«Санкёр» буквально читается как «бессердечная». Ах, если бы это действительно было правдой, Натали давно перестала бы терзать свое и без того разодранное в клочья сердце, глуша боль таблетками и молитвами. Бабочки в животе давно стали не аллюзией на нежную влюбленность, а кошмаром наяву, рвущим нутро и терзавшим ее слишком темными ночами. Призрачная цель тусклым маяком фонила на горизонте. Вон он — смысл. Лживая выдумка, лишь бы не сойти с ума окончательно, лишь бы не оступиться на этом скользком пути. Соседство с Дьяволом сделало ее одержимой. Она себя сделала одержимой.
Когда Натали заступала на должность гувернантки маленького Эдриана, она едва ли могла предположить, во что выльется забота его отца. Какие уродливые формы она примет. Как сильно изменится эта семья с уходом Эмили.
Сам Габриэль это чувствовал — нутром, тем крошечным остатком света, который с каждым днём гас все больше, гас вслед за возлюбленной. Он все ждал, когда затихнет последняя искра его добрых намерений, но она, как на зло, упрямым фениксом загоралась в сердце, питая и грея черствые стенки. Заставляя падать все ниже. Даже достижения сына постепенно перестали радовать, и он ненавидел себя за это. Искренне верил, что все исправит Эмили, стоит ей лишь открыть глаза.
Шаг, другой, третий. Они оба не заметили, как ступили за край и потеряли равновесие. Теперь во тьме их двое, и держаться остаётся только друг за друга. А падать будет очень больно.
Она открыла глаза. Отголоски тяжелого сна набатом стучали по вискам. Натали уже давно запуталась в паутине рабочих дней, тянущихся зацикленным видео без перерыва на выходной. Вместо развлечений в доме Агрестов — приступы гнева парижан и следующее за ними представление с танцами черных заколдованных бабочек и детишек в нелепых костюмах. Этот день начался слишком обыденно, чтобы Натали обращала внимание на утреннюю рутину. Душ, кофе, проверка почты и ответы самым нетерпеливым — всё это проскочило на автомате, не задерживаясь в памяти и оставаясь за закрытыми дверьми ее комнаты. Агресты никогда не видели ее несобранной. Сонной, раздетой, неготовой, даже просто усталой. В шесть утра она уже приветственно цокала каблуками в направлении кухни, чтобы организовать работу поварихи. Быть надежной, уверенной, идеальной — вот рутина Натали Санкёр. Ее ежедневный вызов самой себе.
Габриэля она увидит только к обеду, а услышит лишь через пару часов. Эдриан и его занятия всегда оставались лишь на ее плечах. Габриэль был слишком занят. Отчасти она понимала его отстраненность: после Эмили ему было несколько больно смотреть на сына, так сильно ее напоминавшего. Да чего греха таить, Санкёр раз за разом узнавала в этой летней зелени глаз щебечущие искры взгляда бывшей начальницы. И под сердцем где-то неприятно тянуло. Эдриану выпала самая нелегкая доля — без вины виноватого. А Натали старалась следить, чтобы его боль не переходила границ и не толкала его на необдуманные поступки. Лишь бы медальон Габриэля не зазвонил тревожно по его душу. Она бы хотела обнять и утешить ребенка по-настоящему, но просто не смела.
От мыслей отвлекла навязчивая тихая мелодия, доносящаяся из комнаты наверху. Эдриан еще не завтракал, а уже сел играть? Странно. Впрочем, в последнее время, как бы он ни старался это скрыть, Натали заметила, что он вел себя чуть более своевольно, чаще стал отлучаться и задерживаться на занятиях. Она намеренно не говорила Габриэлю. Списала эти странности на стремление Агреста младшего к общению и … жизни? Поэтому Натали просто продолжала присматривать за ним, ненароком взвалив на себя еще больше работы. Скорбь скорбью, а двигаться дальше всё-таки нужно. Жаль, что Габриэль этого не понимал.
В комнате Эдриана она обнаружила своего подопечного за инструментом, как и ожидала. Вокруг как всегда царил порядок. Что ни говори, а мальчик был очень способный и ответственный. Натали чувствовала за него некоторое подобие гордости, слишком похожей на материнскую. Он очень умело попадал в ноты, не совершая ни единой запинки в своей печальной партии. Бергамасская сюита. Не хотелось его прерывать, но расписание диктует свои правила игры.
— Доброе утро, Эдриан.
— Доброе утро, Натали, — печально отозвался он, не отрываясь от инструмента.
— Ты решил изменить вечернее расписание?
— Нет, Натали, просто… Захотелось сыграть.
Эдриан кротко улыбнулся и посмотрел на гувернантку, оторвав взгляд от нот. Но вспомня о внушаемых с детства правилах приличия, вновь вернулся к исписанным черными ножками-точками листам.
— Натали, а ты умеешь играть? — В голосе Эдриана звонко отзывалась надежда в такт перебираемым клавишам.
— Немного.
Натали и правда немного знала фортепиано. В детстве ее обучала тучная, но смешливая Мадам Курье, ловко и быстро перебирающая пухлыми пальчиками по черно-белой зебре клавиш. Вскоре из-за долгов отца ей пришлось отказаться от занятий, а после — и от домашнего инструмента. Некоторые знания ещё теплились в памяти, но время нещадно сгладило углы и навыки.
— Может, составишь мне компанию? Пожалуйста.
Натали замерла, внимательно глядя подопечному в глаза. В их зелёной тоске она едва ли узнавала счастливую непосредственность его матери, хоть на губах и сияла ее скромная улыбка. Светлый призрак уколом совести отозвался где-то в подкорке. Разве может она, гувернантка и ассистентка, сесть с ним рядом и заменить мать? Чепуха. Натали не выказала свою нерешительность ни единым мускулом, лишь заглянула в планшет, просматривая расписание, но больше — просто пряча глаза.
— Сожалею, Эдриан, но сегодня у нас с месье Агрестом много дел. И у тебя, кстати, тоже. Может, в другой раз. Не забудь, что сегодня…
— Урок китайского сразу после школы, да-да, я помню.
Зачастую, быть гувернанткой — это не только большая ответственность и тяжелый труд, но и сложная психологическая работа. Натали было не выносимо изо дня в день видеть, как Эдриан теряет веру в родных и трудится через силу, в конце концов она прекрасно понимала, чего в его возрасте хотят дети, но никак не могла перечить распоряжениям его отца. Сколько бессонных ночей она провела в раздумьях о своей работе и приоритетах? Пальцев на руках всех жителей дома не хватит, это точно.
Проконтролировав отъезд Эдриана в школу, Натали погрузилась в трудовые будни. Чашка кофе вместо скорого завтрака, слабая горечь на кончике языка, запоздалое приветствие босса через экран планшета. Судя по усталому взгляду, едва ли он проспал дольше пары часов: сегодня должен был состояться важный показ в пригороде Парижа, и Габриэль корпел над финальными правками аксессуаров. Натали еще вчера уладила все технические вопросы, но творческие порывы художника не унять даже горящими сроками. Планировалось небольшое дефиле пяти моделей, но для брэнда Агреста эти пять образов могли решить дальнейшую стратегию развития модного дома. В случае успеха, Габриэль отвоюет львиную долю внимания до следующей недели мод и продлит контракты с ведущими текстильными фабриками. В противном случае… Натали даже не хотела об этом думать. Ей претила сама мысль о поражении. И эту черту она переняла от Габриэля.
Уже вскоре они выехали в парк округа Жан-Мулен: Габриэль выглядел очень усталым, несмотря на две чашки крепкого эспрессо, свежезаваренного лично Натали и принесенного прямо в кабинет; а сама ассистентка была за рулем. Она часто заменяла ему личного водителя. Благо, ее образование позволяло ей быть даже более многофункциональным работником, чем Габриэль мог себе представить.
— Месье Агрест, вы хорошо себя чувствуете? — Она украдкой заглянула в зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть своего начальника. Тот что-то увлеченно отмечал в планшете, привычно нахмурив брови. Натали знала, что Габриэль в целом не в большом восторге от этой поездки — он катастрофически не любил появляться на публике и чуть меньше не любил показы, где бы не участвовал его сын. В этот раз ему и Натали предстояло довериться Горилле и самому Эдриану, ведь их не будет в городе целый день, а это всегда чревато проблемами. Все эти обстоятельства находили свой отпечаток на лице старшего Агреста.
— Я в порядке, Натали, следи за дорогой.
Она уже давно пропускала резкости мимо ушей и мимо сердца. Во всяком случае, старалась.
Так было куда проще работать и общаться с угрюмым начальником. Никто не скажет, что она не старалась.
— Ты же взяла те бутоньерки, что я подготовил? По прибытии нужно будет их сразу отдать моделям.
— Да, месье.
Всю оставшуюся дорогу ехали молча, погруженные каждый в свои думы. И никто из них не догадывался, что думают они об одном и том же.
Показ прошел как обычно — блистательно. Модели сияли, как им и положено, Габриэля одаривали самыми лестными и не трогающими эпитетами, а Натали решала вопросы в закулисье, иной раз даже просто строгим взглядом. Кто бы знал, что опыт няньки мог помочь ей в работе со взрослыми разинями. После дефиле все, включая моделей, ушли на фуршет, но хозяин торжества пожелал поскорее вернуться в крепость, и Натали, успев урвать только ягодку с верхушки пирожного, поспешила выполнить его поручение. Голод может и подождать.
Уже на пути обратно Габриэль заметно поменялся в лице. В свете заходящего солнца Натали уловила его привычное второе состояние — немую печаль во взгляде. Казалось, он совсем разучился радоваться, его максимум — злорадство в лице сребролицего альтер-эго. Натали без удовольствия заметила, что не может расслабиться и уловить ускользающее спокойствие от окончания сложной подготовки и успешного финала, потому что потерянный в овраге струящейся трассы взгляд был чертовски заразен на грусть. Временами это даже злило, грело раздражение теплым клубочком в груди, и Натали приходилось тушить его пламя бокалом холодного вина под покровом ночи. На его стеклянном дне крылась особая капля, самая последняя, заставляющая выронить пару облегчающих душу слезинок и подняться обратно к себе.
Позади неслышно зазвенел медальон. Габриэль резко подался вперед и заглянул в лобовое стекло.
— Развернись здесь, Натали. Я чувствую поблизости источник негативных эмоций, где-то совсем рядом…
— Вы хотите подобраться к нему так близко?.. — Она безропотно развернула машину и съехала на улицу Робеспьер. — Если вы перевоплотитесь в машине, вас могут заметить.
Но он, казалось, не совсем ее слышал. Источник был мощный, и в его ушах беспрестанно звенели маленькие невидимые бубенцы, слышать которые мог только он. Натали подумала, что, должно быть, Габриэль так вцепился в этого несчастного только от большого стресса. Выпустить пар и выманить ЛедиБаг и Супер-Кота подальше от шумного высотного центра Парижа казалось неплохим вариантом: как минимум есть шанс, что они не подключат к бою своих дружков и Хранитель окажется не при делах. Но Натали уже давно поняла, что в деле с акумами каждый случай был слишком индивидуальным. Габриэль и сам не всегда знал, какой результат его ожидает, а потому строить детальные планы зачастую не было целесообразно: иногда приходилось пытать удачу, полагаясь на случай. Как и сейчас, например.
— Недалеко от парка есть заброшенное здание, там и скроемся. Этот человек в глубоком отчаянии, я не хочу упустить такую жертву.
— Поняла.
Ей уже не казались его слова неправильными, она давно потеряла ту грань, что делила в ее мире добро и зло: все смешалось в странную серую кашу без проблеска чистых цветов, но то и была настоящая жизнь. Одно жаль — талисман не показывал отчаявшегося до его контакта с акумой. Иначе они бы не стали сворачивать на проспект Республики.
Вечером на этой магистрали движение не было оживленным: большинство предпочитало гулять пешком, а автомобили возвращались в Париж и ехали в другой полосе. Секунда, и тревога стала коллективной. Прежде чем свернуть в сторону парка, Натали едва почувствовала что-то неладное впереди и краем уха заслышала шум… Сигналят.
Грузовик. Перекресток будто замер. Водитель вылетает на встречку, рассекая капотом воздух и нарастающую какофонию автомобильных гудков.
Крик колес заглушил весь окружающий мир. Натали вдавила педаль газа в пол и резко выкрутила руль вправо, подставляя водительскую половину автомобиля под удар. Машина визжит в заносе, и в миллиметре от багажника проносится неуправляемый грузовик, продолжая свой безумный путь по бульвару. Натали держится за кожаную обшивку до побеления костяшек, врастая в руль и вылетая на тротуар. На секунду она замечает в зеркало заднего вида, как Габриэль держится за потолочную ручку, прижатый ремнем безопасности к спинке кресла. Один маневр отделяет их от безопасности. Нет времени думать. Остались одни инстинкты, горячими импульсами бьющие прямо в мозг.
Удар. Искры в глаза. Сильнейший толчок в спину, пробивающий до глухого вдоха и бьющий лбом в глухую черноту. Вязкая тишина заливает уши, и «здесь и сейчас» перестает существовать. В забытьи она отдаленно слышит знакомые голоса. Но уловить смысл слов уже не может.
***
Натали хорошо помнила, как в детстве ей привели Габриэля, мальчика старше на несколько лет. Он уже тогда был не слишком сговорчив, вел себя тихо и не творил глупостей. Гордый до безобразия и всегда галантный, будто всю детскую игривость из него выбивали палками. Светловолосый, с почти прозрачными серыми глазами, высокий для своих десяти лет: он производил впечатление неприветливого зазнавшегося мальчугана. Натали же с трудом представляла себе их дружбу: она была слишком занята, чтобы научиться заводить друзей вне факультативных школ. Кабриоль ей казался проще, чем обмен фразами с кем-то из величественных и сияющих Агрестов.
Знакомство началось с полного неловкости поцелуя в нежную детскую ручку, с красных лиц, с неловкого молчания. Естественно, это была лишь навязанная семьями формальность, смысл которой еще долгое время ускользал от детей. И тем не менее они бездарно проводили вместе время примерно раз в несколько месяцев, а то и в целый год: всё-таки Агресты не часто приезжали в Леон по делам. Юной Натали каждый раз было неловко затевать разговор, а Габриэль угрюмо черкался в блокнотике, который прятал во внутреннем кармане своей жилетки.
Однажды Габриэль с отцом остались погостить на пару дней, заняв спальни на втором этаже в западном крыле. Как раз со стороны комнаты Натали, которой совсем не понравилась перспектива застрять наедине с важным мальчишкой дольше, чем это бывало обычно. Ей нужно было заниматься. Вот что важно! Во время очередной игры в молчанку в пустой гостиной, она решила во что бы то ни стало не рисковать своим любимым занятием ради Габриэля, который с момента их встречи в холле и слова ей не сказал, уткнувшись в бумагу. Она поднялась с софы и с неожиданным для себя вызовом и раздражением в голосе выдала:
— Извини, но мне нужно заниматься. Увидимся позже! — И умчала в верх по лестнице в зал за высокими распашными дверями.
Вскоре дом легкой вуалью окутала музыка — за дверьми играл магнитофон с записью фортепиано. Мягкие переливы такт за тактом струились по лестнице до самой гостиной. Происходящее наверху не могло не подогреть интерес гостей. А точнее — гостя.
Габриэль поднялся и украдкой заглянул в замочную скважину. Он думал, что застанет Натали прямо за инструментом, необычайно ловко для ее возраста перебирающую клавиши и вызывающую неподдельный восторг. Но на кушетке перед фортепиано стоял проигрыватель. А где-то чуть глубже в комнате девочка, стоя в плие перед зеркалом отрабатывала прыжки: первая позиция, плие, соте. В своем костюме она выглядела забавно: высокий темный пучок, светлые трико и черное боди с длинным рукавом. Через крошечное окошко Габриэлю танцующая Натали напоминала почему-то оленёнка, слегка неловкого и неуверенного в движениях, но уже пытающегося казаться благородным и статным. Ему стало смешно, и он вернулся на первый этаж.
Но когда Натали вышла, внизу уже никого не было. Искать его она не стала, а сразу пошла к себе. Она надеялась, что Габриэль просто ушел скучать в свою спальню и решил больше оттуда не выходить.
Ночь быстро сменила вечер на посту, и дом полностью затих. От чего-то Натали не спалось — всё не выходил из головы этот странный молчаливый Габриэль и его блокнот: вдруг стало любопытно, что он там бесконечно рисует и прячет. Завтра она это узнает, она решилась. Поставила в памяти крестик и задумала идти напролом. Но сна всё ещё не было ни в одном глазу. На его поиски Натали отправилась прямиком на кухню: она была уверена, что ответы получит на дне стакана с молоком.
Ее отвлек шум, доносящийся из зала, который она, кажется, запирала после занятия. Детское воображение — штука мощная и мало предсказуемая, потому не обошлось без тяжелой книжки, которой Натали намеревалась отбиваться от незваных гостей. Она тихо толкнула дверь и шагнула внутрь. Заметила расплывающуюся по полу в лунном свете фигуру. И лишь подойдя ближе увидела, что это не совсем то чудище, которое она успела нарисовать у себя в голове. Огромный кусок длинного тюля комком лежал на паркете, а в его центре сидел… Габриэль. И что-то старательно ваял, даже не заметив стоящую за спиной Натали.
— Что ты делаешь?..
Он так подпрыгнул от неожиданности, что его творение полетело в воздух — и тогда она увидела, что он взял из шкафа ее балетный костюм. Но кое-что Натали заметила на полсекунды раньше.
Горящий взгляд Габриэля. Впервые она видела его настолько живым.
— Не пугай так… Я… Я просто подумал, что так будет намного лучше.
Он явно не хотел оправдываться или искать особых причин для содеянного. Габриэль поднялся с пола и положил костюм на крышку фортепиано, чтобы было лучше видно результат его трудов. Натали опешила и затихла. На боди не было одного рукава, а под декольте красовалась маленькая жемчужная пуговка (кажется, с крепления тюля). Белое трико теперь дополняли полупрозрачные плиссированные «юбочки» на каждой лодыжке, и они тоже были украшены жемчужинками.
— Я видел, как ты занимаешься, и решил, что так ты больше будешь похожа на балерину.
Натали, маленькая правильная Натали, смотрела то на него, то на свой костюм, раз за разом бегая глазами, и не решалась возразить. Она не ожидала от себя такого. Но не могла сдержать эмоций.
Ей очень понравилось.
***
Сознание постепенно наполняло голову как вода пустой сосуд, и Натали приходила в себя. Голова раскалывалась от боли в месте удара — виском она упала на вдувшуюся подушку безопасности, из носа текла кровь, а руки беспомощно лежали на руле. Сон, полный воспоминаний, ускользал, а перед глазами вставала суровая правда: авария, тротуар, столб. Будто ударили молнией.
— Габриэль! — Натали обернулась — слишком резко для ее состояния — и уставилась назад, опасаясь увидеть непоправимое и одновременно пытаясь разглядеть хоть что-то. Но перед глазами плясали размытые пятна, и она не сразу сообразила, что красное — нашейный платок, а не кровь. Очки с напрочь погнутой оправой неприметной жертвой аварии лежали в ногах. Габриэль успел про себя успокоиться, что линзы не разбились ассистентке прямо в глаза. Крепкая мужская ладонь уже давно лежала у нее на плече. Агрест был в сознании и на первый взгляд даже не ранен. Он сильно подался вперёд, пытаясь выяснить состояние Натали, когда та резко соскочила с подушки. Разбитый нос, синяк на скуле, напуганный взгляд.
— Не волнуйся, Натали, я уже вызвал скорую.
— Вы ранены? — Как в забытье выкрикнула она и тут же сжалась, зажмурившись от резкой боли в голове.
— Пара синяков. Не двигайся, возможно, у тебя сотрясение.
Зеваки собирались вокруг, к неудовольствию Габриэля, а кто-то из них даже вызвал полицию. Правую заднюю дверь заклинило, а левая была прижата к фасаду дома, поэтому он остался в машине, дожидаясь врачей и не отнимая руки от плеча ослабевшей ассистентки. На следующее утро его имя прогремит во всех новостных сводках Парижа, увы, в связи с аварией, а не успешным показом. «Известный модельер и его верная ассистентка стали жертвами…» Дальше он не станет слушать. Чуть позже упомянут вторую аварию вниз по проспекту Республики: грузовик с неисправными тормозами впечатался в пустую припаркованную машину, водитель ограничился парой ушибов.
«Я думал, мне конец, честное слово. Никогда не испытывал такого ужаса. Так рад, что ЛедиБаг успела вовремя…»
