Дикий мёд

Пыль, испещрённая вязкими следами аконитовых лошадиных копыт сменилась живой, влажной от ночной росы, травой. Людской гам и острый, словно удары молний, звон оружия постепенно стихал, заполняясь шелестом едва спящего леса. Стертые в кровь босые ступни, усталые и изнеможённые от вынужденного бегства коснулись прохладных вековых корней. Женщина в костяной маске дракона резко остановилась, пробуя на ощупь тонкими дрожащими пальцами искрящий от недовольства лесной воздух, хрипло, по-звериному вдохнула, оборачиваясь. Здесь можно было остановиться — ее заколдованный древний лес не впустит врага. Мандариновые блики зажженных факелов мерцали среди непролазной тьмы. Преследователи были уже близко, но главное было впереди, между болью от раскалённого прута на бледной холодной коже и пунцовой сладостью свежей крови. Ведьма повела рукой по шёлковой материи надвигающегося сумрака, вырисовывая острым когтем знаки, понятные только ей. Громыхнуло. От утробного треска из-под земли люди испуганно замерли, озираясь по сторонам. Их огни угасли, ржавые вилы опасливо склонились над головами. Гладь ночи постепенно заполнилась стуком горячих сердец. Глаза, скрытые темными провалами драконьей маски опасно сверкнули, ладонь некрасиво скрючилась, изломилась, на миг загоревшись слабым январским свечением. Земля с доисторическим ревом разверзлась, поглотив под собой несколько человеческих особей — они больше не были людьми. Голодные до чужого страха, наполненные ненавистью. Их глаза были скрыты пеленой, руки сжимали топоры и вилы. Им не было спасения. Из провала легко, будто на прогулку, выскользнули крупные, мертвые, услышавшие зовущий вкрадчивый шёпот лесной ведьмы, от того сделавшиеся настолько живыми, как никогда ранее, псы. Люди обезумели в своей жажде выжить. Они сбились в кучу. Ужас, поселившийся в их душах, вырывался из горла, пачкая и без того пропахшую бедами одежду зловонной чёрной жижей. Вдруг безумный, словно раскаты грома, звериный рёв разрезал напополам усыпанное звёздами небо. Ведьма подняла рогатую голову, наблюдая, как из-под слоя земли, разрывая корни деревьев, поднимается огромный волк. Лапы с острыми каменными когтями загребали сырую могильную землю, зубы клацали, ломаясь друг о друга, он пытался вытряхнуть все из-под усмирённых долгим сном волчьих век, но учуяв запах свежей крови, повёл мордой. Псы рвали угнетенную ужасом ревущую плоть, неустанные и озлобленные. Волк, одним прыжком преодолев глубокую братскую могилу, бросился на кого-то из толпы, впился зубами в покрытую испариной шею, вырывая трахею. Кровь, осенними листьями, хлынула на свалявшуюся, засыпанную землей, шерсть. Когда голод отступил, он бросил взгляд туда, где стоял человек в рогатой маске. Её не было. Но на этот раз отыскать не было сложным. Лес настороженно встретил волка шелестом осины и запахом дикого мёда, смешанного с горчинкой холодного ручья и скалистого обрыва. Травы оплетали его сильные лапы, мешая бежать, шум стал невыносимо громким, но из всего изобилия он выделил биение ее мертвого сердца. Волк оскалился и протяжно зарычал, ощерившись. Чёрная шерсть встала дыбом на загривке. Он пригнулся к земле и, медленно перебирая лапами ворс белого клевера, подкрался. Человек в маске повернулся. Волк не позволил ей прочертить в воздухе руны, сильным прыжком повалив ведьму на землю. Они прокатились шерстяным клубком, собирая на себя прошлогодние листья и запах прохладной летней ночи. Ведьма впилась когтями ему в шею, разрывая только начавшие теплеть мясо. Оборотень, несильным ударом, мягкой лапой без когтей снес костяную маску с ее головы. Темные волосы разметались по холодным камням, край длинного чёрного плаща с двумя капюшонами угодил в холодный ручей. — Безумная, словно сам Самайн, — вдруг человеческим голосом проговорил волк, — ты снова убила меня. Женщина со шрамом на лбу зло молчала. Только обагрённые волчьей кровью пальцы нетерпеливо дрожали, путаясь в густой шерсти. — Ты заслужил. — В этот раз не совсем. Может скажешь, в чем я виноват? — Нет. Волк прищёлкнул мощной челюстью прямо напротив горячо выдыхающего клыкастого рта. — Не у одной у тебя острые зубы. Он привстал, зафыркал, отряхиваясь. Беспокойно лизнув укутанное во тьму женское тело взглядом разных глаз. Ведьма приподнялась на предплечья, убрала волосы с бледного лица, с сожалением выдохнула: «ты сломал мою маску». — Отдай лицо его владельцу. — Это больше не его лицо. — Но это и не ты. — Ты же знаешь, что мне… — Знаю. Расколдуешь? — А надо? — Бесспорно. Знаки замерцали из-под ее руки. Лес замолчал, прислушиваясь к тихому шёпоту своей защитницы. Человек поднялся на ноги, разминая затёкшую шею. Он зарычал, будто долго чего-то ждал. Не теряя ни минуты, он прошёл вперёд, касаясь ступнями холодной родниковой воды, окунаясь под ледяную толщу с головой. На берегу ждала она. Разноглазый оборотень вышел из ручья, повёл раскрытой ладонью по своей груди, стряхивая капли. — Я уже говорил, что ты безумная? — Давно. — Говорящий волк? Серьезно? — Ну тебе же понравилось. — Пролежать под землей столько времени — очень бодрит. Ведьма попятилась назад, ожидая негодования, опёрлась спиной о шершавую кору столетнего дерева. Он медленно подошел. — Когда-нибудь и я тебя разок убью. Женщина громко рассмеялась, выставив вперёд когтистые ладони, пытаясь шутливо оттолкнуть. Он повёл головой в немом вопросе. — Не в этой жизни. Оборотень приблизился к ее лицу, приподнимая кончиками пальцев за подбородок. — Ты мокрый. — Это лучше чем пахнуть могилой. Он коснулся губами холода напротив, согревая дыханием. Руки на его груди несильно сжались. — Люди из двух зол выбирают меньшее. — Тихо сказала ведьма ему в губы. — Люди глупы, поэтому я выбрал тебя. — Ты все ещё пахнешь могилой. Оборотень позволил ей отойти. — Куда ты направишься на этот раз? Она замерла, раздумывая. — Пойдёшь со мной? — Ведьма протянула ладонь.