Тени мертвой горы

Он не знал, сколько прошло времени, когда, наконец, смог вернуться в сознание. Вокруг было полно людей. Но он не мог разобрать, что они говорили и первым делом попытался вспомнить, что же могло отправить его в такое состояние. Он долго не мог вспомнить. Попытался пошевелиться, но тело онемело. Перед глазами проносились кадры из прошлого, знакомые любимые лица… нет, не то, все не то… И вдруг он резко вспомнил. Орден Вэнь. Точно. Они же и были теми, кто разрушил веселые мирные деньки. Сломали ногу Лань Чжаню. Сожгли Облачные Глубины. Пытались сделать из них наживку для Черепахи-Губительницы, но остались с носом, а потом… Пристань Лотоса… нет, нет, только не это, нет… и, кажется, было что-то еще. Стоило подумать об этом, как воспоминания вернулись к нему разом. Черт. Вот оно как. Его сбросили на гору Луаньцзан… тело онемело от удара, от холода камня — здесь ведь не могла расти трава, в этом мертвом месте. И люди, эти шумные люди… дьявол, они не могли быть людьми! «Я что… умер?» Сделав усилие, Усянь открыл глаза. Но темнота закрытых век ничем не отличалась от того, что снаружи. Он ослеп? Или… Нет. Будь он мертвецом, не чувствовал бы такой боли. Он попытался пошевелиться, но сделал только хуже. Однако не в его характере было теряться в реальности от какой-то жалкой боли, он не раз ранился, не раз получал травмы. И он не сдался. Ощупал грязную кладку под пальцами. Ноги тоже не отняло — уже хорошая новость. Все было далеко не так плохо, как могло быть. Голоса и крики слились в один сплошной шум, такой естественный, что казался привычной частью этого мира. Едва ли замечая его, Усянь несколько раз засыпал и возвращался, и наконец, нашел в себе силы двигаться. Он не знал, куда полз, не знал, сколько прошло времени, у него не было сил. Боли как таковой на удивление не было, будто он умудрился ничего себе не сломать при падении. Но все равно он не мог встать. Решение пришло словно само собой, и он вынул меч из мешочка цзянкунь, ударяя острием о землю и поднимаясь на ноги с надрывным криком. Даже полностью осознавая свое положение, он позволил дикому, безумному триумфу поглотить остатки разума. Знал бы он, насколько рано было радоваться. Гора Луаньцзан была далеко не простым пропащим местом, где землю усеивали безобидные трупы. Вэй Усянь не успел и опомниться, как уже убегал со всех ног от неистовых, неконтролируемых мертвецов, которые раньше принимали его за своего. Казалось, их были не сотни — тысячи. Усянь бежал без оглядки, спотыкаясь и чудом не падая, беспорядочно размахивал тяжелым и давно затупившимся мечом, чья энергия была лишь не намного хуже, чем у каждого камешка под потрепанными сапогами. Крича и вырываясь из ледяных, полусгнивших, цепких рук, он забивался в щели, вылезал на камни и деревья и нигде не мог найти покоя, пока однажды не нашарил сбитыми ладонями магический круг, вырезанный в камне и погребенный под пожухлой травой. Мозг Усяня сработал быстрее его самого. Глаза неистово соскользнули по узору, запоминая и изучая в считанные мгновенья. Он даже не успел осознать, что именно его пальцы дорисовывают стекающей по ним кровью. Лучи мрачного света ухнули в потолок, пронзая нахлынувших мертвецов, сжигая их перед безумными глазами загнанного заклинателя. После такого, юноша приходил в себя намного дольше, чем после какого-то жалкого падения спиной о камни. Дрожа с головы до ног, Усянь осмотрелся. В этом месте, похожем то ли на пещеру, то ли на рукотворный зал, у него был шанс выжить — единственной мыслью билось в его голове. Тяжелые двери на ржавых петлях вряд ли получилось бы сдвинуть физически, выходить из защитного круга он боялся. А духовных сил не осталось даже на простейшее заклинание-импульс. Казалось бы, выхода не было, и оставалось помереть здесь — в еле держащейся кучи пентаграмме, в окружении ходячих трупов, медленно увядая от голода, но такого варианта Усянь даже не рассматривал. Сев в позу для медитаций, он вскоре ощутил, как разум покрывается льдом, а опустевшее тело поглощает тьму, которая только и ждет, чтобы впиться в кожу. По шее рваными ниточками тянутся черные трещины, но Усянь этого не видит. Глаза его закрыты. А когда распахиваются, тяжелая монолитная дверь захлопывается разом, спугнув стервятников со скал и передавив несколько трупов с тошнотворным звуком. А потом его пальцы сжимают рукоять меча в привычном, но позабытом жесте, руки поднимаются, словно в танце, на самом деле же — в изначальной стойке для фехтования, которой обучали только в Юньмэн Цзян. Вэй Усянь делает шаг вперед. И вскоре в зале-пещере не остается ни единой мертвечины, что не разрублена на мельчайшие части. После чего некогда красивый юноша, залитый чужой кровью, нанизывает более сносные куски на ветку и протягивает ее над огнем, совершенно не думая о том, насколько его будет выворачивать потом. На следующий день, проснувшись в луже крови, он не может вынести самого вида этого места и находит себе другое убежище. Он рисует талисманы против нечисти собственной кровью, потому что не имеет ни бумаги, ни кисточки, ни чернил. Он зачищает гору Луаньцзан настолько, насколько позволяют последние силы и острый ум. Он изобретает Путь Тьмы не для того, чтобы обратить в оружие против ордена Вэнь, а просто, чтобы выжить. Развешивает привлекающие нечисть флаги как можно дальше, лишь бы только пережить одну спокойную ночь. А потом подбирает у ошметков очередного лютого мертвеца черную флейту, украшенную кровью и резьбой. В короткие моменты ясности сознания он с отчаянием осознает, что с текущим уровнем сил не выберется отсюда никогда. А значит — обязан усилить жалкие остатки своих способностей, во что бы то ни стало. Пальцы пробегают по рукописям Сюэ Чунхая, спрятанным так, что даже основатели орденов не додумались их найти, складывают печати, рисуют прямо в воздухе знаки, которых в глаза не видел ни один из ныне живущих заклинателей. И спустя несколько дней и ночей непрерывной работы, забывая даже моргать, он, наконец, прячет за полами изодранной одежды половинки Тигриной Печати Преисподней. Заглянув в Кровавый источник, откуда пил отравленную воду, он погрузил в нее лицо. Через несколько дней он, наконец, нырнул в чистую, без потоков крови и темной энергии, реку, омывая волосы и исхудавшее тело. Среди останков он нашел деньги, которые отдал вскоре за нормальную одежду. А, убив всех в надзирательном пункте в Илин, даже повесил красную кисточку на флейту, которая теперь заменяла ему меч. И все равно, завидев зеркало, предпочитал обойти его стороной. Пусть даже прохожие не шарахались его, по-прежнему красивого и опрятно одетого, он боялся, что больше не увидит в своем отражении человека. Вэнь Чжао и Вэнь Чжулю точно не видят. Но на них Вэй Усяню попросту наплевать.