***
Небольшая площадь в самом начале улицы Сен-Мишель была залита мягким полуденным светом апрельского солнца. Яркий диск небесного светила как раз показался над узким, стремящимся ввысь фасадом протестантского храма, носящем то же название, что и улица, когда на его пороге во главе небольшой группы людей появилась Анжелика под руку с мэтром Берном. Чуть позади них держался пастор Бокер в черной сутане, с характерным белым воротничком на шее. В руках он держал старенькую потертую Библию. В отдалении можно было разглядеть тетушку Анну с Онориной, детей Бернов — Мартиала, Лорье и Северину, а также несколько видных гугенотских семей Ла-Рошели: Мерсело, Карер и Маниго. По одежде собравшихся из дорогого сукна неизменно темных оттенков и новеньким, тщательно накрахмаленным чепчикам у женщин и белоснежным воротничкам у мужчин, несложно было догадаться, что все они только что присутствовали на обряде венчания… Обряде, во время которого Анжелика стала женой мэтра Берна… Преодолев три ступеньки и ступив ногами на мощеную мостовую, молодожены немного посторонились, чтобы дать возможность гостям, выходившим из храма, подойти к ним и поздравить со столь знаменательным событием. Анжелика прекрасно знала, что лишь малая часть общины согласилась с этим браком, и теперь ее ожидала череда чопорных, лишенных искренности пожеланий, призванных лишь соблюсти видимость приличий и отдать дань традициям. Чтобы не лицезреть больше постных физиономий тех, кто по-прежнему видел в ней исключительно служанку, с помощью хитрых уловок заманившую в брачные тенеты почтенного вдовца, она опустила глаза. Ее взгляд невольно упал на тоненькое золотое колечко, тускло поблескивающее на безымянном пальце левой руки, покоящейся на сгибе локтя новоиспеченного супруга. Анжелика вспомнила, как на этом самом пальце она уже дважды носила обручальные кольца. Они были куда изящнее и инкрустированы драгоценными камнями… Это видение пробудило вслед за собой иные призраки прошлого, и яркими зарницами в ее памяти вспыхнули другие драгоценности, которыми она украшала свои некогда красивые, неиспорченные ежедневной стиркой и готовкой руки… Как благоговейно склонялся к ее запястью сам король… Разозлившись на себя за ненужные и неуместные воспоминания, молодая женщина раздраженно мотнула головой, чтобы отогнать их прочь. Та жизнь канула в Лету, сказала она себе. Теперь она — мадам Берн. И былого не вернуть. Она знала, что поступила верно. В том положении, в котором она оказалась, у нее просто не было иного выбора. И, несмотря на множество негативных последствий, к которым вполне предсказуемо приведет ее этот брак, он предоставлял возможность, которая была закрыта для нее, как для незамужней женщины. Сегодня ночью она с мэтром Берном и еще десятком семей из гугенотской общины поднимется на борт корабля «Санта-Мария» и навсегда покинет негостеприимные берега Французского королевства. Всего несколько дней отделяли ее от того благоговейного момента, когда посреди могучего и древнего, как мир, океана она наконец сможет вдохнуть полной грудью. А еще чуть позже она начнет новую жизнь на островах, где не нужно будет постоянно со страхом озираться по сторонам и ежечасно ожидать западни. Они с Онориной будут свободны и счастливы! А это единственное, что действительно имеет значение! Столь заманчивая перспектива вызвала на ее бледном, измученном тревогами последних недель лице слабую улыбку. Мэтр Берн, поняв, что супруга в своих мыслях улетела куда-то далеко, несильно похлопал ее по кисти руки, призывая тем самым сосредоточиться на происходящем возле храма Сен-Мишель. Анжелика бросила на Габриэля извиняющийся взгляд и рассеянно оглядела толпу, собравшуюся вокруг. Ее, как и прежде, окружали знакомые лица, однако среди привычного сборища протестантов она вдруг заметила постороннего мужчину. Высокий и статный, одетый во все черное, он стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди, и неотрывно смотрел только на нее. Несмотря на то, что мужчина явно пытался сохранить инкогнито, Анжелика не могла не узнать его. Она прекрасно помнила и широкополую фетровую шляпу с огромным огненно-красным плюмажем, и длинный бархатный плащ, словно принесший на своих складках ароматы восточных пряностей, и высокие сапоги-ботфорты, подошвы которых ступали как по христианским, так и по мусульманским землям… Не могла она не вспомнить также и черную кожаную маску, закрывающую половину лица мужчины и придающую ему одновременно и устрашающий, и загадочный вид. Анжелика почувствовала, как ее тело охватила дрожь страха и совершенно неожиданно осознала, что, выйдя замуж за мэтра Берна, она совершила самую роковую ошибку в своей жизни… — Пойдемте, моя милая, — голос нового мужа привел ее в чувство, — у нас сегодня длинный день.***
Анжелика неотрывно смотрела в окно. Апрельский день полз к вечеру, полз так медленно, что она готова была кричать и бить драгоценный фарфор мадам Маниго. Хотелось на берег, пропускать сквозь пальцы волны, слышать шипение раскаленного солнца, ныряющего в воду на закате и видеть, как загораются звезды, по которым капитан Санта-Марии приведет корабль к Островам. А нужно сидеть в гостиной, сложив руки на коленях и вежливо принимать поздравления от членов общины. Хорошо хоть тут же играли дети, их улыбки и искренняя радость не давали ей заплакать. Вопреки всякой логике, бывшая маркиза дю Плесси была оскорблена тем, как тоскливо проходит празднование. Хоть бы одно яркое пятно, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Но нет, ее окружали черные платья, серые камзолы. Гости, входя, начинали шептаться с Габриэлем, потом вручали подарки и присаживались к столу. Онорина потрошила свертки под заунывной напев псалмов и бурчала о желании иметь ожерелье из сверкающих камней, корону и серьги до плеч, чтобы стать принцессой. У всех принцесс блестящие камушки и платья из черного бархата! Молодая женщина закусила губу, руки, державшие стакан, задрожали, черная фигура вновь встала перед глазами. Совершенно некстати вспомнилось, как она кричала нынешнему мужу: я отдамся капитану корабля, если он заберет меня отсюда! Интересно, Рескатор бы забрал ее и детей, попроси она об этом? А если бы она предложила себя в качестве оплаты? В ту же минуту дверь распахнулась, с треском ударившись о стену: — Месье Маниго, месье Маниго! — в комнату влетел мальчишка лет семи, — Пожар! В порту горят корабли!***
Огонь бился переливчатыми струями между бортами, стелился багровым ковром по палубам, вставал живой стеной, обнимая мачты, порхал диковиной бабочкой, кусая паруса. Пламя заливали водой, засыпали песком, оно шипело, сминалось и вновь вспыхивало, бросая в воздух струи ярких искр и горького дыма. Анжелика вытянула ладонь — на пальцы оседали серебристо-белые хлопья пепла, будто снежинки в зимнем лесу Монтелу. Молодая женщина смотрела вокруг и думала, что очень повезет если она сейчас прямо здесь не рухнет в обморок от усталости и перенапряжения. Ей вдруг стало все безразлично, захотелось прилечь на песок, закрыть глаза и пусть община тушит пожар и воспевает милосердие Господне. Санта-Мария не выйдет в море этой ночью. Даже если судно удастся спасти, неизвестно сколько займет ремонт. Они с Онориной не уедут. — Смотрю, пожар все же гаснет. Что-то еще удастся спасти, — раздался за спиной хриплый насмешливый голос, — А вот греческий огонь не смогли бы потушить. На Средиземноморье корсары рассказывают захватывающую историю о загадочном воспламенении в Кандии, которое не прекращалось, пока порт с кораблями не выгорел до тла. Не слыхали, мадам? Госпожа Берн резко обернулась — за ее спиной в едком дыму покачивалась темная фигура в плаще и маске. В ту же секунду слабость прошла и на Анжелику нахлынуло яростное бешенство. Он поджег порт, лишил ее с дочерью последнего шанса на свободу, просто чтобы напомнить, кто хозяин положения? Мстит за то, что ему пришлось уйти со Средиземноморья, как говорил Роша? А она мечтала о нем, мечтала, чтобы он… Всемогущий Боже, да она ненавидит его до черноты в глазах! — Какая подлость с вашей стороны! — Не уверен, что понимаю вас, мадам Берн, — привычный сарказм Рескатора сменился ледяной вежливостью, — о чем вы, собственно? — Вы подожгли гавань? Как вы только посмели? — Простите, не учел, что жечь чужие корабли исключительно ваша прерогатива, — корсар поклонился, махнув шляпой, — в следующий раз лично пробью борта ниже ватерлинии и суда пойдут ко дну в открытом море. — О, если бы вы знали, как дорог, как нужен был нам этот корабль! — Нам? Как трогательно, мадам. Кстати, я не успел поздравить вас с заключением брака, а главное — со столь удачным выбором для мадам дю Плесси-Бельер, — пират сделал жест, намереваясь снять перчатку, но Анжелика, увидев, приближающегося к ней Берна, кинулась к мужу и схватила его за руку. — Ну как? Есть надежда? — Слава Господу, все оказалось не так серьезно, как может показаться. Всего месяц восстановительных работ и Санта-Мария будет готова к отплытию. — Месяц? — шепотом повторила она, чувствуя, как земля кружится под ногами, — Господи, месяц. Какой кошмар. Берн в последний момент успел обнять жену за талию — женщина потеряла сознание, спрятав лицо у него на плече. Подхватывая Анжелику на руки, торговец не обратил внимания на взмах черного плаща рядом с ними.***
Спустя два дня после бракосочетания, месье и мадам Берн завтракали в столовой. Глава семьи пребывая в прекрасном настроении и изучал газету. Тетушка Анна бормотала под нос что-то математически-религиозное, Северина в пол голоса пререкалась со старшим братом, Онорина и Лорье пытались накормить подгоревшей кашей кошку. Анжелика машинально водила вилкой по тарелке, не притрагиваясь к еде. Габриэль был доволен — жена становилась настоящей супругой главы гугенотской общины — даром, что католичка. Любовь, поддержка и смирение, вот основа счастливого брака, говорил он вечером, и жена кивала, с тоской глядя на двери спальни. Стук в дверь вывел мадам Берн из задумчивости — тарабанили кулаком, властно и небрежно, как всегда стучали полицейские. Побледнев, Анжелика переглянулась с мужем и пошла открывать. — Господин Берн! — в дом ввалился заместитель королевского наместника в Ла-Рошели Бомье и пара жандармов, — мы разыскиваем некого отца Этьена. Он, говорят, часто бывает в вашем доме? — Отец Этьен помогает пастору Боккеру в церкви, — пожал плечами купец, — в нашей общине он всего неделю, прибыл из Турени. Но заверяю вас, это человек смиренный духом и достойный всяческого уважения. — Безусловно, — кивнул Бомье, — кажется, он даже венчал вас с вашей очаровательной супругой? — В последнюю минуту нашего пастора вызвали к умирающему. Отец Этьен провел церемонию, он посвящен… — Отец Этьен беглый преступник, убийца и фальшивомонетчик, — на стол легла бумага, уставленная печатями и забрызганная чернилами, — кроме того, мне жаль вас разочаровывать, но к церкви он не имеет никакого отношения. Убил священника, забрал документы, письма и платье. В сан не посвящен, крестить, венчать, исповедовать не имеет никакого права. — Что??? — Не стоит так кричать, сударь, у меня была бессонная ночь. Я зашел предупредить вас по-хорошему, учитывая факт нашего давнего знакомства. Господин Берн, бывшая госпожа Берн, — насмешливо поклонился Бомье и сделал знак жандармам, — если узнаете где отец Этьен, дайте знать. Хлопнула входная дверь, полетел на пол стул, брошенный крепкой рукой купца. Тетушка Анна, сделав знак Северине и Мартиалу, подхватила Онорину с Лорье и выскользнула из комнаты. Ошеломленные молодожены остались наедине. — Госпожа Анжелика, у меня и в мыслях не было так оскорбить вас, — Берн обхватил голову руками, — это ужасно, ведь теперь, когда мы с вами… Но, поверьте, мы поженимся незамедлительно, мы… — Да, — пробормотала женщина, отступая к стене, — да, безусловно, однако, я думаю, нам не к чему торопиться. — Но госпожа Анжелика, наши отношения…. — Месье Берн я ведь не невинная девушка, которая доверилась вам, как господину и защитнику, — она подняла наконец глаза, — я знаю, что вы были искренни, а не хотели добиться меня обманом или коварством, так к чему говорить об этом? Сейчас куда важнее найти корабль, который согласится взять нас на борт. Так давайте думать о проблемах насущных. — Вы рассуждаете разумно, сударыня, — усилием воли Берн подавил неудовольствие, — однако в самое ближайшее время я переговорю с пастором. — Безусловно, метр, — Анжелика кивнула, ее лицо озарилось легкой улыбкой, — пока же, чтобы не подавать дурного примера, я буду спать, где спала ранее. Ваша дочь и ваши сыновья должны видеть перед собой лишь добродетель и чистоту помыслов. — Я рад, сударыня, что вы понимаете всю необходимость достойного примера со стороны родителей. Сейчас я покину вас, отправлюсь в комиссариат и наведу справки об этом лже-священнике, — торговец взялся за плащ и кивнул на широкий зеленый шарф, лежавший на полке, — Что это за шарф, госпожа Анжелика? Вы ведь знаете, замужней женщине не стоит надевать подобные вещи. — Его забыла Бертиль Мерсело, — вздохнула добродетельная супруга, — если угодно, я верну ей сегодня же. — Будьте столь любезны, — кивнул Берн. Закрыв дверь, Анжелика сползла по стене на пол и спрятала лицо в ладонях. — Мама, мама! — в комнату вбежала Онорина, — что случилось, ты плачешь? — Нет, солнце мое, наоборот, я радуюсь! Я радуюсь, я счастлива! Она подхватила на руки дочку и закружилась вокруг стола, уворачиваясь от подушек, которые швырял Лорье. Минут через десять, мать с дочерью вышли из дома, занесли шарф в дом Мерсело, и направились в порт, куда со дня пожара Анжелика ходила каждый день. Она и сама толком не знала зачем, просто становилось легче, когда видела океан. Пока Онорина бурчала под нос какую-то песенку, Анжелика обдумывала события сегодняшнего утра. Она готова была расцеловать Бомье и удивлялась, как смогла удержаться. Два дня, или, вернее, две ночи ее третьей супружеской жизни приводили женщину в отчаянье. Никогда, даже в самых страшных снах, она не могла представить, что любовь может быть так тягостна и так монотонна. Дело отнюдь не в страхе перед близостью после Плесси — он прошел еще тогда, на складе, когда Габриэль обнимал ее теми же руками, которыми задушил ее обидчика. Загвоздка оказалась в невыносимой скуке, которая сочилась из каждого движения ее мужа, стоило ему приступить к исполнению супружеских обязанностей. Берн имел непоколебимые представления о должном, подкрепленные годами брака, месяцами воздержания, и, судя по всему, часами молитв. Никаких порывов, никаких лишних движений, никаких улыбок, шалостей или смеха. Боже, да по сравнению с ее новым мужем, даже начальник Шатле был на высоте! Анжелика выпустила руку Онорины, свернула за угол и все поплыло у нее перед глазами.***
Рескатор, он же Жоффрей де Пейрак, закинув ноги на стол, рассматривал почти пустую бутылку рома и гору осколков, бывших в недавнем прошлом, емкостями с вином — желание крушить все, что попадется под руку, категорически преобладало над желанием напиться. Так что бывший Волшебник Средиземноморья был бодр, трезв и несколько огорчен. Нельзя не признать — сложившаяся ситуация его расстраивала. Кто бы мог подумать, что поймать собственную жену между замужествами сложнее, чем достать со дна океана сокровища инков. Какая ирония! Прибыть в Ла-Рошель как раз в день третьего бракосочетания своей дражайшей супруги! Каким чудом он вообще оказался на площади в этот час? Не иначе, как промысел Божий. Рескатор отодвинул в сторону полный стакан и поморщился. В кармане одного из его камзолов до сих пор лежало письмо от отца Антуана о втором замужестве Анжелики. Тогда Жоффрей был в откровенном бешенстве, но в глубине души билась тоненькая ниточка страха. Его жена выбрала успешного, блестящего красавца, способного сложить к ее ногам все то, что он, опальный граф, не мог ни предложить, ни завоевать, ни равноценно заменить. Ему было больно не потому что любимая предала, а потому что она имела на это право. Чем и воспользовалась с блеском. Тогда он не простил, но хотя бы понял. Зато нынешний муж мадам де Пейрак вызывал лишь гнев и недоумение. Помимо угрюмости, занудства, непрезентабельной внешности, ограниченности, кучи детей и родственников на шее, этот серый купец, как выяснилось, был еще и гугенотом. А Жоффрей-то надеялся, что, сумел привить мадемуазель де Сансе вкус и чувство стиля! Очередная бутылка ударилась о стену, на столе материализовалась новая. Сегодня утром он, как последний глупец, решил, что поговорить с женой все же стоит и отправился к дому торговца водкой. Подходить близко не стал, спрятался среди деревьев, навел бинокль на окна и тут же сквозь зубы отпустил парочку проклятий. Анжелика играла с детьми. Бросала подушками в белобрысого мальчишку, смеялась и кружила девочку с растрепанными рыжими волосами. На столе стояло блюда с пирожками, на диване валялись книжки и облизывался полосатый кот. Совсем рядом прошелестел голос маленького Кантора: «мама пекла нам блинчики, играла с нами, рассказывала сказки». Пейрак заскрипел зубами, сунул бинокль в карман и присел на поваленное дерево. Минут через десять Анжелика вышла на улицу, кутаясь в облезлый коричневый плащ и поправляя на голове зеленый шарф. Он сделал шаг, намереваясь обнаружить свое присутствие, но тут к ней подбежала та рыжая девочка, прыгнула на руки, обхватила за шею: — Мама, мама! Я с тобой! Жена обняла ее и поцеловала. Он поспешно отступил назад, чтобы не быть обнаруженным. Граф задумчиво выстраивал пирамиду из стаканов. Ее дочь. Великолепно! Года три или четыре? Сложно сказать, дети растут слишком быстро. В любом случае, девочка мала для наследницы маркиза дю Плесси и взросла для чада месье Берна, если, разумеется, он, как честный гугенот, не имел дела с женщиной до брака. Прекрасные венецианские волосы у малышки. Неужели дочка Патюреля? Его голова, к величайшему сожалению султана, так и не украсила ворота Мекнеса. Значит, они с Анжеликой дошли до Сеуты. И пока он оплакивал жену, погибшую в пустыне, та не теряла времени даром. Почему он вообще волнуется за нее? Зачем примчался спасать, от кого? Как показывает жизнь, она прекрасно может позаботиться о себе самостоятельно. В дверь постучали, на пороге застыл Абдулла: — Хозяин, вас хотят видеть. — Гони. — Он просил передать, что защищал хромого дьявола в Париже пятнадцать лет назад.***
— Месье колдун? — насмешливо вскинутая бровь. — Месье адвокат? — вздернутый уголок губ под маской. Полицейский, игнорируя стоящих за его спиной крепких молодчиков, увешанных мушкетами и кинжалами, кивнул и подвинул себе стул. Рескатор нехотя убрал сапоги со стола и выжидающе уставился на гостя сквозь кожаные прорези маски. Дегре усмехнулся. — Рад видеть вас в добром здравии, месье Рескатор. Слава о ваших подвигах достигла родины. — Полагаю, именно ей я обязан удовольствию лицезреть вас на моем корабле? — О нет, для этого есть личные причины. Прежде всего, хочу сказать вам, что, решившись на нашу встречу, я не сообщил о ней моим коллегам в комиссариате. Но, если не вернусь к полуночи, преданный человек распечатает некое послание и ваш корабль вряд ли выйдет из Ла-Рошели. Я отнюдь не хочу оскорбить вас, сударь, однако, стоит признать — обстоятельства вашей… гм… профессиональной карьеры таковы, что я отнюдь не стану осуждать вас за желание обезопасить себя и своих людей. Но я хотел бы чтобы и мне не отказывали в этом праве. — Я могу приказать убить вас и выйти в море до рассвета, — лениво проронил корсар, скорее удивленный, нежели возмущенный столь вежливой наглостью своего бывшего адвоката, — не люблю свидетелей. Особенно тех, кто так много знает. — Уверяю, мой визит не грозит неприятностями вам или вашей команде. У меня деловое предложение. Принимать его или нет — ваш выбор, — откинулся на спинку стула Дегре. Рескатор махнул рукой, отпуская замерших в дверях головорезов и сделал жест в сторону стола. Полицейский окинул взглядом башню из стаканов, с непроницаемым видом выдернул из конструкции нижний. Игнорируя звон разбитого стекла, налил себе вина. Сел. Усмехнулся. Выпил. — Я хочу, чтобы вы взяли на борт пассажиров и отвезли их на американские острова. — Пассажиров? — от неожиданности Рескатор закашлялся, — с какой стати? — Сделаете доброе дело, возможно, вам зачтется на небесах. Здесь их посадят в тюрьму или отправят на галеры, а я по странной причуде, хочу сохранить эти жизни. Возможно, стал сентиментален с возрастом. Профессия, знаете ли, не из легких. — И кто же бежит с благословенной земли предков? — Семьи протестантов. Положение гугенотов во французском королевстве сейчас можно назвать несколько… неустойчивым. Уехать они так же не могут — запрещено королевским указом. — А при чем здесь я? — капитан задумчиво рассматривал песочные часы. — Так вот, четыре десятка гугенотов решили нарушить королевский указ и покинуть негостеприимные французские берега. Мои коллеги воспрепятствовали сему незаконному порыву и теперь гугенотам придется искать другой корабль. Однако, приказы об аресте уже выписаны и завтра в полдень за преступниками придут. Мужчин отправят на галеры, женщин принудят отречься, детей отдадут в монастыри или в семьи католиков. Кстати, община у гугенотов внушительна. Уважением пользуется господин Маниго, богатый судовладелец, на Островах владеет определенными активами. Он легко расплатится с вами. Взгляните. Дегре достал из кармана списки, бросил на стол. Капитан небрежно перелистнул пару страниц. Заплясали фамилии: Маниго, Карреры, Мерсело… потом имена: Мартиал, Северина, Лорье, Абигель… Рескатор помедлил еще секунду, перевернул последнюю страницу, где крупными буквами было начертано: Берн, Анжелика. — Еще есть некто Берн, — журчал голос собеседника, — Пару дней как женился, бедняга, не знает, что брак его рассыплется в прах, стоит кому-то вспомнить о бракосочетании в Тулузском соборе, — Дегре щелкнул пальцами, — говорят, он смог уговорить свою избранницу на сакраментальное «да» лишь после того как пообещал увезти ее и ее дочь из Франции. Рескатор смотрел сквозь полицейского, медленно раскачиваясь на стуле. — Как вы узнали, что я жив? — Помилуйте, что значит «узнал» и кто это «вы»? Я могу лишь подозревать, что некий преступник избежал костра в 1661 году, однако он вполне мог утонуть в Сене, как и написано в полицейском отчете. И кому есть дело до подозрений, тем более, ничем не подтвержденных? В моем распоряжении лишь сплетни Средиземноморья, корреспонденция с торговых кораблей, легенда о роскошной покупке на кандийском рынке, некие привычки в быту и скажем так — в работе. Я даже не видел вашего лица, что, впрочем, вряд ли помогло бы, все-таки прошло пятнадцать лет. В каюте воцарилась тишина. — Что это за история с гугенотами? — негромко спросил капитан. — Не уверен, в чем именно суть, но госпожу Анжелика, боюсь, не удастся убедить покинуть страну без них. Она вбила себе в голову что-то о спасении детей. Увы! Где дети, там и взрослые. — Преследуемые меньшинства — соль земли, — пробормотал себе под нос Рескатор, — вот только за каким чертом понадобилось дворянке, католичке, связываться с этими нетерпимыми, угрюмыми торговцами? — Господа Анжелика — женщина загадочная, — обронил полицейский, — Поговаривают, не так давно, она подняла восстание против Его Величества. Объединила католиков и протестантов, провинция сопротивлялась больше года. Теперь Пуату лежит в руинах, наследник Плесси мертв, за зеленоглазую голову назначена награда. Вот только никто не может найти мадам де Бельер. Пока. Жоффрей де Пейрак твердой рукой наполнил бокалы, не отрывая глаза от Дегре: — Зачем вам это? — голос пирата дрогнул. Полицейский долго молчал, глядя на корсара. Потом на зеленый ковер под ногами. И снова на корсара. Небрежно передернул плечами и потянулся за вином. — Я хочу, чтобы она была свободна и счастлива. Во Франции это, увы, невозможно. Мужчины выпили и машинально повернулась к песочным часам. Струйка бежала быстро, песок вытекал и Рескатор машинально переворачивал часы. Где-то там, среди золота времени смеялась девочка-фея с зелеными глазами. Оборачивала вокруг нагого тела бархатный плащ красивейшая невольница Средиземноморья. И воспаленными зацелованными губами, шептала что-то горько-сладко-отчаянное соперница королевской фаворитки, чудом спасшаяся от унизительной смерти. Пейрак первый прервал затянувшуюся паузу, ткнув пальцем в список: — Ремесленники среди них есть? Полицейский потер подбородок: — Есть плотник с подмастерьем, булочник, изготовитель бумаги, два рыбака, три весьма опытных моряка, — он поднял глаза на корсара, уголок губ дернулся, изображая улыбку, — Если вы возьмете их на борт сегодня на рассвете, обещаю вам беспрепятственный выход из города и семь футов под килем. Капитан ударил по стеклянной колбе, часы остановились. — Пусть соберутся у скалы. Мои люди заберут их. Я собирался выйти отсюда на заре, так что с рассветом мы снимемся с якоря.***
Анжелика открыла глаза, держась за голову. Перед глазами плясали каменные стены, солома, охапками разбросанная на полу, разбитое окно, забранное решеткой под потолком, рваная циновка. Она снова была в тюрьме. Женщина инстинктивно схватилась за левое плечо, вспоминая палача и каленое железо. Где Онорина? Кто знает, что она здесь? Что ей делать? Дверь открылась, в камеру зашел Бомье. — Добрый день, сударыня, — на лице заместителя начальника полиции появилось ехидно-ласковое выражение. Пленница инстинктивно поддалась назад, ударившись спиной о стену. Следующий час прошел ужасно. Ему было известно об убийстве тех двоих мерзавцев, которые пытались ее изнасиловать, он знал все о планируемом побеге гугенотов на Санта-Марии, обвинял Анжелику в соучастии в убийстве, предательстве интересов Франции и желании вступить в ряды реформаторов. — Я не отказываюсь от католичества, что вы, сударь! — Да неужели? Вы вышли замуж за гугенота! — Но сударь, мне в моем бедственном положении выбирать не приходится! Я хочу вести жизнь честной женщины, а мой хозяин так добр ко мне! Однако я вовсе не собиралась отрекаться от веры! — А кюре ближайшего к месту вашей службы прихода, Сен-Марсо, заявляет, что вы не ходите на его службы и ни разу не бывали на исповеди! Анжелика чувствовала, как силы оставляют ее. Бомье был из тех истово-фанатичных канцелярских крыс, которые наслаждаются неуклонным исполнением своих обязанностей. Они обожают губить человеческие жизни росчерком пера просто потому что могут, черпают силы в слезах и мольбах и главное — верят, что борются за правое дело, а значит, сбить их с пути невозможно. Медленно и осторожно, словно строя карточный домик, женщина сочиняла историю о том, как Берн, застав ее в переулке с тем молодым человеком, поставил перед фактом — замужество или увольнение, клялась, что ничего не знает об отъезде общины из Франции и бесконечно счастлива теперь, когда брак с месье Берном недействителен. Поверил ей Бомье или нет, она так и не поняла, но мерзкая ухмылка сползла с его лица, уступив место какой-то задумчивости. Анжелика собралась с силами, чтобы спросить где Онорина, но он жестом заставил ее закрыть рот. — Все еретики будут арестованы, их имущество — передано в казну Франции. Эту ночь вы проведете здесь. И никаких пререканий! — Но сударь, моя дочь! — Мы присмотрим за вашей дочерью! — рявкнул Бомье, хлопая дверью.***
День клонился к вечеру, на темно-голубом небе легко, словно нарисованные тенями, проступали ажурные колокольни и крыши домов, в окнах загорались огоньки ламп. На улицах было, тихо, добродетельные женщины вышивали у камина, присматривая за детьми, мужчины подсчитывали прибыль за день и планировали дела на завтра. Берн и Маниго возвращались из полицейского участка, где им представили список «благих дел» отца Этьена и уверили, что лже-священник проведет на галерах всю оставшуюся жизнь. Мужчины молчали, думая о змее, пригретой на груди. Услышав нехарактерный шум и мелькнувшие красные мундиры, одновременно отступили в тень огромного каштана — встречаться с военными не было желания. По улице вышагивали двое драгун, путаясь в сапогах и прихлебывая пиво из бутылки. Военные пребывали в благостном настроении, что-то напевали и горячо радовались завтрашней работе, за которую обещали по паре золотых на брата сверх обычного. Работа не пыльная — быстро арестовать около сорока гугенотских семей. — А когда мы идем их арестовывать? — Завтра в полдень. Го-го-господин Тома сказал, что они будут все пить водку у торговца. Там у них то ли праздник будет какой, то ли похороны. В каждый дом — по паре полицейских, чтобы забрать жен и детей. Детей по монастырям, а женщин в тюрьму, — старательно фокусировался на бутылке драгун, — вообще, чтоб мы делали без доносчиков, вот скажи мне? — Пиво кончается, пошли в «Ржавую подкову»? — Нет! Пошли лучше в… в… в… — Пошли! Вечерний воздух дрогнул под очередной безжалостно исковерканной песни, миссионеры в сапогах, пошатываясь, направились в сторону порта. Берн и Маниго, не сговариваясь, разошлись в разные стороны. Через час все мужчины общины сидели у Берна в гостиной, на их лицах можно было легко прочитать безысходность. Корабли сгорели, лошадей не так давно продали, оставив двух или трех, для отвода глаз, убежище не организовали, в надежде что успеют уехать. — Помолимся и примем нашу судьбу с покорностью, дети мои, — тихо сказал пастор и привычно потянулся к Библии. Гугеноты сложили руки, думая, как сообщить новости женам и детям. В дверь постучали и детский голос громком шепотом попросил принять письмо «для месье Берна». Через минуту в комнату просочился мальчика, который принес весть о пожаре в гавани. Вытирая нос рукавом, достал из-за пазухи комок бумаги и сунул Берну в руки, сообщив, что госпожа Анжелика обещала ему за это целый золотой. — Где ты ее видел? — набросился на мальчишку купец. — В ландах. С ней были матросы с корабля, который спрятан за скалой. Она сказала, что не пойдет в город, их с дочкой знают. И дала мне записку, чтобы я принес. Где мой золотой? Один — за то, что принес, второй — потому что не болтал. — А дальше тоже болтать не будешь? — скривился Мерсело, передавая деньги. — Вы же меня знаете, месье Мерсело, я всегда держу язык за зубами. Профессия обязывает, — с непередаваемым апломбом заявил малец и выскользнул из дома. — Она пишет, что нашла корабль и капитан согласился взять нас на острова. Маниго договорится с ним о плате уже на борту. Судно уходит на рассвете. — Это ее почерк? Берн сунул клочок бумаги карман, вышел из комнаты, вернулся с книгой расходов. Еще несколько минут он рассматривал тонкие буквы, нацарапанные на засаленной бумаге. — Похож. Очень похож. — А если мальчишка записку читал и разболтал? — Это сын старой Лоретты, она и сама-то читать не умеет, — подал голос пастырь. Берн бросил записку в огонь и повернулся к товарищам по несчастью.***
Рескатор смотрел на серо-черную группу людей, взбирающихся по трапу. Среди всех он сразу выхватил взглядом зеленый шарф и ободранный коричневый плащ. Ее придерживал за руку мужчина, вокруг подрыгивали детские чепчики. Корсар стиснул ладонью подзорную трубу, навел резкость, проклиная невозможность толком рассмотреть лицо из-за прыгающего трапа и гугенотской толпы. Ветер рванул шарф, длинные светлые волосы разлетелись в сером мареве. Пейрак рвано выдохнул. — Всех в трюм и закрыть там. На палубе только члены экипажа. Дьявол! Если б только знал, по какому лезвию она ходила со «своими протестантами»! Если б знал, что заставило ее согласиться на этот фарс, который по недоразумению считают браком! Восстание против короля, чистое безумие! Попытка помочь гугенотским семьям — форменное безрассудство! Он не пойдет сейчас к ней. Сначала выведет корабль в нейтральные воды. Потом долго и упрямо будет смотреть на океан, бушующий вокруг. Распорядится насчет еды для гугенотов, выпьет кофе с Мешратом, обсудит с Язоном оптимальный курс. И только потом спустится в трюм. — Отдать швартовый! Волны ударили о борта корабля. Рассветное солнце — о край моря. Взгляд Рескатора — о дверь, за которой скрылся чертов зеленый шарф.***
— Клянусь, они уплыли! Анжелика пошевелилась, открыла глаза. Она не помнила, как заснула в слезах или может, потеряла сознание? Руки затекли, ноги не чувствовались, тело отчаянно ныло. Поднявшись на локти, молодая женщина окинула взглядом камеру. Ничего не изменилось. Жесткая лежанка, под щекой солома, Онорины нет рядом. В окно проникает детский голос, отчаянно бьющий в голову: — Честное слово, они сели на корабль и отплыли! — Все? И Берн, и Маниго, и дочка Мерсело? Ох, Бертиль такая красавица! Что она станет делать на Островах? — Что-что? Выйдет замуж и будет жить счастливо. В Америках ты можешь быть хоть гугенотом, хоть католиком, хоть язычником! Мадам Берн схватилась за виски. Она не расслышала или неправильно поняла… — Говорю тебе, месье Берн, месье Маниго, месье Мерсело, все их дети. Сходи на площадь, об этом весь город говорит! — Но они что — просто так уплыли? И все бросили? У месье Берна ведь здесь были склады и дело и дом. Я не верю тебе! «И я», — отстранено подумала Анжелика, пристраивая голову на солому и зажимая уши руками. Бомье, упустивший общину, будет беспощаден и вряд ли ее спасет то, что она ходит к мессе. Стоит президенту королевской комиссии по религиозным делам хоть на миг посчитать что католичка готова была бежать с гугенотами, он не остановится пока не найдет причину. Пуату не так далеко от Ла-Рошели, бунт был не так давно, а Бомье не так глуп. Если узнают о ее клейме, заподозрят самое худшее. Ей никто не поверит. Онорину заберут, ее оставят гнить в тюрьме. И никто не поможет. Дверь скрипнула, молодая женщина спрятала лицо в коленях и застонала. Сильные руки обняли ее и начали укачивать как маленькую. — Что ж тебе, Маркиза Ангелов, на месте не сидится, — услышала она знакомый голос и не выдержав, разрыдалась.***
— Увы, мадам, вынужден вас разочаровать, ваш муж и его друзья действительно покинули Францию. К сожалению, узнали мы об этом слишком поздно и не смогли организовать им достойные проводы. Кстати, вас можно поздравить с заключением очередного брака? — Откуда вы знаете? — Тот, кто называл себя отцом Этьеном, сидит в соседней камере, мадам, — улыбнулся Дегре, одной рукой прижимая к себе Анжелику, второй — набивая трубку, — весьма колоритная личность, длинный список подвигов. Но он действительно никогда не был священником, так что ваш брак, увы, недействителен. Вас это сильно расстроило? Анжелика крепче прижала голову к каштановому камзолу. — Понимаю. Вас огорчает тот факт, что друзья не взяли штурмом тюрьму, не вызволили вас и не увезли в далекую Америку. — Видимо, мы не были друзьями, — глухо прошептала она. — Гугеноты весьма загадочные люди, душа моя. Они ценят семью, общину, страдания по имя Господа. Община, как я понимаю, вас не очень жаловала, членом семьи вы быть перестали, а страдать они могут и без вас. Не переживайте так, для вас есть и хорошая новость. Вы знаете, что мне поручено задержать мятежницу из Пуату? Молодая женщина замерла, перестав дышать. Полицейский встал и прошелся по камере, задумчиво подбрасывая носками туфель солому. — Его Величество назначил награду за голову мадам дю Плесси, однако, будем рассуждать разумно. Если бы король казнил всех мятежников, у нас бы значительно поубавилось дворянства, а если б он решил, наконец воздать по заслугам еще и заговорщикам, то не факт что вообще кто-либо остался в ближайшем окружении монарха. Посему, могу гарантировать, что стоит пресловутой мятежнице прибыть в Версаль, Его Величество сменит гнев на милость. Это правда, мадам и вы это знаете. — Нет — замотала головой Анжелика, — нет, никогда. — Боитесь его реакции на ваше новое цветочное украшение? — тихо спросил Дегре, дотронувшись до плеча молодой женщины, — Анжелика, мне очень жаль, что так все произошло, но …- увидев ее выражение лица, полицейский немедленно перешел на шутливый тон, — Что ж, не желаете в Версаль, дело ваше. А там новый фонтан не так давно установили. Дракон, кажется. Жуткое чудовище со стрелой в боку плюется водой, а вокруг резвятся то ли рыбки, то ли ящерицы. Она обняла себя за плечи и перевела взгляд на кирпичную стену, пытаясь считать ползающих по ней жуков. — Примерно что-то такое я и предполагал, — кивнул полицейский, — Что ж, мадам, во имя нашей старой дружбы, могу предложить вам следующее: сейчас я заполню все бумаги по вашему освобождению и мы простимся к обоюдному удовольствию. Только мой вам совет — уезжайте из Ла-Рошели. Господин Бардань не отличается умением молчать и боюсь уже всем в Париже растрепал о ваших достоинствах. Человек он неглупый, характеризует метко, так что вы вполне можете ждать незваных гостей со дня на день. Такой вариант вас устраивает? — А чем это грозит вам? — Приятно знать, что вы беспокоитесь обо мне. Уверен, продержусь до вашего отъезда. Дело в том, что я подаю в отставку и покидаю нашу прекрасную Францию. Ремесло полицейского меня порядком утомило, дрянная это работа, ни уму, ни сердцу. Характер портится, учишься быть подозрительным и надоедливым. В свое время я имел возможность оказать услугу некому высокопоставленному лицу. Он уехал, обосновался на Гаити и не так давно пригласил меня открыть вместе с ним юридическую контору. Вынужден сознаться, годы работы в полиции все же не смогли затмить в моей памяти юриспруденцию. Так что я начну новую жизнь за океаном. Корабль отплывает сегодня вечером, документы, отдельная каюта и завтрак в компании любезного капитана. Говоря это, Дегре подхватил Анжелику за руку, вывел из камеры и тут же к молодой женщине с криком «Мама»! бросилась Онорина. — Оставил юную мадемуазель на попечение квартирной хозяйки, пока разбирался с вашими бумагами, дорогая Маркиза. Всего за несколько часов она перевернула вверх дном весь дом. Так что забирайте ваше сокровище. — Он подарил мне нож, — гордо сообщила Онорина, демонстрируя матери серебряный ножик для разрезания бумаги, — и пообещал пистолет! — Я бы и пушку пообещал, чтобы вы, мадемуазель, перестали вопить, — возвел глаза к небу полицейский, — Вам лучше выйти здесь, не хочу, чтобы мои коллеги видели, как вы уходите. Они вышли в узкий коридор, полицейский потянул дверь, открывавшуюся внутрь. На улице было уже совсем темно, моросил весенний дождик. Анжелика смотрела в темноту чувствуя, как голова наполняется туманом. Она не знала куда идти, что делать, как защитить себя и дочку, но главное — не хотела знать. Дегре обнял ее, поцеловал в висок, смахнул со щеки прозрачные капли. Она вскинула руки и обхватила мужчину за плечи, уткнувшись лбом ему в ключицу. Ресницы царапнули шею над воротничком. — Запрещенный прием, Маркиза, — хмыкнул мужчина. — Знаю, фараон, — теплое дыхание щекотало щеку, он почувствовал, как ее губы улыбнулись где-то у его волос. Анжелика отстранилась, держа мужчину за плечи и вскинула на него глаза: — Дегре, помогите нам. Пожалуйста.***
Рескатор толкнул дверь в твиндек, Абдулла поднял фонарь. Мужчины и женщины, сгрудившиеся вокруг пастора, прекратили молиться, дети заплакали. — Господа, счастлив видеть вас на моем судне, — язвительно начал капитан, но его пламенная речь была прервана возмущенным воплем. — Где моя жена, сударь? Почему вы ее прячете? — Ваша жена? — Пейрак прищурился, — Месье Берн, разве вы, как счастливый молодожен, не должны знать где именно она находится? Произнося эти слова граф кивнул в темноту, где у стены на коленях застыла женская фигура. Светловолосая молодая женщина вскинула на пирата испуганные глаза, прижав пальцы к губам. На ее плечах лежал зеленый шарф. В голове стало пусто, во рту — сухо, тысячи иголок ударили в пальцы, стиснувшие пистолет. Рескатор молчал, с каждой минутой все больше и больше проникаясь великолепнейшей интригой, винтиком которой оказался. «Хочу, чтобы она была счастлива», — вновь услышал он низкий, отстраненный голос. Дегре был логичен и Пейрак не стал перепроверять, не пошел к трапу, не сорвал шарф. Похожее уже было в Мекнесе. Тогда он тоже поверил стражникам Исмаила — не бросился в пустыню, не помчался в Испанию… О Боги! С этой женщиной он упорно попадает в ловушку своей гордыни и ее глупости! Корсар рвано расхохотался, закашлялся и развернулся, чтобы уйти. Брошенный муж, кинулся ему наперерез и зачастил какую-то чушь о том, что Анжелика должна ждать его на судне, что он прямо сейчас пойдет и перевернет весь корабль вверх дном, что пираты — личности презренные и не заслуживают доверия. — С дороги, сударь, — голос капитана ударил льдом, — поверьте, сейчас вам лучше держаться от меня как можно дальше.***
— Итак, мадам, ваши документы на имя Марии-Анжелики Туаж, вдовы из Лиона. Мадам Туаж овдовела всего пару месяцев назад и решила отправится на Гаити со своей дочерью. Ее сопровождает кузен покойного мужа, ваш покорный слуга. Мадемуазель Онорина, повторяю в сотый раз, я не дам вам подержать пистолет. Мадам Туаж, первое имя необходимо дабы в списках пассажиров ничто не насторожило ваших возможных преследователей, если таковые вообще будут. Капитан проявил понимание и выделил нам смежные каюты. Отплываем завтра, наш корабль в составе торгового голландского флота. Месяца через четыре будем на месте, — Дегре сложил документы и впустил слугу с подносом, на котором дымился ужин, — принесли большие порции, насколько я помню, от волнения у вас просыпается аппетит.***
Рескатор, покачиваясь, зашел в капитанскую каюту и рухнул на кровать. Безусловно, бури в Новой Шотландии не сравняться с жалким ветерком на Средиземноморье. Великолепная битва, роскошная стихия! Плотники залатают основные дыры и «Голдсборо» расправит паруса. Завтра нужно будет поговорить с гугенотами, нет смысла держать их дальше в неведении. Колонии на его землях ничем не хуже Санта-Доминго, скорее наоборот, учитывая, что в Доминикане у Маниго, стараниями его управляющих, уже нет ни франка. Скорее всего, Ле Галль и пастор Боккер окажутся наиболее адекватными, Маниго будет кричать и возмущаться, Берн, надо надеяться, замкнется в гордом молчании, а не примется снова вышибать двери. Стоит признать, что при всем их высокомерии, гугеноты далеко неглупы и весьма практичны и когда он обрисует ситуацию в Сан-Доминго и в его колониях, найти общий язык будет проще. Жоффрей сбросил мокрую одежду, потянулся за одеялом и закрыл глаза. Оставить эти семьи на берегу и отправиться в глубь континента, где его ждет работа, тайны природы и серебряное озеро. Что касается мадам де Пейрак, мадам дю Плесси, мадам Берн, впрочем, уже, наверное, мадам Дегре, то она сама выбрала свою судьбу. Искать их, разоблачать своего бывшего адвоката — к чему, зачем? Судьба сама решит задачи, которые загадывает. Он проснулся от мушкетных выстрелов, рвущих воздух совсем рядом. Крики, кровь, умирающий на его руках Язон, пронзительный запах пороха повсюду и Берн с дымящимся пистолетом в руке. Реакция Рескатора была мгновенной — пуля пробила гугеноту шею. Через секунду, глядя как Маниго, Мерсело и испанцы, потрясая мушкетами, входят в его каюту, граф де Пейрак подумал, что Судьба действительно весьма самостоятельна в принятии решений. Он не успеет перезарядить пистолет, а те, кому он спас жизнь, не погнушаются его убить. Тело капитана было показательно сброшено за борт в присутствии всех членов команды. Тех, кто отказался подчиняться по доброй воле Маниго и Ле Галлю заперли в трюме. Через два дня «Голдсборо» подхватило Флоридское течение.***
Год спустя
Месье и мадам Дегре де Сансе были более чем популярны на Гаити — оба умны, привлекательны, приятны в общении и богаты. Их дом был одним из самых гостеприимных в Санта-Доминго — месье прекрасно танцевал, мадам говорила на нескольких языках, супруги много путешествовали и на их приемах гости никогда не скучали. Шепотом, закатив глаза, сплетники рассказывали, что месье был тайным советником самого короля Людовика, а мадам — правой рукой Ее Величества королевы. Что они бежали, спасаясь от зависти власть имущих, полюбили друг друга и поженились на корабле, плывшем в страну свободы и возможностей. Что бойкая рыжеволосая девочка, которую они называют дочерью на самом деле внебрачный ребенок королевских крови, не исключено что британской. Ни Дегре, ни Анжелика не спешили развеивать эти фантастические слухи, в первую очередь, как они признавались со смехом, потому что подобная реклама шла только на пользу бизнесу. Адвокатская контора «Дегре и Лавкой» за три года заработала идеальную репутацию и более чем приличные деньги. Ее глава, с момента создания, не проиграл ни одного дела и конкуренты шептались, что французский адвокат заключил сделку с дьяволом. На плантациях какао и табака, принадлежащих этой супружеской паре, привыкли часто видеть мадам Дегре — та прогуливалась в широкополой соломенной шляпе, держа за руку дочь. Шоколадные лавки Анжелики процветали. Именно ей пришла в голову блестящая мысль о производстве плиточного шоколада, а совсем недавно на прилавках появились плитки в форме мишек, бантиков и пистолетов. Более того, мадам, наконец договорилась о разрешении для открытия лавки косметики, чем восхитила всех местных модниц — лосьоны, притирки и крема, которые варила Анжелика, пользовались головокружительным успехом. Адвокат Франсуа Дегре пил чай в своем кабинете, когда ему принесли почту. Отбросив газеты и очередные приглашения на приемы, бывший полицейский распечатал весьма потрепанное письмо, прочитал и усмехнулся. Он ждал этих известий последний год, если не больше. Что ж. За все приходится платить. В свое время он сделал все что мог, остается надеяться, что все было сделано правильно. Он достал из ящика стола пачку бумаг, набросал записку и вызвал слугу. — Передайте мадам. — Сию минуту, сударь. Франсуа добавил в чай сахара, вновь взял в руки письмо. Итак, что имеем в наличии? Флоримон де Пейрак. Гарвард. Экспедиции на озеро Онтарио. Экспедиция в Аппалачские горы. Один из лучших лесных охотников на черных медведей. Хочет открыть, проход в Китайское море. Кантор де Пейрак. Гарвард. Один из самых молодых и искусных капитанов в Новом Свете. Тоже прекрасный охотник, его особенно ценит некий граф де Ломени-Шамбор и судя по всему, младший Пейрак не исключает возможности вступления в орден мальтийских рыцарей. По последним сведениям — братья направились в Квебек, хотят провести весну и зиму в городе для разнообразия. Бывший полицейский, нынешний блестящий адвокат подошел к окну. Что ж. Приятно осознавать, что здесь он не ошибся. Теперь встает вопрос — как подготовиться к их встрече. Когда год назад в Париж приехал президент королевской комиссии по религиозным делам Бомье с донесениями по церковным делам и вопросами о некой подозрительной женщине, Дегре насторожился, но и только. По-хорошему, он должен был сразу понять, о ком идет речь, но еще слишком жива была в его памяти поездка в Пуату. Разоренная, сожженная, голодающая провинция крепко хранила свои секреты и Дегре почти поверил, что маркиза дю Плесси навсегда осталась там среди болот и пожарищ. Однако, когда вслед за своим заместителем в столицу прибыл королевский наместник господин де Бардань, чутье полицейского запело «Ave maria». Велев помощникам задержать влюбленного глупца в столице как можно дольше, он помчался в Ла-Рошель. А прибыв, впал в прострацию. Анжелика собиралась замуж в третий раз. Изучив досье счастливого избранника, полицейский потерял дар речи на пару минут. Выбрать именно этого гугенота чтобы покинуть страну? Мысль о том, что ей придется с ним жить и после пересечения границы Анжелике, видимо в голову не приходила? Не говоря уже о том, что община не имела шансов уехать в принципе — компаньон месье Маниго, господин Тома, обиженный недостаточными выплатами от своего патрона, заливался в комиссариате соловьем по весне. Читая документы о гугенотской общине, у него было весьма серьезное искушение все бросить, в том числе и Анжелику. Вернуться в Париж и начать выслеживать очередную отравительницу, в последние годы в Париже отравления стали весьма частыми, у него было столько работы… Маркиза Ангелов, выныривая из одних неприятностей, умудрялась немедленно попадать в другие. Ей, больше чем кому-либо другому он был обязан первыми седыми волосами, бессонными ночами, нарушениями закона. А в результате она выбирает каких-то гугенотов! Но потом Бомье сообщил, что подозревает служанку-католичку в организации побега. Попросил парижского коллегу навести о ней справки — слишком хороша для служанки. Напомнил ему о недавнем восстании в провинции по соседству. Дегре отмахнулся, но взгляд помощника ему не понравился. В тот день в гостинице полицейского ждало письмо от мистера Лавкоя, вновь приглашавшего его испытать удачу на Больших Антильских островах. В свое время Франсуа действительно оказал тому весьма крупную услугу, но помимо благодарности, приятелем двигало желание приобрести в свою контору интересного специалиста. Выйдя прогуляться на берег, Дегре увидел молодую женщину с огромными зелеными глазами, которая улыбалась апрельскому солнцу и играла с маленькой рыжей девочкой. Представил, что в Париже его снова ждут отравители, убийцы, любители детских жертвоприношений, искреннее верящие в то, что, напившись крови новорожденного ребенка, можно получить вожделенный табурет в Версале. У него был список листа на три, с перечислением всех, кто имел отношение к самым отвратительным преступлениям. И он знал, что никто не позволит ему не то что посадить этих людей, но даже пригласить на беседу. Слишком высоки они, месье, о чем вы думаете? Что за дерзость, сударь, вы понимаете, о ком говорите? Какая глупость, Дегре, ну что мы с вами можем сделать? Рыжая девочка смеялась, обнимая Анжелику за шею и полицейский решил, что имеет право на свой ход конем. В конце концов, он ничем не хуже какого-то Берна. Изначально план был прост — фальшивый священник в церкви, пожар в порту, гугеноты в тюрьме, а они с Анжеликой — на Гаити. Однако, в день свадьбы выяснилось, что первый муж неугомонной красавицы тоже прибыл с визитом в прибрежный город. Присутствие его в непосредственной близости от законной супруги автоматически делала гугенотский брак фарсом. Приезд Пейрака менял все, значит, нужно было чтобы он уехал. И лучше всего — с гарантией, что уже не вернется. Ни во Францию, ни вообще. Что ж. Франсуа Дегре славился тем, что умел принимать нестандартные решения. Нельзя сказать, что Дегре не колебался, размышляя об этом. Просчитывая риски, полицейский понимал, что гарантий нет. Но когда жизнь дает гарантии? Было ли ему жаль Пейрака? Не особенно. Пятнадцать лет назад, когда молодой адвокат рискнул карьерой и жизнью ради громкого дела, он сочувствовал своему подзащитному. О, конечно, согласился юрист на защиту колдуна отнюдь не из добрых чувств к невинно осужденному или красивых глаз его жены. Разумеется, там был и профессиональный интерес, и безденежье, и юношеская спесь — все отказались, а я смогу! Но суть оставалась неизменна — граф Тулузский был невиновен. А вот Рескатор — уже не был. Подвиги Волшебника Средиземноморья отнюдь не возвысили пирата в глазах представителя закона. Впрочем, Бог с теми, кому не повезло столкнуться с бывшим трубадуром интересами. А вот что произошло между супругами в Кандии? Он держал любимую женщину в руках и отпустил? Она сама сбежала от мужа? Они не узнали друг друга? О, если бы Дегре верил в Судьбу, как бы он посмеялся над такой нелепой ситуацией! Впрочем, стоило отдать Жоффрею должное — он все же приехал в Ла-Рошель. Полицейский на минуту посочувствовал графу, узнав его среди толпы на площади — подвернуть себя такому безумному риску чтобы лично полюбоваться на то, как жена снова выходит замуж. Стиснув зубы, Дегре дал Пейраку два дня после бракосочетания. Отсрочил арест, сжег корабли, удержал Бомье от излишнего рвения, подбросив информацию об отце Этьене. И наблюдал, ожидая, действий со стороны первого мужа. С одной стороны, жаль было так хорошо проработанный план отдавать сопернику. С другой — он помнил какой неуправляемой становилась Анжелика при упоминании имени Пейрака. Пожертвовать всем, отдать последнее, верить до абсурда, любить до безумия. И если корсар снимет маску, многоходовка, созданная со скрупулёзной полицейской точностью не выдержит накала чувств зеленоглазой сирены. К вечеру второго дня полицейский пребывал в недоумении. Рескатор заглянул в горящий порт, к дому Берна, после чего вернулся на свой корабль. Бомье удавалось удерживать от ареста протестантов, под предлогом выявления их сообщников среди горожан, но Анжелика, к несчастью, была католичкой, пренебрегавшей посещениями церкви. Время мчалось со скоростью взбесившейся лошади, документы на арест множились, рыжая мадемуазель поедала конфеты в полицейском участке, отказываясь уходить без матери, Бомье потирал ладони, предвкушая повышение и торжество религиозной справедливости. Скрипнув зубами, Дегре отправился на «Голдсборо». И пообщавшись с графом, озверел. На счету каждая минута, Анжелику нужно увозить немедленно, а Его Сиятельство, упражняется в остроумии? Впрочем, такое случается не в первый раз. Помнится, после того как Пейрак узнал о втором замужестве Анжелики, он тоже ничего не предпринял. Полицейский опыт научил многому. Планировать на несколько ходов вперед каждое действие. Подделывать почерк. Читать людей, даже если они в маске. Убеждать, запугивать, обольщать, подкупать, давать иллюзию выбора и получать желаемые результаты. План пришлось подкорректировать на ходу и весьма серьезно. Но никакой план не сработал бы, сложись иначе обстоятельства. Ему тогда невероятно повезло, что капитан не проинспектировал лично всех гугеноток, входящих на к нему борт. Дегре вызвал слугу, попросил кофе, перечитал второе письмо. На миг перед глазами мелькнула капитанская каюта, черная кожаная маска, детские чепчики, волны, встающие стенами вокруг корабля. Что ж, откровенно говоря, он не был уверен, что все пройдет так гладко. Видимо, действительно выбрал правильную стратегию. За годы работы Франсуа убедился — нет эмоции действеннее страха. Страх — лучший помощник манипулятора, его друг и брат. Он обостряет рефлексы выживания и является показателем здравого смысла. Правда, лишь у людей с мозгами. Взять тех же гугенотов, например. Испугавшись за жизни — свои и своих близких, мужчины не задумались с чего бы это жандармам кричать на всю улицу об арестах, поверили записке и помчались на корабль. В страхе, что их везут не на вожделенные острова, устроили бунт. Стоит признаться, если в головах еретиков здравый смысл и ночевал, то совсем недолго. Вот о чем они думали, когда они врывались в каюту Рескатора с оружием? Что сумеют пройти флоридское течение без помощи капитана? Дверь открылась, в кабинет вошла Анжелика, сжимая побелевшими пальцами стопку бумаг. — Как давно вы знаете? — Письмо о бунте на Голдсборо пришло вчера, — Дегре цепко вглядывался ей в лицо, — а что касается его личности…. Я и сейчас не уверен, что это он, если честно. Просто разрозненная информация и неясные догадки. — Невероятно, — в голосе женщины плескалось недоверие, — Его не смог убить палач, король, бури, болезни…. А тут? Просто горстка людей, которых он хотел спасти… — Лоцман пишет, что после бури команда отдыхала. Капитан, вероятно тоже. Они застали его врасплох. — А как выжил боцман? — Чудом. Ему повезло. — Повезло — эхом повторила Анжелика Иногда, просыпаясь рано утром и глядя на женщину, спящую рядом, Франсуа вспоминал о том, что тогда, в Ла-Рошели, ему просто повезло. Повезло приехать раньше, повезло переломить ситуацию в свою сторону, повезло обмануть Пейрака. Он закрыл глаза и легко улыбнулся: — Просто повезло. Продержался на остатках шлюпки пару дней и его подобрал парусник. Он попал в Бостон, искал работу, а вы знаете, у меня во всех портах свои глаза и уши, ведь я помню, как вы переживали за «своих» протестантов, — предпоследнее слово Дегре слегка насмешливо выделил. — В этом удивительном человеке было что-то такое, отчего другие стремились его погубить, — тихо прошептала женщина, уткнувшись лбом мужу в плечо. — Верно, — тихо произнес Франсуа, обнимая ее. Было ли ему жаль Перайка? снова, как год назад подумал Дегре. И снова ответил — не особенно. Судьба дала графу не один шанс быть с этой женщиной и как он их использовал? К чему вновь и вновь пытаться всучить подарок тому, кто его не ценит? Франсуа дунул в золотистые завитки на затылке. Он помнил безумные глаза девчонки, пережившей костер и смерть любимого. Не забыл, как провожал еще до рассвета на работу служанку, мечтающую о паре лишних франков для детей. Как правдами и неправдами получал для нее патент на шоколад и клятвенное обещание, что подруге памфлетиста не грозит дворянская месть. Его резануло тогда, много лет назад, как дрогнули ее губы при упоминании кузена Плесси-Бельера, и потом, когда он понял, что ле Пти пощадил этого красавца в своих стихотворных опусах. Он долго не мог забыть, каким голосом король приказывал не выпускать мадам Плесси из Парижа. Разумеется, он хотел, чтобы она осталась с ним. Но, будем откровенны, усмехнулся в волосы любимой женщины адвокат, кто и что могло заставить Анжелику делать то, чего она не хочет? Франсуа провел пальцами по вискам жены, думая, что она плачет о той потерянной семнадцатилетней любви. Нет. Его пальцы был сухими. Мужчина отстранился, усадил молодую женщину на край стола и протянул второе письмо. — Взгляните. Его я получил час назад. Мы нашли их. Желаете провести эту зиму в Квебеке? Мадам Дегре де Сансе бросила недоверчивый взгляд на лист бумаги, и тут же бросилась мужу на шею. — Читайте, — кивнул тот, — и планируйте поездку. Я велю принести вам шоколад. Дегре вышел в сад и закурил, с улыбкой наблюдая, как Онорина в сотый раз за утро натягивает тетиву. Стрела пролетела ровно, скоро и вонзилась точно в центр мишени. Через секунду ее расщепила вторая стрела. — Отец, взгляни, у меня получилось! — с восторгом воскликнула девочка, — стрела в стрелу! Представляешь, как повезло! — Везет всегда сильнейшим, Онорина, — усмехнулся Дегре, поцеловал дочку в макушку и щелчком пальцев сбросил с ее плеча паучка.