Blood, sugar, sex, magic

Секс никогда не был для Хисоки каким-то особым изощрённым удовольствием. Как и всё в мире, секс был битвой, и Хисока выигрывал. Он ломал людей в своей кровати, в их кровати, в вонючих туалетах, в фешенебельных отелях, в дрянных мотелях, в общественных парках. Хисока ломал людей всюду, где появлялся сам, а он мог появиться везде. Хисока не считал себя каким-нибудь безупречным Богом секса, но, возможно, был им. Он чувствовал своих партнёров хорошо, подчас используя и подчас игнорируя эти знания. Партнёры Хисоки не всегда умирали и ещё реже получали свою долю удовольствия без какой-нибудь тонны едва ли выносимой боли — физической или моральной. В целом, Хисока был уверен в себе, он чувствовал себя хорошо и свободно в поле секса, это было его территорией с юных лет. Потому что Хисока хорошо знал себя, слишком хорошо знал себя. Внутри у него дикие звери, обернувшись демонами, выли и стонали сутки напролёт. Они царапали внутренности его грудной клетки, его эластичной кожи, они хотели вырваться через его желудок, через его бёдра. Хисока держал зверей внутри, словно в клетке, потому что, очевидно, стоит держать при себе все ресурсы, и особенно редкие, и особенно — дикие. Хисока не знал покоя, и, когда убивать было ему не с руки, Хисока нырял в область секса, так похожую на настоящее сражение, он выбирал себе противника и выигрывал. Даже если в какой-то момент казалось, что Хисока выбрал человека себе не по зубам, в итоге тот корчился в ногах у Хисоки, говорил, что велено, делал, что велено. В глазах у людей, спящих с Хисокой, всегда было столько мутного желания, жажды забыться, исчезнуть, быть повергнутыми. Может, просто на контрасте Иллуми затмил всех и каждого из предыдущих партнёров Хисоки. Они даже не занимались сексом, они даже не стояли рядом с поцелуем, а Иллуми смог поставить Хисоку на колени силой одного лишь взгляда. Это не было силой нен, изощрённой техникой, издевательством. Иллуми просто стоял в той же комнате, возмутительно одетый, как всегда, с ровным лицом, как всегда, видящий ситуацию в тех же красках, чувствующий поле секса так же ярко, как и Хисока, — Иллуми готовился к битве и, конечно, не мог позволить себе проиграть или даже уступить. Впервые у Хисоки подкосились ноги от чего-то такого невесомого: Иллуми даже его не коснулся, весь его вид говорил, что он и не собирается, и это было чудовищно. Хисока чувствовал жар, чудовищный жар страсти, как описывают в дурацких книгах (кто знал, что это может быть реальным!), и все пары глаз его бешеных зверей смотрели на Иллуми. Они хотели сожрать Иллуми, а Хисока хотел заслужить его руки. Одно касание пальцев, ладони — Хисока будет считать это победой. Если бы Хисока заслужил поцелуй однажды, наверное, это было бы благословением. Иллуми ещё не бросал Хисоке вызов открыто, а Хисока уже знал, что Иллуми — победитель. Ведь не его тело горит, не его мысли все сомкнулись вокруг идеи касаний, не в его голове трещит от перебойного воя внутренних голосов. Иллуми нельзя было сломать, с Иллуми можно было только договориться, это было понятно, это было так прозрачно, словно написано в воздухе и подсвечено кислотно-розовым, как Хисока любил. В ту ночь в отеле Хисока только облизнулся и тут же сдался, вернулся в простую область делового общения, в которой Иллуми тоже был сильней, но находился на большей дистанции. В делах Иллуми не хотелось обладать, и потому это была простая область. Они встречались с сексуальным напряжением снова и снова, и ни разу даже не приблизились ни к чему, что было знакомо и привычно Хисоке. Хисока заигрывал с Иллуми, а Иллуми отпускал ядовитые шутки в его сторону, словно его мыслительные процессы все были заточены под то, чтобы задеть Хисоку как можно больней. Безобидная с виду, их битва была мучительна для Хисоки, ведь он мучительно ясно видел, что ему не победить — пока. Рано или поздно он найдёт способ, но ещё нет. Первое касание случилось, когда Иллуми был зол. План сорвался, цель проделала путь в тридцать шагов больше, чем должна была, Хисока не смог не оставить немного осложнений, раз уж его позвали на миссию… Иллуми был ещё не в ярости, но уже недоволен, раздражение отчётливо ощущалось в его теле, и Хисока скользнул по его плечу, приговаривая что-то вроде «не стоит так злиться». Он чуть не лишился руки, Иллуми был беспощаден. Даже не стараясь что-то сделать с кровью, Хисока добавил: «Правда, есть способы проще снять стресс». Иллуми хмыкнул (какой это был пренебрежительный звук, сладкий, как яд!), а после ответил: «В другой раз». Хисока воспринимал это победой, ведь Иллуми не разбрасывается словами. Другой раз однажды наступит, и они, наконец, встретятся открыто на поле, знакомом Хисоке, на котором он всегда побеждал. Ему нужно найти слабое место Иллуми до того времени… Предсказуемо, другой раз не случился скоро, Хисока успел придумать пару десятков стратегий, а Иллуми словно даже не думал об этом. Он был лёгок и уверен, пуговицы на его рубашке были наполовину расстёгнуты, обнажая выступ ключиц и безупречно белую кожу. Иллуми выглядел так, словно готов уйти в любой момент, это просто эксперимент для него, это почти ничего не значит, и оттого хотелось ещё сильней привязать его к себе, подчинить его, но не унизить. Впервые Хисоке не хотелось сломать своего партнёра, хотелось быть на равных, подчиняться и подчинять, и быть таким же спокойным и уверенным, хотелось даже убедить себя, что это не значит для него так уж много, он тоже может уйти, он вольный ветер, как всегда. Иллуми расстёгивал пуговицы и смотрел на Хисоку с ленивым ожиданием. — Нам нужно стоп-слово, — он сказал, и Хисока не удержал усмешки. — Я тебя не обижу, — соврал он. Иллуми не стал уточнять, что это нужно Хисоке даже в большей степени, и Хисока был за это благодарен. — Жвачка, — Хисока продолжил с улыбкой. — Отвратительно, — заметил Иллуми, но согласился. Он остался в рубашке, приглашая Хисоку помочь ему раздеться, и Хисоку повело почти дрожью, он представлял это столько раз! Стянуть мягкие ткани приятно, но коснуться кожи под ними — приятно вдвойне, лучше, чем Хисока даже думал. Руки Иллуми ловко справлялись с костюмом Хисоки, словно не было ничего сложного в его устройстве, и снять его не представляло труда. Даже Хисоке это не всегда было легко… Когда они встали совершенно голые напротив друг друга, Хисока вдруг понял происходящее. Он понял, что его стратегии никуда не годятся, потому что Иллуми в жизни полностью отличался от Иллуми в его фантазиях. Иллуми напротив — сундук с секретами, и чёрт поймёшь, что в его голове. Больше всего на свете Хисоке хотелось свести этого человека с ума, и если бы только он смог заставить его просить о большем, как просили все остальные… — Ты не серьёзен, — Иллуми сказал твёрдо и почти разочарованно, почти даже обиженно. Хисока улыбнулся. — Это секс, здесь не нужно быть серьёзным. Иллуми изогнул бровь. Что за чудесный жест, что за чудесное скептичное выражение! — Это мне на руку, — Иллуми кивнул. Его ладони опустились на ягодицы Хисоки, прижали тело ближе, Хисока неловко уткнулся головкой в выступ тазобедренной кости. Он издал какой-то нелепый, почти смешной звук, который Хисока хорошо знал — люди издавали его время от времени. Хисока знал, что это значит, но не мог поверить. Он смущён! Руки Иллуми были сильными, властными и направляли без колебаний. Хисока следовал, пока ему это было выгодно. Он оставил грубый след у Иллуми на шее, Иллуми не подал никакого знака в ответ, значит, он не был против. Губы Хисоки скользили по гладким изгибам шеи, челюсти, носогубной складки. Иллуми отстранился с усмешкой. Ему не нужно было это проговаривать, его утончённое лицо в злорадном выражении говорило всё достаточно ясно: «Кем ты себя возомнил? — говорило оно. — Никаких поцелуев». Хисока усмехнулся из вредности, но он чувствовал разочарование, и скорее всего Иллуми знал это. Очевидно, он тоже из тех людей, кто чувствует своих партнёров (если допустить, что кто-то раньше касался этого безупречного тела). Поменяться местами и оказаться внезапно по ту сторону своих бесконечных сексуальных жертв было почти противно, но Хисока не злился долго, не обижался долго. Он отстранился на секунду, он ударил себя самого по лицу и, моргая, вернулся к Иллуми с честной хищной улыбкой. Никаких сожалений. Иллуми улыбнулся в ответ, теперь он выглядел довольным, словно ждал этого с самого начала. Смущение было забыто, и руки Хисоки скользнули по телу Иллуми беззастенчиво, оставляя следы, отметки и кровь. Иллуми отражал действия, он не собирался проявлять мягкость. Всё было совсем как во время их бесед, и Хисока чувствовал себя снова уверенным, снова сильным, даже могущественным. Он вёл рукой по члену Иллуми, когда уточнил: — Я сверху. Ты же не против? Иллуми пожал плечами и отстранился, выпустил член Хисоки из своей руки. Он осматривал Хисоку на предмет каких-то недостатков или, может, причин отказаться, но в итоге кивнул. Он вернулся к своей одежде, скинутой в середине комнаты неопрятной горкой, достал смазку из кармана и кинул Хисоке, а сам лёг на кровать. Вид стоил того. Хисока отпустил шуточку больше для галочки, он и сам понимал, что никто в здравом уме (а Иллуми, к сожалению, был чрезвычайно здравомыслящим прямо сейчас) не повернётся к Хисоке спиной в первый раз: — Миссионерская? Как тривиально… Предсказуемо, Иллуми не отреагировал. Он выглядел почти скучающим в своём ожидании. Хисоку это раздражало, это вызывало у Хисоки восторг. Никто раньше не был так равнодушен к Хисоке в сексе! Хисока приблизился к кровати, не шагая, а словно плыл по воздуху, он был в самом боевом и хищном настроении, он жаждал тела напротив и сознания его обладателя, но он знал, что нужно идти осторожно, нужно идти медленно. Он вдохнул поглубже перед тем, как опуститься между ног Иллуми, усаживаясь на мягкий ковёр. Глаза Иллуми даже не были направлены на него, они застыли в какой-то точке на стыке потолка и стены, Хисока старался не принимать это лично и продолжать с холодной головой (насколько это возможно). Пальцы в смазке гладко входили в Иллуми, и Хисока позволил себе усмешку: Иллуми так изображал задумчивость, а сам подготовился заранее, что за хитрец… Проникнуть в тело Иллуми было приятно, он ощущался удивительно податливым. Горячее, тесное тело, в котором Хисоке было самое место, но и в котором ему не были рады. Иллуми привыкал буквально несколько секунд, а после впился пальцами в ягодицу Хисоки, вовлекая глубже, ближе и жёстче. Он не позволил бы Хисоке управлять процессом (конечно!) Впервые Хисока настолько не был сосредоточен на себе, его внимание было приковано к Иллуми, к мельчайшим изменениям в его поведении, к каждому жесту, который точно говорил бы Хисоке, что делать. Дыхание Иллуми было неровным, это был волшебный звук, похожий на музыку; ни единого стона, но сбитое дыхание — это комплимент. Хисока помнил, что Иллуми не собирается целовать его, но это не мешало Хисоке скользить губами по чужой коже. Плечо, подбородок, игриво выступившая ключица — тело Иллуми словно притягивало поцелуи. Иллуми баловал Хисоку руками, он гладил Хисоку ладонью и в то же время впивался ногтями в плоть: бедро кровоточило, ягодицы приятно саднили. Иллуми знал толк в грубых касаниях: они были ровно на грани между приятной и невыносимой болью, грань, которую никто раньше не мог нащупать. Казалось, словно Иллуми знал всё, что нужно Хисоке, всё, что Хисока любит. Казалось, что раньше секс Хисоки был скучной прелюдией, и вот теперь, наконец, он узнаёт, как всё должно быть на самом деле. Всё закончилось быстро, быстрее, чем Хисоке хотелось бы. Из него снова вылетел стон, почти мурчащее подобие голоса, и Иллуми это почему-то разозлило. Он впился в волосы Хисоки и оттянул его голову вверх, прочь от своей груди, он смотрел на Хисоку с раздражением, почти даже презрением, но ещё его собственные щёки были покрыты лёгким румянцем, его дыхание всё ещё было сбито, его губы поджаты каким-то особым образом. Этого вида и ощущения грубых пальцев в волосах Хисоке оказалось достаточно, чтобы дойти до пика. Иллуми был недоволен, это читалось в каждой клеточке воздуха вокруг них. Хисоку это почему-то смешило. Оглаживая Иллуми бёдра, Хисока предложил: — Помочь тебе руками или ртом? Это было почти шуткой, но Иллуми был зол и неудовлетворён, и в его руках было столько силы, когда он толкнул Хисоку вниз. Он смотрел на Хисоку сверху, он выглядел так, словно готов и убивать, если Хисока откажется подчиняться. Это подначивало, но недостаточно, чтобы сражаться, так что Хисока прикрыл глаза, вдохнул и взял член Иллуми сразу до основания, он был хорош и знал об этом. Сначала руки Иллуми направляли голову Хисоки, но вскоре сползли на его шею, словно смертельно опасное ожерелье. Отныне любимое ожерелье Хисоки, он отказывался хоть раз надеть что-то ещё на свою шею. Сосредоточиться было сложно, Хисока чувствовал всего три вещи: боль в горле, что он задыхался, и как пальцы Иллуми постепенно подчинялись ему. Они становились мягче, они ласкали плечи Хисоки, кожу на спине, впивались меж позвонков, и всё это говорило точно: теперь Иллуми тоже знал, что Хисока хорош, теперь ему пришлось снять маску равнодушия. Что могло радовать больше, и что могло больше удовлетворять? В тот первый раз Иллуми оделся и исчез за считанные секунды после того, как они закончили, Хисока не был против — ему тоже нужно было пространство. Он сжимал своё горящее горло, облизывался и смаковал осознание, что сделал Иллуми немного ближе. Самую малость, и всё же. Он знал, что они встретятся вновь на этом замечательном поле, и так и случилось. С каждым разом становилось всё хуже. И лучше. Их напряжение накалялось, противостояние становилось всё более изощрённым. В какой-то момент даже стало казаться, что, вместо того, чтобы сбрасывать стресс, они создавали новый. Бывало, что они игнорировали друг друга в жизни, но, оказываясь снова в тесном пространстве, где они могли быть физически близки, все и каждый кусочек внимания снова возвращались друг к другу. Невероятно. Что-то стабильное, что-то устойчивое, что-то до боли приятное было в этом контакте. Хисока видел, что он увяз в Иллуми, его жажда никак не находила удовлетворения, и Хисока знал, почему. Ему нужна была взаимность (как тривиально, как унизительно), ему нужно было знать, что Иллуми всё это тоже ценно. Хисоке хотелось, чтобы в глубине чёрного сердца Иллуми нашлась крошка для Хисоки — не такая объёмная, как для семьи, конечно, просто крошечка, но целиком и полностью заполненная Хисокой, его насмешками, улыбками, его ртом, всем его телом. Хисока уже не хотел видеть Иллуми, просящего о большем, достаточно было видеть желающего Иллуми — вот всё, чего Хисоке хотелось. В конце концов, Иллуми остался на ночь. Он смотрел Хисоке в глаза и говорил: «Это нас обяжет». Между строк читалось «если всё станет серьёзным, это станет обременительно для нас», и Хисока понимал это ясно. Он смотрел на лицо Иллуми в ответ и не мог отвести взгляда от его губ, тонких и твёрдых на вид, как у холодной статуи, ему так хотелось поцеловать эти губы однажды… Ему и самому казалось это странным, но внутри у него были какие-то эмоции, как тёплая карамель, они разливались по его груди, желудку и пищеводу, и сводили его кишки от какого-то нервного предвкушения непонятно чего. Иллуми ещё выглядел отстранённо, ещё выглядел так, словно мог уйти сейчас (и чёрт возьми, он мог), но он делился с Хисокой, он спрашивал его мнения. Это заставило Хисоку осознать, что они действительно стали близки, и эта мысль не вызвала у Хисоки отвращения, отторжения, раздражения. Хисока чувствовал удовлетворение и жестом приглашал Иллуми в свою постель. Он обещал: «Если всё станет серьёзным — женюсь на тебе». Иллуми фыркнул, но опустился на мягкий матрас, завернулся в простынь, бросил на Хисоку ожидающий взгляд. Лучший взгляд, который Хисока видел. Он понимал, что это станет его клеткой, но, чёрт возьми, он ни о чём не жалел. Он засыпал рядом с Иллуми, точно понимая дистанцию между ними, которую, возможно, они никогда не преодолеют. Строгие принципы Иллуми и мерзкий характер Хисоки никогда не позволят им, но всего ненадолго, на ночь, Хисоке хотелось притвориться. Из секса он вышел в какое-то новое поле, где он был не всемогущ, где он был уязвим, где он был даже зависим, и всё же ему хотелось находиться там. Немного. Иногда. Что Хисока мог сказать в своё оправдание? Как умаслить своих внутренних демонов, ноющих наружу, скорее убивать людей, подставлять людей, играть в игры и ни за что на свете не быть честным? Демоны желали крови и зрелищ, а Хисока желал Иллуми. Спрятаться в его волосах, не уводить ладонь с горячей спины и мягкой кожи, слушать звук его сердца, точного, почти как метроном, почти не сбивающего ритм. Иллуми завораживал, и, пусть это противоречило всем псам, лисам и чудищам, аналогов и названий которым ещё нет в природе, — пусть это противоречило всему, чему Хисока обычно поклонялся, но в постели с Иллуми Хисоке хотелось подчиняться Иллуми.