Коль, а ты знаешь, что я тебя люблю?

— Коля, Коль, а ты знаешь, что я тебя люблю? — в очередной раз кричал великий писатель золотого века русской литературы под окнами у Гоголя, который вновь сгорал от стыда, краснея и стараясь не показываться на глаза даже слугам. Мама Николая любила шутить, что хобби её сына вовсе не написание интересных и просто прекрасных литературных произведений, а регулярное сгорание от стыда и часто совсем без повода. Как-то в маленькие детские руки Гоголя попала книга, подаренная ему на одном из многочисленных народных базаров каким-то странным мужчиной, чересчур опрятно одетым; и она до того оказалась непристойной и местами неожиданной для ещё неокрепшего ума, что писатель был не в силах думать, писать или говорить о женщинах в другом ключе. В России во все времена было, есть и будет непристойно говорить со своими детьми о противоположном поле не в романтическом ключе, непристойно будет говорить о, прости господи, сексе и, тем более, какой он должен быть. Все как-то сами приходили к пониманию этого и каждый раз всё более и более криво и неправильно, что женщина становится вещью, а мужчина — диким животным. Но это так, мелочи того времени, в будущем же всё обязательно изменится, ведь так? Время уже давно позднее, тихие улицы столицы Российской империи освещают фонари, свет в которых немного рябил и подрагивал, а то и вообще окончательно гас. Во всех окнах уже совсем темно, однако оставались некоторые исключения, очевидно их хозяева решили оставить все свои дела на столь поздний час, либо просто страдали от бессонницы. Лишь редкий прохожий, закутанный в длинный, но почти не греющий плащ, возвращаясь из трактира, бала или званного ужина, оповещал о том, что в городе ещё кто-то живёт, что он не весь ещё вымер, оставляя после себя красивые и эстетичные архитектурные строения того времени. Пушкин любил напиваться до беспамятства и стал делать это как-то слишком часто, что моментами стало пугать всех его друзей и знакомых. Последние несколько месяцев мужчина, что был завидным женихом для каждой светской дамы в Петербурге, стал приходить к дому своего знакомого и громко кричать одни и те же слова каждый раз. Чувство стыда пропадает, когда в организм попадает несколько миллилитров алкоголя, что и заставляет отдавать за бутылку шампанского всего каких-то десять рублей снова и снова. Разориться? Возможно, но кого это волнует, когда в пьяном бреду из-под пера вновь появляются строки, которые затем окажутся признанными критиками одними из лучших. А если хочется выдать что-то чересчур или даже слишком великое и великолепное, по мнению большинства критиков всех веков, то можно и отдать несколько рублей за что-то более сильное и запрещённое, ведь ему простительно. - Ну, Коля, где ты? Я знаю, что ты меня слышишь, хватит притворяться, что мы как дети малые, — а Коле стыдно, Коля опять стоит возле окна, спрятавшись за шторами, и краснеет. Николай Васильевич всегда выходил, чтобы подобрать этого алкоголика с улицы, надеясь, что никто не решит описать это в еженедельной газете. Этот вечер не стал исключением, и малоросс тихо спустился по недавно выкрашенной лестнице, так же тихо отворил дверь на улицу, оглядываясь по сторонам подошёл к Пушкину, уже еле стоящему на ногах, взял того за локоть и молча утянул за собой в парадную. — Коля, Коль, а ты меня тоже любишь? В ответ лишь молчание и громкий вздох, оповещающий о нелепости и стыдливости всего вновь происходящего. Николай Васильевич оказался чересчур наивным в первый раз, когда ответил на этот вопрос, стыдливо поглядывая на пьяную улыбку своего знакомого. Однако сейчас уже всё по-другому, теперь мужчина опытней и смышлёнее, Пушкин слишком пьян и на утро ничего не вспомнит, ему надо поспать, ему нужно протрезветь. — Коляяяяя, а почему ты молчишь? — всё продолжал крутить свою шарманку уже не слишком молодой поэт, — Я же знаю, что любишь, просто стесняешься сказать. Александр Сергеевич любил шутить, но уже в трезвом состоянии, что когда он начнёт понимать своего друга с Украины, то на улице начнёт идти красный снег, а поэт перестанет так много пить. Но ничему из этого было не суждено сбыться в ближайшее время, поэтому всё оставалось на своих местах. При виде этой парочки все окружающие сразу начинали шептаться и косо поглядывать, ведь когда всеобщий любимец и дамский угодник чуть ли не валяется на полу, истерично смеясь, с совсем простенькой шутки, которую бездумно произнёс малоросс, тебе невольно покажется это странным. Тебе вообще всё будет казаться странным, если об этом не пишут в книгах, а ты жизни не видел, вам даже будет неудобно из-за того, что мы сейчас говорим на «ты», ведь так и не принято вовсе. «Гоголь молчал, а Пушкин не понимал» — картина маслом на потрёпанном холсте, сделанная каким-то малоизвестным художником за одну ночь. Многие девицы Петербурга, которые только начали выходить в свет или делали это уже чересчур давно, но так и остались без своего кавалера, проводили ночи в мечтах о таком признании их кумира-писателя, затягивая корсеты всё туже и туже, желая ему понравится. Но согласитесь, желание кому-то понравится только сильнее будет отталкивать этого кого-то. Николай Васильевич ещё помнил, как примерно на третий раз Пушкин полез к нему embasser sur les levres (целоваться в губы), а потом его пьяное тело просто упало на малоросса, не давая пошевелиться и мямля что-то непонятное и нечленораздельное в ответ. Тогда на помощь пришла старая служанка, Настасья, которая, конечно, пообещала никому ничего не рассказывать, ведь иначе было никак. Сейчас эта женщина в возрасте, будучи единственной знающей всю ситуацию, выбежала из здания квартиры Гоголя, громко хлопнув дверью парадной, и подхватила Александра Сергеевича под вторую руку. — Что же это на него нашло никак понять не могу. Может горячка какая напала? Так у меня есть знакомая знахарка, она ещё мать мою лечила, — всё тараторила одну и ту же песню из раза в раз немолодая женщина, надеясь хоть как-то помочь. Настасья то ли по глупости не понимала, то ли сама не хотела признавать, что человек, пишущий великое, на деле может вести себя как придорожный пьяница. Служанка вообще таких не любила и побаивалась немного, хоть и была той самой русской женщиной, которая и в горящую избу войдёт и коня на скаку остановит. Но серьёзные детские травмы оставляют отпечаток на душе у любого, а если попадалось особенно сильно, то и в шрамах на лице. Иногда невольно задумываешься, почему в России так, а не иначе, а потом с ужасом понимаешь, что никакого «иначе» и не могло быть, ведь мы с детства терпим всё, значит и перетерпеть такое отношение к себе не составит труда. Мы слишком зациклены на том, что тяжело только нам, постоянно ищем человека, который нас бы выслушал и понял, хотя стоит только оглянуться, как сразу увидишь толпы людей, только и мечтающих об этом же, тогда, казалось бы, пора бы уже наконец задуматься, но думать — сложное и непосильное действие для многих, а зачем усложнять всё ещё сильнее. — С каких пор любовь стала называться горячкой, которую нужно лечить? — поэт всё никак не унимался, то и дело пытаясь высвободиться из цепкой хватки двух взрослых людей, почти ежедневно совершавших подобное. Пьяные люди часто говорят умные и правильные вещи, о которых невольно стараешься умолчать будь ты в трезвом состоянии и здравом уме, ведь государство всегда ликвидирует и уберёт негодных на Кавказ или сразу заставит идти под пулю. Тирания не может без власти, а вот вторая без первой будет существовать спокойно, однако это никому и не нужно, ведь так сложнее. Пьяным не страшно кричать на улицах и обсуждать то, что не принято, ведь в их крови чертовски много адреналина, который можно легко выплеснуть таким простым способом. Русский человек любит лёгкость во всём его окружающем, ведь жизнь и без того сложная. Простого крестьянина сложно заставить взять в руки книгу, то ли потому что ему вся эта светская жизнь глаза слишком мозолит, то ли язык у авторов чересчур сложен. Аристократы другие; они как будто специально не хотят видеть проблем у себя под носом, создавая громкую шумиху вокруг какой-то глупой мелочи. Чаще всего понять зачем бывает просто невозможно, но иногда понимаешь, что от роскоши тоже можно устать. Большинство богатых людей — лицемеры, это глупо отрицать, ведь чтобы добиться чего-то иногда нужно кому-то польстить, а кому-то услужить. Здесь, наверное, правильнее будет приостановить наше повествование, чтобы обратить внимание на то, что всех богатых персон автор не хотел назвать лицемерами, ведь так считать глупо. Простота и лёгкость проявляется даже в нашем молчании, моментами весьма лишнем и удручающем. Слишком много говорят лишь сплетники или журналисты, хотя многие вторые относятся к первым, но не многие первые ко вторым. Чтобы пускать слухи образование не нужно, но, чтобы грамотно и красиво писать, следует отучиться хотя бы несколько классов в школе или у местного интеллигента. Молчать нас приучили с детства, иногда и по нескольку раз на дню повторяя «Язык мой — враг мой». Но это страшно и грустно, а мы здесь собрались вовсе не затем. Александр Сергеевич цеплялся за каждый сантиметр перилл, всё нарываясь остановиться на месте, а после спотыкался на каждой ступеньке, ведь ноги его не слушались и, казалось, принадлежат совсем другому человеку, который пытается управлять ими, не видя ничего вокруг. Настасья то и дело громко вздыхала, а иногда и начинала про себя шептать молитву, которую быстро прерывала очередным глубоким вздохом. Старая служанка не помнила из своего детства практически ничего, однако чётко помнила фразу, сказанную матерью перед очередными родами, оказавшимися потом смертельными: «Если тебе страшно, плохо ли грустно, просто помолись. Бог, он всё услышит; бог, он поможет». Когда Николай Васильевич чувствовал или испытывал стыд, то не мог думать ни о чём другом, кроме как о его источнике или способе устранения. Но сейчас его мысли зациклились лишь на его проклятом решении, принятом ещё несколько лет назад, о покупке квартиры повыше, ведь оттуда вид на творение Петра открывается более красивый и атмосферный. — Почему вы молчите?! Я как будто говорю со своей покойной матерью! — Пушкин уже начал срываться на крик, а голос поэта предательски надрываться, как при самом первом споре с солидным мужчиной в пабе. Александр Сергеевич любил свою мать, сколько себя помнил, и всегда мог расплакаться при её упоминании, ведь женщина была строга ко всем детям, была холодна с юным талантом, однако гордилась им, не напрасно считая это своей заслугой. Ещё совсем маленький и несмышлёный Саша часто задавался вопросом, почему мать так с ним строга. Однако во время последней болезни Пушкиной от неё не отходил лишь старший сын, как и от её гроба. Многие не понимали и презрительно смотрели в след, однако во время боли тяжкой утраты тебе нет и дела до чужих надоедливых взглядов. Любовь в России была грехом изначально, ведь она сложна и тяжела, а значит неправильна. «Женщина — вещь и посудомойка, мужчина — кормилец и добытчик; вместе время они могут проводить только в постели, когда второй захочет сделать детей, что часто бывало против чужой воли. Может ли мужчина любить мужчину, а женщина — женщину? Нет, вы вообще себя сейчас слышите? Вы, скорее всего, напились крепкого спиртного, если так говорите; а если утверждаете чересчур сильно, то лучше вам полежать немного в психбольнице, а может и всю жизнь. Если уж такое встретишь, то молчать никак нельзя, нужно бежать к соседям, а лучше сразу в полицию с рассказами, там-то им точно найдут управу.» Дверь в небольшую, но весьма уютную квартиру писателя была открыта нараспашку, откуда слышался аромат знаменитых Гоголевсих вареников, хотя гостей он вроде бы и не ждал. Наверное, малоросс обязательно бы занялся самоунижением и разрушением, если кто-то сделал точно также хотя бы раз, но точно этого мы никогда не узнаем, ведь для других это дико. Для этих «других» и Николай Васильевич был сумасшедшим, которого обязательно следует отправить в психбольницу на длительное лечение. Где вообще это было видано, чтобы взрослый солидный мужчина женщин остерегался, сейчас ведь даже любой мальчишка, кого хочешь под венец уведёт. Гоголя чересчур не любили и постоянно обсуждали за спиной, часто в самом прямом значении этого словосочетания, всем явно не угождала его чрезмерная робость, необычная внешность, сложность характера, перепады настроения и иногда угрюмость. Все ранее перечисленные качества были лучшими друзьями писателя ещё с самого детства, которых он не стеснялся, чью руку крепко сжимал в случае стресса или неудач. Не скажешь, правда, что Гоголь себя любил, скорее просто не показывал своего стеснения и нервного состояния в противных и некрасивых случаях. Хотя кривыми и немного размытыми шрамами на руках остались у Николая Васильевича воспоминания о его юности и отрочестве. Всем сейчас нелегко, поэтому лучше промолчать сильнее обхватив рукоятку дорого иностранного ножа. — Эй, эй, вы видели? Кошка чёрная пробежала нам ни в коем случае нельзя идти дальше, разворачиваемся и обратно в паб, мы там ещё с Колей можем и партейку в карты сыграть, правда, Коль? — чёрная кошка, выбежавшая из квартиры, не на шутку напугала не верящего ни в какие суеверия Пушкина, но не вызвала ни малейшей реакции у Николая и его служанки, которая рассыпанной соли боялась, как верной смерти. Алкоголь в корне по-разному влияет на всех людей, его употребляющих. Например, Александр Сергеевич всегда становится чрезмерно доверчивым и чересчур мотивированными на написание чего-то нового и обязательно великого, ведь иначе нельзя, а если бы и было можно, то оказалось бы обязательно скучным и обыденным. Наконец пьяное тело великого писателя переступило порог квартиры, чуть не распластавшись на чистеньком паркете, споткнувшись о порог. Вся обувь Пушкина была облеплена грязью, как будто мужчина обменял её на бутылку шампанского у простого бедного крестьянина, встретившегося ему по пути в гости к Гоголю. Но на самом деле история куда скучнее и черствея на самом деле, чем в выдумке, пусть и не такой романтичной. Заглядевшись на одну из барышень, которая гордо проезжала мимо в карете, приравнивая всех за окном лишь в горстке попрошаек, часто скитавшихся возле церквей, поэт просто наступил в длинную лужу грязи сразу обеими ногами, как будто заявляя всем окружающем о своей собственности. Цепочки из трёх пар следов красовались на пути, ведущем в спальню, иногда переплетаясь, а то и вовсе соединяясь меж собой. Совершенно точно можно сказать лишь то, что Настасья будет много вздыхать, отмывая всё это и думая о чём-то своём, витая в облаках. Около порога, очевидно, было не до обуви и обтирания ног о небольшую тряпочку, ставшую половой из-за огромной дыры, которую служанка была не силах зашить незаметно. — Ой, Коля, а зачем мы сразу в спальню пришли? А как же прелюдии? Ты что их не любишь? Прости, я не знал, — Александр Сергеевич всё никак не мог замолчать и перестать задавать вопросы, на которые не суждено было получить ответ. Пьяные мысли и помутившееся сознание воспринимали всё так, как хотелось им и никак иначе, как будто маленький ребёнок, отказывавшийся воспринимать грустную и тяготящую реальность. Но Коля в ответ лишь громко протяжно вздохнул, стараясь не заплакать прямо на месте. Слёзы — отличный способ справится со стрессом и очистить свои мысли, Гоголь об этом прекрасно помнил и частенько прибегал к такого рода помощи. Всё, что «понял» пот за тот день оказалось ложью и полнейшим вздором, за который, будь он в кабаке, обязательно получил бы по лицу от необразованной части населения Российской империи, не осознававшей, что бить пьяного — бесполезный и глупый вздор. Хотя вздор и глупость тоже появились с приходом аристократов в страну, как будто бы в их отсутствие все остались бы равны. На самом деле, Николай Васильевич прелюдии любил и моментами чересчур романтизировал, что его бывшая и единственная барышня посчитала глупым поведением ребёнка, травмировав малоросса. Хотя, будем честны, его могло травмировать всё, включая надписи, неаккуратно и наспех сделанные дешёвой белой краской на одном из многочисленных фонарных столбов Петербурга, замеченные Гоголем случайно. Матушка, несмотря на все старания сына, словно считала своим долгом постоянно напоминать ему о многочисленных проигрышах, неудачах и поражениях. Тяжело? А какая разница, сейчас ведь всем нелегко, потерпит, несахарный же. — Я же только бельё поменяла! Плохие у вас друзья, Николай Васильевич! Совсем не уважают чужой труд! — возмущённо крикнула Настасья, понимая, что сие замечание так и останется висящем в воздухе и пропущенном мимо ушей. Женщина не осознавала, что её хозяин относился к ней с душой и добротой, в отличии от других, но этих самых «других» она не видела, а слухам старалась верить меньше. Всё-таки преодолев этот опасный путь с улицы до квартиры писателя, Пушкин наконец обессиленно упал на кровать, промямлив что-то совсем нечленораздельное, а может вообще и не по-русски. Теперь это останется в памяти лишь у подушек, которые перед этим пышно взбила Настасья, подготавливая наиболее хорошую перину хозяину; лишь теперь стало очевидно, что все старания были зря, а время потрачено впустую. «Друзья» — снова и снова эхом повторялось в мыслях Гоголя чересчур часто и настойчиво, что прямо сейчас захотелось превратиться в самую глупую маленькую девочку, сесть на пол и начать отчаянно громко рыдать, не вытирая слёзы, пока мама не придёт, не даст конфету и не успокоит. Но как взрослый и солидный молодой человек мог стать маленькой девочкой? Правильно, никак, он должен оставаться сильным и держать все свои чувства в себе, задыхаясь от тяжести, боли и печали. Стереотипы и принципы в Российской империи выстраивались и устанавливались годами и точно не для того, чтобы человек, которого бог наградил жалким и никому ненужным существованиям на этом свете, нарушал их и, тем более, придумывал другие. Они говорят, что мужчина может быть лишь другом с другим незнакомым мужчиной, даже если очень хочется, ведь практически всё, что хочется — грех. Чрезмерное употребление алкоголя, похоть, агрессия и избиение жён и детей — тоже грех, который из раза в раз, вновь и вновь повторяют те самые верующие, громче всего кричащих о религии и придумывающих новые правила, которым будут обязаны подчиняться абсолютно все, независимо от мнения, внешности, пола, мировоззрения и расы. Чувства истинно верующих никак невозможно ранить, они всегда поймут и поддержат, ведь их так научили: «Всегда помоги ближнему своему и наставь на путь истинный». — Раздеть его надо, Настасья, во сне помнёт все свои верхние одежды, а один я не справлюсь, — Николай Васильевич, кажется, специально не замечал ничего вокруг, ведь подними он взгляд, тотчас бы упал на пол без сил, расплакавшись и уткнувшись в колени. Служанке и не нужны было бы этого повторять, ведь одно и тоже повторялось из раз в раз, одни и те же слова и фразы, одни и те же жесты и действия, но это, наверное, стало уже традицией, которую не рискуешь нарушить просто так, потому что с ней привычнее. Старые грязные ботинки Пушкина стоило бы снимать в перчатках, которые потом нужно бы было обаятельно выкинуть, а лучше сразу сжечь, но Настасья ловко подцепила их за края кончиками пальцев и быстро стянула, стараясь ими не трясти сильно, ведь тогда осыпалась грязь. — Вы идите лучше их ополосните, дальше я сам справлюсь, — произнёс Гоголь, хотя буквально только что сам просил о помощи. Малоросс больше не мог сдержать слёз, ведь их гораздо приятнее и спокойнее показывать спящему Пушкину, чем служанке, которая и слухи, если захочет, разнесёт за пятнадцать минут по всему городу. Настасья ничего не ответила, лишь молча удалилась из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Оттирать чью-то обувь — занятие мерзкое, противное и неприятное, даже если это ботинки самого Пушкина, хотя простым крестьянам это имя практически ничего не говорило. Ведь из них читать умели лишь, можно сказать, избранные, самые умные и образованные, такие люди стояли во главах деревень и передавали свой опыт по наследству, считая это своим долгом. Все глупые люди должны хоть немного изменить в лучшую сторону с помощью умных, хотя является ли это лучшим неясно. Неясно вообще, как лучше жить, неясно даже стоит ли вообще жить, если это скучно глупо и часто никому не нужно. Учёные в области психологии работают ежедневно, но так и не нашли ответ на такой простой, казалось бы, вопрос, ведь на них непринято отвечать, их вообще лучше не задавать, лучше просто промолчать; всегда лучше молчать. Николай Васильевич аккуратно перевернул своего друга, надеясь лишь на то, что этот горе алкоголик не проснётся и не начнёт творить неправильные, по мнению общества, вещи; но не всё, во что мы верим, обязательно оказывается истиной, Пушкин начал ворочаться в кровати, а после вообще сел, вновь начиная свой монолог в пустоту. — Коль, а Коль, мне, наверное, стоит раздеться, да? А зачем вообще люди носят одежду? Согласись, было бы весьма забавно, если бы все ходили бы нагишом. Вот смеху бы было, — Александр Сергеевич явно не разбирал и не понимал, какие фразы вылетают из его рта, но слово не воробей, как говорят в народе. Будь Гоголь каким-нибудь журналистом, обязательно бы был с самым высоким жалованьем и на хорошем счету, ведь такое про Пушкина не писал никто, даже желтушники. Хотя, никто бы, наверное, и не поверил, ведь абсолютно никаких доказательств принести и показать всему миру невозможно и нереально. Практически не случившимися пальцами Пушкин пытался расстегнуть пуговицы на своём кафтане, даже после нахождения зимой на улице без перчаток он делал это значительно лучше и более ловко, хотя и умудрился подхватить простуду. После того случая поэт решил никогда больше не бегать ни за какими прекрасными дамами, ведь все они этого попросту не достойны, но через неделю после принятия решения сам же и оспорил его тем, что все дамы, даже не прекрасные, достойны того, чтобы за ними бегали. В ту ночь Александр, по своему обыкновению, приехал в дом Ушаковых, чтобы вновь увидеться с двумя прекрасными леди, живущих там. Всех девушек привлекают стихи, особенно если те, пусть даже и косвенно, могут быть посвящены им. Одна только мысль о том, что кто-то просидел за ними всю ночь, а может и не одну, вновь и вновь перечёркивая потрёпанный лист бумаги и тихо нашёптывая разные некультурные ругательства про свою глупость, кружит юным красавицам голову и будоражит их мысли. С уверенностью можно сказать, что ни одна встреча подруг не проходила без обсуждений только что вышедших проз, од и поэм, без гаданий, кто оказалась новой музой. Каждая знакомая великого поэта тешила себя мыслями о скорой женитьбе, ведь только она могла оказаться мимолётным видениям и гением чистой красоты. Однако никто и не догадывался, что одни из самых обсуждаемых строк были посвящены очередной мимолётной любви Пушкина, которыми он так грезил, ведь в каждую прекрасную даму обязательно нужно влюбиться. Гоголь прекрасной дамой вовсе не был и даже не пытался быть похожим, Александр Сергеевич начал противоречить сам себе и влюбился даже не в красавицу, а в простого и немного зажатого юношу, с которым как-то раз вместе оказался на даче у товарища. Гениальный творец вначале думал, что это очередное мимолётное увлечение, длинной в несколько недель, однако на деле затянулось на тяжёлых и полных досадной лжи три года. Осень — символ конца и депрессии; осень — символ их неправильной любви. В памяти у Александра навсегда останется тот прохладный осенний вечер и Гоголь, который смущённо, но в то же время так восхищённо смотрел ему прямо в глаза, выслушивая критику своего произведения. Сказать честно, совсем не так поэт представлял себе автора «Вечера на хуторе близь Диканьки»; для Пушкина это был затюканный и избитый жизнью старик в возрасте, явно ненавидевший всё, но при этом не терявший надежду на что-то хорошее и какие-то светлые перемены. А Николаю было стыдно, ему хотелось тотчас провалиться под землю и остаться там навсегда, не показываясь никому на глаза. Даже всю помощь тот принимал со стеснением, полным смущением и неудобством, как будто малороссу кто-то прямо в тот самый момент шептал на ухо различные непристойности прямо на глазах у всех. — А хотя, зачем мне раздеваться? Могу же поспать и так, — вдруг на последней пуговице заключил Пушкин, вновь падая в объятия подушек. Опять мужчина не довёл дело до конца, опять он всё бросил; он ненавидел эту черту характера в себе, но почему-то даже не пытался исправить. В ответ Гоголь вновь шумно вздохнёт, оглядывая свою постель, понимая, какие хлопоты будут у Настасьи, как много она шёпотом будет ругаться, но совсем не со зла, наверное. С Александром всем было сложно, такие люди иногда оказываются в жизни других, как будто заставляя заново вздохнуть полной грудью, а потом глупо ненавидеть просто так. Влюбляться в таких людей опасно, ведь их интересы и предпочтения меняются чаще, чем простыня на царской кровати, впрочем, как и они сами. Сложным людям кажется, что они не меняются, что всё внутри них на месте, да и снаружи тоже, только вокруг все отчего-то постоянно разное. Кто-нибудь им скажет? Николай Васильевич оказался каким-то особенно молчаливым в тот день, может перенервничал, но скорее просто потерял настроение ещё утром, когда разлил на себя четверть чашки кофия, а потом весь оставшийся день ругал себя за чрезмерную неуклюжесть, хотя он за всё себя ругал. Гоголь присел за небольшой стол, стоящий у окна и весь, в отличии от такого же предмета в кабинете, был доверху завален разными очерками и зарисовками, которые приходили в голову либо ранним холодным утром, либо поздней тёмной ночью. Кончик пера в чернильнице весь был обкусан и ободран, такой никто и не взял бы в руки, но малоросс писал им уже не первый месяц и заменять почему-то совсем не собирался. Мужчина пошарил по столу руками в поисках чистого кусочка бумаги, ведь все свои бурные мысли нужно было где-то оставить, но обнаружил другую потерю — на столе совсем не осталось чернил, а ящичков предусмотрено не было. Николай тихо ушёл в другую комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь, надеясь не разбудить друга вновь, вовсе не догадываясь, что тот не спит и даже ни капли не пьян. Александр Сергеевич бодро вскочил на ноги и в несколько мгновений очутился у письменного стола, быстро начал бегать глазами по многочисленным листкам, как будто следователь, незаконно проникший в дом к подозреваемому, искал улики и зацепки. На одном из почти неисписанных листов было несколько разводов либо от плохого качества бумаги, либо от пролитых слёз. «Я не могу быть влюблён в мужчину, особенно в друга, особенно в Пушкина» — гласила короткая надпись. Лист, очевидно, был испорчен и, как оказалось затем, и не зря вовсе. В душе поэт чувствовал ликование он выиграл эту игру, успешно пройдя все тяжкие испытания его актёрской игры, которую сам сейчас и нахваливал в мыслях. Годы, проведённые в лицее, точно не прошли даром и обучили жизни лучше, чем что-либо другое. Но несмотря на это Александр Сергеевич так и не расслышал стук небольшого мужского каблука по паркету. В дверях показался радостный Николай Васильевич с баночкой чернил в руке, что с грохотом упала на пол, разливая всё содержимое. — Я не пьян, Коля, и я всё знаю, — бодро нарушил тишину в комнате поэт, ясно давая понять, какой именно очерк находится в его руках, не думая о последствиях, ведь дальше…

*Немая сцена*