***
Мафия (итал. mafia) — криминальное сообщество, сформировавшееся на Сицилии во второй половине XIX века и впоследствии распространившее свою активность на крупные экономически развитые города США и некоторых других стран. Представляет собой объединение («семью») криминальных групп, имеющих общую организацию, структуру и кодекс поведения (омерту). Каждая группа «работает», осуществляя рэкет, на определённой территории: в районе большого города, в небольшом городе или в целом регионе страны.
***
— Действительно считаешь, что ваш босс сегодня будет более щедрым, чем обычно? — говорит юноша, скользя пальцами по угольно-черному стволу ПП*, который только что достал из багажника своего Bugatti Centodieci. — Он ненавидел парня, с которым у его сестры были непонятные тёрки. Думаю, он в восторге от того, что его наконец-то пристрелили, и нам это на руку. — Отвечает второй, облокотившись на стену. — Ладно, это не моё дело, пошли. Пройдя половину пустого коридора один из юношей останавливается, сильнее сжимая в руке сумку с оружием. Моментально стук небольших каблуков, высотой где-то в сантиметр, дорогих мужских туфель Aubercy прекращается и сменяется на мёртвую тишину. Брюнет долго смотрит в пустоту, после чего, как ни в чём ни бывало, продолжает свой путь по коридору. Спутник не отстаёт. — Падай. — Чего? Темноволосый юноша толкает второго, после чего тот падает, и достает из хоккейной сумки тот самый чёрный ПП. Пара выстрелов залпом и в здании ещё одно бездыханное окровавленное тело. Чонгук подходит к трупу, рассматривает его лицо, а затем и пистолет, лежащий в руке. — Сколько можно? Хосок, ты снова не уследил за камерами! — кричит на весь коридор младший из Чонов так, будто потолки сейчас и вправду обвалятся. В это время Юнги, которого без малейшего сожаления толкнули на холодный пол, уже успел встать, отряхнуться и злостно посмотреть на Чонгука, который не смог нормально обозначить опасность и, как обычно, захотел проверить новое оружие самым первым. В этот раз даже не дойдя до главного офиса банды. — Долго ты ещё будешь смотреть на меня? — Чон поправляет чёрные вьющиеся волосы, которые лезут в лицо, и, положив ПП обратно в сумку, продолжает путь к Дону*. Чонгук и Юнги поворачивают на лестницу, где объектив камер уже не достаёт. Потому брюнет прижимает к стене второго, впивается в его мягкие нежно-розовые губы, одновременно разжимая руку, в которой была сумка с оружием. Слышится характерный звук упавшей на пол стали. Мин в лёгком возмущении хмурит брови, но отстраниться нужным не считает. Тонкие пальцы сжимают ткань выглаженной сегодняшним утром рубашки, пока их хозяин плавится на глазах в наглом сплетении языков. Развязный и небрежный поцелуй, Юнги такие любит. В них есть спешка, но и чувства, а чувства — откровение, не ценить которое невозможно. И оружейник ценит так, что до дрожи. К слову, дрожать в руках Чонгука никогда не было страшным. Мин аккуратно прикусывает нижнюю губу Чона, разглядывая черноту глаз напротив. Он расстроен, конечно, задница от падения на холодный пол все ещё болит, только он даже толком возмутиться не может. А не может потому, что целует его Чон, мать его, Чонгук, и тут в целом ничего кроме как отвечать не получится. Оружейному диллеру, с чьим именем в проклятьях на губах погибло не мало людей, остаётся только жалостливо стонать в поцелуй, и пробурчать что-то обидчиво бессвязное под нос, когда младший отстранится с характерным причмокиванием. — Дурак, я просто за тебя беспокоюсь, — тихо произносит Чон, поднимая с пола сумку. Он отходит от Мина, и, оставив того ненадолго позади, чтобы он мог восстановить дыхание, отправляется дальше. А Юнги в этот момент возвращается к вечному вопросу, который волнует его, кажется, всё время, что он поставляет продукт банде, в которой состоит его возлюбленный Чон Чонгук. Отношения — совокупность взаимодействий между людьми, будь то физическая связь построенная на взаимной, а иногда нет, симпатии, или же те же коммерческие отношения, в целях выгоды двух компаний. Слово многостороннее, но от чего-то все окружающие счастливы в своих отношениях, а главное, способны дать им адекватную оценку. Юнги не может. Смеет ли он вообще называть Чона возлюбленным? Есть ли такое право? Юнги не знает. Он клинически любит. Конечно, будь по другому, уважение к самому себе бы растопило влюбленность. Любовь растопить не может ничего. Это заболевание, антидот к которому не придуман. Мин изничтожен, ведь болезнь поразила само сердце. Больной примерный, и забирает достойно все побочные в виде работы пассии, в виде отсутствия хотя бы простого «нравишься», он не просит громкое «люблю», в виде давно потерянного уважения к себе. Луч надежды лишь в кротком вопросе: ≪Сколько ещё нам нужно будет скрывать отношения?», что временами затихает сомнением в себе и значении слова «отношения». Юноши заходят в комнату на самом последнем этаже, в которой собралась уже вся банда. Через панорамные окна, открывающие ясное небо, свет попадает прямо на лица только что вошедших парней, один из которых — капореджиме*. Чон подходит к столу посередине и кладёт на него сумку с оружием и патронами. Сталь всё так же характерно шумит, от чего старший брат Чонгука даже немного вздрагивает. Следом подходит Юнги и добавляет к сумке с оружием пару пакетиков с веществами. Он делает это быстро, потому что испытывает к наркотикам пренебрежительное отношение, а данная часть бизнеса семьи всегда презиралась им. Мин успокаивает себя тем, что это дело его отца, да и таким способом он может прокормить себя, ездить на хорошей машине, красиво одеваться и быть рядом с тем, при ком его сердце начинает биться так быстро, что, кажется, ещё один удар и грудная клетка превратится в пыль. Юнги тихо покидает комнату банды, лишь у дверного проёма сказав: ≪долю переведёшь на карту, как обычно.≫ Чонгук кивает в пустоту, после чего закуривает очередную, за сегодняшний день, сигарету. Дым, смешанный с запахом жжённой бумаги, духов Чона и табака, разлетается по комнате, стремясь прилипнуть к потолку, и повиснуть в помещении приторным ароматом, обвивая бесформенным белым полотном люстру. Травку брюнет не особо признает, да и ему не хотелось бы подсесть на какое-то подобное дерьмо, чтобы потом умереть и все вокруг говорили: ≪словил передоз≫, даже если это будет наглой ложью, ведь хватит даже малейшего упоминания о том, что юноша всё-таки употреблял. — Ты снова взял без разрешения новое оружие и уже использовал его? — Пак в возмущении хмурит брови, буравя взглядом ПП, из которого стрелял младший Чон. — Да, меня чуть не убили, но я вовремя почувствовал чьё-то присутствие, и… — Ты снова без разрешения взял совершенно новое оружие и использовал его в своих целях, вместо того, чтобы донести товар в целости и сохранности? — Чимин не даёт вставить младшему и слово, закипая в злости, будто имеет прямое к этому товару отношение. — Не перегибай палку, ты всего лишь капореджиме, — младший босс* встает с тёмно-красного дивана, — твоё повышение ничего не значит, босс просто добр сегодня. — Ким проходит мутно-зелёные стены, узор которых непонятен, даже если смотреть на него часами, а потом и вовсе пропадает за дверью, на табличке которой аккуратными печатными буквами написано «Босс». — Капореджиме? — Чонгук вскидывает брови, после чего смотрит на Пака удивлённым взглядом. — Ты ведь был самым обычным солдатом*, почему так резко капореджиме? Чимин предпочитает не заострять внимание на младшем выскочке, а уж тем более, отвечать на его вопросы. Чонгука он не уважал даже при прошлой должности, а когда они теперь на равне, считает не должным даже взгляд поднять. Господи, как же он ему противен. Повисшую в воздухе тишину прерывает звонкий стук невысоких каблуков на чёрных туфлях босса. — Сегодня у нашего с вами собрания два повода. Первый — это, конечно же, новая поставка оружия, а второй — Чимин теперь капореджиме — у босса всегда была красивая и спокойная речь, поэтому, невзирая на то, что он глава одной из самых жестоких группировок мафии, оратор был из него не менее успешный. Слушать даже нудные собрания было приятно, когда говорил именно этот мужчина. Такая резкая смена должности озадачила большинство в банде, ведь до сегодняшнего дня с ними такого никогда не происходило, да и после сказанного босс снова исчез за дверью своей комнаты, оставив новость на растерзание банде. — Ну что, Чон младший, непривычно общаться с тем, кто теперь с тобой на одном уровне? ‐ Пак снова рвётся в бой, не давая оппоненту остыть. — Мне что до этого, что сейчас — абсолютно плевать на твою должность в нашей семье. Меня волнуют только деньги, которые я получаю за свою работу. Чимин в ярости. Он уже давно начал замечать, что все в банде начинают относиться к нему с пренебрежением. Не ценят его работу, не ценят то, что его с Намджуном связывали далеко не деньги, а самая настоящая крепкая и искренняя дружба двух парней, чьи пути потом разошлись лишь от того, что один был сыном мафии и в итоге пошёл по стопам своего отца, возглавив семью. В тот момент Чимин не был разбит, но со временем люди и их отношение ко всему меняется, точно так же, как и дружба Пака и Кима, ведь теперь они навряд ли могут назвать себя теми, кем были пару лет назад. Разница в должностях, кажется, разорвала все нити, которыми были связаны нынешние дон и капореджиме, и теперь от всего, что у них было, остались лишь воспоминания в голове Пака, хотя и они, кажется, скоро окончательно сотрутся. Не выдержав наплыва эмоций, Пак с неистовой скоростью слетает с дивана и направляется к выходу. Покурить. Пусть комната, в которой банда собралась до этого, и была одним местом из тех, в которых можно спокойно выкурить сигару, а то и две, Чимину всё равно там не курилось. Потому что рядом Чонгук, который, кажется, при любой ситуации мог его подразнить, после чего сослаться на то, что иногда работа может сливаться с его обычной жизнью и поэтому он себя так ведёт. ≪ Неужели люди в нём действительно находят что-то, что может заставить их не только переспать с ним, но и доверить себя и свои чувства? ≫ Чимин никогда не понимал, да и, кажется, никогда не поймёт. Для него работа Чонгука, заключающаяся в том, чтобы соблазнять и спать с богатыми людьми, причём не только с девушками, кажется глупой, ведь с таким занятием парню навряд ли удастся построить крепкие отношения, которые смогли бы вылиться в благополучную не менее крепкую семью, потому что для этого ему как минимум придётся бросить свою грязную работу, к которой он так привязан и, кажется, без малейшего стыда, получает от неё удовольствие. То ли дело сам Пак, находящийся, как он считает, в потрясающих отношениях, в которых всё держится на твёрдом доверии друг к другу и сексе. Капореджиме в принципе считает, что он мог быть намного лучше, чем сам дон, ведь, как ему казалось, всё, что есть у Кима — добыто нечестным путём. Просто так удачно получилось, что он родился сыном мафии, а после смерти отца, который в своё время творил во всей стране хаос, сразу же получил множество благ и, кажется, совершенно забыл про Чимина. Именно поэтому с сегодняшнего дня Пак будет стремиться к своей цели. — Психованный он какой-то в последнее время, босс — младший босс Сокджин садится на кресло рядом со столом и смотрит на Намджуна. — Наверное пройдёт. Он всегда был немного вспыльчивым, но я не хочу ввязываться сегодня в их разборки — Ким берёт с полки бутылочку Sauvignon Blanc и наливает в кристально чистый бокал белое вино. — Издеваешься? Он может начать действовать против тебя же! — Не будь дураком, Сокджин, мы были лучшими друзьями, почти братьями, так что навряд ли он нацелит пистолет в сторону моей головы. — Ключевое слово тут явно «были». Не валяй дурака, ты зря повысил его до капореджиме, да причём без каких-либо значимых причин. — Всё, дай мне насладиться чудесным днём. — Радуешься от того, что ухажёра нашей сестры сегодня пристрелили? Как и полагается настоящему дону. Отец гордился бы таким сыном. — Иногда мне кажется, что злорадство у нас в крови — уголки губ босса расходятся в тёплой улыбке. Пока в комнате босса происходила семейная дискуссия, а Пак шатался по улице в попытках успокоиться, в комнате с мутно-зелёными стенами всё ещё оставались братья Чон и Тэхён. В отличие от своего брата Хосок не занимался подобной похабщиной, он был хакером. В его обязанности входили пробивка базы данных многих богатых и, иногда, известных людей, а также взлом банков и всего того, откуда можно было бы выкачать деньги. У Кима же профессия довольно своеобразная, но он действительно получает от неё удовольствие, ведь Тэхён — владелец барделя. Стоит ли говорить, что и он нередко прибегает к услугам своих подопечных? Ким встаёт с дивана и направляется к выходу, пуская за собой шлейфом аромат его дорогих духов. Он не привык долго находиться в банде без Чимина, а потому и работа у него такая ≪интересная≫. — Ты куда? — Хосок держит в руках новую винтовку и смотрит на Тэхёна. — За Чимином. Не думаю, что он мог далеко уйти. — Смотри трупа не напугайся, я стрелял прямо посреди коридора — Чон младший ухмыляется своей крутости и закуривает еще одну сигарету. Тэхён в ответ молча уходит. Несмотря на своё участие в делах семьи Киму сложно смотреть на своего босса Намджуна, ведь когда-то в детстве на его глазах его отец собственноручно лишил жизни всю его семью, но оставил только Тэхёна, ведь на детей из принципа не поднимал руку. Хоть он и понимает, что сделал это всё не Намджун, да и он не виноват, что является сыном такого ужасного человека, но сделать со своими психическими расстройствами ничего не может. Ким сидит на таблетках, которые помогают ему справляться с паническими атаками. Но самым главным лекарством Тэхён считает Пака, ведь кто, как не человек, которого ты каждый вечер по чистой, как ты считаешь, дружбе втрахиваешь в кровать, поймёт все твои переживания и страдания? Чимин, конечно, эту ≪дружбу≫ называет иначе, но Ким не придаёт этому никакого значения, ведь какая разница с кем ты делишь кровать во время сладкого сна, если самые сладкие стоны могут быть у совершенно другого человека? Ким видит всё ещё озлобленного, стоящего рядом с чёрным выходом, Чимина и быстрым шагом направляется к нему с потребностью сказать что-то неимоверно срочное. Пак не докуривает сигарету и бросает её на землю, после чего тушит ботинком окурок. Тэхён не любит запах сигарет, его от этого тошнит, поэтому Чимин всегда старается не курить рядом с ним. — Извини, от меня несёт сигаретами. — Почему ты ушёл? Тебя снова взбесила милая улыбка Чонгука? — Ким улыбается, ведь сам был бы не против, чтобы младший из Чонов его нагнул. — Меня тошнит от его улыбки. В отличие от тебя, стоящего рядом с Чоном, когда тот закуривал сигарету. — Ревнуешь? — Ким расплывается в ухмылке. — Не стоит. В комнате сборов оставались только братья Чон. На сегодня у них новое задание: найти одинокого богатого человека. В этом нет ничего сложного, по всей стране тысячи таких бедолаг, ищущих настоящее любящее сердце, которое Чонгук может одолжить на один вечер, одну ночь, ну или даже на недели и месяца, смотря за какую цену он будет работать. Для парня это всего лишь работа, по окончанию которой он разрывает все связи с наивными и влюбчивыми людьми сообщением«Больше не звони, мне без тебя намного лучше.»
И. наконец найдя нужного кандидата, братья Чон начинают действовать. Пока Хосок пробивает местоположение новой жертвы Чонгук выбирает одежду, в которой собирается ≪ столкнуться ≫ с новым кавалером. Проблемы в выборе одежды нет, что очень кстати, ведь младшего из Чонов действительно могут увидеть и вспомнить, что это тот самый мальчишка, разбивший сердце кому-то постарше в прошлом месяце. — Странный тип какой-то сегодня… Будь аккуратнее. — Странный? Я думаю, что обычный. Правда меня немного напрягает, что мы с ним одногодки, а у него состояние больше, чем могло быть у нашего отца в его самые лучшие времена — Чонгук наконец застёгивает пуговицу на рукаве своей чёрной рубашки, от которой всё ещё слегка несёт дымом, смешанным с духами юноши, в которых, как гласит этикетка, запечатана самая настоящая утренняя свежесть. Чонгук отправляется на место ≪ случайной ≫ встречи на метро. Он не любит ездить на своей машине хотя бы потому, что это может сказаться на работе. Он должен выглядеть максимально безопасно и максимально не меркантильно. А ещё максимально красиво и желаемо, что у него отлично получается. Юноша заходит в неплохое кафе, в котором как раз должен быть его ≪клиент≫. Старший из Чонов уже перекинул всю информацию на телефон младшему, поэтому остаётся только ждать. В это время парень решает заказать перекусить, что играет ему на руку, ведь как только он садится все места в зале, кроме как рядом с ним, оказываются заняты. — Извините, я могу здесь присесть? — симпатичный молодой человек немного наклоняется к Чонгуку, чтобы он смог услышать его просьбу сквозь весь этот шум.Внешность как на фотографии.
— Да, конечно, садись — Чон сразу начинает на ≪ты≫, чтобы в конечном счёте поиметь хотя бы что-нибудь, ведь этот парень не выглядит как миллионер. Чонгук сразу приступает к действиям. Он прекрасно знает какая ориентация у этого парня и каких партнёров он предпочитает. Юноша начинает разговор о жизни, после чего ≪случайно≫ обливает холодным арахисовым кофе белоснежную рубашку собеседника, а затем настаивает на том, чтобы выпить за знакомство и купить новую рубашку. Классика. После кафе юноши отправляются к парку поблизости, вдыхая в лёгкие свежий ночной воздух и наблюдая за звёздами, ведь именно сегодня на тёмно-синем небе нет ни одной тучки, которая могла бы испортить этот чудесный и завораживающий двух подвыпивших парней вид. А после дивной прогулки внезапно оказывается, что юноша живёт очень недалеко от этого парка, поэтому, разумеется, за новую рубашку и алкоголь он решает отплатить ночлегом, чтобы Чону не нужно было ехать куда-то очень далеко. Ну, по крайней мере, сам Чонгук утверждал, что живёт на другом конце города. — Ты мне понравился — Чонгук мало того, что выглядит, так он и ведёт себя очень уверенно, говоря такие вещи в первый же день знакомства с человеком. — Чего?.. — Ты мне понравился. Поцелуемся? Чон подносит своё лицо ближе, чтобы человек напротив смог ощутить на своих губах горячее дыхание второго и заглянуть в дьявольские глаза цвета тёмного шоколада, которые будто бы гипнозом заставляют поддаться алкоголю в крови и медленно потянуться за сладким поцелуем опустив веки и представив, как после соприкосновения губ что-то внутри начнёт растекаться по всему телу настоящим кипятком, как после бабочек в животе руки потянутся уж точно не к телефону, чтобы поставить будильник на восемь тридцать утра. Наутро Чона в квартире уже нет. Он просто исчезает, будто бы и не появлялся надеждой в жизни другого человека и не шептал тех ласковых слов на ухо так, что всё внутри полыхало и всё вокруг уже было не так важно, как тот милый мальчик сверху, чьи глаза, словно стекающий по ложке мёд, поблёскивали в полуосвещённой комнате.