Как они дебатируют, так они и...

Когда оппозиция в России не найдёт повода для очередного раскола, спора, дебатов, шумного выяснения обстоятельств чьей-то проданности власти, не той стратегии, в России наверно, точно что-то изменится. И не после Белка-Стрелка пати, а, может быть, даже завтра. А пока они дебатируют. “— Вы вообще понимаете, Павел, что вы говорите, в стране, пережившей социализм?” “— Если бы вы больше интересовались, Сергей, то знали бы, что Советский Союз был скорее государственным монопольным капитализмом, чем социализмом...И что травмы не относятся к советскому периоду, а как раз к девяностым...” “— Равенство людей — утопия. Вы предлагаете всех кромсать под одну гребёнку?” “— Если гребёнка сделана правильно, никого кромсать не придётся, и вы это знаете, потому что эта либеральная идея, что все могут добиться всего…” “— Вы считаете, что не у всех людей есть шанс на лучшую жизнь, Павел?” “— И любой национализм..” “— Вы только что сказали, что поддерживаете удмуртский сепаратизм.” “— Да, потому что после протестного самосожжения…” “— О какой России мы можем говорить, если все народы так сепарируются?” “— О прекрасной России будущего, Сергей” “— Это уже будет не Россия.” “— Возможно, это будет неплохо, Сергей.” “— Протест был слит сотрудничеством с властями и попытками встроиться в вертикаль!” “— Протест был слит отсутствием попыток выстроить нормальную систему партий оппозиции, коалицию! — Просто напомню, Сергей, что тактика бойкота была вашей идеей.” “— А разве ваши попытки везде пропихнуть своих мундепов сработали?” “— Не просто сработали, у нас теперь нас есть депутаты в Мосгордуме, Павел” “— Которые не работают с населением.” “— Потому что это не функция депутата Мосгордумы — отвечать перед…” “— И чем тогда ваши безответственные перед избравшим их районом депутаты отличаются от депутатов-едросов, Сергей?” Власть — вещь обоюдоострая. Кто-то вроде Рылеева бы даже сказал “хуеострая и многостульная”, поэтому Пестель не стал заходить в твиттер после очередных дебатов. Что он за десять лет в этом твиттере не видел, ей-богу. Завтра пойдут нормальные комментарии, которые можно будет уже обсуждать. Кто бы, блять, спорил, что смазливую мордашку его обычного противника любят больше, чем его? Фан-клуб Трубецкого уже смахивал на фанаток какого-нибудь кей-попа, хрен знает, что такое кей-поп, но Пестель надеялся, что это настолько же адекватно, насколько мурзилкино-либеральные взгляды Сергея. Хотя он себя недооценивал. Его фан-клуб был примерно настолько же обширен, и его соперник мнил его примерно настолько же адекватным, то есть совсем неадекватным. — У тебя больше голосов в голосовании, но завтра твою риторику разнесёт… да та же Шульман, — недовольно произнесла Катя, глядя в лицо Сергею, — она не любит радикалов, но ещё меньше любит размазанную кашу по тарелке. — Не кашу. — Бардак? — Хуердак. — Короче, Серёжа, ты знаешь, что я тут затебее их всех, но ты же сам знаешь. Твои стратегии всегда проваливаются. Пестель выдвигает идеи, которые ты потом… — Это было один раз! — После которого вы и разосрались, да, я там была и помню. — Знаешь, что он мне сказал? — Знаю, поэтому и говорю с тобой сейчас. — Подожди, ты сейчас соглашаешься со злоебучим Пестелем, который… — Критикует тебя, а ты переводишь стрелки, не смотри на меня! Если бы вы нормально поговорили… Знаешь, как взрослые люди, слушая друг друга, словами через рот… — Мы сейчас разговаривали, кстати. — Нет, вы устроили очередное шоу под названием “российская оппозиция и два осла в ней”... Ладно, я поехала спать. Тебе тоже надо, у нас завтра запись видео про очередную экологическую жопу, очередную бюрократическую жопу, ну и любую жопу, которая завтра случится. Выспись, твои синяки под глазами уже даже грим хрен скроет. — Ага. Разумеется, Сергей Трубецкой спать не пошёл. Это было, считай, нереально. Их с Катей отношения укладывались в формулу “самый близкий мой человек”, может, в другом мире она бы была ему женой, сотоварищем, но здесь… Нет, Катя за ним в огонь, воду полезет, вытащит его задницу из говна, отмоет и представит в идеально настроенном свете софитов. Идеальный продюсер. Мастерица. Их отношения были круче любой романтики, потому что честно — с романтикой у него складывалось хуже, чем с дебатами. А Катя… Катя была лучше всех. «Вот же повезёт тому, кто её выберёт и кого выберет она». Пока Сергей так думал, Катя уже давным-давно выбрала его. Несмотря на и вопреки, просто потому что он существовал, и ей он был нужен, придурок, немного мудак, но господи боже, вы видели какие у него руки? Пальцы? У девочек свои приоритеты, и один из самых желанных приоритетов Екатерины (помимо “Россия будет свободной”) были эти пальцы. В ней. Желательно поскорее. Утро мудренее вечера, а три часа ночи — время, когда и если ты вооружён средствами связи, можно натворить ебанины. В три часа ночи Павел Пестель понял, что не включая мозг написал Его Сладкомордию в телеграме. Оно, блять, ответило. Кто же спит после дебатов. Кто же уснет, когда нужно выбрать нужный стикер мем, колкость, издевательство, делать всё, чтобы только не поговорить по-настоящему. Конечно же, в три часа ночи. Хотелось поговорить о другом: он всегда громче всех орал про “личное-политическое”, но вот это личное было только их. Тупые ужасные шутки, достойные пятиклассников. Ссылки на торренты. Гифки из ебанутого порно. Рецепт кексов для микроволновки. Беседы о том, почему нынешняя молодёжь не похожа на них (“Когда мы стали такими старыми?” — “Бумерами” — “Для меня до сих пор это сначала жвачка, потом машина” — “Поэтому мы и бумеры, Серж”). Ни одного правдивого слова напрямую, даже здесь, особенно здесь. Честного вопроса: какого хрена мы занимаем в жизни друг друга столько места и что это за место. Честные вопросы требуют ответов, а ответы требуют… Поэтому к чёрту ответы, пусть всё остаётся. “И пусть всё остаётся, потому что если мы станем другими, мы перестанем себя уважать,” — подумал в очередной раз Сергей, проваливаясь в сон под голосовое сообщение. Немилосердны будильники, и никогда они не будут добры к людям. Особенно живые будильники, пушистые, мягкие, орущие “дай пожрать прям щас”. У Пестелей был как раз такой, инопланетное существо, прикидывающееся сиамской кошкой, злобное, как тысяча далеков, скандальное и громкое, как тысяча чаек. Жена ушла к посольству на пикет. Очередные политзаключенные, можно было бы и не идти, но кто он такой, чтобы переубеждать свою жену, он ещё жить хочет, и долго. А она — она лучше всех. Поэтому утренний кофе, пробежаться по твиттеру, залезть в чаты, узнать новости за ночь и сорваться в офис, ибо Россия длинная, и Дальний Восток бодрствовал. Они раскручивали эту тему двух профсоюзов в городе Д. второй месяц, шло неплохо, и репутационно,и людям там тоже становилось жить попроще. Трубецкой (можно вывезти мальчика из Сибири, но не Сибирь из мальчика), наверно, скрежетал зубами, потому что всё, что там, дальше Алтая, он считал своим. “А хер тебе, Серж, хер тебе!” Трубецкому на самом деле было похуй. Зато на пикетную очередь он поперся лично, несмотря на уговоры Кати, что сегодня он нужнее в офисе. Там точно должна была быть Пестель намбер ту, и эта картинка с ними двумя, должна была бы выйти прекрасной: “видите, Сергей Трубецкой молодец и не идет на конфронтацию”. На самом деле, Сергей Трубецкой идёт на конфронтацию, но ведь… тут как. Имидж нужно делать аккуратно. Фотографии с пикетной очереди уже появились в “Медузе”, фотографировал, кажется, Фельдман, поэтому конечно, его драгоценная рижанка выглядела так, что Павел залюбовался. Ещё бы “Медуза” ей бы сделала плохую прессу, пусть только попробуют. Он лайкнул публикацию, ретвитнул, прокомментировал. Поехал туда сам. В метро ему пришло сообщение. apostolnotreally: а подумать? ppestel: я подумал apostolnotreally: тебе сейчас вот надо было, чтобы все твиттер феминистки пришли к нам в реплаи рассказывать, что ты обесцениваешь поступки своей жены apostolnotreally: знаю что ты нет apostolnotreally: формулировка хуевая apostolnotreally: дополни или удали, иначе опять разгребать Сергей Муравьев-Апостол, их пиар-голова, был очень обаятельным. Это была какая-то ебаная магия, что он со всеми был в отличных отношениях не потому что он пиарщик и ему надо, а потому что он просто Серёжа, Серёжа хороший, Серёжа-ангел-во-плоти. На деле он действительно был просто хорошим человеком. Как Серёже удавалось оставаться таким, работая в политическом пиаре, было загадкой. Хотя мозгов ему бог отмерил меньше, чем умения быть хорошим человеком, это было Пестелю явно как день. Винтилово началось, как начинаются все винтилова. Внезапно, сука блять. Муравьёв-Апостол звонил Кате: узнавал, где Трубецкой с Пестелем, куда их двоих везут и что за статья, — он поднял глаза и губами прошептал: “Пока непонятно”. Аня Пестель, успевшая убежать от мусоров, меряла комнату шагами. Их офис в Царицыно, угнанный ими у либертарианцев (потому что нельзя не воспользоваться либертарианскими принципами, чтобы показать, что они хрень полная, и взять в аренду этот лофт с хорошим ремонтом), шумел. Твиттер, телега, фейсбук, вконтакт, трансляция в ютубе, всё шло параллельно. — Я выхожу в эфир, — сказала Катя. — Вы что делаете? — Мы думаем, кого выпускать, пойдёт Поль, то есть Ипполит, скорее всего. — Возьмите девушку? — Поиграть на фем-волне? — Это сейчас хороший выбор, выпускайте Аню. Как пиарщик — пиарщику говорю, ты же меня понимаешь... Серёжа посмотрел на Аню, та кивнула. Да только вдруг кто-то, то ли Кузьмин, то ли Щепилло заорал “Космонавты, бля.” И тогда Катя приняла решение. — Пусть Аня бежит к нам. На север. Пусть пишется у нас. Сергей представил реакцию что Пестеля, что Трубецкого. И наплевал на неё с высоченной колокольни. Тем временем, Пестель и Трубецкой ждали явления адвокатов и молчали. Угрюмо, привычно и успокаивающе. Это был не первый раз, и не последний, они ведь так и познакомились в те уже давние года. Нацбол с русской фамилией против антифы с немецкой. И шрамы как последствия той встречи и драки, и уже неловко спрашивать… Ты это помнишь? Как ты это помнишь? Какая разница. — У вас обыск в Южном, — сказал Юшневский, — Аня записывала видео вместе с Катей в Северном, и видео, кажется, бьет рекорды по просмотрам. — Красивые женщины всегда бьют рекорды. Им попроще, чем нам, да? — посмотрел на Павла Трубецкой. — Да не в этом дело, — сказал, махнув рукой, Пестель, — ты же сам понимаешь. Мы с тобой договоримся только тогда, когда поменяются полюса. А они не мы, так что как мы с тобой... — Что как мы с тобой? — Мы уже не изменимся, а мир изменился, быстрее чем у нас сменилась власть. — Мы тоже меняемся. — Не так быстро. Мы не успеваем, мы становимся... — Кем? — Динозаврами. У тебя нет этого ощущения? — … Есть. Но у них нет нашего опыта… А опыт решает, Паш. — Если не мешает. Юшневскому показалось, что он тут был немного... лишним. — Я хочу сделать ему предложение, — сказала Катя. Она никому про это не говорила, но теперь ей надо было кому-то это сказать, чтобы её попытались отговорить, и может быть она бы поняла, что ей надо. И главное, зачем. — Делай, мне кажется, из вас выйдет гениальная пара. Только ты же знаешь... — Знаю. А они догадываются? — Они об этом не думают. Знаешь, я же смирилась с тем, что Пестель будет яростно флиртовать со всеми девами и не только девами, что у него кто-то будет иногда, кроме меня. Он еблан, но, знаешь, разные люди занимают в сердцах разные места. Пытаться занять чужое — нахрена? — Ты имеешь в виду..? — Прости мне каламбур, но как они дебатируют… — Ну они дебатируют и это факт. А вот когда до них дойдёт? — Я думаю, до них всё давным-давно дошло. До каждого по отдельности, но подумать о других людях, эти-то эгоцентрики? У них любая трагедия, это повод уколоть и приструнить второго. — А ещё вспомнить 2011-2012 год, и кто тогда что проебал. — Обе Болотные. — И недавние невыборы! — рассмеялась Катя. — Слушай, я сейчас сделаю глупость и скажу тебе то, что говорила последний раз лет в семь: давай дружить, а? По-нормальному, по-женски, потому что ты же понимаешь… — Что нам придётся подружиться, чтобы не ревновать? Нет, я согласна. Не знаю, какое ты там предложение собралась делать Сергею, но если ты это будешь делать в той же манере — он согласится. – Можно подумать, у него есть выбор. — Фу, абьюз! — они обе заржали. Спустя пару дней всё как обычно улеглось, отличие было одно: теперь Катя и Аня дружили, поэтому что Павел, что Сергей почувствовали себя странно. Их секретный чат теперь больше состоял из слов, чем из стикеров. Слова приходилось подбирать, о словах приходилось думать, приходилось думать: зачем я тебе пишу? Зачем ты мне отвечаешь? Зачем ты никогда меня не понимаешь, но всегда знаешь, что я имею в виду? trubetss: Она мне сделала предложение. Вот так просто. ppestel: А ты? trubetss: Я в ахуе согласился, нет она классная, но я не понимаю себя. Я должен быть рад? И я рад? Но бля ppestel: А что бля trubetss: Не знаю, уехал на дачу сегодня. Хочешь приезжай, у меня алкоголь, комары и подмосковная жара. ppestel: А если я возьму такси и приеду с утра? Анька умотала к своим родителям в свою Прибалтику, я мог бы trubetss: Бери сейчас. Дом на даче был старым, и Трубецкой не стал его сносить, а рядом с ним построил себе отдельную, максимально брутальную бетонную берлогу. Как ни странно, она была уютной, несмотря на то, что бетонные стены ослепляли своей наготой, но наверное, это всё из-за света из огромных окон. Они были взрослыми людьми. Но у них была кладовка с алкоголем, и темы, которые всплывают, когда алкоголь ударил в голову. Например, их знакомство, неофициальная история которого вмещала в себя ещё и ночь, юность и желание двух тел отомстить друг другу или понять или… — А ты помнишь, — спросил Трубецкой, которого спьяну обуяла некоторая ностальгическая сентиментальность. — Я никогда не забывал, — ответил Паша мгновенно, и допил залпом, что было в стакане, и потянулся к бутылке. — Я похож на склеротика? — Нет, на мудака. — И это взаимно. — Паша поднял стакан — Выпьем за нашу взаимную нелюбовь и уважение? — Нелюбовь? Ты на мне зациклен. — А ты на мне? — … И мы оба зациклены на прекрасной России будущего. — добавил Серёжа, которому очень хотелось быть бухим в качестве индульгенции. — Какой ёбаный тройничок получается! Мозговыебанный даже, — захохотал Пестель. — Россия и Свобода — женского рода, замечу. — И что? — И пока у нас запрещены браки для лесбиянок, ничего хорошего у нас и не будет. — … Глубоко. Сережа посмотрел на Пашу, а Паша посмотрел на Серёжу. Лирический предзакатный золотой свет заполнил комнату. — Ты же знаешь, что…ты мне пиздец важен, Паш? — Ты мне тоже, знаешь ли. Предлагаю нам сделать вид завтра, что это всё алкоголь. — Тебе стыдно? — Перед Аней? Да, я ведь её люблю, а ты злоебучая заноза в моих мозгах, понимаешь? — А ты и в моём сердце, — неожиданно сказал Серёжа. — Тебя уже заносит? Ты же мало выпил. — А ты в этом так уверен? Признай мою правоту, Паш, ну хоть раз. — А смысл? Это что-то изменит? В том, как ты глобально неправ? — Нет, это не изменит того, как неправ ты… Видишь ли... — Давай по чесноку, Трубецкой. Потому что меня заебали твои риторические построения вокруг фактов. Ты хочешь меня. Ты делаешь вид, что не просто пьян, а совсем бухой, чтобы у тебя была причина отнекиваться завтра. Я не хочу врать никому, и прежде всего, себе. Я тебя тоже хочу. Услышал? — И что ты предлагаешь? — А что ты хочешь, Серж? — Мы два взрослых человека, мы же понимаем… — Мы много что понимаем, но поступаем, как нам удобно. Так ты что? — Паша, блять… И дальше они уже не говорили. По крайней мере, серьёзно и длинными предложениями. Они ругались матом, потому что каждый из них ошибался, пытаясь, ржали над тем, что оба остались в носках, и каждый из них не признавался себе, в том, что в сексе не было ничего особенного. И что любовники из них были так себе, каждый хотел кончить быстрей, секс превращался в гонку вместо попытки узнать друг друга и стать ближе, но им, кажется, такое нравилось. И к тому же — они иначе не умели. Кто сказал, что политики — нормальные люди? Правильно, никто таких глупостей не говорит, и только пиарщики пытаются убедить в этом электорат, который часто обманываться рад. Поутру они проснулись почти одновременно, каждый притворялся, что ещё спит и смотрел на другого. Каждый чувствовал: как нити судьбы запутываются ещё сильней, и как что-то странное возникает между ними: не ненависть, не любовь, нечто дикое. Вроде близости, которая уже не отпустит. А через неделю Трубецкой и Пестель снова посрались в твиттере. Были назначены новые дебаты. Стабильность в их жизни была именно такой.