All the thing he said

— Идёшь на репу сегодня? — голос в трубке звучал живо посреди шума, окружавшего Арсения. — А куда я денусь, у нас через месяц концерт! — прокричал в трубку Попов. Он стоял посреди коридора школы и пытался хоть что-то услышать сквозь крики одношкольников и одноклассников. — Забились, тогда в пять зайдёшь за мной, вместе пойдём? — А может заскочу после школы, чаи погоняем? — спросил Попов, обдумывая, сможет ли он или нет. Вроде планов не намечалось, а значит можно посидеть лишние час-два у друга. — А, да без вопросов, пригоняй! Жду к трём, — после краткого прощания, Арсений положил трубку. У него было впечатление, что он вынырнул из своего мирка и его тут же окружили зубастые акулы и касатки, которые так и норовили откусить парню что-нибудь — желательно голову. В школе, а тем более уж в классе Арсения не жаловали: средних способностей, неусидчивый и чрезмерно эмоциональный, он давал поводы для насмешек как ребятам, так и учителям. Первые высмеивали его за слёзы по любому поводу, преподаватели же присоединялись к ребятам, отчитывая по дороге ещё и за относительно плохие успехи в точных науках. Звонил же Арсению его, пожалуй, единственный лучший друг — Антон. Антон или просто Шаст (от фамилии Шастун) ходил вместе с Поповым на хор, распевая рядом с ним в одной партии. Познакомились мальчишки достаточно давно, когда ещё только пришли в коллектив, сразу заключив дружбу крепким рукопожатием. Их мамы, увидев на первом концерте, что сыновья так хорошо общаются, познакомились да и сдружились тоже, а потому парни могли без вопросов ходить друг к другу, когда хотелось, стоило лишь сказать, что один из них идёт к другому в гости. С Антоном было хорошо: он был веселым, всегда умел вовремя пошутить, поддержать и посоветовать, даже когда казалось, что ситуация безвыходная и решений не найти. В школе никогда таких не было, Шастун был… Особенным, что ли? А как ещё назвать человека, появление которого заставляло Арсения расплываться в улыбке и забывать обо всех окружающих его проблемах — лучший друг поднимал настроение, да что там А проблем и правда было достаточно: в школе парня часто оскорбляли, делая их него козла отпущения — Попову было тяжело дать отпор подросткам, а таких частенько начинают задирать просто так, даже не имея на то причин. — Че, опять со своим додиком пообщался? — загоготали ребята из класса, которые слышали обрывки фраз из разговора. — Вы че, педики? — Отвалите по-хорошему, — будто бы мягко ответил Арсений: внутри клокотала злость из-за брошенных слов — его часто называли «педиком», «гомиком», но на свой счёт он мог стерпеть это, но не когда так отзывались об Антоне. — Не-ет, по-хорошему с тобой нельзя, — противно захихикали одноклассники, подходя ближе к Попову: тот даже не шелохнулся — такое бывало часто, он привык получать подзатыльники и неожиданные пинки в свою сторону. Резко колкий звук хлесткого удара разорвал воздух, пропитанный криками и смехом школьников. Арсений, даже не вскрикнув, ухватился за щеку, по которой прошлась ладонь парня. Бил обычно кто-то один из группы, сейчас это был Олег со странной фамилией Майями — у него была преданная свита, состоящая из шести человек, включая его самого. — Вот видишь, я был прав: таким, как ты, надо напоминать об их месте, — гадко выплюнул слова Майями, с усмешкой посматривая на восхищенных наблюдателей. — Ну да, твоей своре место как раз в загоне, вы, похоже, заблудились, — тихо брякнул себе под нос Попов, ощупывая пострадавшую щеку — а ведь у него скоро концертный сезон, уже октябрь! «Ладно, замажу, главное, чтобы за последнее не прилетело». Как будто кто-то, кто сидел сверху и наблюдал за сложившейся обстановкой, решил дать передышку Арсению — Олег не услышал последних слов парня и удалился, гордо задрав нос чуть ли не к потолку. «Высокомерный ублюдок», — подумал со злобой Попов, растирая ушиб — так была больше вероятность, что синяк не расползется на половину лица. К радости парня, оставался всего один урок и тот физкультура, а значит можно было свалить под шумок домой, а точнее к Антону — оба парня были в одиннадцатом классе и оба регулярно прогуливали этот урок. Собрав по-быстрому вещи и проскочив через турникет, юноша направился по давно знакомой уже дороге к недалеко стоящей хрущевке-девятиэтажке — там и жил Шастун. Несмотря на то, что он жил близко к школе, в которую ходил Арсений, по прописке ему приходилось гоняться в другой район каждое утро. Отыскав нужный и такой привычный уже подъезд, Арсений позвонил в домофон, в котором послышались шорохи открывания парадной. Взлетев на четвёртый этаж, парень упал в объятия встречающего его у двери длинноногого друга. — Так, откуда это? — изменившись в лице, строго спросил Антон: он прекрасно знал о положении Попова в классе. — Опять Майями и компания? — получив в ответ кивок, парень ещё больше нахмурился. — Не надо разбираться, — устало покачал головой Арсений, — я сам как-нибудь. — Знаю я твоё «я сам» — заладил, как в рекламе Агуши, честное слово! — возмущённо говорил Шастун. Парень не понимал, как можно столько лет терпеть такое отношение к себе со стороны одноклассников, особенно как терпел это Попов — эмоциональный, душа компании, артистичный — клад, а не человек! — Отстань, — фыркнул Арсений, ткнув Антону в рёбра пальцем — ну что за человек такой, вечно ему надо заступиться за него, что ему на месте не сидится? Это парень и озвучил вслух. — Не сидится, потому что ты получаешь день за днём украшения на своё лицо, — неодобрительно покачал головой Шастун, — зачем тебе это? Легче один раз дать им отпор и эти ироды отстанут. Попов сомневался, что Олега Майями можно было бы назвать «иродом», ему больше подошло слово «урод» или, ещё лучше, «выблядок», но спорить насчёт этого было глупо — меньше от этого одноклассник не стал бы доставать Арсения. — Он назвал тебя педиком, — почти прошептал Попов, все ещё находясь в окружении рук Антона. — Кем? Тебя не слышно, Арс, — спросил Шастун. — Педиком, — ещё более тихо шепнул Арсений, заливаясь краской, как пятилетка, только что узнавший слово «жопа». Антон засмеялся. Попов непонимающе взглянул на него, потирая кончик носа пальцем — он вычитал где-то в интернете, что это помогает от смущения, хотя, по сути, не имело никакого эффекта. — И ты ответил Майями на это? Да ты чего, бро-о-о — протянул Шастун, ласково смотря на парня, прижавшегося к нему. Тот выглядел… мило? — Он дурень, вот и все, не обращай внимания, — тряхнул головой Антон, как бы сбрасывая с себя слова, которыми обозвал его недруг Арсения. — И, кстати, ты так и будешь тут стоять или чай пойдёшь пить? Не, я-то не против, — усмехнулся парень и задорно посмотрел на резко отпрянувшего от него Попова. — Уже и пообниматься не дадут, — в шутку надувшись, прогундел Арсений, но прошёл-таки на кухню, где уже закипал чайник и стояли чашки с пакетиками. У Попова была любимая чашка среди тех, которые были у Антона — это была большая кружка, больше похожая на суповую тарелку, со смешной мордочкой кота на дне. Шастун всегда шутил, что Арсений и есть этот котёнок — спрятался за ширмой из чая и смотрел с донышка хитрым взглядом. — А ты как там? Ничего интересного в шараге? — Попов хотел хоть как-то отвлечь Антона от темы синяка, что, похоже, неплохо пока удавалось. — А я-то чего? Все по-старому: бегаю на переменах с Кузнецовой в столовку, она жалуется иногда на Оксанку и Дарину — подружки ещё называются, — пробурчал Шастун: Ира Кузнецова была его давней подругой, они дружили с первого класса, а потому девушка считала своим долгом рассказывать все последние сплетни о своих знакомых и не очень лучшему другу. Тем более, о своих подругах грех не рассказать — самое интересное же! — Проводишь с ней больше времени, чем со мной, — немного ревниво произнёс Арсений — у него-то кроме Антона и пары знакомых с хора никого не было. — У-у-у, кто-то у нас ревнивец, я смотрю! — игриво пошевелив бровями, улыбнулся Шастун, смотря на друга. — Да я же в шутку, эй! — толкнув Антона в плечо, фыркнул Попов. — Бегай ты с кем хочешь, все равно же я тебя сам достану где угодно! — Арсений и правда готов был метнуться за другом хоть на другой конец света — не важно, куда, а вместе быть лучше, чем порознь. — Да-да-а — протянул с сарказмом Шастун, смотря лукаво на Попова. — Ладно, ладно, верю, — добродушно улыбнулся парень. — Ты выучил то, что просил Васильевич? — резко спросил Антон, упершись задумчивым взглядом в стенку. — Да че там учить-то? Два листа партитуры и всего, — пожал плечами Арсений: он никогда не зубрил ни ноты, ни слова песен, все приходило со временем, пока он репетировал, а вот Шастуну было тяжко — его память подводила, и ему приходилось дома разучивать ноты со словами, чтобы не отставать от остальных. — Что там учить? Целых два листа! Нам же в Мариинке выступать, с ума сошёл? — в ужасе встрепенулся Антон — выступление в огромном зале наводило на него страх. Арсений лишь снова фыркнул, уткнувшись в чашку. Ну и что, что огромный зал главного театра города? Шастун же не один там собирается рот открывать? — Я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она, мне нужна она… — принялся напевать Попов на всю кухню одну из любимых песен. — Я ему про наш репертуар и «Кармину Бурану», а он мне тут «Тату» распевает! — Можешь идти и доучивать свою партию сколько твоей душе угодно, зануда, — показал язык Арсений. Ну вот достанет же со своей «учи ноты, Арс, учи слова, Арс»! Антон, насупившись, посмотрел из-под бровей на Попова, но, не выдержав, рассмеялся — без причины, просто потому что с Арсением легко, потому что с ним просто хочется смеяться. Шастун вообще давно прикипел душой к этому комку эмоций и чувств: с самого начала парень не понимал Попова — он ему казался странным немного, ещё и ходил с длинными волосами, но дружил все равно. А когда оба подросли — вымахали два лебедя. «Ну один лебедь так точно», — всегда думал про себя Антон, посматривая на Арсения. Красивый же, зараза. Когда друг перешёл из разряда «ну норм одет» в разряд «какой красивый», Шастун, если честно, не заметил да и не сильно его это напрягло: ну нравится, как выглядит парень, и чего? Из этого теперь трагедию разводить? Когда ты улыбаешься, ноги подгибаются. Все это Антон скидывал на банальную привязанность — шутка ли, одиннадцать лет дружить! Правильно, Антон, конечно, сильная привязанность, очень сильная. Такая, что и не отвяжешься. Время за шутками и чаем летело незаметно, да так, что юноши опомнились только тогда, когда одному из них пришло сообщение от их общего друга, Нурлана. Нурлан, 16:45. Вы сегодня собираетесь на хор или мы с Лёхой тоже дома отсиживаемся? — Бля-ять! Мы с тобой же опоздать могли! — стукнул себе по лбу Шастун. — Да че, в первый раз что ли? — пожал плечами Арсений, не разделяя беспокойства друга. — Не в первый, но голову откусят. — Кто? Васильич? — усмехнулся Попов. — Ты не похож на самца богомола, а он не самка, так что отставить волнения! Антон закатил глаза — вечно беззаботный Арс иногда подбешивал его. — Ладно, ноги в руки — и вперёд, разминать ротовой аппарат, — указав рукой на выход из квартиры, посмотрел на Шастуна Арсений, — а, ну твой даже разминать не надо, — испустил небольшой смешок парень. Глаза Антона поползли на лоб. У Попова скрючило лицо от смеха, если лицо вообще скрючить. — Но-но, молодой человек, без рукоприкладства! — со смехом фырчал Арсений, когда Шастун потянулся легонько стукнуть его по лбу. Место, где проводились занятия, находилось не так далеко от дома Антона, поэтому мальчишки вечно выходили достаточно поздно на занятия — в чем смысл выходить заранее, если придётся сидеть бесполезным куском мяса на стуле лишние минут десять? — Ты папку взял? — Антон пытался в развалинах своей комнаты найти хоть что-то, напоминающее папку с нотами темно-синего цвета. — Так я ее на хоре и оставил, зачем лишний раз таскать. — А если концерт? — снова занервничал Шастун. «Сколько лишних волнений», — про себя подумал Арсений. — А вдруг война, а я уставший? Тох, ну звучит так же, — с небольшим упреком проговорил Попов, глядя на суетящегося друга. — Давай быстрее! — Ну ты и сварливая жена! — всплеснул руками Антон, засмеявшись, отчего вокруг глаз собрались мимические морщинки. Спустя несколько минут, когда Шастун наконец нашёл свою обожаемую папку, а Арсений впихнулся в кроссовки, мальчишки наконец вышли из дома, попутно забыв закрыть дверь, для чего, собственно, они и возвратились назад, вспомнив об этом инциденте спустя пару минут. — О, приперлись все-таки, — немного раздраженно произнёс Нурлан, — мы уже с Лехой поспорили на сотку, что вы не явитесь, — парень нехотя полез за кошельком, вытаскивая оттуда гладкую бумажку, отдавая своему другу. Лёша довольно заулыбался, чувствуя своё превосходство. — А я говорил! — нудел Щербаков. — Леха, рот закрой! — выпучив глаза и резко повернувшись к Щербакову, ответил Сабуров. — Ты говоришь много, да только мало умного! Смотря на этих двоих, могло сложиться впечатление, что они ненавидят друг друга, ну, по крайней мере, презирают уж так точно. Но нет — то были два друга, которые, как всякие уважающие себя лучшие друзья, втаптывали друг друга в грязь и поносили так, что уши сворачивались трубочкой. Но стоило только кому-то незнакомому, не из их компании, сказать что-то неприятное в сторону одного из них — готовы были за друга перегрызть глотку. — Как псины дворовые, честное слово, — закатил глаза Антон, пройдя к своей партии, и уселся на стул на последнем, третьем, ряду. Рядом сел Арсений, немного задев собой Шастуна, пока пролезал на своё насиженное место. Оба парня сидели в партии теноров — имели достаточно высокий голос, который, к удивлению руководителя хора, не сломался в лет тринадцать, когда как Нурлан и Лёша отдувались за басы — их глубокие, сильные голоса гудели внизу, делая произведение, как поговаривал руководитель, «вкусным и сочным». — Так, телефоны убрали — увижу, забираю без разговоров, — строго проговорил Эльдар Васильевич. Это был уже немолодой мужчина, лет пятидесяти, но ещё не седой, с густой каштановой шевелюрой из кудрявых волос. Имея звучный голос, он мог доставать как самые высокие ноты, так и самые низкие, которые были способны взять не все ребята, сидящие в партии басов. — Сначала распевка, затем готовимся снова к концерту, — оглядел серьезным взглядом из-под очков мужчина, — все же помнят, что десятого октября мы выступаем в Мариинском? — ответом послужил дружный гомон «да». Все ждали этого выступления — заслуженный коллектив не раз выступал на сцене главного театра Санкт-Петербурга, но всегда в качестве вспомогательного, но ни разу главным. Сейчас же мальчикам предстояло петь не четыре-пять песен из цикла «Кармина Бурана», а почти все двадцать четыре, за исключением тех, которые исполнялись только солистами. — Ну хорошо, давайте, сначала на «а», затем на «ни-и, нэ-э, ни-и, на», — и работа закипела, ведь распевка — основа хорошего пения. — Басы, убрать сип! — ругался Васильевич, недовольно хмурясь. — Тенора, опять не дотягиваете! Сейчас буду по одному спрашивать! — угроза возымела своё действие: послышался кашель со стороны нижних голосов и пробы нот со стороны верхних, затем же чистый звук и громкие мальчишеские голоса ударились в стены небольшого класса и улетели далеко за его пределы, минуя открытые нараспашку окна. — Ноты у всех, я надеюсь, есть? — немного с нажимом проговорил учитель, посматривая в сторону Арсения: тот хоть и был отличным певцом, но партитуру забывал из урока в урок. — Да взял я, Эльдар Васильевич! — лучезарно улыбнулся мальчишка и прошёл к стеллажу, где стройными рядами стояли папки. Выудив нужную, Попов вернулся на место, глянув снова на преподавателя с некоторым превосходством. Тот одобрительно кивнул и попросил открыть нужное произведение. Три с половиной часа — почти до девяти вечера — то одна партия, то другая разучивали сложные пассажи, проговаривали слова на латыни, подстраивались друг под друга, чтобы звучать так, будто поёт один человек, а не десятки разных. — Мальчики, молодцы! Сегодня работали хорошо, но нам ещё пахать и пахать, учтите! — складывая ноты аккуратной стопочкой и закрывая фортепиано, гремел голос дирижера. Он улыбался, глядя на то, как в спешке собирают свои папки, тетрадки с домашней работой — это не запрещалось на занятиях, делать-то ее когда-то надо было ребятам — в рюкзаки и сумки и, прощаясь с руководителем, убегают в гардероб, обсуждая новости или прошедшую репетицию. — Фух, у меня аж свело нёбо, такое впечатление, что рот не закрывал, — поделился своими ощущениями Щербаков. — А ты его никогда и не закрываешь! — грубо парировал Нурлан, посматривая на друга. — Интересно, как может свести нёбо… — задумчиво протянул Антон, запихивая ладони в карман и шумно зевая. Интересный факт: если долго стоять с открытым ртом, всегда хочется потом зевать, чем собственно и занимался Шастун, раскрывая рот так, что его зубы можно было разглядеть без лампы при вечернем свете солнца. — Видимо, Лёха настолько перекачался, что успел обзавестись какими-то мышцами и там, — хихикнул Арсений. — Да у Щербака там единственная мышца накачанная — и это язык, — снова съехидничал Сабуров, но уже без видимой агрессии, даже немного ласково приобнимая за плечи друга, потрепав его по ним. — Я не понимаю, ты столько про мой язык базаришь, проверить что ли хочешь? — скидывая руки Нурлана, возмутился Лёша. — Да отъебись ты со своей проверкой, просто ты слишком много херни несёшь! — Начало-о-ось, — театрально схватившись за голову, вскрикнул Арсений синхронно с Антоном, после чего они оба засмеялись. Щербаков и Сабуров остановились с непониманием в глазах: ничего смешного они не увидели. Скоро стали все потихоньку расходиться: первым ушел Антон, затем Арсений, затем и Нурлан с Лешей разошлись, махнув друг другу на прощание в сумерках. День догорал, оставляя пепел слов и мыслей, которые тихо осыпались на тротуар пеленой ночи. Запрыгнув на кровать и даже не пытаясь доделать хоть что-то по учебе, Шастун засел за Интернет: уж там-то вещи поважнее, чем в этих ваших алгебрах-геометриях! — Ни черта интересного, — разочарованно мычал себе под нос парень. — А теперь, стоп! Резко остановившись листать ленту Инстаграмма, Антона наткнулся на новую фотографию своего друга, Арсения: тот выложил очередную фотографию собственного производства. Да еще и какую! Попов на фотографии выжимал непонятно откуда, причем еще будучи в белой рубашке, жидкость красного цвета. Откуда, что и как это лилось — вопрос, конечно же, заслуживающий объяснений. Решив уточнить это у самой модели, Шастун написал Арсению: Антон Шастун, 21:15: Ты чем это полы поливаешь? В квартире неподалеку от Антона сидел Попов и лучезарно улыбался, увидев сообщение на экране от друга. Арсений Попов, 21:16: Кровью Майями и его дружков))) Антона прорвало на смех, который он с трудом, но подавил, глядя на знакомые фамилии. Не удержавшись, парень все-таки набрал Арсения и позвонил тому. — Ты чего? — пыхтел удивленно в трубку Попов, не понимая, с какой радости удостоился столь позднего звонка от друга. — Да так, хотел узнать, как там твой синяк? — Арсений закатил глаза и спросил: — А вот написать совсем никак? — по ту сторону трубки послышался смешок. — Я мечтал услышать твой голос с самого конца репетиции! Ох уж этот грубый мужской бас самого Арсения Попова! — слащавым голосом заливался Антон, понимая, что отчасти его слова верны — он и правда хотел услышать друга, удостовериться, что все в порядке. — Нет, твой голос нехорош, слишком приторно поешь, — смеялся Арс Шатуну прямо в ухо. Антон тихо млел и расплывался в довольной улыбке, слушая, как подначивает его лучший друг. — Так синяк-то как? — снова повторил свой вопрос Шаст. — А че с ним будет? — пожал плечами Попов, как будто Антон бы это мог увидеть, но парень не сомневался — Шастун понял, какой жест последовал за словами. — Замажу завтра, делов-то, будто в первый раз, — хмыкнул парень. Эти слова болезненно отдались в груди у Антона — тот знал абсолютно обо всех «героических» похождениях Арсения, да что слышал, видел и причем не раз. Поболтав еще минут пять буквально ни о чем, друзья повесили трубку и остались каждый наедине со своими мыслями. Попов пялился то на себя в зеркало, рассматривая синяк и прикидывая, сколько раз за тональник он услышит в свою сторону «педик», то в стену позади зеркала, задумываясь над тем, почему же все-таки Антон решил позвонить на ночь глядя, когда есть такая удобная штуковина, как сообщения? Шастун же, прибывая в своем хрустальном замке из своих мечт, вспоминал смех Арсения и его же объятия, когда тот пришел днем. Ведь все же друзья так делают? Особенно лучшие, да?