Лента

Цзинь Лину десять. В Пристани Лотоса летом жарко как в аду, но мальчишка упорно не хочет вылезать из тёмных одежд клана Цзян, которые надевает каждый раз, когда приезжает ко мне надолго. Жмурит глаза, пока смотрит на расставленные мишени, ровно дышит, как я учил. Солнце слепит, скачет зайцем от зеркальных озёр, играется со сталью наконечника выпущенной стрелы. Цзинь Лин попадает точно в цель и оборачивается ко мне, такой счастливый, яркий, маленький солнечный лучик. — Дядя, а можно попробовать с воздушным змеем? Я готов! «Я знаю, А-Лин, — думаю, глядя на племянника. — Ты всегда был готов». Вдалеке, в небе, голубом, прозрачном как родниковая вода, плывёт змей. Ветер колышет его листом на ветке, а Цзинь Лин задумчиво пилит взглядом. Прикидывает, считает, сжимает древко лука в руках. Успокаивается. Становится таким серьёзным для ребёнка, собранным. Как же быстро пролетели десять лет. Помню жёлтую ткань. Золотой свёрток, тёплый, живой, такой хрупкий. И только глаза торчат, большие тёмно-медовые. Любопытные. Родные. И я даже не представлял, что с ними делать, боялся, дрожал от страха перед тем, что в них скрывается. Вся моя жизнь в один момент превратилась в чёрный холст, и душа моя тоже почернела. Больше всего я опасался запятнать своей грязью его, самое чистое, невинное, последнее, что у меня осталось, но вышло наоборот. Этот свёрток стал светом моей жизни, мазком заката в ночи. А сейчас этот свёрток уже из лука сам стреляет. Дикость какая. Стойка у Цзинь Лина крепкая, уверенная, совсем не детская. Деревом он врос в землю, вдохнул и выстрелил. Промахнулся совсем немного, но это ничего. — Близко! — говорит он довольный собой. Я бы даже сказал, что он чем-то стал похож на павлина, но нет, от Цзысюаня в нем не так много, как может показаться на первый взгляд. Потому что улыбка, нежная, с поднятым уголком рта, совсем как у его матери. Да и нос у него тоже как у Яньли, один в один. Правда, нрав, которым я никогда не гордился, он унаследовал от меня. Никогда я не хотел, чтобы хоть кто-то был похож на меня, но он похож. И, возможно, это не так уж и плохо. Цзинь Лин собирается стрелять вновь. Молниеносно берёт стрелу из колчана, кладёт на тетиву, целится. От резкого движения красная лента в его волосах показалась из-за каштановых прядей. Возможно это не так уж и плохо, если он выглядит как самые мои счастливые воспоминания. Как молодость: полные розовых лотосов пруды, бессонные ночи, алкоголь тайком. Он — бессмысленная ругань и угрозы, которые потом никогда не выполняются. И смех. У него твой смех. Иногда он выглядит как ты, Вэй Ин. Мы ведь стреляли так же. Стояли на площадке и соревновались, кто выстрелит дальше. Ты почти всегда выигрывал, не поддавался мне, за что я тебе очень благодарен. Насколько всё было по-другому, если бы я не был вторым? Если бы не рвался вперёд... Каким бы человеком я стал, как ты думаешь? Вэй Ин... Я знаю, что ты не ответишь, но всё же. Я не перестану спрашивать у тебя, наверное, никогда. Только от той площадки ничего не осталось. Всё сгорело, вся тогдашняя Пристань, ты и сам знаешь. То, что стоит здесь сейчас — лишь созданная мной заплатка на выжженой солнцем земле. Другая. Чем-то даже хуже прежней, хотя, может быть, всё тогда было лучше только потому что мы были молоды. Не оставляет мысль, что ты мог бы сделать лучше. Она, наверное, до конца жизни будет меня преследовать. Сомневаюсь, что эта мысль всё ещё имеет смысл, но она никуда уже не уйдёт. Некоторые вещи никогда нельзя вернуть назад, и то что тебя сейчас тут нет — прямое тому доказательство. И, глядя на Цзинь Лина, думаю как всё могло бы сложиться, если бы... Я вижу тебя рядом с ним. Легко. Ты дёргаешь его за щеки, поправляешь ему локти, пока тот целится, провоцируешь, иногда ерошишь волосы. Уверен, ты бы не сильно изменился за все эти годы. Всё было бы так же, как и со мной. Ты бы полюбил его, Вэй Ин. Как я. Сильно и навсегда. — Дядя! Я попал! Попал! Не улыбаюсь, но очень уж хочется. Молодец. Ты такой молодец, А-Лин, я так тобой горжусь. — На сегодня хватит. Принеси змея и возвращайся. Пора обедать. Когда Цзинь Лин приходит обратно из леса, мой взгляд всё ещё прикован к ленте, красной как кровь, у него в хвосте. — Что у нас на обед? — спрашивает он, откладывая змея в сторону. — Суп из корней лотоса. — Ты же редко его готовишь... Что-то случилось? «Когда он успел стать таким проницательным?», — думаю, пока смотрю на его плечи. Неужели когда-то они станут такими же широкими как мои, а я даже не замечу? — Откуда у тебя эта лента? От вопроса сжимается, будто зверёк, почуявший опасность, даже поднять глаза на меня боится. Я настолько страшен? — Я с твоего стола взял, дядя, прости, — жмурясь, выпаливает Цзинь Лин. Думает, что чем быстрее скажет, тем меньше будет наказание. Помнится, ты тоже так делал перед моей мамой. Теперь понятно. Это и есть твоя лента. — Моя просто потерялась где-то в комнате, я найду и сразу же отдам её обратно, пра— — Оставь. Она теперь твоя. — Правда? Спасибо большое, дядя! — Только не потеряй и её тоже. — Не потеряю, честно! Для счастья ему нужна была такая безделица? Да я ему всё на свете отдал, если бы он так улыбался мне каждый день. Золото, мечи, сердце, душу, да всё, ведь нет у меня человека важнее. Вероятно он — единственное, что я в этой жизни сделал правильно. — Пошли на кухню. Сегодня поможешь мне готовить, — говорю, мягко стуча его по спине. И не могу удержаться, потому что слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю удержать их в себе: — Ты хорошо потрудился. Цзинь Лин смотрит на меня во все глаза, они огромные как винные чарки и полные непролитых слёз. Сердце щемит. Надо хвалить его больше. — Спасибо. Спасибо, дядя. — Пошли. Уходя с площадки в ногу с Цзинь Лином, ощущаю прикосновение к плечу. Невесомое. Мягкое, как перо и такое же нежное. Откуда?.. Поворачиваю голову, а передо мной лишь пустота и ветер, но я всё понял. Я всё понял. — Дядя, что с твоим лицом? — Что, не видел, как я улыбаюсь, засранец? А ну беги на кухню или опять будешь лук резать! Цзинь Лин сорвался с места и побежал — только пятки сверкали. А лента в волосах так и вилась флагом на ветру, яркое пятно в бронзовой копне. Оставаясь наедине с собой, один среди старых мостов и пустых беседок, улыбаюсь вновь, крепко сжимая ладони за спиной. И смеюсь. Вэй Ин!