока, но выбор кажется слишком колоссальным, мирового масштаба почти. Ему просто страшно. Страшно до нервного тика. Страшно до холодного пота на висках, когда частые пробуждения ночью от внезапного ужаса, из-за которого тело сводит судорогой.       Утро. Завтрак. Чон Хосок целует в щёку и присаживается на подушечку, принимаясь за еду. Юнги пьёт воду из стакана и вглядывается в ставшими родными за половину лета черты лица. Острый нос, карамельные глаза, губы бантиком и уши, как у маленького эльфа. Красивый. Свой. Любимый. Бесценный. Самый желанный. Заказ. Который. Нужно. Устранить. — Ты же помнишь, да?       Юнги молчит, надавливая указательными пальцами на уставшие веки, что тонким одеялом окутали красные от недосыпа яблоки. — Знаешь, что? Я тебе твержу каждый божий день, что ты можешь выполнить задание. Это твоя работа. Сегодня у меня баттл, ты должен прийти, ясно? Хочу, чтобы ты видел мой последний танец. — Не последний, идиота кусок. Прекрати говорить это, с ума сводит. Горько.

***

      Зал гудит. Юнги терпит тычки со всех сторон, проклинает агрессивно красные софиты повсюду и наслаждается лицезрением единственного человека здесь. Хотя, как знать. Кто перед ним? Жизнерадостный, чуть странноватый, любимый, неординарный, преданный, жгучий и верный Хосок или просто цель, заказ, про который он не обязан знать ничего, кроме места положения? Юнги может прямо сейчас напрячь палец, спустить курок револьвера и полетят мозги. Или нет, он, наверное, будет целиться в грудь, дабы так символично разбить любящее его сердце. Хосок снова делает волну телом, улыбается как-то бесстыже, смотрит в глаза безотрывно. Юнги держится за рукоять, как за гранату, что вот-вот должна рвануть. Хочется бросить подальше и увести людей, ибо опасно, а с другой стороны на сцену положить и лечь рядом, пусть разрывает на куски, к чертям всё это. Руки впервые предательски дрожат перед выполнением заказа. Мин перехватывает взгляд парня, что выглядит слишком спокойным, слишком смирившимся. Раздражает неимоверно. Выстрел. Второй. Визг поднимается такой, что Юнги закрывает уши руками. Толпа ринулась к выходу, танцоры с такими лицами, будто их подушкой по голове ударили, вскоре так же сбегают. Никто не может понять, что произошло, кого ранили, кого убили, в кого не попали или намеренно выстрелили мимо. Повреждена колонка и на сцене след от огнестрельного, не более. Хосок единственный продолжает танец, Юнги единственный зритель.       У Джей Хоупа в квартире слишком много вещей, а пространства мало. Мин, словно слон в посудной лавке, всё роняет, цепляясь руками за полки и стены. На диване кладбище подушек, или лежбище, без разницы, так что Хосок, словно на перину царскую, чуть не ровную, падает. Юнги путается в своей же куртке, бесится, рычит. Хосок на коленях уже мнётся, расталкивая ими подушки в разные стороны, прогибается в спине сильнее, когда слышит отчётливо, как Юнги пальцы слюнявит. Спонтанно и без прелюдий — почему нет. Так всегда, так привычно и сладко. Тем более, не можешь знать, когда будет последняя ночь на двоих, последний поцелуй, последние слова и прикосновения пальцами по коже. Шуршание куртки Юнги, которую он так и не удосужился снять, заглушают стоны надежды на светлое будущее. Хосок под влиянием руки, удерживающей его волосы поворачивает голову назад, чтобы ощутить чужой вкус на губах. Хосок хочет медленно и мучительно убить киллера, ибо тот сначала имел честь посягать на его интимное место своими пальцами, а уже после, заставляет ждать, добиваясь собственной твёрдости до максимума с помощью рук. Подушка летит мимо, но задевает ухо Юнги и Хосок получает то, чего хотел. Получает сполна, до слёз из глаз, неконтролируемо, и до трещинах на нижней губе. Непрерывные движения бёдрами заставляют тело исполнять приватный танец только для Юнги. Из незакрытых окон мягко, словно любимый плед, ложатся огни городских улиц на жёлтый диван, цветные подушки и лицо Хосока. Красные волосы будто светятся в темноте, кожа лунная так же сверкает самыми волшебными искрами, какими только умеет. Браслеты цветные на запястьях гремят, диван скрипит, Хосок громко дышит – целая полоса разного рода звуков, можно было бы создать ремикс. Шутка. Сигнализация под окном вынуждает вздрогнуть от неожиданности и Чон слабо кидает красную подушку в окно; та ударяется о прозрачный тюль и валится на пол, а Юнги смеётся. Пальцы оставляют белые следы на боках под серой футболкой XXXL, что завтра окрасятся в сиреневый. Старший опирается всем весом тела на чужие плечи, учащает толчки до того, что бёдра почти что неотрывны друг от друга. Доводит сначала младшего до разрядки, а после, благодаря дрожи любимого тела, стону, что слаще карамельных пирожных, стоящих в холодильнике для сегодняшнего, неудавшегося марафона фильмов, кончает сам, пачкая подушки и чудаковатый диван. Куртку всё же снимает вместе с футболкой и прижимается к чужой спине, носом уткнувшись в затылок. — Тебе нужно было стрелять в меня.       Пальцы до боли вцепляются в чужие рёбра, выдавливая шипение.

***

      Сверчки напевали легонько мотив панихиды, пока чей-то носок кеда открывал дверь после того, как снести замок к чертям. Тёмный коридор, Тэхён ручки ранца сильнее сжимает в руках, ибо зрение не самое лучшее в отделе, а напороться на какой-нибудь шкаф или стол не хотелось бы, ведь это всё же дом чей-то, жилой дом. Удивительно совершенно, что на шкаф киллер наткнуться боялся, а на нож одного из кроликов - нет. Проходит на кухню, садится на тумбу для готовки, болтает ногами, задевая стул и дверцу этой же тумбы резиновой подошвой. Загорается свет и с противоположной стороны кухни виден, пусть и расплывчато от непривычки, Намджун. Он всей своей позой выражает неохоту разговаривать, ибо ноги скрещены и руки в узле. — Что за привычка идиотская? Если это дом кроликов, значит, думаете, можно вот так врываться каждый раз? — Так надо значит более прочные замки ставить на свою норку, травоядные друзья мои.       Ранч Ранда зевает, ибо, вообще-то, скоро рассвет, и смотрит устало, незаинтересованно. — Сколько будет стоить информация об Улыбке?       Намджун смотрит так, будто перед ним маленький мальчик твердит о том, что под его кроватью живёт чудовище. — А тут и рассказывать то особо нечего. Можешь пообещать, что больше сюда приходить не будешь, а то грязи слишком много от твоих кед на ковре.       Ви ничего не отвечает, ждёт то, о чём рассказывать особо нечего. — Ну пришёл, ну приняли заказ. Не знаю, каким местом ваше начальство думает, ибо убивать парня с прекрасным будущим, чистого, без криминального прошлого, глупо и странно. Мы заказ предупредили о происходящем, сказали в какое примерно время и день тот будет находиться. Сокджин биографию ложную написал. Мин на какое-то время на дно залёг, вообще не появлялся, месяц, наверное. Ну а ближе к сентябрю, я узнал, что ему некую операцию на связочки сделали, то есть избавили его от них. С работы выбросили, а где теперь он, я вообще не в курсе. — Удалили связки? — как-то наигранно прикрывает рукой рот Ви. — Ну, да. Видимо уважаемый киллер был, много работы сделал, вот и добились его молчания на всякий случай таким аккуратным способом. Тэхён болтать ногами перестаёт и решает, что он то уж точно никогда не провалит задание, каким бы оно ни было.

***

— Пап, я покушал уже, – слышится тонкий голосок со стороны кухни, в которой всё так же мало места и очень много вещей.       Хосок встаёт с дивана, направляясь к источнику звука, а после возвращается с карапузом на руках. — Такой умница, всё скушал! Сегодня пятница, а значит, что? – самым добрым, самым весёлым тоном, каким только умеет, проговаривает Чон. — Атакционы! – счастливый писк ребёнка. Мальчик тянется к лицу Юнги, мямлит что-то о том, что «папочка сегодня грустит или просто устал?» и звонкий чмок на щеке оставляет. Мин улыбается и прижимает своё на половину с Хосоком счастье к себе, поцелуями в щёчки и нос доказывая, что он в полном порядке. Нужно дать мальчику столько любви, на сколько двое мужчин только способны, ведь пусть он и не родной сын Юнги, но законы всё те же. На их глазах, в благополучной, любящей семье, растёт безупречный киллер нового поколения. The end.